Я как-то вдруг и уже очень давно, почти двенадцать лет, стал жить среди других дерев.
Многие из них росли и в прежней жизни, но там они назывались травой и кустами, иногда цветами, а здесь разрослись вдоль рек, молочно медовых.
Одно из них поднималось стройным стволом справа от выхода на автомобильную стоянку, которая в прежней жизни называлось бы «черным входом» и велa бы во двор, зажатый стенами домов.
Из-за малости дворового пространства, гладко оштукатуренные их стены вспоминались небоскребами, хотя имели не более восьми этажей. В том городе много заводов дымило длинными трубами. Трубы должны были выбрасывать ненужную гарь в небеса. Почему инженеры решили, что небесам это понравится, я не знаю, но факт остается фактом, долгие летние и весенние дожди возвращали ненужные наверху «ингредиенты», которые оседали на стенах домов, превращая их окрас в буро-серый с подтеками.
Здесь дождей было мало, а труб на всю страну было всего с десяток. Они высились на расстоянии пятидесяти километров друг от друга и обозначали электростанции близнецы. И те, и другие расположились на побережье Средиземного моря. Но дыма из труб мне так и не удалось увидеть ни разу, и было, вообще, непонятно их истинное предназначение.
На моих детских рисунках из труб всегда поднимался дым, даже на тех, где трубы были совсем маленькими и торчали из треугольных крыш деревенских домов.
Дерево, которое вдохновило меня, я не замечал почти четыре года, а оно, видно, устав ждать моего внимания, вдруг сбросило огромные свои цветы к моим ногам, и ковер их был так удивительно хорош, что пришлось устыдиться полиэтиленового мешка в руках, заполненного обычным ежедневным бытовым мусором.
Я вынужден был остановиться.
Цветы лежали плотно прижавшись друг к дружке, причем их нижняя часть, которой они были прикреплены недавно к веткам, явно перевешивала зонтик лепестков, так что они падали подобно воланам из игры в бадминтон, приземляясь на свое основание с выверенной точностью. Лепестков в каждом цветке было пять, а величиной чашечки их могли сравниться с кулачком трехлетнего ребенка.
Я не знал, как называется дерево, так как обладал никчемной памятью, хотя побывал во многих ботанических садах с диковинными растениями и единственное, что я оттуда запомнил - все, что росло там, зеленело вечно.
Аккуратные пятипалые чашечки, окрашенные не то в сиреневый, не то в светло-фиолетовый цвет, казались абсолютным совершенством. Хотелось собрать их все, унести с собой, уберечь от метлы. Я поднял одно создание. Пришлось опустить его в нагрудный карман рубашки, так как цветок не имел приспособления для транспортировки.
Поднял голову вверх - дерево сбросило сразу всю свою наличность, и я обрадовался, что вышел во двор раньше ворчливого подметальщика. С цветком в кармане выглядел довольно глупо - время было предрассветным, и небеса лишь слегка подсвечивались скрытым за иорданскими горами солнцем. Известно, что женихи втыкают цветки в нагрудные карманы только под вечер, перед тем как утащить свою бывшую подружку в узаконенное, а иногда и вполне добровольное рабство.
В салоне квартиры я положил цветок на самом видном месте на темно-коричневую матовую поверхность только что приобретенного стола. Комната от этой безделицы мгновенно приобрела праздничный весенний вид.
День прошел в обычной суете, и уже после заката я сидел напротив телевизора в беспорядочном переборе каналов, постоянно убегая от фильмов с героическими бандитами, которые выросли вместе со мной за стенами домов того города.
Я иногда оборачивался на захваченный утром в плен цветок, и он приветствовал меня, напоминая, что бандиты остались там, а здесь заводам не надо состязаться по количеству «вылитого» чугуна и переработанного суперфосфата. Труб здешние заводы не имели, а дом напротив уже десять лет сохранял свою белизну.
Но наступила ночь, и я, испорченный прожитыми годами, догадался, что цветок к утру потеряет свою прелесть, а что только раз в году цветет мой новый знакомый (это я в мужском роде про дерево, - нельзя же сказать – мое новое знакомое), я знал совершенно точно. Спать я отправился в печали, но в надежде, что мне повезет в следующем году, и я все же дождусь нового цветения.
