посвящается Lady Jaye Breyer P-Orridge
Я добровольно беру на себя бремя всего того, что кажется отвратительным, мерзким, ужасным, непристойным, чудовищным, опасным, чтобы облегчить ваши страдания при приближении к великому Пределу.
Герман Ниш
Сколько нам ещё тонуть в этой кровоточащей нирване бытия?
любовь к тебе пронзает плоть небесную и земную становясь осью астральной радугой смехом андрогинов и мы вместе взлетаем вввысь и парим не оглядываясь мы упиваемся нежным шёпотом роз шелестом волн небесных запазами облаков философский свет носит твоё имя мы расстались с бременем тел и я вплетаю ночь в твои волосы и мы парим распускаясь невидимыми бутонами радости в свежести вечности которая становится для нас сиюминутным убежищем
дети готовят плети вооружаются даже шлюхи скормив кости голодным псам вирусы суицида повсюду пустые шприцы и трупами завалены мостовые они выплывают из под мостов нагло и бестолково скопившись на набережной мальчики меряются членами и стреляют по уткам Анетт показывает сутенёру новую грудь и он пихает окурок ей в зубы
смерть медленно сбривает нас с лица земли а нагие карлицы отчаянно мастурбируют пока мы исчезаем за бесформенными абстракциями горизонта
Сексуальность отравлена дуализмом добра и зла.
Единственное утешение – это моё и твоё экстатичное одиночество.
Паническое бегство от тела и сознания, которые виновны в отрицании астральных влияний.
Пока не пробудился разум призраков безумия.
Невыносимо существовать там, где нечего видеть.
В утробе нет понятия рационального.
Выйти на поверхность и ослепнуть от видения чёрного солнца.
Реальные свидетельства всегда звучат фальшиво. Я загоняю своё ничтожество в угол, туда, где оно становится видимым. Когда моё лицо отражается в зеркале, оно становится непристойным. В приступе осознанного безумия я переживаю душераздирающий экстаз.
Я срываю с бога его последнюю наивную маску, довершая разрушение своей отчаявшейся природы. Я падаю и увлекаю тебя за собой.
Наши тела, растерзанные затяжным любовным насилием, низвергаются в пустынной ночи. И меркурий, наконец, обретает долгожданные качества золота. В бесконечной тишине проклятых сфер всё движется вспять. Любая перверсия предстаёт позитивным концептуальным актом. Одно прикосновение и гнев исчезает из твоих глаз. Мысли, наконец, становятся различимыми, уплотняясь в сознании. Они напоминают свастики-фаллосы, которые рвут чрево рассудка, пытаясь прорваться на свет.
Моё Я непрерывно мастурбирует. Символично и деспотично. Оно всё ещё далеко от вершины забвения. Обезьянам бога никогда не добраться до истины, если не уничтожить всё, что препятствует возвращению к дионисийскому началу.
Как только восходит чёрное солнце, ты будишь меня, сжимая ладонями мои виски, огонь твоих поцелуев оставляет ожоги на моей коже, ты впиваешься в мой рот с каким-то особым неистовством, в очередном неконтролируемом приступе похоти ты самозабвенно падаешь к моим ногам, я ещё крепче обнимаю тебя, и мы снова отправляемся в этот странный полёт над быстротечными водами чёрной реки.
Я открываю тебя заново в нежной междоусобице наших объятий. Я целую твою отзывчивую кожу, испепелённую лунным блеском, я наизусть изучил каждую часть тебя, я вырву твой язык, лаская тебя своим ножом и поцелуями, чтобы не услышать больше твоих любовных проклятий, из кусков твоей кожи я сделаю крылья, чтобы навсегда исчезнуть в тени ран распятого Христа.
Удивительно, но размышление о смерти всегда преследовало меня.
Все меняются, и все умирают, а мы будем, как будто целую вечность разлагаться в этом благоухающем крематории жизни.
Жрать и совокупляться.
Страдать по инерции.
В итоге прекрасной может быть только смерть. Я верил в абсолютно романтическую, невинную ауру этой чёрной красавицы. Если ей удастся соблазнить тебя, ты добровольно уйдёшь из жизни. Больно не будет. Категория боли присутствует только в жизни. В смерти растворяются все табу, страхи и надежды.
Из нашей комнаты открывается вид на Лас-Вегас: Безжалостная прозрачность Города в пустыне заканчиваются тоже внезапно, они не имеют окрестностей и они похожи на мираж, который может исчезнуть в любой момент Достаточно увидеть, как Лас-Вегас, восхитительный Лас Вегас на закате внезапно вырастает среди пустыни, в своих фосфоресцирующих огнях, и как на рассвете он, истощив за целую ночь свою интенсивную поверхностную энергию, еще более интенсивную при бликах рассвета, возвращается в пустыню, чтобы постичь тайну пустыни и того, что здесь подает знак чарующую прерывность и всеохватное неровное сияние
ну как ты Нэт ты кончаешь на утренний снег и я провожу губами по твоим волосам щиплю соски и ты закрываешь глаза вот оно начало любви и поэзии
Я ощущаю бесконечную нежность, когда начинаю ласкать её соски. Она провоцирует меня своим внимательным взглядом, что она хочет мне сказать, что уже изрядно возбудилась в тот день, эта песня песней её тела, медленно воспламеняющегося от моих прикосновений. Этот наркотический эрос подпитывающий нас. Это новая, сознательно начатая мной самим игра в любовь к женщине.
Кристальное сердце падшего ангела приобретает форму распада и катастрофы, которая длится уже тысячи лет.
или нам повсюду мерещится бегство от слепых арлекинов в объятья карлиц вышедших из моря всё это отсылает нас к древним пророчествам проклятиям иллюзиям смысл которых может обернуться раненым светом Христом умирающим на распятии
В чём смысл этой перманентной боли? или это всего лишь игра?
мы проливаем семя своё над белокурой бездной рассвета дома он играет со змеями и копает могилу для наших поцелуев в руке револьвер и в глазах голубых ненасытность дрожащих губ мы молимся снам вдыхая пепельный воздух кружев он слизывает осень с моих ладоней наши губы шепчут сны и непроизвольно вторгаются в зеркала
Чудесный вечер. Лунный пейзаж. Дым над взорванным борделем. Мальчик с разбитыми висками поёт или что-то плачет. Проходящий мимо мясник одним ударом вскрывает его череп, улыбаясь, он отрезает его маленький пенис, целует его, перекатывает его на ладони, кладёт в карман как очередной трофей.
