Река времени 24.http://proza.ru/2010/09/13/516
Второй семестр пролетел незаметно. С учебой было все хорошо, так же, впрочем, как и в личной жизни. С моей девушкой Любой, с которой познакомился еще в первом семестре отношения были прекрасные, ставшие, может быть, излишне тесными после празднования Нового года.
Их мы перед родителями, естественно, не афишировали, тем более что она еще училась в 10 классе, а впереди был одиннадцатый. В июне мы вынуждены были расстаться, так как её увезли на всё лето отдыхать на Украину.
Первый летний отпуск в училище оказался для меня самым малоинтересным из всех летних отпусков. Если в последующие отпуска мы организовывали туристские путешествия, собираясь малыми неформальными группами, то на первом курсе мы еще не додумались до такого веселого времяпрепровождения и на радостях, что получили свободу, разбежались по своим домам, рассчитывая, что удовольствия отпуска организуются сами собой.
Может быть, для иногородних, долго не видевших своих родных и знакомых, это так и было, но для переезд из казармы в домашние условия мало что изменил.
Весь отпуск я протолкался в городе, периодически выезжая в Зеленогорск или Пушкин. Несколько раз встретился со школьными приятелями, Юрой Зотовым и Володей Садовским.
Пару раз сходил с ними в пивной бар на Невском проспекте. Но возможностей вести разгульную жизнь не было, да и начал уже скучать по училищным приятелям и своей девушке, которая на всё лето уехала с матерью на дачу.
Как-то, в это же время, Садовский увидел у меня фотографию Любы и сказал, что он бы в такую девушку сразу влюбился. Я ответил серьезно, что я это уже сделал, и место занято.
« Но осенью я тебя видел с другой. Так что если найдется следующая девушка, то дай знать», - как бы в шутку сказал он.
«Конечно, какой может быть разговор, для друга ничего не жалко!»- ему в тон ответил я.
Быть может, я и не запомнил бы этот разговор, если бы ровно через два года он на ней не женился.
Я списался с Саней Игнатовым и понял, что ему тоже поднадоело сидеть дома. Предложил ему последнюю неделю отпуска провести вместе, и за неделю до окончания отпуска он ко мне приехал. С мамой я предварительно поговорить не удосужился, не соображая, что прием гостя потребует дополнительных расходов, и был крайне возмущен, когда мама мне за это выговорила.
Она, конечно, сделала это наедине со мной, а с гостем была вполне любезна, но Саня, видимо, оказался тактичнее меня и через три дня после приезда переехал в училище, благо, отпускники уже стали съезжаться.
Мне он не сказал ни слова неудовольствия и до конца отпуска все дни мы проводили вместе. Днем мы, как правило, загорали в парке Победы или в ЦПКО, а вечером шли на танцы или к Володе Садовскому, а с ним - в пивной бар.
Финансирование посещения бара широким жестом открыл Володька, объявив, что он решил избавиться от части своих книг, иначе они выживут его из комнаты. Книг у него и вправду было много, при том, значительная их часть лежала на столе, подоконнике, стульях.
В то время продать в магазине старой книги Джека Лондона или Жуля Верна не представляло труда. И мы за три приема помогли ему переправить в скупку изрядное количество литературы, которую он посчитал для себя ненужной. Как потом оказалась, его мать была не в курсе этой его предпринимательской деятельности.
После прибытия из отпуска нас на следующий день отправили на корабельную практику в Североморск.
Летнюю практику 1962 года мы проходили на крейсере "Мурманск", этой весной вошедшем в состав вновь сформированной шестой ракетной дивизии и весь август, простоявшем у бочки №3 на рейде Североморска.
На тот момент крейсер был относительно новый, всего 9 лет назад спущенный на воду со стапелей Северодвинска. Он относился к классу лёгких крейсеров, проекта 68-бис с водоизмещением 16300 тонн, длиной 210 и шириной 22 метра.
Две турбины суммарной мощностью 120 тысяч лошадиных сил с возможностью питания паром от 6 котлов позволяли развивать крейсеру скорость свыше 33 узлов и обеспечивать дальность плавания до 9000 миль.
