Река времени 25. http://proza.ru/2010/09/13/522
Начало учебного года на втором курсе, как всегда, началось с торжественного построения на Парадном дворе, выноса знамени и прохождения торжественным маршем.
Первый час занятий по расписанию был отдан «Ленинскому уроку» с обычной советской риторикой и призывами крепить воинскую дисциплину и улучшать учебу.
Вновь появившиеся на втором курсе дисциплины, начинались, с представления преподавателей. Теоретическую механику нам начал читать доцент Кришен В. Ф., Теоретические основы теплотехники - доцент Мадиевский В.Л., Теорию машин и механизмов - доцент Ефимович.
Те предметы, которые на первом курсе уже были, начинались с взаимных приветствий преподавателей и курсантов, как старых знакомых. Высшую математику нам продолжил читать доцент Виграненко Т.И. Физику - доцент Гуревич М.Е., сменившая в феврале 1962 года профессора Сену Льва Ароновича. Английским языком с нами продолжила заниматься доцент Чарыкова Т.Н.
Первого сентября нам назначили новых младших командиров. Причем старшинами рот и заместителями командиров взводов (ЗКВ) – старшин с четвертого курса, а командирами отделений – старшин с третьего. Старшиной роты к нам пришел Юра Скачков, впоследствии окончивший училище с золотой медалью, ставший доктором технических наук.
Заместителем командира взвода в наш 221 класс был назначен немец Иван Шнайдмиллер, умница и аккуратист, мастер спорта по шахматам.
Командиром первого отделения, в котором я состоял, пришел Витя Мельников, классный футболист, до поступления в училище играющий за литовский клуб Жальгирис .
Когда, через 10 лет службы на АПЛ, я поступил в адъюнктуру на кафедру корабельного электропривода, то Иван и Витя уже там служили в должности начальников лабораторий. В последствии Иван многие годы работал в учебном отделе училища.
итя защитил кандидатскую диссертацию, стал доцентом. После демобилизации, мы с ним много лет преподавали на кафедре электрооборудования и до сих пор поддерживаем отношения. К сожалению, буйная футбольная юность дала о себе знать появившимися проблемами с ногами.
На приборку Шнайдмиллер и Мельников меня определили в преподавательскую Электротехнического факультета. Она находилась на втором этаже Главного корпуса, напротив Наклонной аудитории. Убираться там было не сложно. Всего то дел, протереть пыль да натереть паркет.
Но, главное достоинство этого места в том, что я имел ключ от помещения, которое после занятий закрывалось. В преподавательской мебели было не много: большое, старинное зеркало, на резном основании, простой стол и черный кожаный диван, на котором можно было всегда с комфортом вздремнуть. А самое главное, на столе был телефон, с которого можно было позвонить в город. И этим телефоном теперь я мог регулярно пользоваться.
Осень 1962 года запомнилась резким обострением отношений с США, получившим в последствии название «Карибский кризис». Из того, что мы узнавали из газет и участившихся политинформаций, следовало, что американцы, разместив ракеты на территории Турции, одновременно усилили давление на Кубу, поддерживая намерения контрреволюционной оппозиции в повторении авантюры на Плайя Хирон.
Приводились данные о действиях ЦРУ с целью физического устранения Фиделя Кастро, об облётах американских самолетов «Острова Свободы». Высказывались опасения о возможности прямого вторжения США с целью свержения правительства, провозгласившего выбор социалистического пути.
В нашей среде ходили слухи о наборе добровольцев-интернационалистов для защиты Кубы. И наиболее экзальтированные из нас готовы были писать рапорты о готовности стать в их ряды.
Не помню, чтоб нам говорили на политинформациях о поставках наших ракет и об объявлении Америкой блокады Кубы, но вспоминаю, что, пытаясь разобраться в событиях, слушали «голоса» по появившимся в то время транзисторным приемникам. Такой приёмник, кажется самодельный, был у Игоря Морозова и вечерами, перед отбоем слушали, едва прорывающиеся через какофонию глушителей, сообщения «голосов».
Из них, мне помнится, мы услышали о событиях в Новочеркасске, где летом были подавлены с применением оружия выступления рабочих, вызванные, кажется, случившимся ранее повышении цен на мясо. В разговорах между собой, решили, что применение силы против рабочих – очевидная ошибка, которой мы искренне возмущались и связывали с именем Хрущева.
Возможно, что если кто-то из офицеров увидел, что мы «подвергаемся воздействию вражеской пропаганды», то такие прослушивания могли нам доставить неприятностей, но, в своей среде, мы слушали, не скрываясь, и без последствий для себя.
Из этой же пропаганды мы узнали, что наши ракеты уже размещены на Кубе и реакция США на это не просто отрицательна, но и чревата атомной войной. Большинство из нас с этими событиями связало проведенное осенью мобилизационное мероприятие по развертыванию училища на случай войны, с фактическим выводом почти всего личного состава из города.
Помню, что нас поздним вечером подняли по тревоге и с оружием и вещмешками повели общим строем через город в направлении Петергофа. Куда и насколько мы уходим нам не сообщали. Первый курс при этом организовывал упаковку и погрузку на автомашинах училища имущества первой необходимости. Мы, ускоренным маршем, по ночному городу уже дошли почти до Стрельны, прежде чем поступил сигнал возвращаться.
В училище мы вернулись под утро, уставшие и возбужденные неожиданностью событий. Правда, после завтрака, всем участвующим в марш-броске разрешили отдыхать в койках до обеда.