Воображаемое посвящение. Ничем не сдерживаемая тихая грусть. В каждой комнате обнажённое тело, глаза закрыты, на шее следы удушения, трупы любовников, которыми я любуюсь, я склоняюсь над их искалеченными, распластанными на полу телами, поджигаю их один за одним, и пепел возносится, пространство становится чёрным свастикообразным туманом, и земля просит пощады у неба, больше никаких аллегорий, я виноват во всём и жду часа, когда смогу покинуть своё тело, разбить вечную ангельскую самонадеянность и разогнать блудливую галлюцинаторную меланхолию красоты. Именно во сне невидимое всегда застаёт тебя врасплох. Чужое страдание отвлекает и бесконечно превосходит невостребованную любовь к себе. Почитатель розги сдирает с девушки кожу трижды, четвертый слой кожи пожирается зажигательной смесью, которая приводит к смерти, сопровождаемой отвратительной агонией вселенная призрачный дом, обращение к чёрному солнцу посредством оргазма-молитвы, языки пламени охватывают твоё сознание, замкнутое в себе
я хочу каждое мгновение выходить поцелуем из твоего окровавленного рта как это необъяснимо о боже ты соединяешь эти гиацинты сплетаешь судьбы и сердца но страдание перевешивает часшу весов под высокими кронами этот полуразрушенный собор эти угли и и свечи на холодном ветру поцелуи наши сворачиваются и становятся горячими каплями янтарного дождя
барельефы брошенные храмы мы идём по невидимым ступеням а проходят века мы их не замечаем проплывают чёрные облака и встают кровавые радуги кого влечёт подобный путь?
это особый мир где мы все связаны наши лица пришиты наши души скрещены
я блююю в лицо перелетающим птицам орлы стервятники *** вам я покажу и стервятничайте себе в удовольствие, суки
разбилась пурпурная плоть сна и плачет лик человеческий над морем и тонет беспомощный чёлн скорбей в ледяном потопе вечности
у нас не осталось времени быть самими собой
бессмертие свинопасов не дороже мраморной рвоты огненных небес
Леонора: Ах, что вы, сэр, ведь тень желанна только летом, я же вступаю в осень.
Агата: Но ведь Зло оно парит в воздухе, а тело мисс Марпл лежит в земле.
Ариэль: мечты проституции и вспоротые груди статуй пахнут цветами и ветром
и не уснуть в тени шлюхи чья мексиканская ****а раскрывается в сортирной видеоэкзекуции бездомного фотографа
эрегированная улыбка Джоконды провоцирует снегопад распятий оседающий на скальпах оскоплённых кастратов
Рембо в объятьях Гинзберга: вот выстрел - слышишь, милый , наконец он (Верлен) застрелился хотя повеситься хотел.
Гинзберг: Вой кастратов заглушит эту провинциальную трагедию ведь лучшие умы моего поколения иссушены безумием и война забрала лучших
Уальд входя в бордель и видя мальчиков в странных азиатских нарядах: Тщательнее всего следует выбирать любовников. Гениальность выше красоты и не требует понимания.
никогда не кидайся на призраков с ножами ибо длинные тени ландшафтов вседозволенности оседлают трупы роялей и скелеты виолончелей пустятся в пляс в зале Красной смерти
фантазии истеричных медсестёр глаза висельников в окнах борделя мумфицированный рассвет туалетного секса публика заполнила лабиринты мёртвых галактик
забальзамированная Джульетта и её мумифицированное влагалище спрятаны глубоко в склепе невольно ликующих любовников палачей
проказа оживает в материнских сумерках тучи над Сан Франциско сплетаются с моими желаниями порнозвёзды оживают с новыми ранами которые образуют звёздное пространств внутри холстов их тел
материнская рвота сочится из сердца Арто
твой пистолет заряжен и ты срываешь кукол с петель целуешь руки мёртвой служанки
её тело выбросило на берег с петлёй на шее
Как она повесилась в открытом океане?
Фигуры королей, застывшие во льду, затонувшие города, изо дня в день всё меняется, и рабы Вавилона уничтожают все карточные постройки времени.
Насмехающийся беспощадный лик Демиурга.
День ритуала будет чистым и праведным.
Геенна открывается в центре небесной системы.
На территории шума склеп небытия. Бремя шрамов, обвенчанное с крестом, порывы ночи хлещут по срезанным человеческим торсам. Правосудие настоящего солнца рассечённое изнутри.
тонуть в мерцании абсентовых сумерек вишнёвых глаз на холсте без рамок рясы без тел и шаг без следа предчувствие без чувства и стена хаоса заглушающая наши голоса наши признания в любви поцелуи и спуск глубже в преисподнюю обсидиановых звёзд, добраться до дня но лишь успев насладиться отцовством ночи.
Страдание, выражающее себя в тлении материи мне чуждо.
Я был рождён иначе.
Нерождённые считают страдание благом. Явить своё лицо, чтобы спастись, а затем обернуться молнией. В галерее много трупов, забрызганных кровью и спермой. Отрезанные гениталии, выставленные под различными названиями. По всей видимости, на продажу. Порнография связана со смертью и любовью к мальчикам. С феноменами подобных брутальных образов. Так рождается искусство, которое, помимо всего прочего исключает присутствие Бога.
этот рвущийся в клочья дом памяти эмблема созданная сознанием
тело отданное на произол стихиям становится шизоидным объектом сострадания
Возможно ли обрести тайную силу на побережьях смерти.
В стране приливов, в этом Аду печали, в совершенстве ночи, где безумцы с короткими именами поют песни незнакомцам, члены тянутся к членам, а любовь больше всего гармонирует со смертью. Воспоминания рассыпаются в жарком мраке нашей постели. Это член, который хочется мастурбировать. Вот, где настоящая красота и поэзия.
Юный член, прекрасный как прах расплавленного солнца. Любовь есть закон. Любовь ниже воли».
Мальчики, изваянные по образу плоти и крови. Обнажённые мальчики бунтари, слившиеся с бледностью гаснущих звёзд. Каждый из них не более чем универсальная идея, идеальное воплощение целой параллельной вселенной. Постоянное саморазрушение, фанатизм вечного возвращения, – кроется ли за всем этим ещё что-нибудь иное? Как никогда повседневная реальность близка к банкротству. Абсурдные частности вживаются в нас при каждой попытке сохранения адекватной реакции.
Влюблённый мальчик, превративший мою жизнь в пленительный ад. Я жду тебя и оплакиваю минуты одиночества. Сегодня я люблю тебя и призываю тебя посетить храм моей прозрачности. Я хочу пребывать в твоих руках как сорванная тобой роза, пока вино не обратиться в кровь снова. Первый шанс анонимного выживания.