Штатная численность экипажа 1270 человек. Вооружен крейсер был тремя башнями с двенадцатью 152 миллиметровыми артиллерийскими орудиями главного калибра, двумя башнями с двенадцатью 100 миллиметровыми орудиями универсального калибра, тридцатью двумя 37 миллиметровыми пушками артиллерийских установок зенитного комплекса, десятью 533 миллиметровыми торпедными аппаратами.
На момент нашей практики командиром крейсера был капитан 1 ранга Болдарев, а командиром БЧ-5 (главный инженер-механик) - капитан 2 ранга Мальнер.
При стоянии на рейде связь экипажа крейсера с берегом осуществлялась с помощью рейдовых пассажирских катеров, ходивших строго по расписанию раз в два часа.
С этим расписанием была связана вся жизнь корабля - от схода на берег офицеров, мичманов и уволенных моряков срочной службы до доставки почты и свежих продуктов, прежде всего, хлеба. Таким рейдовым катером были доставлены и мы, курсанты первого курса, которым предстояло провести месяц в условиях корабля, стоящего на рейде.
Даже при небольшом усилении ветра или при приближении непогоды, когда оперативный дежурный объявлял по кораблям сигнал «Ветер-3», рейдовые катера ходить переставали и стоящий на бочке корабль превращался в плавучую тюрьму. Я сейчас не помню за давностью лет, но то ли из-за «Ветра -3», то ли из педагогических соображений, мы, курсанты, за все время практики в увольнение не сходили ни разу.
Разместили нас по кубрикам вместе с матросами БЧ-5, прикрепив каждого на дублирование в электротехническом дивизионе БЧ-5 определенной должности. Командиром электротехнического дивизиона был наш выпускник 1957 года, капитан 2 ранга Рамбов (впоследствии профессор, руководитель кафедры автоматики Военно-морского училища радиоэлектроники имени Попова).
Кубрики личного состава на крейсерах проекта 68-бис, хотя и были просторней отсеков подводной лодки 613 проекта, но тоже особым комфортом не отличались. Спальные места на рундуках и в подвесных койках. Мне досталась подвесная койка под трубой вытяжной вентиляции.
Чтобы дать представление о степени её удобства, скажу, что багажная полка в самом затрапезном «общем» вагоне значительно комфортнее, чем подвесная койка, мне отведенная. На прием пищи мы были расписаны по «бачкам». «Бачек» -это, как правило, матросы одного отделения, принимающие пищу совместно.
Как правило, потому, что бачек - это группа из 10 человек, так как размер алюминиевых кастрюль (бачков) под первое и второе рассчитан на десять порций. Старший «бачка» назначает, в порядке очередности, двух бачковых, в чью обязанность входит доставка пищи с камбуза, сервировка стола и мойка посуды.
Прием пищи осуществлялся прямо в кубрике, на узких столах, закрепленных между рундуками, служивших днем скамейками, а в ночное время – кроватями. Нас, так же как штатных матросов, включили в очередность на бачкование. Рацион питания на крейсере был значительно менее разнообразен, чем у подводников с 613 проекта, но сытнее, чем в Таллиннском отряде на курсах молодого бойца.
После команды по кораблю «экипажу обедать» можно было следовать с пустыми бачками на камбуз. Естественно, что там тут же образовывалась очередь, а качество борща, доставленного бачковым, существенно зависело от того, в начале или в конце очереди он оказался.
После доставки пищи в кубрик на свой стол, старший «бачка» или тот, на которого он укажет, начинает разливать порции по алюминиевым мискам. В хорошем «бачке» всё стараются делить по возможности равномерно, а «мослы», которых на всех не хватает - по желанию, или по-очереди, если желающих несколько.
«Бачек», к которому меня прикрепили, был вполне приличный и каких либо препирательств во время приема пищи я не видел. После еды бачковые занимались мытьем посуды, которое происходило здесь же, в кубрике. А за горячей водой со специальными термосами ходили на камбуз. Туда же относили недоеденные остатки пищи и помои.
