История двадцать девятая
О том, что долги коварными друзьями возвращаются быстро. Особенно, если долги не денежные.
В конце восемьдесят шестого наша доблестная контора решила сдать на металлолом банановоз. Нашли место на судорезке в Пакистане и стали готовиться к переходу. Мне предложили перегнать «Буря» в должности старпома, кем я в то время и был. Что ж, Пакистан так Пакистан. Всё, что можно было снять с борта, в Риге сняли. Замучились с оформлением основных средств и расходных материалов. Это ведь всё надо было пересчитать и сдать на склады. Я буквально тропинку протоптал между судном и бухгалтерией. Не люблю эту бумажную канитель, но зарплату отрабатывать нужно.
Экипаж укомплектовали, всё нужное и не очень оставили в Риге и, наконец, вышли из порта в направлении последнего причала. Но сначала нас отправили на рейд Хельсинки, якобы за попутным грузом. На рейде мы простояли несколько часов и, не солоно хлебавши, «погнали пустыря» дальше. Руководство прислало «погоняло» идти в Гамбург за грузом сахара для Саудовской Аравии. В Гамбурге сюрвейер осмотрел наши трюма и пришёл в ужас. А что? Судно ведь уже ни к чему, кроме смерти, не готовилось. Тем не менее, трое суток мы в авральном режиме зачистили несколько грузовых помещений и опять пригласили сюрвейера для оценки готовности судна к приёму груза. Он не поверил своим глазам. Ведь тогда для моряка слово «надо» было почти приказом умереть, вот мы и ложились грудью на амбразуру. Это сейчас без оплаты моряк, боюсь, даже в шлюпку для своего спасения не сядет, а нас учили по-другому. Тем не менее, с сахаром у нас не сложилось и, сделав огромную и никому не нужную работу, мы покинули Гамбург ни с чем.
Мне было очень жалко «Бурю». Я на ней никогда не работал в море, но на своё кладбище судно неслось со скоростью 20 узлов*. Для моря это очень солидная скорость. Весь современный торговый флот, в среднем, ходит с 15-узловым ходом. Только банановозы и контейнеровозы творят скоростные чудеса. Корпус у «Бури» весь износился, а машина ещё ого-го! Но, увы, на восстановление корпуса нужно столько денег вложить, что уж лучше продать судно на металл, добавить столько же и купить новое. Ну, может не столько же. Я ведь не экономист.
Переход до Порт-Саида запомнился тем, что я лечил у буфетчицы зуб. Это был кошмар! В те времена у нас были в экипажах доктора, но для этого случая решили сэкономить и обязали старпома лечить все виды заболеваний исключительно зелёнкой. А чем ещё? Я из всех видов морских заболеваний знал только кровохарканье ноги и вывих левого уха. Это сейчас нас каждые пять лет за наши же деньги учат быть главврачами, а тогда мы ни сном, ни духом. Сначала я ей давал анальгин и назначал полоскание. Потом ещё какую-то гадость – не помогло. Запросили консультацию с берега – больница подтвердила правильность действий. А лицо у буфетчицы уже и не лицо совсем, а самый настоящий кошмар! Она и в нормальной жизни далеко, ну о-очень далеко, не красавица. А тут ещё и флюс на полголовы. И мне на этот ужас по три-четыре раза в день смотреть! Я уже был готов предложить капитану сделать буфетчице ампутацию головы или просто пристрелить солёным огурцом. Но ведь жалко! Но тут я вспомнил, что мы – хомо советикус и принял решение, которым горжусь до сих пор. Я вызвал буфетчицу к себе и обрисовал ей ситуацию:
- Я с вашей болячкой воюю уже почти неделю. Вы слопали все таблетки, использовали на полоскание всю марганцовку и абсолютно не выздоровели! Это непорядок! У вас медицинский паспорт с недавно пройденной медкомиссией. Вывод – вы комиссию купили! Через двое суток мы приходим в Порт-Саид. Если к этому времени ваш зуб не угомонится, из Каира вы полетите в Ригу за свой счёт!
Конечно, никто такого решения не принимал, только она ведь об этом не знала. На следующее утро буфетчица пела в кают-компани песни, зуб прошёл, а флюс самоликвидировался. Вот я и говорю – надо было сразу лечение начинать с обсуждения финансовой стороны. Что жадность с человеком делает!
В Порт-Саиде произошла неприятность. Ну, так себе. Короче, меня чуть не зарезали.
