Один не разберет, чем пахнут розы,
Другой из горьких трав добудет мёд.
Дай руку одному - на век запомнит,
Дугому – жизнь отдай, он не поймет.
Омар Хайям.
Отец Герман непривычно долго задержался в маленькой деревянной церквушке. В глубокой задумчивости он перекладывал с места на место церковную утварь в алтаре, старинные книги, доставшиеся ему в наследство от предыдущего настоятеля прихода. Тусклый огонёк лампады перекликался бликами со строгими ликами святых, безмолвно наблюдавших за перемещениями священника. Служба давно кончилась традиционной проповедью. Сегодня отец Герман рассказывал прихожанам собственные воззрения на причины недугов, терзающих человеческую душу и плоть. Всё ли правильно он сумел донести до своей паствы? Поняли его люди, услышали ли они его, взывавшего к цитатам из священного писания? Эти мысли терзали священника, в ночной тишине и в одиночестве. Нет, он не мог ошибиться, он не одинок, с ним Бог, истовая вера в которого не позволяет ошибаться в суждениях и в мыслях.
Внезапно ночную тишину нарушил скрип отворяющейся церковной двери. Отец Герман обернулся, вглядываясь в церковный полумрак. На пороге в дверном проёме замаячила бесформенная фигура. Хриплый мужской голос позвал:
- Отец, ты здесь?
Священник молча вышел из алтаря под своды храма. В церковь вошёл его старший сын Илья, неся на руках безжизненное тело.
- Отец, посмотри, я нашёл её в тайге. Она была ещё жива. – выдохнул юноша, опуская свою ношу на церковный пол.
Отец Герман спешно включил в храме свет: перед ним на полу лежала девушка в грязном, разорванном лётном комбинезоне. Кольца её длинных спутанных волос слиплись и, словно чёрные змейки, разметались вокруг головы. Лицо невозможно было рассмотреть из-за запёкшейся крови, сухими струйками застывшей на шее. Священник опустился на колени рядом с девушкой и взял её за руку в надежде прощупать хоть какие-то слабые признаки жизни в этом безжизненном теле. Окровавленные, распухшие от грязных ссадин руки девушки были крепко сжаты в кулаки. На мгновение отцу Герману показалось, что на тонком запястье девушки он нащупал пульс, но лишь только на мгновение. Не поверив своим ощущениям, он расстегнул ворот комбинезона. В тусклом свете мелькнул золотой нательный крестик, непохожий на те, что священник видел ранее. Осторожно он прикоснулся к шее девушки, и опять собственные ощущения его подвели.
- Скорее всего, она мертва. – сказал отец Герман, повернувшись к сыну.
- Не может быть! Она была жива! Она дышала! Она боролась за свою жизнь! Когда я нёс её на руках через тайгу, её сердце билось, Богом клянусь! – воскликнул юноша.
- Возможно, но эта борьба не могла быть бесконечной. Посмотри, как много крови на её лице, волосах, руках и на одежде. Она потеряла много крови, слишком много, и с этой кровью утекла её жизнь. – отозвался священник, поднимаясь.
Сын его в отчаянии, опустился на колени, с силой рванул молнию комбинезона на груди девушки и прижался к ней ухом, в надежде уловить хоть один, едва различимый сердечный удар.
- Отец, я слышу! Я слышу её сердце. Она жива. Я побегу за помощью. Я быстро обернусь, присмотри за ней, прошу тебя!
Юноша выбежал из церкви и скрылся в густой ночной мгле.
Отец Герман вздохнул. Какие ещё испытания уготованы ему небесами, один Бог знает. Вера – вот что придаёт силы людям, только вера помогает людям победить смертельные недуги и выжить. Именно об этом он сегодня рассказывал прихожанам, цитируя священное писание. А есть ли у этой девушки вера, и какова её сила и глубина? Вон, и крестик носит не такой, как у всех. Он вновь склонился над девушкой, рассматривая нательный крестик. Понять бы, кто она, откуда, как здесь оказалась. Ведь не с неба же свалилась в самом- то деле! И, если бьётся её сердце, значит, предчувствия не обманули, и он действительно почувствовал слабый, едва уловимый пульс на её запястье.
