Антарктида
Хроника позабытой трагедии
Участники:
Петр Астахов – начальник станции
Алексей Карпенко – начальник ДЭС(погиб)
Борис Моисеев – нач. буровой
Сергей Кузнецов – механик-дизелист
Сергей Касьянов – механик
Владимир Харлампиев – инженер-электрик
Валентин Морозов – сварщик-электрик
Валерий Головин – радист
Валерий Струсов – хирург
Аркадий Максимов – врач-исследователь
Геннадий Баранов – врач
Анатолий Калмыков – повар
Велло Парк – метеоролог
Иван Козорез – аэролог
Виктор Баланенко – спец. по ионосфере
Николай Фролов – локаторщик
Владимир Панфилов – астроном-геодезист
Валерий Лобанов – инженер-буровик
Пётр Полянский – радиотехник
Михаил Гусев – магнитолог
Дмитрий Дмитриев – инженер-геофизик.
ПОЖАР
В памяти двадцати зимовщиков южнополярной станции Восток на всю жизнь отложился 1982 год. В день Космонавтики, 12 апреля, велись сварочные работы на эстакаде идущей от ДЭС* к буровой станции. По эстакаде, стоящей на вмёрзших в снежный наст столбах, шли кабели, провода и трубы. Сварщики замотали сварочные швы теплоизоляцией – старыми ватными матрацами – поужинали и пошли спать. Эти-то матрацы, по всей вероятности, и загорелись через несколько часов. Огонь, как по бикфордову шнуру, перекинулся на ДЭС – Дизель-электростанцию. Техник-механик Сергей Кузнецов, обитавший вместе с другими механиками в ближайшем домике-балке, проснулся от запаха гари. Здание ДЭС уже полыхало. Сергей растормошил своего начальника Алексея Карпенко, дежурившего в ту ночь, который тут же ринулся в огневище. Начался переполох, от которого проснулись и остальные зимовщики. Но когда все собрались, огонь уже набрал силу. Этому ещё способствовал довольно редкий в этих краях сильный, иссушённый стужей ветер. Огнетушители на морозе не действовали. Пытались закидывать огонь снегом, но результата не было никакого. Тушить пожар было практически нечем. Вода в тех местах большой дефицит.
При особо низких температурах и разреженном воздухе люди делали всё возможное на пределе физических сил. Но огонь оказался сильнее. Подоспевший первым Карпенко успел проскочить внутрь горящей станции и остановить дизеля. Но выйти назад не успел, задохнулся в дыму, не добежав каких-нибудь двух метров до спасительной черты. Спасти его не удалось: бушующее пламя не давало подойти близко к строению. ДЭС – домик из деревянных щитов, обшитый снаружи алюминиевыми листами, а изнутри пенопластом – сгорел вместе с обшивкой, светившейся, как вспыхнувший магний. Через 15 минут от ДЭС ничего не осталось. Обгоревшие останки Карпенко нашли на следующий день недалеко от входной двери.
Температура на улице в тот час была – 80 градусов. Через 9 дней наступала полярная ночь. Все признаки её уже присутствовали. В течение суток, при отсутствии звёзд и луны, вокруг не было не видно ни зги. До санно-гусеничного поезда, который по плану должен придти на станцию, оставалось 7 месяцев ожидания. Раньше ноября никто не решится двигаться в сторону полюса – это равносильно самоубийству. Спрашивается, как жить при температурах 60 – 80 градусов мороза без отопления, воды и электричества более полугода? До ближайшего в Антарктиде жилья – американской станции Амундсен-Скотт – 1253 км. В гости не напросишься.
В этот период к погорельцам не мог прилететь ни один самолёт. Когда при экстремально низких температурах снежный наст превращается в наждак, посадка, а тем более взлёт, практически невозможны. Тем более, на то время отсутствовала радиосвязь и не было света. Это была настоящая катастрофа. Люди оказались в покинутом Богом мире.
КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ
Два основных дизель-генератора мощностью в 110 квт., снабжавшие электроэнергией всю станцию, и два резервных восстановлению не подлежали. Обесточились научные приборы, остывали отопительные батареи и камбузная плита. Электротаялка, в которой из снега получали питьевую воду больше не функционировала. Мороз грозил загубить почти все продукты. А впереди предстояло более 2/3 зимовки.
Уже через полчаса условия на станции стали близки к космическим. Зимовщиков можно было смело сравнить с экипажем космического корабля, потерпевшим аварию. День Космонавтики оправдывал своё название.