Любой моряк, особенно штурман, при упоминании о Суэцком канале наверняка начнёт плеваться и употреблять народные выражения. Я тоже. Среди капитанов этот канал называется «Канал Мальборо». В Порт-Саиде вам столько проблем навешают, что только одна мысль – проскочить канал и забыть о нём, как о страшном сне. Больших вымогателей не встретишь даже в странах экваториальной Африки. Мой печальный рекорд – на проход канала с севера на юг я выдал однажды сорок два блока «Мальборо». С юга на север почему-то проходить легче .
Мы стояли на якоре, а с кормы завели два швартовых на бочку. И вот, когда лоцман поднялся на мостик и мы стали отдавать швартовы и вирать якорь, с кормы поступил вызов второго штурмана:
- Виктор Александрович, скажите, кто командует швартовыми операцияи на корме?
- Конечно, второй штурман, что за идиотский вопрос? – это уже я отвечаю.
- Тогда почему местный абориген хочет забрать капроновый швартов и при этом ссылается на ваше разрешение?
Я бросил мостик, прибежал на корму и увидел, что араб с довольно длинным ножом пытается перерезать швартов. Капрон всегда у них ценился. Я вступил с ним в переговоры:
- Товарищ араб, объясни мне ради Аллаха, зачем ты режешь швартов?
- Мне старпом разрешил.
- Ясно, хотя и не очень. Старпом – это я! И я тебя в жизни не видел и вряд ли когда-нибудь захочу увидеть.
- Ну, значит, это был другой старпом, - и продолжает резать.
Мы вообще то на гвозди идём , по большому счёту, можно было и наплевать – кому этот швартов нужен! Но я – советский старпом, а значит – хозяйственник. И тяга к порядку сразу пересилила робкие потуги пофигизма. Я оторвал араба от этого увлекательного в буквальном смысле занятия и придал ему ускорение по какому-то физическому закону, которого я не знал, да и не пытался узнать. В школе физик меня на нюх не переносил. Помню что то про трение, которое пытается помешать телу перемещаться в пространстве. У меня всё проще. Какое, к чёрту, трение! Араб врезался в борт и его полёт прекратился, практически, сразу. Но он не стал унывать. Он поднялся на две конечности, взял нож в левую руку и пошёл на меня. Глаза у него были совершенно пустыми. Я видел это даже в темноте и мне это совершенно не понравилось. До того не понравилось, что во рту стало приторно-сладко. И даже появилось желание подняться на мостик и спрятаться за локатором. Но каким-то образом я его скрутил и нож, выскользнув из его руки, звякнул об палубу и улетел под вьюшку. А я так и поволок скрученного араба к парадному трапу, который ещё не успели привести в походное состояние. Там стоял комиссар, который сразу выразил своё неудовольствие отношением старпома к коренному населению. Я, как мог, в нескольких словах, минуя междометия, объяснил ситуацию и египтянин полетел вниз по трапу с ускорением, которое ему придала коленка комиссара. Там он шлёпнулся прямо в Суэцкий канал, где его подобрали дружки, ждущие капрон в лодке. Мы в экстренном порядке подняли трап и сделали вид, что ничего не знаем. На наше счастье, судно уже дало ход и лодка исчезла в темноте. А если бы они позвали полицию, то сидеть бы мне в зиндане.
Дальнейший переход ничем особым не был отмечен, за исключением полного отсутствия курева на борту. Курящие меня поймут. Уши пухли, во рту погано и так далее. Были перевёрнуты все урны, любой найденый окурок тщательно скрывался от курящей части экипажа. Потом этот окурок потрошился, табак ссыпался в секретную ёмкость, потом каждый втихаря крутил самокрутки.
В Пакистане сразу что-то не сложилось у капитана с металлополучателями. Три судна, прибывшие гораздо позже нас, благополучно отправились на судорезку, а мы простояли больше месяца. Не самое лучшее время. Основная часть экипажа через два дня уехала, а мы, восемь несчастных, остались. Более того, по местным законам с судорезки ничего нельзя выносить –только в чём одет и всё. Вот и уехали наши чемоданы в гостиницу, а мы остались в одном комплекте одежды. Скучно, скажу я вам. Духота, мух немеряно. У меня утро начиналось с убийства мух. Потом подметал палубу в рубке. Иногда этих мух набиралось до трёх совков! Не три мухи из СССР, а три полных мусорных совка! И тоска. Новый год вот-вот, а у нас ни выпить, ни закусить. С продуктами полнейшая катастрофа. На Новый год ели галеты из шлюпочного НЗ, запивали чаем «Липтон» без сахара и (спасибо боцману) пили брагу.
