Студенчество – самая бесшабашная и веселая пора. Кто был студентом, поймет, о чем я. Ни до, под надзором родителей, ни после, погрузившись в рабочие будни, так хорошо не было.
История, которая всплыла пузырем из глубин памяти, произошла после первого курса, в стройотряде. За достоверность ее ручаюсь, поскольку, по крайней мере, один свидетель ее, комиссар стройотряда, будет это читать.
Наш отряд считался показательным, и попасть в него было довольно сложно. Меня взяли только потому, что поручились два одногруппника-«армейца», тот самый комиссар Саня Перекальский и староста группы Миша Гришин , который в стройотряде был бригадиром. Я был их подшефным и парни не оставляли надежды привить мне моральный облик советского студента. Забегая на несколько месяцев вперед, скажу, что все их усилия не увенчались успехом и в итоге институт бережно передал меня из рук в руки военкомату.
Все отрядное начальство – парни, отслужившие армию. И командир, и комиссар, и бригадиры. В отряде – три бригады, каждая из которых имела свое название по именам рок-групп того времени: Отшельники Германа – Herman’s Hermits, Бунтари – Rebels и Дитя Афродиты – Aphrodites Child. Была еще одна микробригада, работавшая на бетономешалке, они назвали себя «Три поросенка». Мы гордо носили на спинах защитных стройотрядовских роб отпечатанные белой краской по трафарету названия своих бригад. Над дверью барака, где мы жили, красовалась надпись на английском языке «Отель Кентавр».
Всем нам, исключая «армейцев» было по 18-19 лет, энергия выплескивалась, как вода в Ниагарском водопаде. Частенько, отпахав рабочий день и поужинав, мы прыгали в кузов грузовика и ехали в ночь за 25 километров в соседнее село, где на сельхозработах жили девчонки из политеха. Почему-то полностью девочковый отряд. Погостив, возвращались под утро и сразу на стройку. Разумеется, мы ездили к девчонкам не каждую ночь и тогда по утрам устраивали соревнования. На стройке мы работали в кирзовых тяжелых сапогах. У сапога внутри голенища по бокам были матерчатые петельки-ушки для удобства надевания сапога на ногу. Мы продергивали через эти ушки веревочку и на этой веревочке подвешивали сапог на восставшую молодую плоть. Тот, на чьем торчащем органе сапог провисит дольше всего и не упадет, считался победителем соревнования и героем дня. Но это так, лирический вилёк в сторону.
В тот памятный день, у кого-то из нашей бригады «Дитя Афродиты» случился день рождения. За ужином командир Толя Зинкевич поздравил его с датой. Мать, наша же студентка на должности шеф-повара, приготовила что-то праздничное. А после ужина, хорошо выпив в бараке, мы все гурьбой отправились в сельский клуб на танцы. В тот год всесоюзным хитом была вещь Shocking Blue – “Venus”, или Шизгара, как тогда говорили. На танцах мы допили прихваченное с собой и к часу ночи, времени закрытия клуба, были под изрядным хмелем. В тот вечер сельских прелестниц никто не пошел провожать, и мы всей толпой вышли из клуба. Путь домой лежал через сквер, тесно примыкавший к зданию клуба. А у края густых зарослей высился мраморный параллелепипед, высотой в полтора человеческих роста. Венчал эту полированную каменюку гранитный бюст В.И. Ленина. Мы поравнялись с памятником и тут Влад, сейчас он весьма известный ученый, кинул клич:
- Отдадим дань уважения вождю!
В полном бригадном составе мы пали на колени и склонились головами до земли. Тут кто-то подлил масла в верноподданнический огонь:
- Представителя от народа к Владимиру Ильичу!
- Ходока к Ленину!
Я находился у самого подножия, руки ребят подхватили меня с обеих сторон и вознесли вверх. Ухватившись за верхнюю грань, подтянулся и перехватил одной рукой шею бюста. Голос снизу скомандовал:
- Целуй!