На раздумья времени не было. Ещё полчаса-час и всех сковал бы космический холод, превратив в ледяные манекены. Скафандров на «космонавтов» не было. Инструкций на этот счёт тоже не было.
– Первым из нашей несчастной двадцатки, – вспоминал аэролог Лятиев, – оправился от шока начальник группы бурения Борис Моисеев. Оторвав взгляд от пепелища, он предложил:
– У нас в балке – керосиновая плита. Давайте перенесём туда всё, что боится мороза.
Мороза боялись свежие и консервированные овощи, лекарства, химические реактивы, а также рация. Стартом в борьбе за выживание явился объявленный аврал. Кто-то вспомнил о работающей на солярке капельной печке, кто-то – о давно уже забытом дизель-генераторе на буровой. Печку тут же затащили в один из жилых балков, растопили. С дизелем пришлось повозиться. Кузнецов и Моисеев потратили несколько часов, чтобы привести его в чувство. На морозе каменели пальцы. Приходилось отогревать руки в нагретых товарищами рукавицах. Сам изобретались дизеля Дизель не поверил бы в успех задуманного. Но задуманное становилось действительным: в итоге от движка с генератором всего лишь в 1 киловатт получила питание рация. А к исходу следующего дня, с опозданием на 16 часов против штатного выхода в эфир, «Восток» передал ошеломляющее сообщение о положении на станции. В столице Советской Антарктиды на станции «Молодежная» начальник 27-ой Антарктической Экспедиции, узнав о случившемся, заплакал.
Узнав об этом, участник трёх зимовок в Антарктиде Велло Парк сказал тогда своим товарищам:
– Главное – не отчаиваться! Пока у нас есть продукты, а они у нас есть, есть топливо, а оно у нас тоже есть, а также, слава Богу, руки, ноги и головы на месте, мы выживем. Поверьте мне, как старому альпинисту.
За день температуры в помещениях сравнялись с наружными. Работать пришлось семь часов кряду. Долгий полярный опыт говорил, что без риска для здоровья работать можно было всего 30 – 40 минут. Но старые правила здесь не работали – вопрос стоял о жизни и смерти. Слава Богу, что сохранился запас дизтоплива в 100-литровых бочках, находящихся рядом с ДЭС. В последний момент ветер, отвернул от них пламя пожара, изменив направление. Сгорел только укрывавший бочки брезент. Загустевшая от мороза до кашеобразного состояния солярка оттаяла и годилась для потребления.
Из старых газовых баллонов и бочек из-под машинного масла смастерили, работающие на соляре, печи-капельницы. Инженер-буровик Валерий Лобанов и сварщик-электрик Валентин Морозов здесь приложили свой опыт и умение.
Две керосиновые печи приспособили для обогрева помещения с продуктами и медикаментами. Когда печи растопили, то стало относительно тепло в трёх небольших балках, где и разместился весь коллектив. Начальник станции Пётр Астахов посмотрел на Велло Парка с надеждой:
– Будем выживать?
– Мы на это просто обречены, – ответил неунывающий метеоролог.
Первая битва за тепло увенчалась успехом. Повар Анатолий Калмыков обнадёжил ещё и тем, что пообещал три раза в день готовить горячую пищу на тех жалких самодельных печках, которые имелись в наличии.
Большая Земля запрашивала: «Чем можем помочь?..»
Чем она могла им помочь? Рассчитывать приходилось только на себя.
Астахов собрал коллектив и спросил:
– Что ответим Москве?
Молодые полярники, зимовавшие на «Востоке» первый раз, молчали. Это молчание не сулило ничего хорошего.
– Считаю, что острота чрезвычайной ситуации уже сглажена. Отзимуем. Главное – выстоять, – уверил всех Велло Парк
На том и остановились.
ТЕПЛО И СОН
Из старых газовых баллонов при помощи электросварки сделали всего пять печей-капельниц. «Капельницы», хотя и отличались повышенной пожароопасностью, были находкой в тех условиях. Такая печка не могла, конечно, обогреть даже небольшое помещение. Возле печки – жара 25-30оC, но всего лишь в двух метрах – ноль, а дальше – и вовсе мороз. Возле них организовали постоянное дежурство.