Соблазнительная видимость наших нагих тел подобна монументам среди галлюциногенных руин. Секс может быть важен, но только в том случае, если ты не чувствуешь боли. Если ты понимаешь, что только предательство приблизит тебя к свободе. Любовь есть закон. Любовь ниже воли». Если я прикончу тебя, то никогда не забуду. Сейчас ты отдаётся мне в последний раз. Я ещё раз докажу тебе свою бесконечную любовь, когда это острое холодное лезвие найдёт горячую возбуждённую плоть. Когда он войдёт в него по рукоять. В лунном свете кровь меняет свой цвет. Это обман зрения и разума. Эта возможная любовь, не ставшая реальной. Я надеваю терновый венец и встаю на четвереньки во мраке пустой комнаты, в животной непредсказуемости я крадусь как послушный пёс к своему невидимому господину. Я хочу знать, кто управляет моим сознанием. Это не человек, не свинья и не ангел. Я знаю, что это существо хочет меня трахнуть. Но я не уверен, что оно где-то рядом. Я даже не знаю его имени. Я смотрю в зеркало и, возможно начинаю подозревать, что в этот момент я ненавижу себя даже больше, чем Бога. Это не развлечение, это предательство. В конце цивилизации нет нашей вины. Великое одиночество настигло нас, как разрушительные последствия экстатических опытов. Вечно новое видение мира в каждый миг своего существования, и в созидании и в разрушении.
Знакомство с бездной никогда не проходит бесследно.
Кровавые лезвия торчат из пастей псов. Второе пришествие Алисы в страну чудес. Напрасные попытки бегства. Опущенные ресницы мальчика с окровавленным членом. Из раны по-прежнему хлещет кровь. Что он нашёл в объятьях портовых моряков и молодых офицеров, которые соблазнили и прикончили его. Мы, пленённые рабы, загипнотизированные движением собственных фантазий, выставляют на показ своё отвращение, свои деформированные члены, невыносимая эрекция, существующая сама по себе. Неотвратимое презрение к самим себе превращает их мир в разрушенный идеал. - Это, наверное, тот самый лес, - размышляла она, - где нет никаких имён и названий. Интересно, неужели я тоже потеряю своё имя? Никаких имён и названий, больше никаких имён и названий…Мир – это труп бога, его символический образ. История одного из безумств бродячих акционистов. На сцене тела моделей, забрызганные масляной краской, кровью, песком и пеплом, несколько дрессированных мальчиков шлюх, трахают себя острыми предметами, внимая тотальному зову похоти. Потрошитель свиных задниц в маске театра НО вскрывает очередную тушу.
Когда красота самоуничтожается, остаётся только холодное презрение.
Я спросил у своего спутника – какова же моя вечная участь? Он сказал: «Между чёрным и белым пауком». -Разве десять ночей теплее, чем одна?
Ищите Ортанз.
Что следует раньше, смерть индивидуума или смерть мира, смерть иллюзии или реальности. Его первая страсть - животные, его вторая страсть - зашивать девочку в кожу молодого осла, ее головка торчит наружу, он кормит ее и заботится о ней, пока кожа животного не сморщивается и не умерщвляет ее. Из всех чудес, которые видела Алиса в своих странствиях по зазеркалью, яснее всего она запомнила это.
с супрематических лабиринтах в криках Арто в складках Делёза прячется смерть стонущая об боли проникновения в бытиё жизненного пространства
письма Кафки и вот уже Братья Маркс спешат на помощь
сновидении и конце текстуальной эпохи барочное препарирование обращённое пртив самого себя становится расписанием суицидального движения по касательной
Иногда эти болезненные сексуальные опыты становятся достоянием толпы. Я вытаскиваю свою окровавленную руку из кармана. Я вижу мятущиеся души в исповедальне и блестящие от пота волосы куртизанки на подушке. Пространство плюётся обречёнными вселенными. На фоне роскошных закатов дым горящих галактик поднимается над безлюдными городами. Чёрные слепые ветра, набрасываются на мою плоть повсюду/это алкоголь в моей крови/в моей крови/в моей крови/плачут раненые аисты, звериные крики подрывают красоту искалеченной ночи, смешивая воедино краски голода, вожделения и страха. То, что мы никогда не имели. Малопривлекательные и незначительные вещи. Теперь это стало нашим общим абсолютным утончённым перманентным состоянием. Я люблю трахать портовых мальчиков в сортирах, когда они стоят раком, головой в унитазе. На моём лице и руках десятки вертикальных порезов. В память о тебе, гутаперчивый мальчик-призрак. Мы ввели себя в грех, отравившись кипячёной спермой. Призраки и заблудшие души в переулках неведомого Парижа, что будоражат усталое воображение как незабываемая тишина туманной гиперборейской ночи. На самом деле внутри этого города бурлит тот же хаос, что и во мне. Причудливые улочки и винные погребы, открытые по ночам. Призраки этого города вырастают у меня перед глазами ежеминутно. Ибо этот город – отражения уходящих во тьму, исчезающих, умирающих нас. В той узкой улочке, по которой одно время я ежедневно проходил, отправляясь на прогулку, меня каждый раз поджидал стройный мальчик лет десяти и, дав мне отойти, шёл следом, не сокращая расстояния, но и не спуская с меня своих горящих любопытством глаз. Для своих лет он был довольно высок, и его изящная осанка приводила меня в трепет. Густые черные волосы разобраны на прямой пробор падающие на мраморной белизны плечи. Я вижу из моего окна лишь всё новых призраков, скользящих сквозь густой угольный дым. Когда твой любовник нежно сосёт, когда он прикусывает грудь до соска, ласкает напряжённые мышцы шеи, ты больше не чувствуешь того одиночества, которое принёс с собой утренний туман. Ты чувствуешь дрожь и трепет, прикасаясь к его плечам, рукам и бёдрам. Кроме всего этого предчувствие ослепительного пожара, который охватывает всё, уравнивая рассвет и ночь. Так освобождается скованная прежде похоть. Что может быть интимнее поцелуев мальчика шлюхи, которого влечёт запах твоего семени и тепло твоей кожи. Он подобен божеству с огромными голубыми глазами, в белоснежной одежде. Когда он покоряется твоей жестокости, когда он самозабвенно отдаётся твоим ласкам. В нём моя родина и моё сердце. Успеют ли мои память и сны проскользнуть под его кожу, пока он ещё жив. В тайной глубине это посмертного шанса. На вечность времени не хватает. Его поцелуи как семя богов открывают двери безумию, в котором рождается любовь. И моря, и небеса влекут к мраморным террасам и сонмам свежих алых роз. И это становится вашей собственной историей, бесконечной ночью и часами, не показывающими время
Каждый день – катарсис – очередная астральная катастрофа, кто-то встречает свою бесшумную смерть на ступенях анальной лестницы/кто-то запускает крыс в свой анус/кетаминовые грёзы/тёмные коридоры, которые пронизывает люциферианский свет, сводящий с ума совокупляющихся нас/ты нужен мне просто чтобы жизнь продолжалась прямо сейчас, вопреки тому, что говорят Хранители Закона. Я завоёвываю мужчин, которые не готовы к любви/распятия в крови/шлюхи на грани массового суицида, они вспарывают свои отверстия острыми фаллосообразными лезвиями, которые глубоко застревают в их плоти/уцелевшие ангелы восторженно целуют наши целомудренные души на пороге заката, мы расправляемся с ними особым способом, игриво и непринуждённо/пространство дышит галлюцинациями Берроуза/ Мы впитываем отравленный воздух улиц и снова встречаемся взглядами. По его глазам я видел, что он хочет меня, но я решил сделать это первым. Ударом в лицо я сбил его с ног, подмял под себя, быстро спустил штаны и вторгся в наивную мальчишескую задницу. Он отбивается и дрожит всем телом пока я ебу его сжатую тугую дырку, опустошая трагические запасы разума. Любая жажда иллюзий вызывает тошнотворную дрожь. Негативные импульсы