Хипок

(Рассказ)


Управившись с делами по дому, Зойка с Томкой – две родные сестры – лузгали подсолнухи, сидя на лавочке у забора. Кругом были только
степь и дорога. Солнце клонилось к западу.
По шоссе мимо их одинокого дорожного домика то и дело проносились стремительные автомашины, да с натугой проползали чахоточные трактора. Далеко впереди маячила фигура одинокого пешехода, что было в этих местах весьма редким явлением – степь.
Девчонки заинтересовались: зайдет или не зайдет?
Человек приближался, горбясь, как старик, под тяжестью какой-то поклажи.
– Зайдет! – решила вдруг разбитная Зойка, бывшая к тому же немного старше своей сестры, и, сбегав во двор, приволокла от колодца полведра холодной воды. Водрузив его рядом с собой на лавку, подмигнула сестре и стала ждать.
Поравнявшись с дорожным домиком, человек и вправду свернул с шоссе...
– Боже мой! – Томка испугалась.
К ним подходил молодой длинноволосый, бородатый субъект в какой-то затрапезной маечке с изображенными на ней полуголыми «Бони М», в залатанных, похожих на рубище, джинсах, в каких-то невообразимых «мокасинах», с брезентовой сумкой через плечо, обшитой по краям желтой бахромой и с матрацем за спиной, свернутым в толстый грязный рулон. – Молчи, это хипок! – махнула на сестру Зойка и протянула странному человеку наполненную до краев кружку. Тот выдул ее, опустив свои живописные пожитки на землю, и попросил добавки. Кружка была большая, деревенская поллитровая, и Томка испугалась еще пуще... Теперь уже за желудок неизвестного.
Приговорив таким же макаром и вторую посудину, «хипок», не спросясь, уселся на лавку и, блаженно потянувшись, сбросил свои «мокасины».
– Издалече? – робко начала разговор Зойка.
– Из Москвы, – коротко ответил прохожий.
– И всё пешком?
– На своих двоих, – кивнул лохматой головой парень. Он явно нерасположен был к разговорам.
Зойка приумолкла, а Томка и вовсе ушла в дом.
– Семян хотите? – предложила девчонка.
Человек отрицательно качнул головой и прикрыл веки. Зойка подозрительно взглянула на его впалые, обтянутые обветренной кожей щеки, что-то решила про себя и убежала во двор. Навстречу ей уже шла озабоченная мать в сопровождении Томки.
– Где он, разбойник-то ваш? – спросила она с тревогой, вытирая руки о передник.
– Там, на улице, он есть, наверно, хочет, – выпалила на ходу Зойка и скрылась за дверью хаты... Когда она возвратилась с харчами, парень крепко спал, вытянувшись на лавке, подложив под голову свою брезентовую торбу...
В таком положении его и застал вернувшийся со своего дорожного участка Макар Игнатьевич Заливалов. Загнав старенький синий «Беларусь» во двор дорожного домика и оттерев мазутные руки ветошью, он грозно приступил к онемевшей от страха супруге.
– Это что еще за образина такая лежит? Ну – язык проглотила? Кто таков, я спрашиваю?
За мать вступилась Зойка.
– И вовсе он, папка, не образина.
– А кто ж, коленвал тебя возьми? Жених, что ли?.. Городской?
– Из самой Москвы, вот! – гордо заявила, встрявшая в разговор Томка.
– Ну там, из Москвы, не из Москвы – мы тоже не лыком шиты!
Макар Игнатьевич отшвырнул ветошь и решительно шагнул к бородатому.
– Эй ты, путешественник, подъем в танковых войсках! Да проснись ты, слышишь?!
Заливалов растряс парня, и тот, позевывая и недовольно щурясь, сел на лавке.
– Ты давай, гражданин хороший, ступай себе с Богом куда шел, здесь тебе, понимаешь, не гостиница, – ультимативно заявил Макар Игнатьевич.
– Бога оставь! – глядя прямо в глаза Заливалову, зло и решительно проговорил незнакомец.
Заливалова осенило. Он хлопнул вдруг себя по лысой голове и радостно выкрикнул:
– Ах, да как же я раньше не смекнул что к чему!.. Ты – верующий!.. Поп, небось?