Оставшиеся семь с половиной месяцев проходили в субкосмической среде. Во время сна и еды группировались ближе к печкам, и только тогда немного отогревались. Единственным, кто спал в отдельном промёрзлом домике, был старый альпинист Велло Парк, привыкший к свежему горному воздуху. При температуре –25 градусов спать можно было 4 – 5 часов. Спасал зимний спальный мешок из собачьей шерсти. Пригодился альпинистский опыт: на ногах 4 пары шерстяных носков, сверху, вывернутые мехом внутрь, унтята. По настоящему замерзал только нос, на который, как известно, унтята*** не наденешь. Как старый альпинист, у печки Вело спать не мог. Она сильно коптила. Можно было с непривычки задохнуться.
Несмотря на убийственные флюиды немытых тел товарищей и спёртую атмосферу, печки была единственным источником тепла. Около печек соорудили двухъярусные нары. На верхнем ярусе можно было спать даже в нижнем белье. Но спящим наверху доставалась вся копоть и гарь. Нижние дышали относительно нормальным воздухом, но спать им приходилось в полной полярной амуниции. Иногда менялись этажами. При этом находили в себе силы шутить:
– Одно из двух – или задохнусь от гари, или замёрзну. Второе даже предпочтительнее.
Теперь понятно, почему Автовелопарк – так в шутку называли Велло Парка – сразу выбрал себе место в отдельном помещении.
ГАРЬ И КОПОТЬ
Основным недостатком капельниц было то, что они нещадно чадили, производя сажи чуть ли не по ведру в сутки. От неё, набивавшейся и оседавшей повсюду, не было спасения ни в помещениях, ни вне их; сажа стала бичом зимовки, ею пропиталось всё одушевленное и неодушевленное в радиусе нескольких километров от станции. Это и вызвало удивление и тревогу американцев. Поскольку в те времена на орбите Земли кружили в основном и советские, и американские спутники. Первыми забили тревогу американцы. Их спутники отметили, накрывшее советскую станцию «Восток, стабильное чёрное пятно. Наши спутники отмечали его тоже. Но наши знали причину его возникновения, а американцы даже и не догадывались, поскольку наши не раскрывали тайну «чёрной дыры». Ни в прессе, ни в эфире никакой информации на этот счёт не было. Поговаривали, что президент Соединённых штатов Рональд Рейган настолько обеспокоился, что, связавшись с министром обороны, высказал мысль о повышении боевой готовности войск стратегического назначения. Что там замышляют эти русские – поди, разбери.
И, действительно, было несколько жутковато видеть на девственно-белом ледяном куполе Антарктиды, не менявшего своего цвета миллионы лет, чёрное, постепенно расползающееся пятно, да ещё в районе обитания советских полярников. Сами полярники стали похожи на чертей. Друг друга узнавали только по голосу или по походке. Глаза от постоянной копоти стали красными, как у кроликов. Не люди, а некие пришельцы из других галактик.
БАНЯ И КИНО
Баня – обязательная принадлежность любой полярной станции. Была она и на «Востоке». Но нет электричества, нет и бани. Однако через полтора месяца баньку всё-таки соорудили. На печку, сделанную из газового баллона, насадили бочку, в её днище предварительно выжгли нужное отверстие; места соприкасаний проварили, а низ бочки снабдили сливным патрубком. Получилось что-то вроде самовара. Его загружали кирпичами из снега, которые за день оттаивали. Вода со временем согревалась до помывочной температуры. Хватало её, правда, на трёх-четырёх человек – по три тазика на брата для умывания и последующей стирки. Это была победа. Геофизик Дмитрий Дмитриев впоследствии вспоминал:
– Иногда из нашего котла шла вода тёмного цвета, а на поверхности воды образовывалась плёнка из сажи. Значит дежурные схалтурили и впотьмах набрали нечистого снега. В таких случаях у баньки был выходной. Приходилось напиливать и привозить чистый снег.
В этой заиндевевшей бане оттаивал только полок. Там стояла даже тропическая жара, доходившая иногда до +40 и более градусов. При этом пол находился в состоянии вечной мерзлоты. Чтобы согреть ноги и тем самым хоть немного пропотеть, на них надевали резиновые сапоги, наполненные горячей водой. Ну, а после бани все знают, что жизнь начинается сначала. Настроение сразу поднималось на несколько делений вверх, как в градуснике. Ещё несколько делений добавлял горячий обед и стопка «Столичной», бывшей в те времена элитной водкой.