некрофилов и хохот беспомощных отрезанных конечностей. Мясники разделывают младенцев на операционных столах на глазах у матерей. Безудержные приступы мастурбации и припадки изощрённой содомии как единственный способ выжить. Возрастающая потребность, нарастающий голод. Филигранная резьба по человеческой коже. Когда маскарад закончился, и маски были сброшены, было видно, что они сделаны из детских скальпов. Нас безжалостно хватают щупальца запятнанного грехом времени. Яростный грохот мясных крючьев на ветру в сумеречных испепеляющих каплях янтарного дождя. Мёртвая тишина. Чёрная кровь, бьющая фонтаном из ануса мира хлещет по разрезанным щекам неба, взывая к оставшимся в живых. Калеки бредут по улицам/сон Лилит/ здесь всё продаётся. Тела, у которых нет ничего внутри. Старческие тела со морщенной кожей. Между ними бегают своры бездомных детей. Уже столько времени они питаются экскрементами своих родителей. Из-за чего их лица приобрели коричневый оттенок. Шлюхи, запертые в свинарнике умирают от голода, они родились без мозгов, поэтому жалость в их случае ничто не изменит/они лижут вязкие свиные задницы, понимая, что никогда не смогут заняться сексом с себе подобными/антиподы берут верх/секунды/часы/минуты не более чем пустоты, упоительно наполненные бессмысленными соблазнами и сексуальными разочарованиями/o /everything is perfect when hell and paradise are lost as one fallen star/вчера я обнимал тебя/я восхищался тобой/я был очарован тобой/я одинок, а ты по-настоящему невинен, мой невидимый любовник/в тебе есть то, чего так всегда не хватало мне/мир полыхает огнём/если я понравлюсь тебя я стану свободным/чувствуешь ли ты в себе силы чтобы обнять меня/чувствуешь ли ты в себе силы, чтобы поцеловать меня/добровольное одиночество не имеет смысла/ты будешь водить меня на цепи/выбери для меня лучшую маску/ты должен меня обожать/неужели моё бедное тело не стоит твоей заботы/я скрываюсь в противоположностях/отрава проникает сквозь поры/сквозь члены/попытайся понять всё что имеет смысл, происходит сейчас на этом ложе/только между тобой и мной/встань на колен и дрочи/пока я не покончил с собой/объяви войну всякой нежности/утопи мою скорбь в своём семени/чтобы выжить нам надо больше трахаться/трахаться на запредельной скорости/в самых диких позах/прикоснись к моему члену/помоги мне кончить/будущее-это один сплошной оргазм/действуй/действуй/используй весь арсенал мужских возможностей/физическое благословение-катарсис/делай что хочешь ради меня/будь властным и сильным трахай меня до изнеможения/пока я не замолчу/это мужское понимание/я хочу трахаться/даже если ты причинишь мне боль/даже если ты убьешь меня/даже если ты возненавидишь меня/держи меня на цепи/в этом мире искренность главное преступление-миф искусства-безпредметная необходимость/ты знаешь, что смерть там, где разлагается сексуальность/там, где зарождается мораль агрессивных масс/где машина коллективных сновидений запрограммирована на кошмары/у страха божественная природа/ Блуждающие огни, плач шакалов и смерть, приходящая, как обычно, с силовой поддержкой, слепит, оглушает, обезоруживает, не даёт вздохнуть, доводит до сокрушительного исступления/истощения/искушения. Беременная, отчаявшаяся ****ь сама садится на дуло ружья. Она не хочет рожать от того немого беззубого садиста, который был её отцом. Ты полюбишь меня, несмотря на все мои протесты, ты трахнешь меня ножом, в свою очередь я буду отчаянно отбиваться, капли крови застынут в воздухе как слёзы янтарного дождя, я молю тебя не останавливайся, направь на меня своё оружие, я выпрямляюсь во весь рост, чтобы в последний раз выкрикнуть твоё имя. Ведь я единственный кто всё ещё его помнит. Я нарушу молчание безумными звуками твоего проклятого имени. Возвращайся к исходной точке. Повторим всё сначала. Мои артерии перерезаны, кровь бьёт фонтаном из паха, моя кожа содрана. Ты делаешь новые отверстия в моём бездвижном теле. Твой член проникает в каждую рану, рваная плоть наматывается на твой конец. Ты рассекаешь мою грудную клетку и набрасываешься на внутренности. Ты самоотверженно поглощаешь меня. Обильный пот выступает на твоём лице. Когда ты рвёшь меня на куски, слышатся глухие раскаты грома, сопровождаемые мрачными звуками тамтамов, когда ты выплёвываешь меня, исторгаешь меня из своих глубин. Твоё проклятое имя до сих пор отзывается эхом, заставляя пространство содрогаться каждую секунду. Тебя рвёт в пустоту моими останками. Такое ощущение, что ты можешь выблёвывать меня бесконечно, кусок за куском, следуя от звука к образу. Приближаясь к границам временного безумия. Когда человеческий дух абсолютно беззащитен. Фаллос не нуждается в уважении. Все птицы и розы мертвы. Уже целое лето мы живём на берегу отравленной реки, в чёрных водах которой плавают обезглавленные нами трупы святых. Мы перестали понимать друга. Мы перестали ценить свои жизни. Мы нуждаемся в эмбриональном вине жизни. Мы дышим туманом. Один из нас безумен, другой нем. Тишина вымерла. Мы прокляли свет. Он предал нас. Мы прокляли тьму. Она больше не может нам помочь. Вино в нашей крови хрипит. Кожа трескается. Души иссякли. В этом спектакле всё фальшиво. Необходимо остановиться. Переориентировать измученное сознание, которое покидают последние символы. Наши искусственные сердца после вскрытия как пурпурные крылья странных ангелов хамелеонов, меняющие цвет, любовное послание взрывает пространство, астральные пытки в паутине сновидения, электрические разряды кошмара в клочках памяти, слипшиеся от крови грёзы в тонах эмбрионального хаоса, выжженные анусы, схема побега в очередное атональное инферно, тела-гробы и любовь к плоти предана бездной убийства, в зрачках отражается лавина экстатического лицемерия ледяные мутации чёрного солнца только подчёркивают колоритный магнетизм развоплощённого безумия. Волны забвения накатывают на берег. Мы бежим прочь. Мы живём без любви и ненависти, мы живём только сексом. Мои губы снова скользят по его груди. Я ласкаю ртом его соски. Я люблю каждый изгиб его тела, сочащийся лунным блеском. Я целую его губы и лицо, на которых ещё не просохла сперма. Он холоден, как лёд. Его изувеченный анус вызывает у меня безумный восторг, заставляя полюбить суицидальный Закон, полный меланхолии, пропитанный сырой мужской кровью. Тысячи звёзд сгорают дотла бесследно и одновременно. Тысячи солнц сгорают дотла на божественном алтаре. Члены мёртвых распространяют заразу. Болезненный воздух в лёгких. Радостное забвение обезличенного существования. Цвета и звуки сходятся на одной стороне вещей - декораций юности жизни, той, что отличается активной природой. Текущая из других пределов, она входит в нас и из ран поэзии бьёт кровь. Все эти нервные окончания пространства, мириады электрических разрядов, унаследованный жребий смертных. Безумие стоит выше жизни. Экстатическая энергия, устремлённая в распахнутые тела-гробы, пульсирует от звука к звуку, пользуясь ресурсами жалкой человеческой природы. Каждая падшая мысль равна звуку. Агрессия мимолётного желания, ставшая видимой, локализуется в чужом сознании. Когда извращённость мнений большинства доходит до предела, складывается противоречивое впечатление, что что-то человеческое всё же присутствует в дьявольском коварстве при отрицании трансцендентного. Скрытая тайна распада и катастрофы, которая длится уже тысячи лет. Архетип единого контраста рушится на окраине сознания. Воплощённый содом предстаёт перед нашими глазами как преданный Эдем. Кристальное сердце падшего ангела приобретает форму спектрального разложения, как следствие – разрушается иллюзия вселенского маскарада, маски снимаются по обоюдному согласию.