В конце ноября пришло сообщение, что кризис разрешился, блокада с Кубы снята, что, безусловно, уменьшило психологическое давление на нас, особенно чувствующееся, когда мы несли караульную службу.
В конце 1962 года мне запомнилось еще одно событие. В ноябрьском номере Нового Мира, моего любимого журнала, появилась повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». В нашу училищную библиотеку этот номер пришел в первых числах декабря, и я, наверное, один из первых в училище его взял.
Во всяком случае, голубая книжка журнала была совсем новенькая и свежая. Прочитал я повесть в один вечер и был потрясен как содержанием прочитанного, так и мастерством изложения. Для меня было ясно, что появился в русской литературе новый мастер мирового уровня.
Тут же дал прочитать повесть Сане Игнатову, потом журнал перешел к Игорю Морозову. Вскоре почти все в классе прочитали эту потрясающую вещь. Написана она была так, что сомнений в достоверности описываемых событий ни у кого не было. Тем более, что сразу появились газетные публикации с хвалебными отзывами и повесть даже выдвинули на соискание Ленинской премии.
Мы восприняли публикацию этой повести, как утверждение, что времена репрессий, советской печатью объяснявшихся «искривлением норм партийной жизни под влиянием культа личности Сталина», окончательно преодолены. Примерно в том же духе нам говорили на политинформациях, посвященных этой, горячо встреченной читающей публикой, публикации.
В начала четвертого семестра к нам на второй курс Электротехнического факультета решением Главкома ВМФ СССР зачислили 26 студентов со второго курса гражданских ВУЗов, в основном с Мореходных училищ Ленинграда и Одессы.
Интересно заметить, что в 1960 году, когда мы поступали в «Дзержинку», происходило крупное сокращение Вооруженных сил, в том числе уменьшение штатной численности курсантов училища. А через три года это не продуманное, волюнтаристское решение пришлось ликвидировать таким же волюнтаристским способом.
Большинство переведенных к нам студентов совсем не горело желанием становиться профессиональными военными. Весь четвертый семестр они должны были учиться по переходному плану, а с третьего курса из них и нас должны быть сформированы два класса: подводников и надводников.
В последствии, из надводников выделили группу подготовки специалистов по магнитной защите кораблей. В процессе учебы шестерых из их набора отчислили. А оставшиеся успешно окончили училище, из них пятеро, мои одноклассники, как подводники. Это Коля Банников, Валя Беседин, Гена Молокостов. Леша Творогов и Валера Сатрапинский.
С двумя из этих вновь прибывших к нам однокашников я до сих пор поддерживаю дружеские отношения. Это Дима Скороходов и Толик Попов.
Толя Попов много лет работал в военной приемке знаменитого СМП, судостроительного завода г. Северодвинска. Стоял у истоков отечественной акванавтки, принимал участие в испытаниях глубоководных аппаратов.
Дима Скороходов, ныне д.т.н., профессор, один из ведущих специалист по автоматизации судов с динамическими режимами поддержания. До недавнего времени был заместитель директора института проблем транспорта, РАН. Профессор Петербургского электротехнического университета (ЛЭТИ). Выпустив, несколько лет назад, книгу воспоминаний, «заразил» меня этим увлекательным занятием, благодаря чему явились эти строки.
Весной 1963 года начали появляться сообщения, что у КПСС и КПК имеются серьезные разногласия. Вначале эти разногласия приписывали только разному подходу к Албании, к тому времени уже окончательно поссорившейся с СССР. О разрыве с Албанией мы узнали еще раньше, когда албанских курсантов, учащихся в СССР вывезли на родину.
Разрыв с албанскими коммунистами нам объясняли резко негативной реакцией руководства Албании на разоблачение культа личности Сталина. А такие повести, как «Один день Ивана Денисовича», последующие публикации авторов «лагерной прозы» показывали, что, правда - на стороне Советского руководства.
Но одно дело рассориться с Албанией, при том на фоне улучшающихся отношений с Югославией, а другое дело – разногласия с Китаем, которого мы, не без основания, считали важнейшим стратегическим союзником в борьбе с НАТО, как главным нашим потенциальным противником. Все эти вопросы мы между собой активно обсуждали, приходя к выводу, что ссориться с Китаем нельзя.
На фоне мрачных известий об ухудшении отношений с Китаем, светлым пятном для нас виделись успехи Кубинской революции. В результате разрешения Карибского Кризиса, США дали обязательство не нападать на Остров свободы, и апрельский 1963 года визит Фиделя Кастро в нашу страну мы воспринимали как победу сил социализма.
Сразу после майских праздников, на которых мы были задействованы и в параде и в демонстрации, выполняя функции линейных, нас привлекли к обеспечению порядка при организации приезда Фиделя Кастро в Ленинград.
Ясным майским днем, нас вывели в Александровский сад, и поставили в оцепление вдоль его западной границы и поперек Бульвара Профсоюзов.
Кортеж с Фиделем Кастро, ехавшем в лимузине с открытым верхом, показался со стороны Исаакиевской площади. С заполненных до отказа тротуаров и бульвара, с тенистых аллей Александровского сада его приветствовали, пришедшие увидеть легендарную личность, люди. Чтобы наблюдать этот трех минутный проезд майора Фиделя Кастро мы простояли в оцеплении не менее трех часов, но недовольных среди нас не было.
Через много лет, побывав в трехлетней командировке на Кубе, я узнал, что «майор» - это не совсем удачный перевод слова comandante, означающее командир, командующий. А для русского слова майор в испанском языке есть испанский аналог mayor.
Река времени 27.http://proza.ru/2010/09/13/912
.