- Куда целовать? – спрашиваю.
- Да хоть в задницу, - засмеялись снизу.
- Нет у него задницы, только губы и лысина.
- Целуй куда хочешь, держать тяжело, - прокряхтел Толян, на плечах которого я топтался.
Я поцеловал бюст в нос, в тот момент мне показалось это очень смешным. Меня спустили вниз и мы отправились спать.
Утром после завтрака командир отряда скомандовал:
- Не расходитесь! Девушки могут быть свободны, бойцы – останьтесь.
Заинтригованные девчонки не сдвинулись с места.
- Вчера у нас произошел неприятный инцидент. Те, кто был в клубе на танцах, встали и построились в одну шеренгу.
Построилось больше половины отряда. В этот момент в столовую буквально вкатился на кривых, словно тележное колесо, ногах маленький, кругленький казах в милицейской форме в чине лейтенанта. Он стремительно пробежался вдоль шеренги, остановился и, развернувшись, медленно двинулся в обратном направлении, буравя узкими черными глазками каждого стоявшего. Дойдя до конца шеренги, вновь остановился, покачался с пятки на носок, со стороны казалось – перекатывается маленький пузырик, повернулся к командиру и со значением произнес:
- Он здесь!
- Это местный участковый, лейтенант Сарсенбаев, - пояснил командир и добавил, - У него есть что сказать, - после чего отступил в сторону.
- Этой ночью в нашем совхозе была совершена вероломная попытка подрыва Советской власти, - еще больше надувшись от осознания важности момента, начал доблестный охранник сельского правопорядка. – Ночью некоторыми из вас было совершено покушения на нашу святыню - дорогого Владимира Ильича Ленина!
Тут, видимо, он осознал и сам, что покушаться на вождя мирового пролетариата уже несколько поздно, и он поправился:
- Был совершен акт вандализма и осквернения светлой памяти Ленина! Это политический акт, за который виновные должны быть обезврежены и помещены в надлежащие условия.
- В тюрьму, - помолчав, добавил он.
- А почему вы решили, что это мы, а не местные? – спросил кто-то из студентов.
- Я сидел в кустах в засаде и все видел. Я вижу этого человека здесь, среди вас.
Надо заметить, что рассмотреть лица он не мог, поскольку освещения вокруг клуба не было, а из-за новолуния стояла кромешная тьма.
- Да что случилось? – раздались недоуменные возгласы тех, кто не принимал в поклонении вождю участия.
- Они хотели поцеловать Ленина в жопу! – Значительно ответствовал участковый. – Но не нашли и поцеловали в лицо.
Девчонки, не сдержавшись, дружно прыснули от смеха.
- Да кто они? – комиссар был не в теме.
- Он один был. На Ленине верхом сидел. Остальные внизу на коленях стояли, - пояснил участковый и добавил. - Я могу показать на него пальцем, но хочу, чтобы он сознался сам и сделал шаг вперед, Тогда ему ничего не будет.
Лично у меня не было никакого желания озвучивать свою любовь к вождю, В столовой повисло тягостное молчание.
- Если никто не признается, я заведу уголовное, политическое дело и напишу рапорт в район.
Произнесенное слово «никто» ясно показало, что никого этот Анискин местного разлива в лицо не рассмотрел.
Подал голос командир:
- Я советую признаться и тогда, возможно, удастся решить вопрос на месте.
И тут Толян, у которого я стоял на плечах в сквере, сделал шаг вперед.
- Я это был, - тихо сказал он.
Почти одновременно с ним, с секундной задержкой, вышел из строя и Марат:
- Это я.
Вот тут мне уже ничего не оставалось, как последовать их примеру.
- На самом деле, целовал Ленина я.
На плоском лице сына степей отразилось смятение, он просто не ожидал такого наплыва добровольных поднадзорных.
- Он один был, - растерянно произнес лейтенант, - трое там не поместятся.
- Так, все на строительные объекты, вы трое и бригадир останьтесь.
