Ларс вышел из душного здания и уселся прямо на ступеньках, доставая сигарету из пачки и закуривая. Он подцепил эту дурную привычку от Лотара накануне вступительных экзаменов, и избавляться от нее считал делом ненужным и абсолютно бесполезным. Вступительные испытания он выдержал с достоинством, с легкостью набрав нужное количество баллов. Проблемы начались немного позже, когда выяснилось, что ему не хватает публикаций. Приемная комиссия очень сожалела, что школа Ларса не позаботилась об этом и была весьма впечатлена его результатами, так что юноше пошли навстречу и предложили альтернативный вариант. У него оставалось время до августа, и в заднем кармане джинс покоилась бумажка с номером телефона некоего господина Фишера, содержащего собственное издание и специализирующегося как раз на таких вот юных дарованиях. Ларс глубоко затянулся и запрокинул голову, щурясь на беспощадное июньское солнце. Он еще не звонил ни Лине, ни Лотару, предпочитая обстоятельно рассказать всё при личной встрече, которая должна была состояться в начале восьмого. Юноша тяжело вздохнул и поднялся со ступенек, отряхиваясь и метко бросая окурок в урну.
Он шел по улице, стараясь держаться в тени и натянув кепку поглубже на глаза, спасаясь от солнца и избегая ненужных встреч с бывшими одноклассниками. Сейчас, после того, как волнение от экзаменов улеглось, школьная жизнь казалась такой далекой, что впору было думать, будто это была и не его жизнь вовсе. От выпускного осталась только фотография в альбоме да вкус ликера на губах Лины, всё остальное слилось в нечто, что видишь, когда проносишься на большой скорости мимо всего окружающего тебя мира. Погруженный в себя, он не сразу заметил как дошел до порта, и в задумчивости остановился неподалеку от бортика. Вечно хмурый Гамбург неожиданно решил подарить своим жителям солнце, и Ларс не мог сказать, что был очень рад этому. Он привык к дождю, он любил дождь, и неожиданная жара спутала все его планы. Хотелось спрятаться где-нибудь в тени, переждать, перетерпеть это марево... Нойвилль бросил взгляд на часы. Стрелка едва перевалила за полдень. Ларс достал бумагу с телефоном Фишера и внимательно вгляделся в цифры. Красивые, лаконичные цифры, идеальные для быстрого запоминания, после второго прочтения бумажку уже можно было выбрасывать - номер прочно укоренился в памяти, будто Фишер сам выбирал каждую циферку. Ларс улыбнулся, достал телефон и набрал номер. На третьем гудке его посетило какое-то странное чувство, похожее на испуганных бабочек в груди, но быстро прошло, и юноша так и не понял, откуда оно и чем оно было вызвано, потому что после четвертого гудка Фишер снял трубку.
- Господин Фишер? - поинтересовался Ларс просто потому, что не знал, как начать разговор.
- Да, слушаю вас.
Фишер обладал приятным, чуть хрипловатым баритоном, и почему-то сразу представился представительным, слегка полноватым субъектом с бокалом виски и сигарой в толстых пальцах.
- Вас беспокоит Нойвилль. Ларс Нойвилль, мне порекомендовали вас в университете, как человека, который может помочь мне с публикациями до поступления. Понимаете ли, я набрал высший балл, однако мне не хватает трех публикаций для поступления. У меня осталось два месяца, и я подумал, что, может быть...
Судя по звуку, человек на том конце провода (если у мобильных телефонов они всё-таки есть) усмехнулся и затушил сигарету.
- Ну что же, господин Нойвилль, - Фишер каким-то непостижимым образом промурлыкал его фамилию. - Полагаю, у вас найдется свободная минутка для более детального обсуждения ваших планов. Такие вещи по телефону не обсуждаются, не так ли? Где вам угодно побеседовать? В офисе или же в неформальной обстановке?
- Если вам удобно, я хотел бы подъехать в офис, - извиняющимся тоном проговорил Ларс.