Священник вновь прикоснулся к руке девушки. Осторожно, палец за пальцем, он раскрыл её ладонь, в которой вместе с комком хвои вперемешку с землёй был зажат медальон…
Алька медленно открыла глаза. Яркий солнечный луч, пробивавшийся сквозь стекло маленького оконца в бревенчатой стене, на мгновение ослепивший её, осветил небольшую комнатушку предбанника, пробежавшись по домотканым половикам, застилавшим струганные половицы. Терпкий запах хвойной смолы, перемешанный с запахом свежескошенных трав, стоял в воздухе. На стенах предбанника и под потолком были развешаны берёзовые, дубовые и хвойные веники. В проёме дверей, ведущих в соседнее с предбанником помещение, появилась женщина в белом платке и переднике. Она медленно подошла к Альке, посмотрела на неё и улыбнулась.
- Ну, вот и ладно, вот и хорошо, слава Богу, очнулась. А мы уж и не чаяли, – голос женщины, наполненный искренней добротой и теплом, звучал откуда-то издалека,
- Скажи, как хоть звать-то тебя.
Алька попыталась улыбнуться в ответ. Губы не слушались её. Всё тело болело, словно тысячи невидимых игл пронзали его со всех сторон даже при малейшей попытке пошевелиться. Голова гудела, как пчелиный улей, и кружилась. Алька снова провалилась в небытие.
Когда она вновь открыла глаза, в комнатушке царил полумрак. У изголовья Алькиной постели сидела всё та же женщина в платке и белом переднике. В тусклом свете керосинки женщина перемешивала в деревянной ступке травы, отрывая их то от одного пучка, то от другого.
- Хочешь пить? – улыбнувшись, спросила она Альку. Алька кивнула. Женщина поднесла к её губам какой-то душистый отвар. Горячие травы больно обожгли горечью Алькино горло. Она поперхнулась, закашлялась и вновь потеряла сознание от невыносимой боли, пронзившей грудную клетку насквозь.
Алька не знала, сколько времени она то приходила в себя, то вновь растворялась в небытие. Сколько раз день сменял ночь, послушно повинуясь течению времени. Однажды, Алька проснулась от шелеста тихих голосов у её изголовья.
- Отец, дальше ждать бессмысленно, позволь, я отвезу её в город, там врачи, ей нужна помощь.
- Мы даже не знаем, кто она такая и откуда взялась в тайге. Как ты сможешь им это объяснить? Ничего, Марьяна своими снадобьями ещё и не таких поднимала. Нам остается только ждать и молиться за её душу. Во всём божий промысел, сынок, во всём.
- Смотри, отец, она открыла глаза.
У Алькиного изголовья стояли двое мужчин. Один, седовласый старец с бородкой в чёрной сутане, перехваченной верёвочным поясом. Другой – молодой мужчина лет тридцати в камуфляжном костюме. Он склонился над Алькой, взял её руку в свои ладони и улыбнулся.
- Ну, здравствуй. Я нашёл тебя в лесу и принёс сюда, в нашу деревню. Меня зовут Илья. А это – мой отец Герман. А как нам тебя звать-величать? – ласково, словно на распев, заговорил он с Алькой.
Алька молча улыбалась в ответ. Она не могла произнести ни слова. Память, генетическая человеческая способность воспроизводить звуки, складывая их в слова, вдруг стала незнакома Альке, разучившейся говорить.
Вместо ответа Алька лишь кивала головой, что слышит и понимает обращённую к ней речь.
Постепенно волшебные травы Марьяны и вода из ближнего родника, по вкусу напоминавшая берёзовый сок, освящённая отцом Германом, делали своё дело, да и Илья стал наведываться по нескольку раз в день, принося то какие-нибудь ягоды, то цветы, то медвежье сало и барсучий жир для растираний. Алька начала садиться, а потом вставать. Илья и Марьяна поддерживали её, учили заново ходить.
Каждый вечер Илья приносил по нескольку вёдер колодезной воды, Марьяна жарко топила баню и парила в ней Альку вениками всякий раз разными, промывала Алькины длинные тёмные локоны и сплетала их в косу. Алька училась самостоятельно умываться и мыться, начала ходить одна, без поддержки, на небольшие расстояния, помогала Марьяне управляться по хозяйству, только говорить Алька так и не научилась заново, по-прежнему лишь улыбалась в ответ на вопросы, обращённые к ней, или кивала головой.