От безделья боцман соорудил острогу и по вечерам мы ловили морских змей, которых на рейде Карачи очень много. Конечно, мы их не ели, но азарт охотника или рыбака сидит в каждом мужике. Вот мы на спор и изгалялись. А когда уже совсем нечего было делать, я плевал с крыла мостика в Индийский Океан. Вода насыщена планктоном – от плевка разлетаются брызги и эти брызги красиво светятся в темноте. А ж если гайка или болт под руку подвернутся – вот уж радость!
Наконец, пришло сообщение о сегодняшней выброске судна на берег. Мы снялись с якоря и лоцман повёл нас на судорезку. Я стоял на руле и с грустью думал о том, что через совсем короткое время «Б», которая кормила сотни и сотни людей, навсегда останется одна…
Мои грустные мысли прервал телефонный звонок. Из машинного отделения позвонил стармех:
- Старик, просьба очень большая! За пару минут до выброски на мель меня предупреди, я хоть раскорячусь тут понадёжней, а то улечу куда-нибудь!
Конечно, дело святое, и я пообещал сделать всё, как он просит.
То, что я увидел, превзошло все мои ожидания! Весь берег был усыпан покинутыми кораблями. Как сказал лоцман, более двух тысяч кораблей… Ужасно печальное зрелище.
Технология выброски на берег состоит в следующем. Рассчитывается максимально полный прилив, что бы судно выскочило на отмель как можно дальше. Потом, когда судно прочно сядет на грунт, заводят дополнительные швартовы на береговые бочки с тем, что бы с отливом судно не отправилось в автономное плаванье. После этого сливают остатки солярки, которую продают тут же, снимается наиболее ценное оборудование, затем корабль поджигают и он выгорает до металла. Иногда месяцами горят…
Мы не стали давать полный ход. Нам было достаточно и малого – судно ведь прыткое. Лоцман показал мне место между двумя судами и я своими руками повёл «Б» выбрасываться на берег. Тут было и волнение, и печаль, и ещё много разных чувств, которые не могу передать.
Мы сели на мель, на удивление, плавно и я почти не почувствовал какой-либо перегрузки. Так, пошуршал песок немного по днищу, и всё. Мы, не давая «стоп», начали заводить швартовы на бочки, а я стоял у штурвала и делал по необходимости перекладки руля с борта на борт.
Часа через полтора стармех позвонил и поинтересовался, когда мы, в конце концов, выбросимся на берег? У него, дескать, все члены его персонального организма затекли напрочь… Когда я ему сказал, что можно расслабиться, он меня не понял. А когда понял, то рассказал мне обо мне очень много интересного. Причём всё расписал в красках и с такими нюансами и подробостями, что мне даже за него как то неловко стало. И пообещал не упустить возможности что-нибудь со мной сделать в ударно короткие сроки. Я молчал и мне было стыдно. И за себя тоже.
Когда всё закончилось, мы спустили шлюпку, сели в неё и отправились на берег. В сумерках не было видно цвета воды, мы спрыгнули со шлюпки в воду, когда она уткнулась в песок, и пошли на проходную, бросив прощальные взгляды на вмиг осиротевшую «Б». Там нас ждала машина и микроавтобус. Мы сели в них и поехали в город.
Эти семьдесят километров мы еле дотерпели. Машины ездят по другой стороне дороги. Грузовики облеплены светоотражающими бляшками от колёс до крыш и это всё сверкает, переливается и несётся на тебя. Страшно. Даже на телегах всё блестит- как ослики не боятся?! А тут ещё чего-то ноги зудеть стали. Сижу, чешусь и мысль гложет, что какую-то заразу подцепил. Да и не мудрено – полтора месяца без витаминов. Может, это новая форма цинги – на дёснах не задерживается, а сразу по ногам лупит? Гляжу – и стармех занервничал, а за ним и капитан на переднем сиденьи ногтями хрустит.
Приехали в отель, получили ключи , зашёл в номер – мать честная!- ноги по колено в мазуте. Это на судорезке вода такая. Еле отмылся, всю ванну запакостил. У остальных то же самое. А вы говорите – цинга! Думать надо прежде, чем такое лепить!