– Предположим, – вызывающе протянул парень.
Супруга Макара Игнатьевича тут же испуганно закрестилась и укоризненно тронула мужа за рукав замасленной куртки...
– Тэк-тэк, верующий, значит, – чему-то в душе радуясь, продолжал свою речь Заливалов. – Ну что ж, заходи, коли так, в хату. Чем богаты... как говорится! – И, оборотясь к жене, гаркнул: – На стол собирай, Клавдия!..
Вскоре всей семьей сели ужинать.
– Ты как, молодой человек, употребляешь?.. – вопросительно взглянул Макар Игнатьевич на бородатого, дотрагиваясь вилкой до потного пузатого графинчика, наполненного какой-то прозрачной синеватой жидкостью. – Нет? Ну, а мы по-деревенски...
Заливалов налил себе полстакана, плеснул, покривившись, Клавдии и, сглотнув, жадно принялся за трапезу. Ели молча, уткнувшись каждый в свою тарелку. Сказывалось присутствие за столом постороннего человека. Только хозяйка украдкой всё поглядывала на необычного гостя, долго крепилась, не решаясь что-то сказать, а потом вдруг спросила, с опаской косясь на мужа:
– Почто мясо-то не едите? Вы кушайте, кушайте – доедать-то после вас, чай, некому...
Зойка с Томкой сконфузились от подобного замечания. Им стало стыдно за мать. Макар Игнатьевич, вгрызаясь в здоровенный, облепленный вареной капустой, говяжий мосол, прорычал что-то нечленораздельное, сердито топнул под столом ногою, чуть не подавился и, прокашлявшись, замахнулся на жену костью.
– Цыть, тебе говорю!.. Доедать ей некому... Сама дожрешь, а нет – собаке выкинешь!
– Собаке мясо?! – всхлипнула, потупив глаза, женщина. За столом возникла неловкость.
Бородатый, густо покраснев, отодвинул от себя тарелку с недоеденным борщом и виновато посмотрел на хозяйку.
– Извини, сестра, но собака – на то и собака, чтобы мясо есть!
– А человек, значит, мясо не ест? – подсказала догадливая Томка. Она слышала кое-что о вегетарианцах.
– Выходит что так, – кивнул головой парень.
Макар Игнатьевич вновь чуть было не поперхнулся и перестал грызть свою кость. Хозяйка опять набожно закрестилась.
– Так что же, ты, значит, против мяса? – медленно спросил Заливалов.
– А разве не противно поедать себе подобных? – вопросом на вопрос ответил незнакомец.
– Корова – мне подобна?
– Корова иного человека лучше, добрее!
– Но человек!.. – поднял вверх перемазанный жиром палец хозяин, – человек – всему голова! Царь... природы. Разум!..
– Не всяк человек, кто на двух ногах ходит! – парировал бородатый.
– Так что ж, меня – убить, что ли? – взвизгнул вдруг Заливалов. – Убить, что ль, меня прикажешь за то, что я мясо трескаю, так что ли?
– За что волков убиваете? – сбил его с панталыку парень.
– Волк – хищник!
– Так прикажи ему траву щипать, как корова будет? – тоже повысил голос беспокойный гость.
Макар Игнатьевич вновь налил себе полстакана и, врезав, хлопнул стаканом по столу.
– Ересь несешь, милейший! Кстати, как звать-то тебя?
– Аристоник.
– Как, как – Арис-то-тель?.. Нерусский, что ли?
– А где они теперь, твои русские? – горько вздохнул парень.
– То есть, как это где? – опять взорвался Макар Игнатьевич и обвел пылающим взглядом примолкнувшее свое семейство. – Да вот мы и есть тебе чистокровные русаки! А Россия?.. Союз, то исть, советский... Да кругом сплошь русские!
– Врешь, брат, – качнул головой Аристоник, – русские в Киевской Руси остались! Сколько после того народов у нас перебывало, не знаешь?! Татары, турки, поляки, шведы, немцы, французы – да всех и не вспомнишь. Вавилонское столпотворение... И каждый народ что-то свое оставил в нашем отечестве. Так-то, брат... А ты говоришь – русские.  Все мы теперь одна нация – космополиты!
– Ну дает, Аристотель! – хлопнул себя по коленке хозяин.