На крейсере "Мурманск" я впервые познакомился с рационализацией мытья посуды. Там её мыли с помощью «машек». Так назывались маленькие, с ручками не длиннее 20 сантиметров, самодельные шваброчки. Там же увидел самодельные кипятильники для алюминиевых чайников, изготовляемые из пары графитовых щеток для электрической машины.
Вместе с матросами крейсера нас всех расписали по местам приборок. Так как личный состав БЧ-5 самый многочисленный на корабле, то не все матросы боевой части были задействованы по большой приборке в «своих» помещениях. Так, отделение, в которое я был приписан, на большой приборке работало на верхней палубе, где главные усилия были направлены на приведение деревянного настила палубы в идеальное состояние.
На "Мурманске" палубу драили по классической схеме, старинных клиперов и фрегатов с помощью деревянных брусков толщиной в 4 сантиметра и речного песка. Боцманская команда своевременно заготовляла этот импровизированный «приборочный материал», и старшины групп, ответственные за работу на палубе, получали его у боцмана под запись.
После приборки бруски сдавались ему же. После команды « Начать большую приборку» каждая команда занимала свой квадрат, палуба скатывалась водой, и матросы начинали тереть брусками палубу, периодически подсыпая песок в качестве абразивного материала. Деревянный настил палубы надо было оттереть добела.
В конце приборки песок с палубы смывался струёй воды, а матросы во главе со своими командирами приборки строились на своих участках для предъявления работы старшему помощнику командира корабля. Если результат работ его не удовлетворял, работа продолжалась.
Но основной нашей задачей было изучение устройства и организации службы корабля, а так же приобретение практических навыков по выполнению обязанностей того боевого номера, за которым каждый из нас был закреплен.
В первые дни после прибытия на крейсер нам организовали несколько занятий, по существу, экскурсий по многочисленным помещениям крейсера. От обилия впечатлений усвоить, как и куда можно попасть, у меня не получилось. Запомнил вначале только, как из нашего кубрика пройти в ПЭЖ (пост энергетики и живучести) .
ПЭЖ - помещение, из которого осуществляется распределение всех видов энергии и управление при борьбе за живучесть корабля.
ПЭЖ– самое интересное для изучения устройства надводного корабля помещение, так как он оборудован средствами информации о работе механизмов, схемами, средствами связи и дистанционного управления, системами осушения помещений, спрямления корабля, пожаротушения.
В том числе, там висел чертеж корабля, на котором показано расположение всех палуб, корабельных помещений, цистерн, переборок и шпангоутов. Ознакомившись на чертеже со схемой тех частей корабля, которые предполагались к изучению, затем надо было найти их фактически и попытаться запомнить взаимное расположение изучаемых помещений и как туда пройти.
Но по кораблю не везде можно было свободно ходить. И это относилось не только к каютам офицеров и мичманов и посту управления кораблем. Так, нас сразу предупредили, что без крайней необходимости мы не имеем права заходить на палубу, где расположены офицерские каюты и кают-компания.
Проверка знания устройства корабля производилась командиром дивизиона живучести, например, по такой схеме: офицер сидит в своей каюте и спрашивает экзаменуемого: « Товарищ курсант, если под моим креслом разрезать крейсер поперек, параллельно шпангоуту, то какие помещения корабля подвергнутся сечению»?
С первого раза сдать такой экзамен крайне трудно. Не уверен, что все курсанты смогли усвоить всё это и безошибочно отвечать на любые подобного рода вопросы. Правда, в конце концов, все получили положительные оценки - всё таки, мы целый месяц не сходили с корабля. Так что волей-неволей общее представление о крейсере у каждого из нас сложилось.
Во время стояния крейсера на бочке работают многие механизмы, обеспечивающие жизнедеятельность экипажа, и основная нагрузка лежит на личном составе БЧ-5. И хотя главные турбины крейсера не работают, многие матросы расписаны на несение трехсменной вахты. Теоретически, курсанты были обязаны ходить на вахту с моряком, дублёром которого он расписан.
В реальности это выполнялось не всегда, хотя бы потому, что нас периодически собирали на общие занятия по темам практики. Но все же большую часть времени мы проводили вместе с матросами, отрабатывая все этапы корабельной жизни от приборок до «проворачивания механизмов» и вахт.