После бани вокруг глаз оставался несмываемый «макияж». Некоторые женщины могли бы этому только позавидовать. Этот стойкий макияж мог бы придать выразительность глазам. Но для выразительности нужен ещё и огонь жизни в глазах, а там теплился только огонёк.
Для полного счастья распаренные и вымытые полярники надевали на себя приличную одежду, некоторые для торжественности обвязывались галстуками. Велло Парк включал 16-миллиметровый кинопроектор «Украина». Начинался киносеанс. На станции за 25 лет накопился большой фильмофонд. Особенно была интересна кинохроника 60-х: Хрущёв, Вознесенский, Евтушенко, Че Гевара, Фидель, но пасаран, кукуруза, туфель на столе ООН, Кеннеди, Карибский кризис, советский прорыв в Космос. И все понимали – всё можно преодолеть. Была бы баня.
Вело Парк вспоминал:
– Интересная складывалась ситуация. Люди, знавшие о нашем положении, тяжело переживавшие за нас, не спали у себя в комфортабельных и натопленных квартирах. А мы, «осуждённые» на вымирание без права обжалования, помывшиеся в бане, смотрели историческую кинохронику и художественные фильмы про любовь. Лучшим фильмом считался «Женщина, которая поёт» с участием любимой тогда всеми Аллы Пугачёвой. Его закручивали чаще. «Мимино» был на втором месте.
ПРОДУКТЫ
Удивительно, но на станции имелся продукт, который не боялся экстремальных условий антарктического космоса. Это – спасительные макароны. Они не испортились даже тогда, когда Велло Парк зарегистрировал однажды температуру в районе станции –86.6 градуса. Макарон было много. И, соответственно, макаронных дней тоже. Частенько подавали на стол макароны по-флотски, макаронную запеканку, макароны отварные с тёртым сыром, суп макаронный и просто макароны, как гарнир. Наверное, даже итальянцы не съедали такого количества макарон, которое вынужденно поглощали в тот год полярной зимы астронавты южного геомагнитного полюса. Картошка считалась деликатесом. Вся она успела замёрзнуть, и способ её приготовления оставался только один: в замороженном виде вместе с кожурой она отваривалась. И только после этого картошку можно было растолочь в пюре или даже поджарить. Получалось сладковато, но вполне съедобно.
Имелся на станции и большой запас консервированных компотов в стеклянных банках. От мороза они естественно полопались. Приходилось кидать их в бак с кипящей водой, компот оттаивал, стёкла оседали на дно, и третье «блюдо» было готово.
Замерзала даже водка. Вы можете себе представить замёрзшую водку? Это из разряда фокусов. С водкой поступали так же, как с компотами. Чтобы как можно меньше терялся градус, воды наливали по-минимому, потом заливали в большой металлический чайник, добавляли немного спирта и подавали к столу только в исключительных случаях: по праздникам или в дни рождений.
ХЛЕБ
Единственное, чего были лишены обитатели станции – это чёрного хлеба. При таком разреженном воздухе тесто из ржаной муки не поднималось. А пшеничная опара требовала тёплого места и постоянной температуры. Выручали спиртовые хлеба, заготовленные ещё на Большой Земле. Такими хлебами снабжаются, в основном, подводники и полярники станции «Восток». Проспиртованные батоны были запечатаны в герметичные целлофановые пакеты. Есть такой хлеб без предварительной обработки можно было только с большой голодухи. Он был горек, как сама жизнь в те дни. Но стоило его слегка смочить водой и поставить в печь, как батон приобретал пышность и мягкость. Спирт испарялся и давал возможность «захмелевшему» мякишу обрести вкус свежей выпечки. Продукт этот считался деликатесом. Но на всю зимовку его не хватало.
Без дрожжей и закваски приходилось печь лепёшки, сделанные исключительно на пшеничной муке и воде. На Кавказе такие лепёшки называют лавашами, бросая тесто на раскалённую поверхность особой печи-тандыра. Под горячую поверхность приспособили большую алюминиевую кастрюлю-лагун, раскаляемую на печке-капельнице. Получалось немного: один – на завтрак, два – на обед, два – на ужин.
Казалось бы, недостатка в продуктах зимовщики не испытывали. Но чтобы пища полноценно усваивалась, организму нужна определённая температура. Поэтому теряли в весе все. Даже при всей своей явной спортивной худобе Велло Парк и тот умудрился сбросить 25 килограммов.