Наутро, чтобы не расстраиваться, я постарался вывести собачку с другого входа и только издали взглянул на стройный ствол с задранными ветвями, на которых не было и намека на вечнозеленую листву, не говоря уж о пятипалых чашечках.
Память не стерла радость от вчерашней встречи. Я заметил также чисто убранную брусчатку под деревом, а в моем традиционном пакете с мусором безжизненно свернулись почерневшие лепестки вчерашней находки.
Если бы я был мальчиком, то наверняка бы загадал желание, например, чтобы завтра дерево снова расцвело, и ждал бы чуда цветения во всей красе. Я вновь представил себе пятиконечные звездочки лепестков на фоне бледных утренних небес, которые имели те же приглушенные цвета, что и увиденные мною на дорожке прошлым утром.
С пятиконечностью я сдружился с детства. Все мои рисунки, впрочем, как и остальных моих сверстников, повествовали о победах Красной Армии над фашистами. На танках и шапках солдат красовались красные звездочки. Но на моих рисунках звездочки были косолапы и разноруки. Под краской обязательно проступали линии от простого карандаша, и это сильно печалило меня, гораздо больше, чем само содержание и форма примитивных картинок. Сейчас я знаю, что американским мальчикам было еще сложнее рисовать свои флаги, где звездочки тоже пятиконечные, но гораздо в большем количестве.
В раннем возрасте я об этом даже не догадывался, и флаг их для меня был нелепо полосатым и вражеским. Пятиконечная звезда служила для меня символом справедливости, а ее победа над злобной свастикой принадлежала самой лучшей стране в мире, моей родине.
Пятиконечная родилась в моей великой стране, являлась ее достоянием, достоянием всего могучего и непобедимого моего народа. Каким разочарованием для меня стало познание многочисленных флагов других стран на уроках географии, тоже с пятиконечными звездами, и казалось ненужным подражание знамени моей великой РОДИНЕ, желанием быть такими же, как МЫ.
Законы построения правильной пятиконечной геометрической фигуры так и остались по жизни для меня загадкой, и я завидую детям моей новой страны, которые, пользуясь двумя равнобедренными треугольниками, могут с легкостью обозначать героев своих победоносных детских рисунков.
Тогда почему цветы здесь рождаются с пятью лепестками и такой идеальной конструкции?
Само устройство чашечки мне было гораздо понятнее, так как оно явно было рассчитано под размеры колибри, которые могли удобно разместиться внутри (чашечки были направлены строго вертикально), передохнуть перед очередным перелетом, а заодно и выполнить функции продолжения рода самого древа, перевозя цветочную пыль.
Все эти мысли пришли мне вчерашним вечером, так как утро полно свежести, оптимизма и радостных надежд на исключительность предстоящего дня - оно не для бытовой философии.
А желание я все же загадал, так как решил, что все равно об этом никто никогда не узнает. И не узнал бы, если бы.
Назавтра я чуть не раздавил ковровый цветастый узор на дорожке справа при выходе на стоянку своего дома.
Я успел остановиться только потому, что, хотя собачка торопила меня, я еще не до конца проснувшись, не мог полностью раскрыть глаза и приподнять голову до нормального состояния. Она, заспанная голова моя, смотрела только вниз, прямо под ноги. Глаза не поверили сами себе.
Цветы снова лежали ровным слоем, тесно прижавшись друг к дружке, словно кто-то вручную уложил их здесь, отработав всю бессонную ночь. Но и это не могло оправдать их повторного появления, так как прошло целых два дня, и если даже кто-то сохранил их дома, то они потеряли бы свою свежесть. Правда, есть умельцы.
Сон слетел с меня, и я, провожая его глазами, опять поднял голову вверх. Вся крона дерева была усыпана цветами, и мне удалось подсмотреть полет одного из них. Он медленно спланировал к земле, опустившись на свободное пространство, прижавшись плотно к своему родственнику, намного ранее закончившему свое падение.
Так продолжалось месяц - цветы опадали раз в неделю, а потом. Потом - дерево стало похоже на клен, и на каждом листе выступало по пять не то серых, не то светло-зеленых пальцев.
Теперь я продолжаю жить с ощущением свершившегося чуда, но раздираемый неразрешенной проблемой.
Может ли пятиконечное нежно фиолетовое создание заменить мне опавший осенний кленовый лист, отлакированный осенним моросящим дождем.