В те годы такого явления как «дедовщина» на крейсере "Мурманск" практически не было. Тем более, относительно нас, так как даже самые «молодые» заканчивали второй год службы, а такие, как Саня Сысоев, служили уже по шестому году.
В свободное время среди немногих развлечений был просмотр старых кинофильмов, которые нам демонстрировали в одном из больших кубриков, чтение книг из небогатой корабельной библиотеки, да прогулки по верхней палубе и разглядывание, в хорошую погоду, североморских пейзажей.
Помню, в одно из воскресений, незадолго до окончания практики, мы стояли с Сысоевым, наслаждаясь неярким полярным солнцем и блеском воды, и рассуждали, как бы хорошо сейчас прямо с борта забросить удочку и наловить пикши, которую одну за другой таскали матросы с борта портового буксира, стоявшего в двух кабельтовых от нас.
С громкоговорителя крейсера доносилась популярная тогда песня, которой стал тихонько подпевать Саня Сысоев:
«В нашем городе дождь,
Он идет днем и ночью!
Слов моих ты не ждешь,
Я люблю тебя, Мотя!»
«Ты что поешь?- перебил я, - « Не может быть Мотя! В песне поется: я люблю тебя очень! Неужели не слышишь? Да и вообще, Мотя – это сокращение имени Матфей, а песню поет мужской голос».
«Но ты тут не прав, существует такое же сокращение от женского имени Матрёна»,- возразил приятель.
Тут я вспомнил: «Действительно, у Катаева в повести «Белеет парус одинокий» девочку зовут Мотя. Но, всё равно, в поэтическом тексте, на мой взгляд, такое имя режет ухо».
И спор продолжился. Санек настаивал на «Мотя», а я аргументировал, что не может в современной лирической песне быть ни Моти, ни Дуни. Пока мы спорили, песню поставили еще раз. «Слушай внимательно», - горячился Саня, «Ведь явно слышится «Мотя», а никак не «очень»!»
Действительно, на этот раз мне тоже послышалась буква "М" в начале слова.
«Ладно, пойдем в радиорубку, послушаем прямо с пластинки», - предложил я. И вот мы стоим, склонившись над проигрывателем, внимательно вслушиваясь в слова песни:
«В нашем городе дождь,
Он идет днем и ночью!
Слов моих ты не ждешь,
Я люблю тебя молча!»
Загадка разрешилась так просто!
Последнюю неделю перед убытием в Ленинград все мы считали каждый денек, отделяющий нас от возвращения в училище. Представляли, как в первый день прибытия мы сядем за приятное занятие - замену курсовых знаков. Ведь успешное окончание практики автоматически переводит нас на второй курс. И уже не мы крайние в служебной иерархии!
А главное, мы приедем утром, а вечером нас отпустят в город и для счастливчиков месячное воздержание тут же закончится.
И вот желанный миг наступил. К борту крейсера подошел рейдовый пассажирский катер и мы, отдавая честь флагу, переходим на него. Катер отходит от крейсера и, огибая бочку №3, направляется к причалу. Величественная громада крейсера остается за кормой.
Спасибо тебе, крейсер "Мурманск", за всё, чему ты нас научил! Всего месяц довелось нам побегать по твоим палубам, трапам и коридорам, но память об этих днях осталась на всю жизнь.
P.S. А вот так сложилась дальнейшая судьба этого, памятного для меня, корабля:
С 1962 по 1973 участвовал в многочисленных океанских походах и учениях.
В 1973 году прошел капитальный ремонт и модернизацию.
С 1973 по 1988 год участвовал в многочисленных океанских походах и учениях.
В 1988 - 1989 г. начато переоборудование «Мурманска» в крейсер управления, на что затрачено 24 миллиона рублей.
В 1989 года выведен из боевого состава ВМФ и законсервирован.
В 1992 года крейсер разоружен и расформирован.
В 1994 году «Мурманск» был продан частной фирме Индии для разделки на металл.
При буксировке выброшен у берегов Норвегии, где успокоился на камнях острова Соройя, как памятник развалу СССР и бесконтрольному разграблению страны.
Река времени 26. http://proza.ru/2010/09/13/577