– В конце зимовки мы все походили на прокопчённые худые селёдки, – вспоминает Велло, – кожа да кости. – Даже к Большой Земле не успели отъесться, друзья не узнавали в первое время. Условия, в которых мы находились, были несовместимы с жизнью. Ведь на «Востоке» даже в условиях относительно нормального человеческого быта, когда в домах тепло, светло и не дует, не приживалось ни одно домашнее животное. Кошки дохли в самом начале, собаки сходили с ума, метались, не находили себе места, отказываясь от воды и пищи, и даже вывоз их обратно тем же рейсом, на котором они прилетали, не спасал их от скорой смерти. Животные были обречены. Поэтому животных после первых экспедиций на Восток больше не завозили. Станция располагалась на геомагнитном полюсе, где сходятся в пучок все магнитно-силовые линии Земли, образуя «дыру» в космос. Место гибельное.
ВОДА
В Антарктиде находится около 90% всех запасов пресной воды нашей планеты. Но попробуй – добудь эту воду. Озёра скованы льдом. Рек там нет. Под станцией «Восток» находится громаднейшее реликтовое озеро площадью близкое к Швейцарии. Но до него 3500 метров ледниковой толщи материка. Докучливые учёные вот уже несколько лет пытаются пробиться сквозь эту толщу к его водной поверхности. Не для того, конечно, чтобы только водицы из него испить. Но и пытаясь разгадать тайну геологического прошлого Земли.
В итоге им удастся добраться до этого уникального озера. 5 февраля 2012 года, на глубине 3769,3 метров, учёные завершили бурение и достигли поверхности подлёдного озера, рассказ о котором представляет отдельную тему.
Основной способ добыть воду на ледяном континенте – это растопить лёд. Как правило, плотницкой пилой напиливают кусками снежный наст и забрасывают в чан, стоящий в тёплом помещении. Лёд в нём тает и чан наполняется идеальной пресной водой, близкой к дистиллированной.
Именно так и поступали погорельцы. Бак для таяния размещали на плите. Но была одна проблема. Нещадно коптящие самодельные печи очень быстро покрыли всё вокруг чёрным слоем копоти. Представляете? – Круглые сутки полярная ночь и в километровом радиусе пустыня, сплошь покрытая чёрной сажей. Чёрное на чёрном. Прежде чем добраться до чистого снега, нужно было снять верхний слой грязного твёрдого снежного покрова. Приходилось совершать двойную работу, которая и так требовала предельного физического напряжения в условиях гипоксии и сверхнизких температур.
Известно, что долгое употребление дистиллированной воды приводит к вымыванию из организма кальция, что сказывается на крепости костей и мышц. Поэтому уже к концу зимовки у некоторых полярников образовывались трещины в костях и случались переломы. Боли же в мышцах были постоянными.
СВЕТ
Кроме таких насущных вещей как вода, пища и тепло, самым насущным был свет. Полярная ночь лишила зимовщиков света дневного, а нехватка электричества – искусственного. Маломощный движок, который только-только обеспечивал надобности радиостанции, включали четыре раза в сутки: для трёх выхода в эфир и для вечернего киносеанса. Этот однокиловатный дизель-генератор давал возможность проводить также и сварочные работы. Поэтому на него боялись дышать и, вспоминая языческие времена, молились, как идолу. Это был своего рода железный механический бог, дававший жизнь людям.
Свет от карманных фонариков не спасал положения. Слабый свет, а вернее отсвет, шёл от самодельных печек. Первым долгожданным светильником явилась керосиновая лампа, которую Велло изготовил из подручных материалов. Поначалу эта лампа освещала общую комнату. Потом кому-то пришла мысль изготовить парафиновые свечи. Самое удивительное, что на станции нашёлся парафин. Подсказали геофизики. Его стали извлекать из изоляционного слоя приборов, измеряющих космическое излучение. Фитилём служил асбестовый шнур.
Вот она – польза науки, её, так сказать, прикладное назначение! Производство свечей поставили почти на поток. Маленький свечной заводик – мечта отца Фёдора из «Двенадцати стульев» – стал полностью удовлетворять потребности станции. Уличные работы проводились в основном при свете луны, которая изредка посещала эти безжизненные края. Полярные сияния тоже давали возможность ориентироваться в погребённом под слоем сажи и копоти пространстве, вид которого был ирреален, фантастичен и жуток. По мере отступления полярной ночи стали сворачивать свечное производство. Жизнь наполнялась светом, посланным прямо с небес.
