- Смотри, как...
Красиво, она хотела сказать.
Смотри, как это божественно, непередаваемо красиво. Видишь? Вот, именно сейчас, именно в этом абсолютном, посмертном покое, ты видишь, как мы все прекрасны?
Мы счастливы. Нам уже ничего не надо, у нас уже все есть.
Но слова застряли в горле. Комом. Или костью. Поперек.
- О, Господи!
Да что, "Господи"-то? Что, "Господи"?
Поздно уже - "Господи!"
Глаза женщины, прикрывшей рот в жесте больше брезгливом, чем испуганном, похожи на поддернутые слоем льда полыньи. В них хорошо читается вовсе не - "О, Господи! Какой ужас...", и даже не - "О, Господи! Идиотка малолетняя...", нет, в них читается - "О, Господи! Мой Карден..."
Да-да, кровь не счищается с натуральной замши.
Черствая, как пересушенная в духовке корка, сука.
- Знаешь, всего полметра, и она упала бы тебе на голову. Как думаешь, кто из вас выжил бы?
Женщина отворачивается и роняет по-русски:
- Ненормальная.
Женщина расталкивает моментально собравшихся вокруг самоубийцы зевак, ее прямая спина напряжена, а высокая шпилька безнадежно по ее мнению испорченных туфель припечатывается к асфальту под безупречно прямым углом.
Догнать ее - шага два-три.
Подстроиться под ее шаг - пара секунд.
Сказать ей тоже по-русски:
- Мой психотерапевт считает, что я вполне адекватна, - всего лишь связка из нескольких слов.
- Зачем тебе психотерапевт, если ты адекватна?
И механизм уже запущен, уже проворачиваются шестеренки, смещаются стрелки и показатели сменяют друг друга.
Это - диалог. Это - точка пересечения.
Женщина сворачивает к стоянке, можно спорить на что угодно - здесь у нее Mercedes А-класса. Или - BMW. Или еще какой породистый механизм. Что-нибудь, у чего на лобовом стекле написано - "качество, проверенное временем".
- Угостишь меня кофе?
- Девочка, ты вообще кто?
- Ну, давай я тебя угощу. Ты любишь натуральный, угадала?
- Всего доброго.
- И я расскажу тебе, зачем в этой стране адекватные люди ходят к психотерапевтам, м-м?
- Меня это не интересует.
Это Bentley.
Что и требовалось доказать, да?
Пока женщина сгружает в багажник несколько бумажных пакетов, она говорит:
- Тебе надо завести волка. Будете по ночам вдвоем выть на луну. Или сожрете однажды твоего постного, как рафинированное масло, супруга и сбежите в лес. До канадской границы всего ничего.
- Твой психотерапевт зря ест свой хлеб, ты полностью неадекватна.
- Но ты уже улыбаешься.
- Я не в твоей весовой категории, девочка. Зря стараешься.
- О, хочешь сказать, это не ты пялилась на мои ноги?
- Что, прости?
- Десять минут назад. Ты шла и пялилась. Даже шаг сбавила. Кстати, если бы я не остановилась, ты бы не сбавила шаг, и все же, как думаешь - кто из вас выжил бы? Я ставлю на то, что никто. Так что, ты мне должна.
За треснувшим льдом - бездна. И в этой бездне кипят нешуточные страсти.
Она облизывается, кожу покалывает от чужого желания - ударить, оскорбить, или хлопнуть дверцей машины и газануть сразу со второй - сделать хоть что-то!
- Ты больная. Смени психотерапевта.
Эта вощеная маска прячет настоящий шедевр.
Эта композиция из слоновой кости и алого шелка достойна быть запечатленной.
Она достает камеру из чехла, не глядя корректирует настройки объектива. Женщина смаргивает только с щелчком затвора.
И берет визитку, как нечто само собой разумеющееся.
- Позвони мне.
- Ты фотограф?
- А если да? Тогда ты согласна на кофе?
В этой стране, если твой доход чуть выше среднего, если ты зависишь от курса валют или тенденций моды, если любая случайная встреча может быть тебе полезна, у тебя есть визитка. И ты всегда согласен на пару слов за чашкой кофе.
Это аксиома.
Конечно, она звонит. В конце недели.
Она говорит, что свободна в воскресенье, с двенадцати до четырех.
Для начала сойдет и с двенадцати до четырех.
Она записывает адрес и говорит, что заедет в половине первого. Но приезжает на сорок минут раньше.
- Чудно. Поможешь мне выбрать, что одеть.
Она помогает. Одеть. Потом снять. Снова одеть.
У нее холодные руки. У ее дыхания запах дорогого табака и ментола. У ее губ художественно четкий контур, даже без корректирующего карандаша. Помада - кармин. Духи - сладковато-древесный флер. Имя - древнее колдовство.