Фишер назвал адрес и отключился, не дожидаясь ответа. Юноша удивленно посмотрел на экран телефона, пожал плечами, и отправился по указанному маршруту.
Как ни странно, в офис его впустили сразу, стоило только назваться. Видимо, Фишер предупредил о нем, и его ждали, потому что любезная барышня (секретарша?) проводила его в кабинет и закрыла за ним дверь, сообщив, что вскоре вернется с напитками. Ларс остался стоять на пороге, сжимая кепку во вспотевших от волнения руках, неловко переминаясь с ноги на ногу и чувствуя, как отвратительный комок волнения подступает к горлу и захватывает его целиком. Фишер сидел к нему спиной, созерцая солнечный город, и курил, аристократично изламывая пальцы. Докурив и дав Ларсу помариноваться в собственных сомнениях, хозяин кабинета медленно развернул стул.
Обладатель приятного баритона оказался хорошо сложенным мужчиной лет тридцати пяти, с коротко стриженными каштановыми волосами и небольшой челкой, тщательно зачесанной назад. Глубоко посаженные карие глаза казались почти черными, кожа у Фишера была бледной, и весь его облик производил драматичное и весьма волнующее впечатление. Этот человек следил за собой, об этом говорило всё, от идеально сидящего светлого костюма до ухоженных ногтей. Дав Ларсу составить первое впечатление, Фишер поднялся, обошел стол и протянул ему руку. Ларс, помедлив, вложил в нее свою ладонь. Пожатие Фишера было крепким и сухим, типично деловым пожатием, и прежде чем Ларс успел составить свое мнение еще и об этом, мужчина снова очутился в кресле, жестом пригласив своего гостя присесть с противоположной стороны стола. Вошла барышня с подносом, на котором стояли два бокала с... Ларс вскинул на Фишера удивленный взгляд.
- Вы что-то имеете против виски?
Фишер красиво изогнул бровь, и Ларс поспешно помотал головой, сжимая кепку еще сильнее. Секретарша вышла, оставив бокалы на столе, и Ларс уставился в пол.
- Итак, молодой человек, вы пришли сюда, чтобы...
Фишер открыл бутылку колы, которую Ларс не заметил, и добавил шипучий напиток в один из стаканов.
- Чтобы получить публикации. Мне говорили, вы охотно принимаете талантливых людей, и я...
- Вы уверены, что талантливы? - Фишер улыбнулся, и Ларс почувствовал себя неуверенно.
- Но... Я с отличием сдал экзамены, и диплом...
- Меня не интересуют ваши заслуги в школе, господин Нойвилль, - хозяин кабинета улыбался, но взгляд его был цепким и холодным. - Меня интересует, считаете ли вы себя талантливым.
- У меня неплохо получалось писать, и...
- Я не спрашивал вас, как у вас получалось. Я спросил, уверены ли вы в своем таланте. В своей исключительности, если вам угодно. Пожалуйста, пейте. Вы, верно, утомились. Прохладный напиток - самое лучшее, что вы могли бы получить сейчас.
- Спасибо.
Ларс сделал глоток, радуясь отсрочке ответа и одновременно обдумывая его. Если Фишер действительно интересуется юными дарованиями, чем объяснить его холодный тон, насмешку в голосе и явное желание унизить? Может быть, Ларс ошибся, или это жестокая шутка...
- Я считаю себя талантливым, - ответил он, наконец.
- Хорошо. Что вы можете мне дать? - тут же продолжил допрос Фишер. - Хорошо, я помогу вам, в чем вы считаете себя наиболее сильным? Ваша личная тема?
- Толерантность, - не задумываясь, выпалил Ларс. - Точнее, её полная бессмысленность.
Фишер сделал глоток и улыбнулся, как показалось юноше, немного теплее.
- И в чем же ее бессмысленность? - поинтересовался он, снова закуривая.