НАУКА
Понемногу, великими трудами, быт погорельцев стал налаживаться. И, наконец, даже самым заядлым пессимистам ситуация уже не казалась такой безысходной. Научники начали подумывать о науке, ради которой, собственно говоря, и прибыли сюда. Двигать науку в таких условиях было, однако, делом не простым. Главная помеха состояла в дефиците электроэнергии. На единственный «движок имени Кузнецова и Моисеева» – так уважительно говорили зимовщики – удовлетворявший потребности радиосвязи и электросварки, возлагались все надежды.
Велло Парк только в связи с пожаром прервал свои метеорологические наблюдения, что было связано с авральными мероприятиями. До и после аварии он работал, как ни в чём не бывало. Глядя на Парка, возобновил работу и магнитолог Михаил Гусев. Необходимые приборы он поддерживал в рабочем состоянии, подогревая их у себя в балке у печки и укутывая одеждой из собственного гардероба. За ним последовал Дмитриев со своим спектрофлуориметром – прибором для измерения спектров солнечного излучения.
Велло каждые шесть часов снимал показания с приборов, находившихся на метеоплощадке: температуру, давление, влажность, скорость и направление ветра, облачность. На основе этих показаний метеостанции всего мира могли составлять свои погодные карты прогнозов. Но у Вело были ещё и свои резоны. Советская радиостанция «Маяк» четыре раз в день передавала сводку погоды по всему миру.
И когда в 23.30 по московскому времени наряду с температурами столиц мира передавали, что на советской станции «Восток» в Антарктиде температура сегодня составляла столько-то градусов, то в окнах одной из тартусских квартир гас свет. Там спокойно засыпали, зная, что аэролог, муж и отец семейства Велло Парк жив и здоров. Жена Велло Парка, равно, как и жёны остальных восточников, ничего не знали о трагедии. Первой просьбой зимовщиков после пожара и восстановления жизнедеятельности станции была: «Только не говорите нашим семьям, в каком положении мы находимся». Это звучало в унисон с последними словами Роберта Скотта – английского первопроходца, возвращавшегося с Южного полюса со своими товарищами и замёрзшего в снегах Антарктиды. Его последняя запись в дневнике: «Ради Бога, не оставьте наших близких…» Разница состояла только в том, что у Скотта и его товарищей уже не было никакой надежды на спасение, а у Астахова с его командой всё-таки была.
Жена Велло впервые узнала о некоторых перипетиях зимовки только при встрече с мужем в Ленинграде. К счастью она не успела прочитать в газетах отдельные сведения о героической эпопее восточников. Об этом стали говорить только через год после происшедших событий Некоторые московские газеты всё-таки оповестили мир о случившемся. И то очень сжато и, естественно, с купюрами.
Весьма важной частью научной работы «Востока» было бурение ледяного щита. Оно требовало больших затрат электроэнергии. О том, чтобы для этих целей пользоваться общим движком, не могло быть и речи. Поэтому геофизики, очень постаравшись, сумели реанимировать выброшенный когда-то дизель-генератор выпуска далёких 50-х годов, казавшийся безнадежным всем, кроме автора идеи Астахова.
Они осуществили неосуществимое – бросовый двигатель заработал, а генератор стал выдавать свои положенные вольты частотой в 400 герц. Не последнюю роль в этом деле сыграли знания и пятилетний опыт зимовок в Антарктиде Бориса Моисеева. Недаром он и спец, и жнец, и на дуде игрец, т.е. и токарь, и слесарь, и дизелист, и электрик, и буровик и… Короче – на все руки. Универсализм присущ русскому человеку. С культивируемой сейчас западной специализацией, когда человек знает только своё дело в своих узких рамках, в тех условиях никто бы не выжил.
Гордые оттого, что не зря едят хлеб, члены бурового отряда метр за метром углублялись в многокилометровый ледяной антарктический панцирь, чтобы приблизиться к поверхности подлёдного реликтового озера. До них было уже пройдено 2083 метра. Оставался километр с небольшим. Но история этой скважины – это отдельный рассказ.
