Вот они, несколько строчек яркого и неповторимого, молодого и пожилого, любого но всегда любимого меня, прожившего достаточно, чтобы относиться ко всему крайне несерьёзно. Так было не всегда, наверное, хотя уже сейчас я вспоминаю, как чуть меньше трёх столетий мои, провоцирующие жгучесть между женских бёдер, танцы будоражили местных дев и злили их заплесневелых мужей. Таким как я всегда целуют лицо незнакомки, затем бьют его знакомые этих отвергнутых, а в итоге вновь поцелуи, с ещё большей силой, ведь это был флирт с жизнью, кокетство с ней, измена ей со смертью временами. Жизнь ищет в нас стабильных, и ежели мы не даём ей это - она начинает что-то чувствовать по-настоящему, как самая живая женщина, способная жить только при движении, а никак не при застое. И что это будет в момент движения - гнев или страсть, вызовет ли это румянец на щеках или призовёт мечащуюся по ветхой клетке хищницу - сложно сказать, да и не к чему предугадывать. Всё удовольствие в неведении, лишь оно способно породить страх, столь необходимое ощущение для более тонкого восприятия. Тут было написано, что жизни моей уже несколько столетий, "Это ложь" - Скажет кто-то цинично, "А вдруг нет ?" - Переспросит романтик. Кто же этот фамильярный, невоспитанный, хамоватый персонаж ? Выскочка проживший достаточно, чтобы понять - нет смысла давать мне имя, таких персонажей повидал свет немало, стоит ли делить его на имена и временные рамки ? Заниматься канонизацией пошло и оскорбительно для самих занимающихся этим, жаль, что далеко не все понимают бессмысленность этого процесса, пусто переписывая одну и ту же историю морали или сценарий поведения в послебрачной жизни. Практика должна идти вначале теории, а после те должны встретиться и за ручку шагать вместе, никак не иначе - считаю я !
И уж раз "я-кать" начал, так пора бы перебраться от неспасительной философии к жизни обычного юноши.
Начинал я в одном трактире у одной бабки, мадам за шестьдесят в круглых очках, сухая и безжизненная, как все предприниматели буржуазии, с впалыми щеками, и вообще, чем-то крысиным отдавала, глазки у неё были маленькие, чёрные, я кареглазых, к слову, не любил никогда, как и жирных людей, но здесь велел сам долг - она предоставляла мне кров за моё музыкальное образование по классу фортепиано и скрипка (спасибо отец, что бил меня линейкой по рукам всё детство!) Да, как бы это ни звучало низко, но для продолжения моих пакостей, шашней и романов с постоянным риском мне нужно было где-то спать и что-то есть - два минуса нищего человека, а делить каждый раз новое ложе с новой возлюбленной не хотелось, да и не любил я никого, если вообще был способен на это. Как вы понимаете, мой нрав не позволял мне иметь большие капиталы, ведь при них нужно быть выжженным лицемером, и вообще злом в самом холодном смысле этого слова. Да, возможно кто-то разбогател от доброты душевной, я слышал пару сказок о таких, но обычный и естественный способ заработать много денег - распотрошить кошельки идиотов, все деньги на них и делаются, начиная от желающих повеселиться в кабаке, до любителей дорогих побрякушек и просто жадных до чего-либо. Перенесёмся в те времена, сохраняя всё тот же хулиганский слог, какой нравится лично мне.