Елена Прекрасная. Елена Троянская.
И в какой-то момент колдовство начинает действовать.
Кому он вообще нужен, тот обед?
- Подожди. Стой.
- Что? Ну, сейчас-то что?!
- У меня есть муж. И я не разведусь.
- А я тебя что, замуж зову?
- Я хочу расставить все точки сразу. Чтобы потом никаких претензий.
- Подпишем контракт?
- Никаких звонков, никаких страданий и слез.
- Да как скажешь, Лен. Все, как ты скажешь...
Потом они смотрят альбомы, раскидывая снимки по простыням. Потом они пьют ежевичный вермут и фотографируют друг друга, размалевавшись, словно на шабаш. Потом они лежат на крыше, переплетясь ногами, и угадывают, где там, за повисшим над городом смогом, какие созвездия. Потом приходит утро, и можно сделать вид, что это игра света, а не тени от недосыпа, можно долго и медленно целовать друг друга в одинаково ягодно-сладкие от вермута губы, а в прихожей уютно молчать, вдевая ремешки в пряжки, пуговицы в петли, молча обещая - еще повторим. Или - придумаем что-нибудь новое. Созвонимся, одним словом.
Они созваниваются еще раз через неделю, или около того - Элен звонит сама. И все выходит просто прекрасно. Даже еще лучше.
- Мистер Адамс посоветовал мне предохраняться, - смеется Элен, роняя сумочку на пол.
- Ты не посоветовала ему заставить секретаршу сменить парфюм?
- Он сменил секретаршу.
Она рассказывает Элен про их первую встречу. Говорит то, что не сказала тогда. Про совершенство покоя.
- Помнишь? - спрашивает она.
- Помню. Я подумала, что у тебя проблемы с головой. Ты правда считаешь, что лужа крови и костей - это красиво?
- Ну, если смотреть на это так... Но тебе понравились снимки.
- Боже, ты не говорила, что на них было!
- Но тебе понравилось.
- Кажется, я понимаю, зачем тебе психотерапевт.
- Нет, не понимаешь. Психотерапевт нужен не мне, моему издателю надо, чтобы у меня был психотерапевт. Ему так спокойнее.
Она дает ей месяц. Чтобы осознала и прониклась. Она дает месяц себе. Чтобы развеялись чары и сошло послевкусие. Она берет заказ на Южную Азию и сдает квартиру постояльцам.
За этот месяц Элен звонит четыре раза через неделю. Еще два - через две. И отвечает на первый же звонок через четыре.
- Что тебе?
- И тебе доброе утро. Соскучилась.
- Неужели? Месяц не скучала, и вдруг - соскучилась.
- О. О-о, Ленчик, замужняя моя, это что, претензии?
- Иди к черту.
И Элен обрывает соединение. И больше не берет трубку.
И тогда она приезжает к ней домой. Она орет у нее под окнами, минут сорок примерно, она грозится побить ей окна или нагадить на газон. А еще - поджечь собачью будку.
Чинная соседка преклонного возраста грозится вызвать полицию.
И, конечно же, Элен выскакивает из дома - взбешенная, заспанная, не накрашенная.
У нее невероятный запас интернационального мата. И тяжелая рука. И муж, ночующий с субботы на воскресенье у новой секретарши. И по-прежнему сладкие губы.
Они оскверняют супружеское ложе Адамсов своей накопившейся за месяц похотью, и на утро им обеим ничуть не стыдно. Они едут завтракать в обычную закусочную, где подают подгоревшую яичницу и растворимый кофе, но им кажется, что ничего вкуснее они еще не пробовали.
- Ты хоть предупреждай, когда исчезаешь, - в голосе Элен несвойственная ей мягкость.
- Ты за меня волновалась?
- Представь себе.
- Не сердись, работа такая - сегодня здесь, завтра там. Оно и хорошо, не дает заскучать.
В оттаявших глазах Элен немое и обиженное - тебе со мной скучно?
Нет, что ты, Лен? Разве с тобой может быть скучно? Ты же - моя Галатея. Ты - Деметра, покидающая мрачное царство своего высушенного биржевыми сводками мужа, чтобы обрести на моих лугах свою вечную юность. Я бы с радостью украла тебя на совсем. Ты просто еще не хочешь этого знать.
Но она молчит, а на не заданные вопросы не принято отвечать.
- Света. Ты просто хоть предупреждай, ладно?
- Хорошо, мамочка, я больше так не буду.
- Рас****яйка, - качает Элен головой и, не поморщившись, допивает кофе. - Не думай, что я буду плясать под твою дудку, стоит тебе прикинуться паинькой.
- Как можно, - улыбается она.
Черт с тобой, миссис Адамс, думает она. Пусть пока будет так.
Год, думает она. И еще посмотрим, кто раньше взвоет.