Вопросу «что ты любишь в жизни?» возможно лишь ухмыльнуться. В моем списке всего-то четыре пункта: я люблю свою искреннюю собаку, свою переменчивую музу, люблю хорошее пиво и вкус сигарного дыма (ну пусть пятым и шестым будут осень и джаз). Все остальное на свете я не люблю.
Меня бесят провода между компьютерными гаджетами, в змеином клубке которых сам черт ногу сломает; мне не нравится зима, с ее нескончаемыми морозами и слепыми назойливыми снегами; не люблю сотовые телефоны, что словно бубенчики на шее баранов, чтобы всегда были на привязи и каждый теперь полагает не неприличным обсуждать состояние стула своей «рыбки» на всю улицу. Не люблю ни городского маяковского шума, ни деревенской пушкинской тишины; яркий свет пугает меня столь же, сколь и кромешная тьма; громкий голос раздражает не менее, чем неслышный шепот. Терпеть не могу любых, даже безобидных насекомых, раннее принудительное пробуждение, зеленый цвет любых оттенков, манную кашу, с комками или без... Людей я не принимаю вовсе. Ни женщину за ее неумение искренне любить мужчину, ни мужчину за его непомерную и жалкую любовь к себе, в детях вижу лишь потенциальных взрослых, со всеми вытекающими, в стариках – отражение всей глупости и никчемности человечества. Я презираю журналистов с их пошлым лицемерием и псевдоинтеллектуальным цинизмом; я ненавижу учителей, попов, ментов, врачей, словом, всех тех, кто якобы имеет право на мою душу и мое тело; любой начальник, вахтер, продавщица вызывают во мне омерзение. Фальшиво-блеющие певицы-барби; недалекие скоморохи-ведущие ток-шоу с одноклеточными и для одноклеточных; надменно-снисходительные критики и наукообразные искусствоведы; лоснящиеся собственным достоинством, пузато-самодовольные кинорежиссеры и молодящиеся старые девы, что комментируют погоду, вызывают во мне брезгливое небрежение. Навязчивость я нахожу грехом куда как более непрощаемым, чем убийство. Невыносима мне стадность во всех ее проявлениях, «униженья века, неправда угнетателя, вельмож заносчивость, отринутое чувство, нескорый суд и более всего насмешки недостойных над достойным»...
Впрочем, оставим людей с влюбленным-таки в них Шекспиром. Темны чуланы души человеческой, грязны ее секреты, неприглядны деяния рук его, вообще, бессмысленна, бестолкова его жизнь и наивно-нелепо его цепляние за нее. Но вот мир, земной шар, то есть – вопрос отдельный. Возражая Достоевскому - нельзя полюбить человека, как себя самого, не оправдав божьего мира.
На земле, по домовой книге, 255 стран. Вот я бы и представил ее себе в образе 255-иквартирного многоэтажного и многоподъездного дома (наподобие, скажем, «Дома на набережной»). Есть в моем доме просторные пентхаусы с зимними садами и открытыми соляриями; «Люксы» с каминными залами и мраморными ваннами-бассейнами; квартиры поскромнее, но, все-таки, с ампирными балконами с видом на океан; квартиры окнами во двор, окнами на помойку; однокомнатные лачужки с крохотными кухоньками и совмещенными санузлами; ну и полуподвальные коммуналки-общежития с двухъярусными кроватями и жирными тараканами. Живут в том доме семьи тоже весьма разные. Иные зажиточные да снобливые, которые стыдятся своего подъезда, а, порой, и дома; семьи попроще, но выше среднего достатка, те, что спят и видят свое переселение в пентхаус; те что еще поскромнее, которые вожделеют люксовых апартаментов; другим довольно и того, что есть; пятые испытывают известные стеснения, но обреченно, капитулировано, не ропщут; шестые уже ропщут (такие, не имея перспектив на расширение, подумывают о насильственном захвате); седьмые навсегда смирились со своими клопами да тараканами; квартиры-коммуналки, квартиры-бомжатники, квартиры-полуподвалы... В общем, все как и есть в почти любом даже доме. Разные в тех семьях и традиции. В каких уклад (причем уклад этот от достатка не зависит) старинно-чинный, со свято хранимыми традициями и обрядами; в других царит патриархат, где все встают при появлении главы семейства; в третьих патриархат этот доведен до такой крайности, что позволительно бить и супругу и многочисленное потомство; есть такие, где и власть и кошелек - все поровну; еще и такие есть (вот уж смех!), где до четверга повелевает жена, а по воскресенье муж, или понедельно, помесячно (можно заслужить и два месяца против одного); есть семьи где муж уже спился, но еще считает себя главою; такие, что и оба пьют, а дети в соплях и без присмотра; такие, что уж и двери настежь – заходи, кто хошь, лишь бы с бутылкой; хуже всех те, что из квартир своих устраивают притоны для проституток и наркоманов; ну и, наконец, битком забитые нелегалами общаги, но это уже не семьи а диаспоры, каждая со своим укладом и паханом; в подвалах, меж труб отопления и крыс живут те, кто проел свою жизнь, пропил свое жилье, просрал (прости меня, читатель, но люблю точное русское слово) свою совесть. Что ж, так устроил Господь Бог.
Но, что особенно замечательно в моем доме – в каждой квартире есть двери, а в дверях врезаны замки. Семьи могут дружить или не дружить домами, так сказать, ходить или не ходить в гости друг к другу; могут ненавидеть или иметь отношения индифферентные; можно попросить взаймы, можно откликнуться или отказать в просьбе; можно и вовсе отключить звонок. Никто в нем не покушается на соседское жилье, не ломится, не вышибает дверь ногой. Вожделеет, иной раз – да, но чтобы самозахватом?.. Шумный, многоликий, но крепко стоящий дом. Такое человеческое общежитие еще приемлемо, такой мир еще туда-сюда.
Представьте теперь тот же дом, но в котором дверные проемы есть, а дверных полотен в них нету, одни занавесочки – гуляй не хочу. Вот тут то и наступает беспредел (его еще называют многополярный мир). Кто смел, тот и съел. Захотелось пентхаусу лишних кладовок для своего добра? – спустился пятью этажами ниже, да и отобрал за долги. Хорошо если тот откупиться еще может – тогда плати. Другой и просто взял да захватил силой соседскую квартиру – тесно ему, семья разрослась. На первых этажах драки да поножовщина и вовсе не прекращаются. Вот ведь какой несуразный дом. Такой дом недолго простоит. Тот, который в пентхаусе, глядит да посмеивается, недоумок, а того не поймет, что запалится однажды снизу от нищеты да неразберихи бездверной и рухнет весь его сверкающий стеклом и хромом верхний этаж и... «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них» (Откровение. 9-6).
Надобно сказать, что виртуальный дом мой, аллюзия вот эта, пусть и упрощенная, примерима не только к государствам. Такое можно представить и про губернии, и про области-районы, и про города…