Однажды, Илья принёс к Марьяне в дом книжку. Усадив рядом с собой за стол Альку, он торжественно открыл первую страницу книги и по слогам прочитал: «Аз-бу-ка».
- Смотри, вот это буква «А».
Алька согласно кивнула, перелистнула странички и ткнула пальчиком в букву «Л», затем, долистав книжку, открыла её на последней страничке, где красовалось огромное зелёное яблоко, показала букву «Я» и, взглянув на Илью, кивнула головой, улыбаясь.
- Получилось А-Л-Я. Тебя зовут Аля? – обрадовался юноша. Алька в ответ кивнула вновь.
- Аля, какое необычное и красивое имя… Алевтина? – спросил Илья. Алька отрицательно покачала головой, тогда Илья достал из-за пазухи обломок простого карандаша и сказал,
- Напиши прямо здесь, на книге, как тебя зовут.
Алька вывела прямо поверх большого зелёного яблока собственное имя «Алёна».
- Отлично! Так тебя зовут Алёна?! А ты помнишь, откуда ты? Можешь написать? – обрадовался Илья.
Алька в ответ погрустнела, покачав головой, захлопнула книгу и отошла от стола.
На этом их первый урок грамматики был закончен.
Семья приходского священника отца Германа обитала в маленькой деревушке, затерянной в лесах средней полосы. По счастливой случайности какой-то столичный богатей решил основать здесь крестьянско-фермерское хозяйство, раструбив об этой своей затее. К удивлению олигарха, среди его знакомых нашлось немало желающих поехать в глушь, подальше от цивилизации, что, собственно и было сделано. Около десятка семей высадились посреди лесов, возродили всеобщими усилиями одну из заброшенных деревень, отреставрировали на собственные сбережения полуразрушенную церквушку, и стали вести своё хозяйство, добывая себе пропитание собственным трудом так, как когда-то это делали их предки. Отец Герман стал одним из таких подвижников, возглавив местный приход.
По воскресеньям вся деревня собиралась, наряжалась и чинно шествовала на утреннюю церковную службу. Затем отец Герман шёл навещать тех, кому требовалась его помощь, навещал больных, нуждающихся в его утешении, стариков, последовавших за своими детьми и тоже обосновавшихся в глухой деревушке. Навещал отец Герман и Альку, пока та не могла ходить самостоятельно, а как только встала на ноги, повинуясь всеобщему деревенскому ритуалу, пришла на церковное богослужение в храм.
Тот день, когда Алька впервые после выздоровления посетила храм, отец Герман запомнил, так же, как и ту ночь, когда его сын Илья принёс найденную им в лесу девушку. И вот сейчас, Алька стояла на том же самом месте, где совсем недавно её, казалось бы безжизненное тело опустил с рук Илья, под сводами храма перед старинным иконостасом. Луч солнца, пробивавшийся сквозь небольшие окошки под самым куполом, освещал маленькую женскую фигурку в льняном свободном платье до щиколоток, повязанном пояском. Из-под белой косынки по спине девушки тёмным ручейком стекала коса, на шее поблёскивал необычный нательный крестик, тот самый, что так хорошо запомнился священнику в ту ночь, когда Алька появилась здесь.
Отец Герман искренне любовался девушкой, рассматривая её сквозь резные узоры алтарных царских врат. Одетая простенько, с выбивавшейся упрямой чёлкой надо лбом, освещённая солнечным лучом, она казалась ему ангелом, сошедшим с небес. Неудивительно, что его старший сын Илья влюбился в эту девушку, которую спас от верной гибели. Священник часто примечал, что Илья оказывает девушке всяческие знаки внимания, навещая её в доме Марьяны, неотступно следует за ней во время прогулок, оберегает от тяжёлой работы по хозяйству.