- Толерантность - это тот случай, когда твой собеседник идиот, а ты разговариваешь с ним как с нормальным, - тщательно подбирая слова, ответил Ларс. - Люди изначально рождены не равными, и это естественно. У каждого своя ниша в обществе, и это естественно. Толерантность - это особая форма лицемерия, основанная на нежелании личности реализовывать себя, на непротивлении злу, на полнейшем бездействии и взгляду на любые межнациональные проблемы сквозь пальцы.
- На основании чего вы пришли к такому выводу?
Теперь Фишер щурился, глядя на него, взгляд его стал максимально цепким и внимательным, было видно, что его действительно интересовал этот вопрос, и Ларс минуту цедил виски с колой, обдумывая ответ.
- На основании собственных наблюдений. В отличие от большинства нашего толерантного и политически бесплодного населения, я зряч.
- Браво.
Фишер несколько раз размеренно и четко хлопнул в ладоши, улыбаясь подобно Чеширскому коту и окутывая себя облаками дыма. Ларс почему-то улыбнулся в ответ, чувствуя, что прошел испытание, и выдержал его с таким же успехом, как и вступительные экзамены. Фишер снова протянул ему руку, и Ларс снова вложил в нее свою ладонь, с удивлением чувствуя, что протянутая рука стала мягче и теплее.
- Ингвар, - представился хозяин кабинета.
- Ларс, - улыбнулся юноша.
- Я дам тебе одну публикацию. Но, поверь мне, тебе ее хватит. Если выдержишь и мне понравится исполнение, поступишь на бюджет с возможностью подработки в штате. Если нет - ищи другое место. Всё по-честному. Я не держу бесполезных людей.
- Я согласен.
- Ну а что тебе еще остается делать, - Ингвар рассмеялся, глубоко и немного глухо, и стряхнул пепел. - Значит, так. Возьмешь у девушки, которая приносила нам виски, контакт владельца крупной рыболовной сети. Ты должен помнить, что это его хобби, основной его деятельностью является государственная служба. Возьмешь у него интервью, раскроешь тему толерантности так, чтобы она звучала, но не была лейтмотивом. Приносишь мне. Я смотрю, редактирую, и, если мне нравится - ты счастлив, а у меня свежий материал. Господина зовут Йозеф фон Клинсманн, постарайся обойтись без официоза, но в то же время без ненужного панибратства.
- Сочетаете несочетаемое, - хмыкнул Ларс.
- Отнюдь. Держусь своей стороны.
Фишер улыбнулся, поднимаясь и жестом приглашая Ларса пройти с ним к выходу. Юноша шел по коридору, ощущая на себе взгляды служащих, и чувствовал, как в груди снова мечутся обезумевшие бабочки. Так бывает, когда стоишь на железнодорожных путях, и на тебя несется электричка. Но Ларс уже не мог сойти с путей. И когда они пожали друг другу руки, прощаясь, и Фишер задержал пожатие, заставив пальцы Ларса медленно выскальзывать из его ладони, поезд на полном ходу врезался в гипотетического Нойвилля на гипотетическом железнодорожном полотне.
В этот вечер ему определенно везло. Видимо, Фишер воспользовался своим влиянием, и предупредил фон Клинсманна о прибытии журналиста, потому что в приемной с ним поступили точно так же как в офисе Ингвара, а именно - сразу проводили в кабинет. Ларс почти ощущал на своих плечах груз ответственности, и потому собрал всю волю, что когда-то у него была, и искренне надеялся, что со стороны выглядит уверенно.
Фон Клинсманн радушно принял его, и с удовольствием отвечал на вопросы, посвященные его государственной деятельности, отмечая, как много лично он сделал для облагораживания города и даже (ну как же без этого) посылал свои личные разработки нормативных актов для органов местного самоуправления. О своем увлечении рыболовством Клинсманн говорил с не меньшим удовольствием, показывая это как помощь в развитии естественного промысла и попытке снизить риск браконьерства. О том, какую выгоду Йозеф имеет с этого предприятия, Ларс твердо решил не спрашивать.
- Скажите, а по какому принципу вы набираете штат? - как бы между прочим поинтересовался Нойвилль. - Ту же команду для рыболовного судна.