Уже в ноябре, когда Велло крутил фильм «Экипаж» и на экране разворачивалась сцена большого пожара, по неизвестным причинам загорелся буровой балок. Хорошо, что температура в тот час не превышала – 50 градусов, поэтому сумели завести тягач, зацепили тросом горящий домик и отволокли в сторону. Тем самым спасли отложенные для анализов керны и саму скважину. Про этот пожар уже никому не сообщали, а фильм «Экипаж» невзлюбили.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КЛИМАТ
Психологический климат, особенно в условиях выживания в замкнутых пространствах, определяет внутренний настрой каждой личности. А какой может быть настрой у людей в чудовищных условиях, когда приходилось напрягать все свои физические и духовные силы на борьбу за выживание? Особенно в первое время, когда вопрос о выживании стоял очень остро! Любая работа, дело отвлекают от тягостного состояния. Начальнику станции нужно было занять исключительно всех зимовщиков.
Работы хватало. Было необходимо постоянно поддерживать горение печей, помогать повару в приготовлении пищи и мытье посуды, убирать помещения, пилить снежные кирпичи для приготовления воды, топить баню, изготавливать парафиновые свечи, выходить в эфир со сводками, проводить научные наблюдения и даже возобновить буровые работы на оставленной скважине. Надо было учитывать, что все люди разные. И воля к жизни – та сила, которая помогает выжить, тоже разная.
Находились и такие, которым хотелось уйти подальше от станции и замёрзнуть в ледяной пустыне. Особенно часто такое желание возникало после принятия спиртного, – а спирта на станции было достаточно. Изредка происходили случаи воровства спиртного со склада. Уже на второй день после пожара пропало несколько бутылок вина. Алкоголь у одних притуплял чувства, у других наоборот – вызывал обострённую тревогу и безысходность.
Это безобразие нужно было пресечь. Вопреки обычаям держать все двери незапертыми, мало было спрятать спиртное под замок. На всякий случай начальник станции собрал все ракетницы и сигнальные ракеты к ним и спрятал в надёжном месте. Короче, было не до шуток. Тем не менее в этом «закопчённом» чистилище находилось место и для шуток. Иначе можно было сойти с ума. Шутили изредка. В меру: в банные дни, во время просмотра кинофильмов, в обеды-ужины. В полную меру шутить позволили только тогда, когда пришёл из Мирного санно-гусеничный поезд со спасительным оборудованием, стройматериалами и продовольствием. Однажды, когда готовили пельмени, в одну из пельменей заложили стирательную резинку. Тот, кому она попалась, долго жевал её в недоумении, потом достал изо рта, рассмотрел и сказал:
– Хорошо ещё не пуговица. Сохраню, как память.
Самым удивительным было то, что при всех этих несовместимых с жизнью обстоятельствах никто серьёзно не заболел. По заключению докторов все были в норме. Единственным исключением стало нагноение пальца на правой руке начальника станции Астахова. Его необходимо было ампутировать. Но это не составляло большой проблемы, так как один из докторов был профессиональным хирургом. Палец можно принести в жертву, и эта последняя жертва была принесена.
РАСКОЛ
Первые месяцы, когда выживание коллектива и каждого зимовщика стояло под вопросом, люди старались понимать и поддерживать друг друга. Но когда появился луч надежды на успешный исход, за окнами забрезжил отсвет наступающего полярного дня, и люди стали обретать надежду, в лагере произошёл раскол.
Коллектив разделился на два лагеря. Линия фронта прошла между молодыми специалистами-техниками и старыми опытными зимовщиками, главным образом, научными работниками. К ним относился и начальник станции, решения которого стали обсуждать и оспаривать. С самого начала он отказался от какой-либо помощи из внешнего мира. И теперь во всех неудобствах и перипетиях суровой жизни молодые специалисты обвиняли его. Сюда примешался и конфликт поколений: самому старшему Астахову исполнилось тогда пятьдесят лет, а самому молодому участнику зимовки Петру Полянскому – двадцать пять.
В итоге накопившиеся претензии вылились в 17 страниц рапорта-жалобы, который пойдёт бродить по административным инстанциям Большой Земли.
Не живётся человеку спокойно на подаренной ему планете, всё время происходит борьба интересов, амбиций, мировоззрений.
Единоначалие – непреложный закон всех больших и малых сообществ. Нарушение иерархии грозит распадом. Отколовшаяся часть коллектива не стала подчиняться приказам начальника, предъявляла к нему всё больше претензий. Основной причиной пожара официально выдвинули версию короткого замыкания, снимая тем самым вину с молодых механиков, которые вопреки всем правилам замотали сваренное электросваркой место горючим материалом. Здесь проглядывалась и вина начальника, который должен был проконтролировать завершение сварочных работ. К счастью, начальник станции был опытным человеком, и он сумел в условиях холодной войны двух партий вытащить ситуацию и сыграть вничью.