Я стою в задымлённом трактире, вокруг меня грязь, помёт людского грехопадения во всей красе, с улыбкой прохожу мимо них, они мне очень нравятся, мой нос не воротит от запаха перегара, если тот исходит от тех, кто живёт честно, добродушно. Омерзение до тошноты вызывают некоторые человеческие качества, что до навоза - для людей вроде меня это не вонючая масса коричневого цвета, а удобрение, понимаете логику? Можно видеть во всём то, что все привыкли видеть, а у меня так не получалось, хотя, признаюсь честно, пытался. Пройдя мимо танцующих двух пьяниц, что обняли друг друга, наверное, для того, чтобы не упасть на пол, я сажусь за пианино и страдальчески перебираю его старые, но прекрасно звучащие клавиши. Бабка, она же владелец этого места, поила меня ромом и я жил у неё играя для местных музыку каждый вечер, чтобы было не слышно как проходят развлечения в комнатах сверху, так как то было не совсем законно, за это мне приплачивали, добавлю и давали возможность спать в одной из использованных ранее комнат. Как-то раз там оказалась измождённая и растрёпанная женщина, она была так пьяна, что на её просьбу удовлетворить её самые смелые желания я расхохотался - уж больно смешным голосом она это сказала. Внизу распивали местные пьянчуги целыми днями, деньги текли алкогольной рекой, мимо меня, конечно же, в карман бабки. Воровать было не в моих правилах, и вина этим сложившимся предрассудкам моё ужасное воспитание, помните, отец учащий мальчика играть на музыкальном инструменте ? Он был любовником самой высокой морали, и несмотря на то, что умом я обошёл все его винтики, заковавшие мою свободу, кое-что всё же осталось, табу на воровство в том числе. Что до моей жизни - что ни день, то драка.
И если я получал по лицу, значит день прожит не зря, покуда я - ещё я. Мой дурной язык мешал мне всю жизнь, и радовал дам, конечно же. Было ли мне грустно ? Да, часто, я живой и вполне здоровый человек в те годы, к тому же молод. Быть молодым и не грустить - быть мёртвым. Моя грусть проходила часто у камина с потрескивающими угольками. Владелец камина, правда, удивлялся первое время что я делаю в его доме, но я объяснил, что в моём камина нет и я буду приходить к нему. И если он помешает - я проткну ему глаз. Дело в том, что напротив нашего заведения был дом одного зажиточного и очень старого джентельмена. Когда чувство одиночества душило изнутри сдавливая грудную клетку, а пустота заполняла мой разум не позволяя сдерживать беззвучных слёз - я проникал в его дом, через трубу того самого камина. Наверное, он считал меня призраком, возможно от части потому, что так ему однажды и представился.
-Я дух этого дома - Пугающе кричал я глядя в его замутненные глаза, смотрящие на меня, облокотившегося о кирпичную выкладку в зале, из коридора, откуда он ни делал и шага навстречу. Хочется верить, что он просто жалел меня. Жалость... Это странное чувство, оно часто возникает для контраста между объектом её вызывающим и тобой, её испытывающего на себе. Она даёт власть повысить самооценку, выглядеть лучше за чей-то счёт. Что до сочувствия и соболезнования - эти чувства куда более ценные, но их я в жизни встречал в единичных проявлениях, если ни говорить о тех дурочках, желающих приласкать грудью и ежа, будь у того грустный взгляд. Так или иначе, после раздумий я вылезал через трубу и по крыше сбегал подальше от того меня, который способен грустить, это ведь вело к слабости способствующей размягчению, а мягким быть нельзя слишком долго - этим обязательно воспользуются.
В какой-то момент понял, что надо бежать, гнусно продолжать жизнь вот так, пусть в итоге мы все друг друга внегласно любили: я алкашей, алкаши выпивку, а бабка-хозяйка деньги, которые текли с этой выпивки. Решение было принято и вот я стою в доме одного художника, извращенца, конечно же, эти художники всегда не ладят с головой так, как ладят остальные. Сами посудите - можно ли оставаться адекватным человеком рисуя на протяжении большого времени один и тот же неизменный пейзаж, или застывшее лицо, или мишек по памяти, которые кушают лесника ? Это великое искусство которое мне никогда не понять, хотя я пытался. Однако, всё, что выходило - это розжиг для камина, того самого, да.
В общем, вас нужно окунуть туда, что я сейчас и сделаю. Для этого мне придётся немного изменить стиль повествования на радость кому-то.
Мужчина с седыми волосами, коротко стриженный, невысокого роста, с пидаристическими чертами, манерами, жестами, стоял недалеко от меня, разглядывая моё прекрасное тело, а оно, признаюсь, на тот момент было невероятно красивое. Похвастаюсь чуть позже, а сейчас давайте всматриваться в это дальше и не мешать картинке двигаться, а то будем как эти художники - смотреть на гея и его слугу целый битый час. Мой рот открывается и произносит с акцентом:
- Я нарисовать, мой венгерский мастер ? - Сказал белокурый дебил с лицом Аполлона, стоявший в одном полотенце на табуретке с красками и кистями в руках посреди большой комнаты увешанной разными картинами таких же страдальцев. Ему нравилось, когда я называл его венгром или венгерским бароном, для гея, это, кажется, было шоколадкой для сладкоежки с семнадцатью дополнительными подбородками под основным.