- Нет никакого принципа, - улыбнулся Йозеф. - Мои подчиненные здесь выбираются отделом кадров, и, надо полагать, по принципу компетентности. Что до рыболовства - заниматься этим может каждый, было бы желание. Мы охотно контактируем с иностранными компаниями, у нас даже работают их представители, это очень помогает, знаете ли. Обмен опытом, полезные знакомства.
- Да, кажется, я вас понимаю, - Ларс улыбнулся и захлопнул блокнот. - Спасибо, был рад с вами познакомиться.
- Взаимно, господин Нойвилль, взаимно. Надеюсь, Фишер пристроит вас куда-нибудь, нам нужны чистые, незамутненные студенческие умы.
Клинсманн рассмеялся, и Ларс улыбнулся в ответ, уходя. Йозеф не стал его провожать.
К вечеру жала значительно спала. Подул прохладный ветерок, запахло дождем, город возвращался в привычное русло. Несмотря на понизившуюся температуру, было всё еще душно, и Ларс решил, что ночью непременно будет гроза. Он позвонил Лине и сообщил, что немного опоздает. Идя по улице мимо старого особняка по дороге к своему дому, юноша снова и снова перечитывал ответы фон Клинсманна, и приходил к выводу, что на бумаге это будет смотреться лаконично и дружелюбно. В них даже не чувствовалось фальши, этот человек действительно верил в свое дело. Возможно, он даже действительно был искренен в своих порывах, и Нойвилль с нарастающим ужасом понимал, что материал Фишеру, скорее всего, не понравится. Мимо медленно прошуршала гравием черная машина. Ларс вздрогнул, узнав ее по фарам. Тот самый автомобиль, но если раньше лицо водителя нельзя было увидеть из-за дождя, то теперь это становилось проблематичным из-за темноты.
Ларс спрятал блокнот и поспешил скрыться в подъезде. Лина ждала его у двери, по-видимому увидев из окна, и повисла на его шее, едва юноша переступил порог. Он уже успел пересказать ей суть по телефону, еще не зная, когда вернется, и вот теперь она прижималась к нему, восхитительно юная, восхитительно нежная, словно награда за тяжелый и беспокойный день. Ларс поцеловал ее, изгоняя мысли о Фишере, статье и машине с глазами акулы. Не здесь. Не сейчас. Не этим вечером. Он целовал ее. Она отвечала ему. И весь мир мог катиться к черту.
Утро встретило Ларса мелким, хмурым дождем. Лина спала, свернувшись калачиком на краешке кровати, и, уходя, Ларс подоткнул одеяло, чтобы она не замерзла. Он не знал, не понимал, зачем вышел на улицу. Возможно, ему просто не спалось. Возможно, он просто любил дождь. Но он вышел как раз вовремя, чтобы увидеть, как открываются двери особняка рядом с его домом, и на крыльцо, не спеша открывать зонтик, выходит мужчина в черном плаще. Ларс остановился, не веря своим глазам, и оглядываясь в поисках человека, который мог бы разуверить его в своем предположении. Но утренний Гамбург был пустынен. Тем временем Фишер неспеша достал сигарету и закурил, внимательно глядя на небеса, будто стараясь разглядеть самую первую капельку дождя, срывающуюся с хмурых туч. Ларс собирался вернуться домой, когда Фишер медленно повернул голову и посмотрел на него каким-то странным, отчужденным взглядом.
- Доброе утро, Ларс, - проговорил он негромко, но в утреннем тумане его голос прозвучал неожиданно четко. - Ищешь вдохновение?
- Пожалуй, оно само меня находит, - юноша виновато пожал плечами и улыбнулся.
Фишер хмыкнул и затянулся, продолжая внимательно рассматривать юношу.
- Так и будешь под дождем стоять? - поинтересовался он неторопливо. - Заходи, у меня есть замечательный кофе. Тебе сейчас согреться просто необходимо.