Утром стармех продолжил костерить меня за вчерашнее. Мы-то отмылись и всё, а он пошевельнуться не может – всё тело болит от перенапряжения. И помочь ему нечем – даже пива не купить из-за местных правил. В отеле жил ещё один советский экипаж, так мы у них хоть сигаретами разжились. Я почти половину деду отдал, что бы хоть частично вину загладить.
Шесть суток мы прожили в отеле. Вещи нам вернули сразу, так что мы испытали неописуемую радость от надевания другой одежды. Сами попробуйте полтора месяца в одном и том же. Ежедневно на автобусе нас вывозили в торговый квартал, где гяурам** можно гулять. В остальных местах категорически нельзя – только для мусульман! Возили в мавзолей, в зоопарк. Так за нами толпы местных мужиков постоянно следовали – им на двух женщин без паранджи, которые в том экипаже были, смотреть было гораздо интереснее, чем на зверюшек.
В последний день перед вылетом нам выдали командировочные. Что делать с пакистанскими рупиями в СССР? Правильно – абсолютно ничего! И мы ринулись в торговый квартал их тратить. А получили довольно много по тем временам. Короче, весь день носились, как угорелые, а вечером поехали в аэропорт.
Я насчитал семь проверок от автобуса до посадки в самолёт! И три из них – доскональные. Самая последняя была у самолёта. В кучу были свалены чемоданы и каждый пассажир был обязан опознать свои вещи. А самолёт окружён взводом автоматчиков. Неприятная картина, честное слово!
В самолёте мы больше часа прождали, когда опознают последний чемодан, и, наконец, взлетели! Я тут же поругался со стюардессой. Она – огромная во всех отношениях! И как такие в стюардессы попадают? А чего поругался то? Закурил. Тогда ещё разрешалось в салоне курить. Она разоралась, что нельзя. А вокруг индусы и пакистанцы шмалят, не переставая.
- А почему вы их не гоняете?
- Потому что они – иностранцы, а вы, прошу прощенья, кто такие? (В.Высоцкий «Очередь»)
Никто никого не победил, она продолжала орать на русских, а русские продолжали курить «Родопи». Все были, в общем, довольны.
А потом я отключился. Спать сидя – не моя стихия, я могу просто отключиться на 30-40 минут и всё. Вот и здесь так же.
Это был наш родной «Ил-62», аэробус с тремя рядами кресел с каждой стороны. Я сидел в крайнем кресле, а рядом через проход сидела очень симпатичная индианка с маленьким ребёнком. Мы с дедом, пока не вырубились, чуть шеи не посворчивали, оглядываясь на неё.
Когда я очнулся, сразу заподозрил что-то неладное. Внимательно осмотрев близспящих и близпростокемарящих, я обнаружил, что они все, как нормальные люди, спят или кемарят в нормальном виде, а я один накрыт пледом. Если честно, я терпеть не могу накидывать на себя лишнее, когда сплю, а тут такой казус… Необъяснимо прям-таки. Я растолкал стармеха и он поведал мне леденящую душу историю.
Эта индианка вызвала стюардессу и о чём то с ней долго говорила. Я спал. А так как человек во сне себя не очень контролирует, то во время виража моя буйна голова стала потихоньку сползать с подголовника и сползала до тех пор, пока не умостилась на стюардессиной корме. Надо отдать eй должное – она не стала ругаться, звать милицию, писать заявление в партком. Она даже не вызвала секьюрити. Осторожно повернув голову и оценив ситуацию, она тихо спросила у стармеха:
- Вашему другу плохо?
- Нет,- ответил этот гад, - моему другу хорошо, а сейчас особенно. Но ему холодно!
Стюардесса осторожно вернула меня в семью, то есть в кресло, принесла плед и заботливо укрыла.
Меня спасло то, что я храпел, а то бы всё могло быть по-другому. Даже и думать не хочу.
Мне было очень стыдно. Я даже выйти хотел, но летели над Афганистаном, а там шли боевые действия , про которые мы знали от великого сказочника Лещинского***. Пришлось терпеть позор до Москвы. Я так думаю, что стармех со мной рассчитался за свою боль. А ведь казался приличным человеком!
А стюардесса до самой Москвы мне улыбалась.
Ну за что мне всё это???
• *1 узел = 1 морская миля = 1852 метра
• ** Гяур – неверный
*** Лещинский – по воскресеньям вёл передачу о выполнении советскими солдатами «интернационального долга» в Афганистане.
Июль 2010, мыс Кап-Вер