Он думал, что я дурачок с красивым телом и жалел меня, отдавая мне лучшее. В те времена найти красавца без денег было просто, как и в любые другие, так что мне пришлось продумать как победить в конкурсе, и конечно, ничто как жалость с большими грустными глазами в моём лице ни могло сыграть лучше. Меня пожалели. Я смеялся каждую ночь над тем как мне удалось обхитрить старика. Делать глупое лицо, вначале, было несложно, но затем я нашёл действительно больного помощника продавца посуды в городе, тогда уже другом, совершенно новом для меня. Он часто разбивал что-то от чего получал нагоняй от владельца, его старшего брата по совместительству. Я относил ему часть своих денег, ведь именно его движениям, что удавалось скопировать, я был обязан, его речи, какую приходилось копировать не забывая держать чаще открытым, ещё пришлось перекраситься в блондина, ух, как же я не люблю блондинов ! И глаза, помним про глаза, те должны были быть невинными и глупыми - глаза народа, глаза всего человечества того, этого и любого другого времени без масок хитрости и ума, такие, какими те являются по умолчанию, без острых тыкающих лезвий, чтобы те изменились соответственно. До первой попытки поиметь меня - такое условие я поставил сам себе. Если бы тот начал приставать - мне пришлось бы снять маску и сказать что я думаю об этом римском недуге, не поймите неправильно, извращенцы читающие эти строки, есть существа для которых любовь - не имеет пола. Когда речь идёт именно о страждущих мужчинах поиметь чей-то упругий и такой же мужской зад - это болезнь, какой препятствовать я смысла не вижу - всё равно умрут, не умеют же люди анально рождаться, впрочем, смотря на некоторых за все эти годы что я пожил - иногда начинают терзать сомнения. Но мы вновь отвлеклись, чёрт ! Он был добр ко мне, а его отношение было всегда полным отцовской любви. При ней мне не было дела до его потребностей, если бы он насыщался убийством насильников, как делал это потом я - мне было бы лишь более радостно знать, что у "папы" столь гуманное хобби.
Время тянулось и с ним, пока я не встретил... - эти слова, вчитайтесь в них ! Пока. Я. Ни. Встретил. В них всегда кроется что-то магическое, меняющее раз и навсегда в разном масштабе. Ведь писал о том, что с любовью до того момента было никак, а тут что-то взорвалось внутри, взорвалось и разлетелось на множество светящихся галактик, на множество звёзд внутри них и планет, на которых начинала безумно вращаться жизнь. Этот взрыв внутри произошёл с глубоким вдохом, какой я сделал увидев её. Ох, читатель, взяться описать это - всё равно, что залить библию чернилами и попросить чёрного раба из колонии дословно пересказать содержимое каждой страницы. Учти, что каждый любит как умеет, и я, как человек испытывающих за день больше эмоций и переживающий больше чувств, чем многие люди за всю жизнь, делаю это крайне недоступно для представления с первой попытки. Вспомни свою первую влюблённость, затем приплюсуй к ней свою самую сильную любовь, затем умножь на всю мощь души, что есть в твоём теле. И да, не забудь про мысок туфли прижимающийся к рубашке сидящего меня, чьи глаза полны едва сдерживаемого контроля над страстью. Так же не забудь, что мысок обязательно должен толкнуть в грудь сидящего на стуле, чтобы он упал, а слова обладательницы игривой ножки должны звучать как прощание ввиду позднего вечера. Тогда он встанет и тихо, медленно уйдёт закрывая за собой деревянную дверь её жилища. Она же прижмётся спиной к этой двери и улыбнётся уголками губ зная что в этот момент свершается большая ошибка. И не забудь, что отойдя от двери он вновь постучится и скажет, что пришёл к ней, так как не может без неё, на что она ответит ещё раз, что уже достаточно поздно, продолжая играть в эту ошибку, какой не будет видна конца края. Тогда он начнёт выбивать дверь топором и после нескольких ударов, устраняя препятствие и вызывая её ещё более учащённое сердцебиение с быстрым дыханием, он войдёт в квартиру и накинется на неё с поцелуями опрокидывая её голову и открывая шею для укусов. Его руки будут скользить по её ногам, впиваться в её бёдра, его язык будет ублажать её, да так, что она прикусит собственную губу лишь бы сдержать крик выражающийся стоном. И это, всё это - лишь маленький кусочек льда для чая на большой глыбе айсберга, младший брат которого потопил Титаник.