Ларс смущенно пересек проезжую часть, взбежал на веранду и остановился рядом с Фишером, глядя на дождь из безопасного укрытия. Едва он перевел дух, мелкий дождь превратился настоящий ливень, встав стеной и скрыв от взгляда не только порт, но и соседний дом, в котором мирно спала Лина. Тем временем Ингвар докурил, швырнул окурок в ливень, потянулся и исчез в доме, оставив дверь гостеприимно открытой. Ларс постоял на веранде еще немного, решая, удобно ли идти в дом вот так просто, но тут по небу прокатился раскат грома, и юноша юркнул в дверь, плотно закрыв ее за собой.
- Боишься грозы? - раздался голос Фишера откуда-то справа.
- Да не то чтобы, - задумчиво ответил Ларс, оглядываясь. - Можно даже сказать, люблю ее. Просто я ее... не понимаю.
Фишер возник из ниоткуда, поставил на журнальный столик две чашки с дымящимся напитком и прислонился к стене, задумчиво поглаживая подбородок.
- Я мог бы рассказать тебе о грозе сухим научным языком, мой мальчик, но тебе, боюсь, это ничего не скажет, - он улыбнулся и взял свою чашку. - Так что ничем не могу тебе помочь в ее понимании.
- Если честно, мне всегда хотелось оказаться в ее эпицентре. Там, в облаках. Посмотреть, как она зарождается, как рождаются молнии и клубится гром.
- Гром не клубится, он возникает одновременно с электрическим разрядом. Это моя работа - разрушать романтические иллюзии, - Фишер отхлебнул кофе и потянулся за сигаретой.
- Вы женаты? - неожиданно для самого себя спросил Ларс, грея руки о кружку с кофе.
Ингвар отвернулся и задумчиво выдохнул дым.
- Был, - коротко ответил он, поглаживая пальцами сигарету. - И, мне казалось, мы перешли на "ты".
- Извини, - Нойвилль присел на краешек кресла и отхлебнул кофе, оказавшегося действительно чудесным. - И вы жили здесь?
- Да. Я, она и сын.
- У тебя был сын? - удивился Ларс.
- Совсем маленький, - Фишер улыбнулся. - Очень его любил.
- Вы развелись? Почему?
Фишер помолчал, подбирая слова, и Ларс мгновенно устыдился своей настырности и любопытства. Так запросто лезть в чужую личную жизнь, давить на больное... Вдруг Фишер еще переживает по этому поводу? А если бы он внезапно стал спрашивать про его мать? Ларс потупился и закусил губу.
- Она умерла, - ответ Ингвара прозвучал четко и громко, как последняя точка в беседе.
Ларс сидел, ожидая, что Фишер сейчас выгонит его и больше никогда не станет с ним работать, но вместо этого Ингвар присел рядом, поставил пустую чашку на стол, затянулся, откинулся на спинку кресла и сказал:
- Это случилось не так уж давно. Год, может быть, два. Я был таким как ты. Мне хотелось всему миру рассказать о том, как ему надо жить. Я верил в спасительную силу слова и пера, я писал обо всем, и благодаря тому, что осталось мне от отца, у меня весьма неплохо получалось распространять это. Однажды вечером я пришел домой, как всегда. Было без четверти девять. Она сидела на кухне. Я разговаривал с ней, пока переодевался к ужину, точнее - говорил ей. Обо всём, как всегда, но она совсем не отвечала. И вот я вошел, положил руку на ее плечо. И она мягко упала на пол. Убийцу нашли быстро, он особо и не скрывался. Это был мой лучший друг, Ларс. Человек, с которым я вместе рос, которому доверял. Сына найти так и не удалось. И ему даже пожизненного не дали.
- Почему он убил ее? - хрипло спросил Ларс, допивая кофе.
- Кто знает, - задумчиво проговорил Ингвар. - Может быть потому, что она вышла замуж за меня. Может быть потому, что мои идеи, кстати, схожие с твоими, зашли слишком далеко, а он далеко не немец. Множество причин.