Убийца поднимется по лестнице/жертва всегда я/ Вены исчезают вместе с воспоминаниями/Слова пульсируют сладострастным подкожным насилием/Я жертвую собой во имя твоё, о коленопреклонённый мальчик-призрак. Как мы существуем в этой убогой экзистенциальной системе координат, когда прошлое **** нас сзади, настоящее трахает наши уставшие мозги, а будущее, в свою очередь, просто размажет нас по этой мостовой к чёртовой матери. Где ты, мальчик призрак? В каком сумраке блуждаешь ты сейчас? В моих снах наше странствие продолжается, ты послушно встаёшь раком, я снова толкаю тебя на кровать, мы опять в этом странном месте без имени, где всё движется вспять. Мы должны помнить. Мы должны знать. Всё меняется, всё исчезает, и настал наш черёд умирать. Ты предан самыми нежными и чувствительными сердцами сынов человеческих, ты устал смывать плевки со своих окровавленных крыльев. Окунаясь в прах сумасшедших блудниц, мы останемся безропотно истлевать на этом осеннем ветру увядшими листьями на могиле нашей заживо похороненной любви. Забудь о жалости, смажь мою задницу салом, и мы отправимся совокупляться на вершину мира, сотни этих неоновых огней внизу и свет тусклых звёзд наверху будут молчаливыми свидетелями нашей любовной игры, больше напоминающей непредсказуемый эмоциональный суицид. Вставь мне, давай глубже, войди в меня и останься. Не торопись, переведи дыхание, неужели ты и есть тот прекрасный юноша, отворяющий двери вечности своими поцелуями?
Клоун, опьянённый неведением, восторженно танцует вокруг статуи Марии, в то время как стервятники уже приметили добычу. Карлик продолжает танцевать, забывшись в себе, мечтая о пухлых отрезанных грудях блондинки, которую он разделал вчера. И вот стая голодных птиц пикирует, и они начинают выклевывать глаза, разрывать мясо, куски кожи разлетаются на ветру. В глубине души он считал, что именно внутренний голос привёл его к этой чудовищной жертве. Он с самого начало верил в чудо божественной игры, с радостью прощаясь со своим уродливым телом. С этого момента лицо мира преобразится, думал он, в то время как птицы жадно клевали его глаза и грудную клетку…
воспоминания путаются под ногами... слепой игнасио выходит из тени и зажигает свечи когда он касается губами моей кожи я вздрагиваю как от ожога или укуса странное сияние исходит от самых кончиков его тонких пальцев... вороны кружатся над борделями и могилами... ожидание неминуемого преображает тело мой мальчик становится сумасшедшим кентавром рыщущим на ощупь пугающим стада антилоп и пепел пожарищ разлетается в наэлектризованном пространстве… в воздухе пахнет убийством и грозой океан бурлящей плоти эта сияющая чёрная бездна внутри нас... мальчик становится пеплом альбатроса сожжённым на палубе мёртвого корабля... скальпом одноглазого сутенёра повешенного на мачте...мысли рушатся в возбуждённую плоть...слепые музы кидают нам под ноги ножи. давай уйдём отсюда туда на звук ангельских труб и криков кающихся. Do what thou wilt малыш я раздвигаю бедра мальчика, чтобы рассмотреть его щель, узкую, как шрам. беременный тишиной воздух и слова и последние поцелуи от которых вскрывают вены и разбивают голыми руками зеркала. дороги и небеса в сердце моём копошатся
мы – рабы мерцающего света ждём окончательного распада небес…опьянённые лунными водопадами и ароматами мужских торсов…прелестные лики мальчиков, стонущих в крови…мальчики с дымящейся от похоти плотью, с открытыми ртами, орущие и сосущие как дети своё анальное богатство, мне нравится, как ты лижешь мою кожу как твой палец проникает в меня, как наши выделения смешиваются и пот, и семя, и все оттенки запахов и стонов становятся одним эхом, плывущим по рекам, вниз по течению…
мы встретимся там, где пылятся слёзы созвездий
История закончилась. Мир расколот. Теперь только безумцы заботятся о благополучии и продолжении рода. Новые формы приводят к деконструкции старого смысла. Бытие превратилось в сатирический апокалипсис. Границы пола давно разрушены, а театр жестокости стал театром жизни. Противоположности больше не влияют на глубину творчества. Сексуальность объекта чудовищно устарела. Мы ведём себя как зрители в кукольном театре теней. Даже следы кисти не смогут передать критические границы нашего прагматичного распада. Это поиски нового мира, более справедливого, чем наш собственный. Что же именно толкает нас в эту чёрную грязь. Мы больше не одинокие путешественники. МЫ ЖЕРТВЫ. Наше пребывание (в истории) здесь подходит к концу. Существуют ли другие варианты. Более лёгкое понимание истории, или более радикальная её интерпретация. Время останавливается, оно замирает, когда замирает свет. Наши тела бьются о лестницы. Кризис сексуальных аккумуляторов. Загрязнение трансгендерных систем. Паранойя мирского воспроизводства. Священное спокойствие плоти нарушено. Слезоточивая похоть непроизвольно (непрерывно) исторгается из нашей глубины как рвота, стирая наши слепые образы, превращая безумие в единственную спасительную антитезу этому бесполезному искусственному существованию. Клонированное вожделение мутации пыток, плоть изживает себя на предельной скорости. Так было всегда. По крайней мере со мной. Эстетика гипертрофированных форм насилия предполагает некую суррогатность испытываемых мучений. Счастье от необратимой и долгожданной смены пола, игра с чужими объятьями, изоляционные условия гендерной тирании. Имитационная форма вторичных половых признаков. Такая наследственность заражает и убивает как высокоскоростная раковая опухоль. Если всерьёз задуматься о состоянии мира, то я уверен, только Бодрийяр знает, что реально происходит, что имеет реальный смысл. Хотя то, что имеет реальный смысл, не происходит, а скорее свершается. Дикие фантазии насилуют нервную систему, и разум стареет с ещё большей скоростью/машины удовольствия травмируют полушария мозга/единственная форма, которую принимает выход из сложившейся ситуации, - суицидальный катарсис.