Минут тридцать мы промаялись, ожидая, пока командир о чем-то говорил с участковым. А затем пригласил нас в комнату, которую он в случае нужды использовал, как кабинет.
Обвел всех четверых тяжелым взглядом и спросил:
- Так, а теперь как на духу, кто вождя оседлал?
Я назвался и тут же Толик, мой верный и преданный друг, вступился:
- Да Генка просто впереди всех оказался, потому его и подняли.
- Я не удивлен, что он оказался впереди всех в этом деле. Хотя на его месте вполне мог быть и ты. Так что, пока помолчи! – и набросился на нашего бригадира Володю. – Ты куда смотрел? Взрослый парень, армию отслужил и туда же. Ты хоть понимаешь во что мы вляпались?
Володя молча кивнул головой. А что можно было сказать в этой ситуации?
- Эх, - сожалеюще махнул рукой командир, - с каким бы удовольствием я отправил вас послужить в армию, ума поднабраться. Но если это выйдет за пределы отряда – не поздоровиться всем. Меня, по крайней мере, из партии наверняка вышибут. Значит так. В институте об этом ни слова! Отряд я особо предупрежу. Вы, придурки, вообще представляете, каких трудов мне стоило уломать участкового? – Мы молчали, опустив головы.
- Короче, сейчас я еду в район за ящиком коньяка для лейтенанта, а вы поступаете в его распоряжение. Свободны! Он ждет вас на улице, - и добавил нам, выходящим из кабинета. – Контрреволюционеры.
Участковый действительно поджидал нас у входа в столовую, сидя за рулем старенького, потрепанного «Бобика» - ГАЗ 69 – с запыленным брезентовым верхом. Он открыл дверцу с пассажирской стороны и поманил нас рукой. Обреченно вздохнув, наша троица, бригаду нельзя оставлять без руководства и Володя отправился на объект, залезла в автомобиль.
Ехали недолго, дом участкового находился на соседней улице, в полукилометре от нашего отряда. Уже на месте лейтенант показал нам фронт работ. Надо было перекрыть крышу сарая и пристроить к нему гараж – во дворе стоял новенький «Москвич», окраской напоминающий кузнечика.
Так началась наша, продлившаяся полторы недели, работа на «бая». Мы вкалывали с утра до темноты. Стройматериал – лес, шлакоблоки, бетон – был стройотрядовским и поступал бесперебойно. Товарищи не бросили нас в беде и не раз, закончив работу на объектах, приходили помогать. Да и участковый оказался, в общем, нормальным мужиком. В нем удивительным образом сочеталось несовместимое. Спесивость, высокомерие, хитрость и простодушие, все это проявлялось в зависимости от обстоятельств.
Когда мы сдали «заказчику» гараж «под ключ», участковый забил барашка, из которого жена приготовила бешбармак. Мы сидели на свежем воздухе за дощатым столом, беседовали и ели это вкуснейшее казахское блюдо. К тому моменту, когда мы выпили с ним бутылку «трофейного» коньяка, бутылку водки и сорвали «бескозырку» с горлышка еще одной – участковый пил охотно и много – хозяин, проявилось простодушие, рассказал, как было дело.
В тот вечер он, как обычно, наблюдал за порядком на танцах. Видя, что наша компания несколько пьяна, решил сопроводить нас до общежития. Так он и стал невольным свидетелем проявления народной любви. Перейдя из света в темноту, он ничего не видел, но прекрасно слышал. Однако вмешаться побоялся, справедливо рассудив, что в кустах – оно спокойнее. Там же, в кустах у него и созрел великолепный план, как можно отремонтировать сарай и построить гараж. Причем из бесплатного стройматериала и дармовыми руками. А уж ящик коньяка возник в ходе торгов с командиром стройотряда.
История закончилась вполне благополучно для всех участников. В институт ничего не просочилось. А мы трое поняли на всю жизнь, насколько нам дорога любовь к Вождю мирового пролетариата.