- Тот, кто убил мою мать, вообще не был наказан, - ответил Ларс, ставя кружку на стол и извлекая сигарету из пачки. - Все говорят, что это было несчастным случаем. Обыкновенным дтп. Мокрая дорога, фуру занесло, мать заснула... Каждый раз новые версии. Мне даже не дали посмотреть на нее, и хоронили в закрытом гробу. А ведь если бы удалось доказать виновность водителя, если бы... Но у него же, черт возьми, такие же права, как и у нас. И, мать его, обязательно найдется сволочь, которая с пеной у рта будет доказывать, что виновата моя мама! И мы должны обеспечивать их всем? Мы в этих долбаных камерах должны удобства им создавать за то, что они убивали наших родных?!
Ларс нервно закурил и почувствовал успокаивающее прикосновение Фишера к своему плечу.
- Ты журналист, Ларс, - глухо проговорил Ингвар. - В твоих руках инструмент, позволяющий это прекратить. В моих руках структура, которая может позволить тебе заявить об этом на всю страну. Не сразу, по капле, любое событие освещать так, чтобы было ясно: вот черное, а вот белое, серого не бывает в принципе. Рано или поздно это войдет в человеческое сознание, как вошла удобная идея о человеколюбии и непротивлении злу.
Ларс недоверчиво покосился на Фишера. Тот выглядел серьезным и расслабленным, несмотря на то, что буквально только что говорил о смерти своей жены, которая предположительно оставила в его сердце глубокий след. Сколько же должен был выстрадать этот человек, думал про себя Ларс. Сколько же должен был он вынести за это время, перетерпеть, перестрадать, перемолчать, когда поговорить было наверняка не с кем, и оставалось только беззвучно впиваться зубами в подушку или крушить мебель в бессильной ярости и невозможности возмездия. Это было слабой стороной Ларса - он воображал, что понимает людей, что ему не нужно многого, чтобы узнать человека. Вот и теперь, он решил, что может себе представить, как чувствовал себя Фишер, это дало ему эгоистичный повод считать, будто это сроднило их, хотя, скорее всего, это лишь увеличило пропасть между ними. Но сейчас Ларс не задумывался над этим, он с сочувствием смотрел на профиль отвернувшегося к окну редактора и думал, что меньше всего хотел бы оказаться на его месте. Ведь у него, Ларса, впереди всё. Женитьба на прекрасной, нежной, внимательной и страстной Лине, будущее великого писателя и известного журналиста, весь мир раскрывался перед ним, а Фишер... Фишер добивался всего для своей жены и сына. Самому ему это нужно не было, Ларс полагал так, видя, как небрежно Ингвар относится к своей собственности и как скованно он чувствует себя в собственном доме. Поэтому Нойвилль считал, что это его рука должна успокаивающе покоиться на плече редактора, а не наоборот. Фишер почувствовал его пристальный взгляд и повернулся к Ларсу, рассеянно улыбаясь.
- Солнце, - возвестил он. - Кажется, день снова будет жарким.
О чем ему разговаривать с этим человеком? По какому праву он сидит здесь, так нагло пользуясь его положением и спокойно попивая кофе из чужой кружки? Ларс подумал, что надо бы встать, извиниться и уйти, и больше никогда не тревожить его, ведь сколько хлопот может принести зеленый, идеалистичный, горячий и непримиримый в своих идеях студент. Будто почувствовав его мысли, Фишер внимательно взглянул на Ларса и тихо проговорил:
- Я рад, что встретил тебя, Ларс. В тебе я вижу себя, и надеюсь, что при должной помощи, тебе удастся то, что не удалось в свое время мне. Надеюсь, со временем мы станем друзьями, если ты мне, конечно, позволишь. А пока, мне кажется, было бы лучше для тебя вернуться. Нехорошо оставлять невесту одну.
Ларс улыбнулся, пожал Фишеру руку и трусцой направился к дому, так и не дав себе труда задуматься над тем, откуда редактору известно о том, что Ларс живет не один, и что именно в этот момент Лина спокойно спит в его кровати.