История двадцатая
О том, что негоже менять веру из-за капризов погоды.
На маленьком ролкере-рефрижераторе я отработал более пяти лет. Это такой корабль, который грузится не кранами через горловины трюмов, а автопогрузчиками через бортовую и кормовую аппарели. Ну, это и так понятно…
Основная часть нашей работы сводилась к тому, что бы собирать в портопунктах Норвегии мороженную рыбу и развозить её по портам Северной Европы. Работа интересная, но «забойная». Путина в Северном море длится с осени по весну, а погоды в этих широтах в осенне-зимний период любого, даже опытного моряка, приводят в состояние тихой грусти. Борта нашей «Ф» были покрашены в жёлтый цвет и на севере Норвегии, где зимой погоды вообще жуткие, нам часто приходилось штормовать, принимая на палубу даже не знаю, какое количество морской воды. Поэтому неофициальное название нашей «Фернанды» у норвегов было «Yellow Submarine», что в переводе с Биттлз означает «Жёлтая подводная лодка».
В Норвегии экипаж сам грузил судно и получал за это хоть и небольшой, но стабильный приварок к своей зарплате, поэтому никто не роптал и основная часть экипажа отработала всё это время со мной, даже не помышляя о том, что бы уйти на другое судно. Но за всё надо платить. И экипаж работал, как звери. Иногда моряки не выходили из трюмов по восемнадцать-двадцать часов, потом переход к другому причалу два-три часа и – опять в трюм. Спали, не раздеваясь, в каютах на палубе. Даже не спали, а просто отключались. Мой личный «рекорд» без сна – семьдесят девять часов, но это, как говорится, другая история.
Отсыпались потом, на переходах из Норвегии на Балтику или на Западную Европу. Если, конечно, можно было спать в кроватях. Про погоды повторяться не буду.
Но иногда даже мои закалённые в «битве за капусту» моряки взвывали волчьим воем, даже если луна пряталась в облаках.
Вот и тогда, отработав, как в аду, месяц в Норвегии, загружая и выгружая грузы от Ставангера до Тромсё, народ просто выдохся. И я это понимал, потому что и сам не железный. Но поделать ничего не мог – «Фернанда» была у норвежцев в тайм-чартере и условия фрахта мы должны были соблюдать неукоснительно.
Мы без груза пришли на рейд Алесунда и бросили во фьорде якорь. Была вторая половина марта и путина приближалась к своему логическому завершению. По телефону фрахтователь сказал мне, что нам очень повезло и мы несколько дней можем отсыпаться и ждать, пока подготовят очередную партию груза. Корабль вымер. Больше суток только вахтенные механики и штурмана приходили, как тени, на завтрак, обед и ужин. Остальные спали. Потом моряки начали постепенно выходить из анабиоза и бесцельно шляться по коридорам. А на улице шёл дождь. Шёл, не прекращаясь, уже несколько дней и не обещал закончиться в ближайшее время.
Что ж, работать-то всё-равно надо. Машинная команда делала профилактику механизмам, палубная занималась ремонтом трюмов. А завтра была католическая Пасха.
Утром я вызвал к себе единственного в экипаже католика матроса Михалыча и предложил ему отдохнуть в честь Праздника и даже остограммиться в конце рабочего дня, что бы православные члены команды не отвлекались в рабочее время от своих основных обязанностей. Михалыч был самым старым в экипаже, но работал всегда за троих и был уважаем абсолютно всеми. Моему предложению он обрадовался, поблагодарил и ушёл на законный отдых в каюту. После обеда я пришёл в трюм проверить, как идут ремонтные работы, и увидел Михалыча с гвоздями и молотком в руках. Ну не может человек сидеть в каюте, когда другие работают! Впрочем, это его личное дело. Капитан проявил добрую волю, а как кому свободой распоряжаться – это личное дело каждого.
Православная Пасха наступила ровно через две недели после католической. А мы всё стоим и груз для нас не готов. Дождь, как из ведра! Я никогда не видел, что бы дождь лил более двух недель подряд! А вы видели? Но Праздник уже завтра и надо принимать решение. Мы обсудили с коком праздничное меню, которое включало в себя и шашлык, и мясо гриль, и ещё много всякого разного. А со старпомом решили, что шашлыки и гриль сделаем на живых углях на улице, растянув над мангалом брезент. Так порешили, так и сделали.
Утром я проснулся от ослепительного солнечного света! Вышел на палубу – на небе ни облачка! Народ, не работающий по случаю Праздника, уже вовсю расставлял на палубе столы и скамейки. Кок раздувал угли в мангале и в жаровнях. Мы отлично посидели, никто никому не портил настроения, как обычно бывает в производственном коллективе, никто не напился, потому что знали капитанскую квоту. Мы все обгорели на мартовском солнце!
На следующее утро опять пошёл мелкий противный дождь.
А ещё через день расстроеный Михалыч пришёл ко мне в каюту и с порога заявил, что он хочет сменить веру с католической на православную и просит зафиксировать это в судовом журнале. Я - тёртый калач и в моей практике всякое случалось, но такое!... Я даже заикаться начал. Потом, выбравшись из междометий и нецензурных всхлипов, я задал естественный вопрос:
- Почему?
Михалыч сказал, что не может сам себе объяснить, почему за три недели дождь не шёл только на православную Пасху. Более того, было жарко, он сгорел и уже кожа облазит.
Честно говоря, мне тоже было нечего сказать. Ну, капризы погоды, или ещё чего. Я даже с мостика приволок факсимильную карту погоды и по ней пытался объяснить Михалычу, что и как произошло третьего дня. Его я не убедил, да и себя, если честно, тоже.
Тогда Михалыч задал мне ещё более тяжёлый вопрос:
- Почему благодатный необжигающий огонь в Иерусалиме снисходит с небес только на православную Пасху?
Тут уж и мне стало не по себе. Но я то ладно, а вот что с Михалычем делать? Не могу же я своей властью изменить веру! Да и возможно ли это? Не помню, что я ему говорил и какие приводил аргументы.
В конце концов, я достал из холодильника наш общехристианский примиритель и, после раз-два-три, сказал:
- Михалыч, ты очень хороший человек! И я тебя уважаю, и экипаж тебя тоже уважает. Жену твою мы знаем. И знаем, что она истиная католичка. Ты что же, старый козёл, хочешь, чтобы я вашу семью развёл по религиозным разногласиям? Ты, б.., хочешь, что бы я потом перед твоей Лией стоял по стойке «смирно» и получал от неё совершенно мне не нужную порцию трандюлей?
И ещё много-много хорошего и тёплого я наговорил своему оппоненту. Он даже не возражал. Только когда собрался уходить, тяжело вздохнул и произнёс:
- Виксаныч, может вы и правы. Даже допускаю, что вы сейчас мне семью сохранили. Но думаю, что если бы вы жили в средние века, то ни за что бы не стали проповедником . Как же так? Я сам к вам иду, а вы меня то на… посылаете, то к жене. Несправедливо!
А что я ещё мог сказать?
Июль 2010