и тут я впервые поцеловал её губки на которых ещё остался вкус мартини я прикладывал лёд к её соскам а потом я выдавил сливки на её лобок и слизал как торт о хелена я раб твоего тела твоей души я посасывал мочки её ушей она любила когда пальцы ног я облизывал с особенным остервенением кубики льда вокруг сосков и тысячи поцелуев её ресницы щекотали мой член ...
Культура стала каким-то бессмысленным горьким осадком. Вина бога не доказана, но его смерть очевидна. Наши сны или наши желания, то, что мы не способны пережить ещё один раз. Так же как и любовь и вожделение.
Как только восходит чёрное солнце, ты будишь меня, сжимая ладонями мои виски, огонь твоих поцелуев оставляет ожоги на моей коже, ты впиваешься в мой рот с каким-то особым неистовством, в очередном неконтролируемом приступе похоти ты самозабвенно падаешь к моим ногам, я ещё крепче обнимаю тебя, и мы снова отправляемся в этот странный полёт над быстротечными водами чёрной реки. Я открываю тебя заново в нежной междоусобице наших объятий.
Сколько нам ещё тонуть в этой кровоточащей нирване бытия?
наши тела распяты на онейрических распятих звёзд
Минуты счастья так редки. Она снова рядом. Её губы влажны. Слёзы в её бокале это мои мои сны. Мысли в её голове это мои желания
мистерии нарумяненных звёзд
блуждающие огни беззащитных сердец
пристань девственных соблазнов
под сенью алмазных ангелов
под созвездием маленькой Н в отблесках серебристого света мы одни мы наедине с безумием луны на лезвие нашей преступной любви вот изнеможение от страсти расставания и расстояния где ключ ко всем нашим ранам, которые кровоточат уже целую вечность.
мы отражаемся друг в друге, нас ничто не разделяет, пламя страсти перекидывается от тебя ко мне, нет ничего более непостижимее двух юных обнажённых сердец, притягивающихся друг к другу в благовонии опиума, непостижимость и невозможность таких близких связей такого порочного существования пропитанного энергией юности и любви, трудно подобрать слова, чтобы придать этим строкам хоть какой-то смысл. Такая нежность спрятана в каждом из нас
Мы вспоминаем, как мы вместе уничтожали ангелов в искусственном небе, ответственных за нашу бесплодную любовь…мы вместе верили, что-то, что нас связывает способно устоять перед смертью. Мы читали наизусть песни Мальдорора и впитывали запахи умирающих звёзд
Мы путешествуем бесконечно, лишённые прошлого, настоящего и будущего, лишённые Бога и воспоминаний. Мы как бы застыли на вершине своего падения. За нами исчезают слова и образы. Агония уступает место трансцендентности и музыке. Ангелы разлагаются в снах параллельных миров. Всё становится иным.
Где же ты теперь, когда идиллия конца так близко?
Неужели ты всё ещё прячешься от меня?
Тебя всё ещё манят тайные порочные силы и места?
Ты по-прежнему стремишься увидеть то, что никогда не откроется глазам?
Ищи меня в ночи по запаху мёртвых созвездий, стёртых этим бесконечным мраком с беспомощного неба
хрупкая тень маленькой Н её бледная осенённая луной полупрозрачная кожа , пробудившая моё онемевшее сердце. Я брожу по Голгофе, покинутый всеми. Я прислушиваюсь к движениям противоречивых фигур в темноте. Звуки обнажённых тел, ощущение внутри – я блаженно проклинаю её имя. Заклинаю и ненавижу себя. Кто-то был с ней в ту ночь. Кто-то был на распятии, вместе сней. Я ищу её. Отвергнутый влюблённый, истязаемый собственными желаниями, я стою на коленях на одиноком утёсе. Я печален. Ночь тает на глазах. Я спрашиваю у гаснущих чёрных звёзд. Где ты? Девочка – тайна. Девочка – призрак. Смеёшься ли ты или страдаешь; по-прежнему ли ты ищешь то невидимое, что недоступно даже сердцам, переполненным экстаза. Не в моей силе заставить тебя полюбить, но я хочу знать, где ты сейчас. Одна ли ты, как и я? Холодно ли тебе? Ищешь ли ты кого-то? Самозабвенно нежишься ли в лунном свете или утопаешь в лучах палящего солнца. Ты боишься, что если мы найдём друг друга, смерть разлучит нас? Грустная призрачная Н, самое нежное из всех известных мне человеческих существ. Твоё отсутствие способно разрушить мир. В какое блаженство меня погружают мысли о тебе. В такие мгновения боль отходит. Я слышу, как стучит твоё сердце, как капает твоя драгоценная кровь. Если я найду тебя, я не отпущу тебя. Знаешь ли ты, на что я способен, ради того, чтобы заключить тебя в свои объятия, перевязать твои раны, смыть следы печали, пота и слёз с твоего тела, прикоснуться к твоей обнажённой коже, связать наши поцелуи, умастить тебя благовониями, надеть чистые одежды…
Пространство сна растекается на твоих губах. Я хочу исчезнуть вместе с тобой, дождись меня, ты мне очень нужна, прости, что не могу снова быть с тобой остаться в твоём теле в тебе тебя, прости, что изменяю, но я пропитан твоей кровью, я хочу уйти вместе с тобой, туда, где слова исчезают во сне ночи, чтобы снова, каждый раз, по-прежнему искать твои губы, обмениваясь непостижимыми жестами, в тайной обители любви, освященной блаженством тысячи поцелуев, где ты всегда со мной, я вижу, как блестят твои глаза, и всё моё тело содрогается от твоих прикосновений, я слежу взглядом за движением твоих рук, как медленно они опускаются на мои плечи,…и её кожа отдавала нежным золотом зари, мы неизъяснимо стремились поглотить друг к друга в перверсивных эмбрациях…эти тела, которые истребляет экстатический голод ночей…тьма, из сердца которой на нас обрушивается рискованный свет похоти и безумия…
И фиолетовая листва осени склонялась к её ногам, только у меня одного был ключ к вратам её постельного рая
В лунном сиянии наши тела как тела неудержимых сатиров на берегу океана нас ласкает прибой и свет звёзд заставляет мой член твердеть на холодном ветру
Её стоны -
сон открывающейся пропасти как накокаиненные брови Боуи