Не хочу писать как и где мы познакомились, не хочу описывать её красоту, уже при воспоминаниях о ней моя голова начинает кружиться. Боги, как же она пахла, эти духи, эта гладкая кожа, эта стройность, она сводила с ума слишком успешно, у неё, возможно, учёная степень по этому направлению. Наши отношения не закончились, несмотря на много километров и десятков лет между.
Я люблю её не за совершенство, за него как таковое нельзя любить. Я любил её за правильно преподнесённое несовершенство. Никому не нужны идеальные люди, они неинтересны, они закончены, завершены, и вся красота творения в отсутствии этого, при условии стремления к лучшему, конечно. Да и тот, будет любить совершенство - сможет ли наслаждаться больше, чем тот, кто любит путь к нему? Она всегда злилась от того, что не могла научить меня терпению, она говорила, что жизнь - быстротечна, и попав в этот водоворот сложно соображать ясно, тому будут мешать ещё и плавающие рядом события, но мои глаза лишь наслаждались ей. Когда она сердилась, что я не учусь, когда расстраивалась, когда ревновала и когда грустила - она всегда и во всех состояниях была красивой, без намёка на фальшь. Цель её уроков была неясна для меня, однако сама она говорила, что это поможет мне, если я хочу остаться с ней, а хотелось, вот и учил, то есть пытался понять. Никогда не забуду тот вечер, вечер потери моего сердца. Мы вернулись в мой родной город и просто шли по бульвару и о чём-то беседовали, как любили это делать всегда, нам никогда не надоедало, наверное поэтому мы были столь ценны друг для друга, и тут перед нами дорога разделилась на две части: одна уходила вдоль старой улицы, другая вдоль новой. Я предложил ей пойти по новой, рассмотреть получше что же изменилось и какие новшества придумали местные, а она улыбнулась недовольно и сказала, что я так ничему и не научился, стук её каблуков стал отдаляться, моя попытка догнать обернулась резкой фразой - "не иди за мной", моя настойчивость была обуздана гордостью, какую я проклинаю по сей день. Так наши пути разошлись в разные стороны во всех смыслах, она пошла по одной улице, я по другой, с тех пор мы не виделись. Поиски были тщетными, да и гордость взвыла, было принято решение продолжать жить дальше. Возможно с тех самых пор, как я сирился, её уроки были усвоены.
Дорога жизни стала видеться иначе. Я попробую нарисовать её для вас, чтобы вы поняли как безразличны мне стали чьи-то постулаты, традиции, мнения. Представьте себе пустыню и заасфальтированную дорогу лежащую на ней подобно гигантской змее. Люди стояли в две очереди, шеренги, по обе стороны от дороги, разделившись на две уходящие за горизонт полоски, каждая из которых лицом к другой выкрикивала что-то неприятное и омерзительное. Казалось, что это какая-то конкретная ситуация происходящая в настоящем, но чем дальше я шёл вдоль дороги, тем мне становилось понятней, что там происходит всегда, вне времени, от точки моего рождения до конца дороги, точки смерти моего тела. И всю жизнь эти люди стояли и будут стоять по разные стороны склоняя, заманивая, пугая меня и других проходящих занять одну из сторон, чтобы с новой силой продолжить возмущаться и говорить что-то неприятное людям иных убеждений, на противоположной обочине. Зачем нужно было отвоёвывать свой способ добраться до конца дороги мне так и не стало ясно, ибо все всё равно равно и одинаково двигались, так что я молча и улыбаясь ехал вдоль них, к своей смерти. Что ж, пожалуй на сегодня хватит. Если вы найдёте где-то ещё вырванные страницы моего дневника - соберите их, чтобы узнать чем же всё закончилось.