– Аристоник, папа, – поправила отца начитанная Томка.
– А ты по чем знаешь? Ну-ка, помолчи, когда старшие разговаривают, – прицыкнул на дочь Заливалов.
– А вот и знаю, знаю! Нам учитель по истории рассказывал: царь такой был в древние времена. Против Римской империи воевал.
– Царь!.. – горько вскричал хозяин и налил себе в третий раз. – До Бога высоко, до царя далеко... У нас вон дорога в Веселый седьмой год, почитай, как разбита – яма на яме, и что же? Куда только не жаловались: в «Правду» писали, в обком – всё бестолку! Хоть сам бери, да вручную эти ямы залатывай!
– А зачем она вам нужна, дорога эта? – спокойно спросил Аристоник.
– Как, то есть, на что дорога?.. – опешил хозяин. – Ну ты, брат, опять ересь порешь! Дорога?.. Так ведь – асфальт же... Автобусы не ходют... В город, опять же, не попадешь. А дожди?..
– Вот-вот – в город... – продолжал свою мысль бородатый, – а зачем он вам, город, нужен, скажи на милость? Молодежь смущать? Вот скажи мне, брат, есть у вас в Веселом молодежь? Молчишь?.. То-то и оно! Живи где живешь, что тебе в городе делать!
– А сам-то, сам, что ж по свету шатаешься как неприкаянный? Москва-то, она во-он где!.. А тута Дон, паря, – подал реплику Заливалов.
– А я свободный человек, брат. Где хочу – там и живу.
– А я, выходит, что не свободный?
– Выходит что так.
– Нет, постой, – взъерошил виски на лысой голове хозяин, – что же я не свободный? Раб, что ли, я?
– Раб, – кивнул головой незнакомец.
Хозяйка ахнула и подалась от греха подальше в сени. Зойка чуть не вскрикнула от восторга, пожирая пылающим взором Аристоника. Томка заткнула пальцами уши. Она знала, что сейчас должно было произойти.
Заливалов сгреб в огромную ладонь опустошенный уже графинчик и со звериным ревом: «Ра-а-п?» – запустил им в голову бедного Аристоника. Тот ловко пригнулся и, не обращая больше внимания ни на Заливалова, ни на зазвеневшее за его спиною стекло, лениво продолжал трапезничать.
Хозяин, отплевываясь и матерясь, убежал в сени вслед за женой. Томка взялась за веник.
– Так его! – одобряя, шепнула прильнувшая к Аристонику Зойка и доверительно добавила. – Он вчерась целую тракторную тележку кукурузы на колхозном поле украл, раб несчастный!
Зойке всё больше и больше нравился необычный пришелец, переворошивший их тихое родовое гнездо...
За окнами, между тем, потемнело. Парень стал собираться в дорогу.
Заливалов пришел злой и расхристанный, с новым запотевшим графинчиком в руках. Загородив проход гостю, недовольно буркнул:
– Оставайся, слышь, куда пойдешь? Ночь, гляди, на дворе.
Зойка незаметно подмигнула Аристонику и многозначительно повела глазами за окно... Бородатый ее понял...
Когда все в доме угомонилось, он осторожно, стараясь не шуметь, прокрался на улицу. Зойка уже ждала его около сеновала.
– Боже, и откуда ты только взялся – таковский!.. В Москве все такие?
Бородатый, не отвечая, увлек в сено... Зойка дрожала. Аристоник медлил...
– Ну же... Ты что?! – свистящим шепотом спрашивала девчонка, осыпая его лицо жаркими поцелуями.
Аристоник, страшно скрипнув зубами, вдруг решительно поднялся на ноги, виновато пробормотал:
– Нет, не могу, сестра, извини!..
– Не можешь???
– Не могу... как собака!.. Без любви...
Вскоре он ушел.
Утром, косясь на зареванную не выспавшуюся Зойку, Клавдия с тревогой тронула за рукав взъерошенного супруга.
– Может, в шифоньере глянуть, Макар, не унес бы чего разбойник-то?
– Ду-ра! – мрачно бросил Макар Игнатьевич и шаркающей походкой направился к покосившемуся длинному, как поставленный на попа гроб, нужнику, стоявшему в глубине двора.


5 января 1987 г.