Из нашей комнаты открывается вид на Лас-Вегас: Безжалостная прозрачность Города в пустыне заканчиваются тоже внезапно, они не имеют окрестностей и они похожи на мираж, который может исчезнуть в любой момент Достаточно увидеть, как Лас-Вегас, восхитительный Лас Вегас на закате внезапно вырастает среди пустыни, в своих фосфоресцирующих огнях, и как на рассвете он, истощив за целую ночь свою интенсивную поверхностную энергию, еще более интенсивную при бликах рассвета, возвращается в пустыню, чтобы постичь тайну пустыни и того, что здесь подает знак чарующую прерывность и всеохватное неровное сияние
ну как ты Нэт ты кончаешь на утренний снег и я провожу губами по твоим волосам щиплю соски и ты закрываешь глаза вот оно начало любви и поэзии
Я люблю её как собеседницу, друга и прекрасную любовницу. Обычно всем с ней делюсь. Она всегда готова выслушать и дать хороший совет. Уверенная в себе и амбициозная особа. Её изумительные большие выразительные глаза, немного удивлённый и глубокий взгляд не оставили меня равнодушным. Именно после встречи с ней я понял, что значит иметь полноценную женщину. До этого я около года крутил романы с трансами и завсегдатаями гей-клубов, типа того же Дэнни или Виктора. Своими манерами она с первого раза расположила меня к себе, она ни разу не прервала мой длительный монолог, по её глазам я видел, что она слушает с неподдельным интересом мои извращённые откровения, фантазии о сексе с несовершеннолетними, откровенные рассказы о моих садомазохистских и гомосексуальных опытах. В разговоре она была непосредственна и искренна. Однажды мы провели восхитительный вечер, пересматривая её любимые фильмы с участием великой Одри Хёпберн. Тогда я просто обнял её, и мне не хотелось ничего к этому добавлять. Такая тихая идиллия до этого была мне действительно неведома. В тот вечер я даже почти не пил, за исключением пары бутылок пива. Вкусы у нас, как оказалось, во многом совпадали. Одним из её любимых фильмов то же был скандальный шедевр Гаспара Ноэ «Необратимость». Я пообещал ей, что завяжу со своими гомосексуальными экспериментами, и как ни странно, но я сдержал слово. Никогда не забуду первое прикосновение к её нежной правильной формы груди, и это спустя почти год, без всяких интимных контактов с женским полом. Да, она пробудила во мне новую чувственность и какую-то непостижимую для меня самого нежность. Я чувствую наслаждение, когда заключаю её в свои объятья, покрываю поцелуями её шею и плечи, она не отрываясь смотрит на меня, какая-то лёгкость охватывает меня когда смех обнажает её белые зубы. Я ощущаю бесконечную нежность, когда начинаю ласкать её соски. Она провоцирует меня своим внимательным взглядом, что она хочет мне сказать, что уже изрядно возбудилась в тот день, эта песня песней её тела, медленно воспламеняющегося от моих прикосновений. Этот наркотический эрос подпитывающий нас. Это новая, сознательно начатая мной самим игра в любовь к женщине.
пригвозди меня к своей душе дай приобщиться к любовным мука сполна
пусть похоть юных лет обернётся любовью и завет стихий и хаоса замкнётся круг уста твои отверзли двери в рай опять чрево твоё отражает небеса
Однажды моя маленькая Н сильно порезала себя приревновав меня к Ричи нашему мальчику слуге я вытаскивал осколки стекла из её рук и грудей я тщательно обрабатывал каждую рану спиртом и молоком потом припадал губами к свежим шрамам, покрывая их поцелуями, что может быть сексуальнее багрянца этих красок заката сочащейся из юного тела твоей возлюбленной
Открой врата своих губ
Распахни ставни улыбки
Пусть дикие единороги топчут
Золотые прерии твоего тела
Маятник твоих бровей подскажет мне путь к источнику
твоей вагинальной милости
У излучины твоих щёк я распну остатки воспоминаний
Совы молятся о её белокуром причастии, воды отступают, слыша поступь её звонких шагов,
Если бы властью я обладал, то погубил бы жестокое тело её мозаичных желаний,
Болью покроются язвы мхов и густые ресницы времени,
Страсти будничных снов сложат оружие перед её неуловимой улыбкой,
Веки прозрения и лучи её памяти, опалённой несвоевременной тоской моей веры,
Что она сделает, если ветры объявят голодовку или снимут с неё венец тернового соблазна?
Что она сделает, если облака будут танцевать за её плечами, сотканных из солнечных сплетений
Куда она пойдёт, если желание станет невыносимее воспалённого поцелуя медузы?
Что с ней будет, если туманы поднимутся над горизонтами её воспоминаний?
Кому она отдаст свои сны, свои невольные раны?
Будет ли она той, чья святая печаль всколыхнёт слёзы моих мыслей?
Или она навеки останется той обречённой розой в сумеречном саду моих артериальных терзаний.
S/he was there.
Она была там.
Мне всё ещё кажется, что она там и сейчас. Прорастает внутри меня как благодарный крик, как ласковое самоубийство. Как молчаливая катастрофа моего желания. Её член впивается в мою гордость как элементарная, непристойная потеря. Она ласкает меня, пожирая дикую брутальность моей плоти изнутри, впитывая в себя руины моего одноразового многострадального секса и высокую моду моей похоти. Я чувствую, как она стремится вырваться из моей кожи. Она кончает сквозь меня, выворачивая моё поношенное тело как перчатку, превращая меня в миф, в идею, кроме которой ничего больше нет.
Она была там.
Мне всё ещё кажется, что она там и сейчас.
Я обрекаю себя на всецелую зависимость от секса и насилия. Это власть похоти, которая душит меня. Это исступление, которое как сперма и рвота, залившая всё в этой комнате. Оно везде, на простынях, на полу, на стенах. Это исступление врезается в кожу, рассекает мозг, рвёт тело, выбрасывает меня прочь из придуманного мною мира, в котором я так долго не мог найти покоя.