Нормы социалистической морали и партийная дисциплина сглаживали подобные конфликты. В печатных изданиях шла полировка действительности, всё негативное сбрасывалось в отвалы. Газета «Комсомольская правда» в четырёх номерах, как могла, отразила ту ледяную эпопею, но ни словом не обмолвилась об имевшем место конфликте. Василий Песков в своей повести «Зимовка» тоже обошёл этот вопрос. Потом эти отвалы, имеющие особенность через определённое время самовозгораться, загорелись ярким пламенем, и система, в которой «всё было хорошо», превратившись в пепелище, рухнула. Через восемь лет мы все оказались в той же ситуации, что и погорельцы станции «Восток» в 1982 году. И нам, чтобы выжить, нужен был пример героизма тех людей.
СПАСЕНИЕ
– Какой день зимовки запомнился больше всего? – спрашивали участников той героической эпопеи. Ответ был всегда один и тот же – день прихода из Мирного санно-гусеничного поезда. Правда, за две недели до этого события на «Восток» прилетел Ил-14, доставивший новый дизель-генератор и четырёх зимовщиков из состава очередной, уже 28-й, антарктической экспедиции. Но почему-то поезд запомнился ярче. Поезд навёл мост с внешним миром. Эта была последняя заключительная точка эпопеи.
Вот как описывает это событие журналист Василий Песков: «Из четырнадцати тягачей и вездеходов «Харьковчанок» добрались до цели лишь десять. И вот 23 ноября дымки показались. Дымки. А потом и тёмные точки. С опережением всех прежних сроков санно-тракторный поезд пришёл на «Восток». Прибывающих вышли встречать далеко за околицу. Грянули залпы ракет».
Из ракетниц выпустили тогда тысячу ракет. Больше не было. Радовались, как дети. Обнимались, колотя друг друга по спинам, и плакали. А потом в перерывах между повседневными обязанностями и разгрузкой поезда пили на радостях водку. Или, скорее всего, в перерывах между застольями занимались другими насущными делами. Так продолжалось неделю. А через неделю выгруженный поезд отправился обратно к побережью на станцию «Мирный». И именно в этот день над станцией появился южнополярный поморник. Никогда ещё так далеко в глубь континента кроме самолётов не залетала ни одна птица.
После прибытия основной смены, оставшихся восточников переправили самолётом в «Мирный». Тем же самолётом доставили и останки Алексея Илларионовича Карпенко. За всю 26-летнюю историю станции «Восток» он был единственным, кто сложил там свою голову. Хоронили его 17 января 1983 года на острове Буромского близ «Мирного».
По случайному ли совпадению, или по неписаным законам судьбы, в этот же день положили рядом и прах Ивана Александровича Мана – капитана легендарного дизель-электрохода «Обь», обеспечивающего первые и последующие экспедиции в Антарктиду. Он умер у себя дома, но перед смертью наказал похоронить его на антарктическом "Новодевичьем" кладбище, где к тому времени уже покоились более 50 жертв Шестого континента. Теперь он прибыл сюда в последний раз, чтобы остаться навсегда.
Известный журналист Василий Песков, побеседовал с участниками той экстремальной зимовки, 227 дней которой были равны подвигу. В итоге в 1984 году появилась повесть «Зимовка». Вот так вот, без пафоса, просто – зимовка. Обречённые – выжили!
* - ДЭС – дизельная электростанция
** - САЭ – Советская Антарктическая экспедиция
*** - унтята – специальные меховые чулки, вывернутые мехом внутрь
***** - АТТ – артиллерийский тяжёлый тягач (применяется в Антарктиде, как грузовое транспортное средство)
Материалы для этого очерка взяты из личных воспоминаний участника зимовки на станции Восток Велло Парка, из статьи «Восемь месяцев при 80-градусном морозе» в «Дневной газете Эстонии» (Eesti Paevaleht) от 29 апреля 2006 года (стр. 14 – 17), переведённой одним из известных эстонских полярников Энном Каупом, а также – из книги Василия Пескова «Зимовка» и, наконец, – из очерка Г. Лятиева «Погорельцы Шестого континента», опубликованного в популярном журнале «Наука и жизнь» №3 за 2001 год.
На снимке станция "Восток" 1976 год (автор снимка участник 21 САЭ Сергей Владимирович Кирюков)
red.