Размышления священника прервал мальчик-алтарник, его младший сын. Он одёрнул отца Германа за полы одеяния и протянул ему записку. На клочке бумаги ровным каллиграфическим почерком вместо привычных имён было выведено «О здравии: мамы, папы, болящей Алёны». Священник улыбнулся, ещё раз взглянул на девушку, свернул записку и опустил её в карман. Народ собирался в храме, нужно было начинать службу.
Вечером того же дня Отец Герман появился в доме Марьяны. Поприветствовав хозяйку, жестом подозвал к себе Альку и уселся с ней рядом за стол.
- Я хочу поговорить с тобой. Ты помнишь, как ты здесь оказалась? – спросил он девушку. Он и прежде часто задавал ей это вопрос, но Алька лишь улыбалась, качая головой. Она не помнила, совсем ничего не помнила из своей прошлой жизни, даже имён отца и матери, потому и писала в записке о здравии просто «мама» и «папа», вместо имён. И на этот раз Алька лишь качнула головой, что означало «не помню».
Священник решился рассказать девушке о событиях той ночи, о том, как Илья принёс её в храм окровавленную, в лётном комбинезоне. Но Алька ничего не помнила.
- Когда мой сын побежал за помощью, - продолжал рассказ священник, - я решил снова убедиться в том, что ты жива, взял тебя за руку, и вот что я нашёл.
Отец Герман положил перед Алькой медальон.
- Ты крепко сжимала его в кулаке. Там, внутри медальона фотография. Может быть, она поможет тебе что-то вспомнить? Открой его сейчас же.
Алька послушно открыла медальон. На неё с фотографии смотрели глаза цвета тёмной северной речки. Внезапно, словно какая-то вспышка, перед глазами Альки пронеслась картинка из её жизни: тёплый летний июньский вечер в огромном городе, маленький сквозной переулочек, пятачок возле метро, где толпились кучками какие-то люди. Алька кого-то ждёт, уже не надеясь на встречу. Фигура Продюсера в начале переулочка, приближающаяся к ней. Его глаза цвета тёмной северной речки, и тихий голос «Ну, здравствуй, Аля». И надо всем этим - закатное солнце, сияющее полновесной мерой, и разливающее внутри Альки тёплое ощущение дома, ощущение, связанное не с местом, а с конкретным человеком!
Алька вскрикнула, закрыв лицо руками, и впервые за долгий период молчания прошептала себе в ладони – «Я – ДОМА, Я – ВЕРНУЛАСЬ К ТЕБЕ!»
Отец Герман и Марьяна подхватили Альку.
- Вспомнила?! Повтори, что ты сказала?! Что ты вспомнила? – трясли они её за плечи.
Алька вспомнила всё!
Лёгкий самолёт, подаренный ей Олигархом на День Ангела.
Его уговоры полетать на новой «игрушке».
Её согласие, смешанное с ощущением, что терять больше нечего в жизни.
Горечь обиды на любимого человека и боль от вынужденного расставания с ним.
Альке было всё равно, кто теперь рядом с ней.
Главное, что рядом больше не было Его!
Алька ответила Олигарху согласием, и они взлетели.
Красота ускользающего горизонта, ленты речушек и блюдца озёр под Алькиными ногами, радость Олигарха, что он может ей всё это подарить.
Тишина заглохшего мотора, верхушки деревьев, треск сучьев, разрывающих тонкую обшивку машины.
Алька долго ползла среди пней и поваленных деревьев, превозмогая боль, цеплялась за землю, когда силы начали оставлять её, она сорвала с шеи медальон, открыла его, чтобы ещё раз взглянуть в любимые глаза цвета тёмной северной речки, пусть не наяву, а только на фотографии в медальоне. Взглянула, поцеловала тонкую улыбку мужчины с фото, захлопнула медальон и провалилась в небытие…
…Алька возвращалась в столицу. Илья сам отвёз её на вокзал и посадил на поезд.
Он долго смотрел вслед убегавшему по рельсам составу, увозившему от него Альку – его мимолётного светлого ангела, случайно, упавшего с небес…
http://www.youtube.com/watch?v=vX-vN6foIyA&feature=related
Один не разберет, чем пахнут розы,Другой из горьких трав добудет мёд.
Дай руку одному - на век запомнит,Дугому – жизнь отдай, он не поймет.