в саду люцифера растили мы черные розы
попытайтесь нарисовать автопортрет потом сожгите шедевр
и наши продрогшие тени вживались в мокрый асфальт ночных автострад.
КОГДА ХЕРУВИМЫ СБРОСИЛИ КОЖУ ВРЕМЯ ЗАИКАЛОСЬ и слияние наших тел в темноте ночей мы были разделены болью и одиночеством заботой о теле
нимфы выходят из разбитых зеркал
улицы рифмуют смех
расхохотаться им в ответ
садизм механического целомудрия
астральное танго в свободном полёте
окровавленные бинты сновидений
жертвы ватиканских твердолобов смерть как пот катится с их висков
мы целовались у водопада прижимаясь своими влажными телами к изнеженным струнам хрустальных струй
Покрытые ранами сны на палубе страха
заикайтесь про себя
Сладострастие пустыни ширится как краснокожая невеста бытия. У нее ресницы были длинны, голова непокрыта, и прямые жесткие волосы свисали на ее сладострастное тело
и достигали до пят.
Двадцать восемь мальчиков купаются у берега,
Двадцать восемь беглых рабов, и все они так дружны;
Двадцать восемь лет ****ской жизни, и все они так одиноки.
Они танцевали под водой ручейки бежали у них по телам
Я влюблен в растущих на вольном ветру мальчиков в магнетическом безумии летних ночей у них вырастают крылья
как я могу увидеть Север, если я подарил ему свои глаза
Расточающий щедрые ласки, ты отдался мне со страстью -
и я тебе с такой же страстью,
С такой огненной любовью, перед которой ничтожны слова, -
и я отвечаю любовью!
О, безумной любовью!
99 голодных ****ей под окном мёрзнут как кролики в окровавленных бинтах
марионетки Бога в песках с упитанными трупами в клоаках благодати
возле скал стоят прекрасные мучители они прячут свои глаза и взгляды в странных домиках аллеях роз их тела выжжены марроканским закатом их мечты ведут в сад где плывут в оргазмах тела и струи спермы бьют в чьи-то голубые глаза на фоне раскатов вселенского смеха прекрасные мучители не пощадят тебя любовь плывет в медленном головокружении по опасным рельсам непрожитых дней бледные подростки обсидиановые члены их губы перекликаются с ветром я провожу рукой по коже и эти незарубцевавшиеся шрамы необузданных сновидений смотрят на меня как тысячи свойств акустического суицида я вскрываю грудь одного мучителя и достаю вместо кишков жемчуга
электрические члены устраняют завесы из плоти
трупы света падали на руки остатки недопитого виски
и созвездие одноглазого сутенёра
и
оргазмы забытые на террасе приюты для мятежных тел прекрасные мучители просачиваются сквозь сновидения гниют в глотках гениталии старых городов машины повешенные на магистралях оглушительная музыка кино бойни оргия в вестерне остатки сновидений умертвляют зеркала мастурбирующие гипотезы незнакомцы ебутся в ресторанах срывая двери с петель кончая на обеденные столы утренний неон одиночества тишина рассвета не отбрасывает тени подземки поглощены сновидениями и брызжет на мутные промежности зеркал сперма призрачных мальчиков прекрасные мучители близко они бьют в барабан наша внебрачная кровь стекает по экспериментальным обоям осени растопленнная сперма затопила юные лица рассветных городов и вопят от одиночества в утреннем дожде травмированные улицы смертельные сновидения и эрекция дрожащих колен вечерняя нагота тишины протезы в дверях члены всё глубже зарываются в синеву нагие мальчики появляются на экране и их тут же умерщвляет закат дрожат простаты во взрывах фотовспышек запутавшиеся в воспоминаниях частной жизни плоти возбуждение ускользает из под ног тайный акцент проституции условности смуглых тел на вершинах быстротечных соблазнов вялотекущие успехи экскременты мучителей прилипшие к членам тела ускользают из сексуальной подоплёк снего проваливается сквозь ладони лондонских цитат и раскрепощённую грязь уличной брани юношеского маразма кресло режиссёра вакантно тени слухов и бесконечная жестокость редкий дар удовольствие от бесплатных пощёчин материальные манеры морали не стоят внимания слепой публики альтернативные миры долговязого секса сияющая роскошь голых вен глаза обращённые на запад мальчикам присваивают женские имена язвительные реплики усталых мышц странные пожары деревянных лестниц сопротивление крови бордельные практики вгоняют религию в кому туалетные обиды превышают лимиты паразиты ненавидящие чистоту тёмных волос интерес к твёрдым членам упиратся тебе в лицо кризис рациональности восприятие уходит на пенсию сны либерализма трепещут перед проститутками улыбка шлюхи единственный способ добиться твоего внимания хорошо ли быть девочкой которую продаёт её семья стук высоких каблуков и вой приближающихся полицейских машин чучела мёртых медсестёр клетки с мёртвыми эмбрионами предметы искусства хоронят в стеклянных музейных гробах невинность и свобода несовместимы пренебрежение к благу недоступно глазам мастурбирующие фантазмы истощённых тел галактики зачумлены истеричными воплями милосердия shake the desease невоспетая городами тишина разражается мумифицированной плотью иррациональности эрогенными пальцами кошмаров фантастический ландшафт тряпичный смех прилипающий к мускулистому телу успеем ли мы кончить до захода солнца незавершённый жест прерванных импульсов саморазрушающиеся лабиринты мраморных сновидений хаотичные репетиции одноруких оргазмов улыбки одной ладони сексуальные фантомы путешествуют по трупным резервуарам кинохроник крики висельников которые оставили свои оргазмы дома генитальные фантомы и мёртвые розы на газонах пустые бокалы разлившееся вино мы сменили адреса имена и сбросили кожу на старые рояли
хрупкий блондин чья сперма была слаще мёда ему шестнадцать а он ведёт себя как конченая шлюха он любил когда я **** его мои ритмичные движения провоцировали быстрый оргазм
я возбудился ещё больше когда узнал как он ненавидит мою внешность он презирает меня и наверное в этом и заключалась великая тайна его любви-ненависти.
у него была опухоль мозга он терпел дикие боли сидел на антидепрессантах и антибиотиках
я покупал ему пиво мы целовались под дождём держались за руки и наши продрогшие тени вживались в мокрый асфальт ночных автострад.
блеющие призраки острова мёртвых мумифицированная неподвижность сирен
внешнее безумие души зрелищно как бунт костей
ужас Арлекина под юбкой куртизанки мексиканские члены умирают во сне
убить жизнь, чтобы соприкоснуться настоящим театром
скатологические комментарии исчезнувшего духа
сны исторгают крики
телепатическая педерастия и беззубое беззаконие лунных снегов шум ран на запястьях подаяния
члены нанизаны на нитку как жемчужины
***
на выставке были представлены члены всех видов и размеров. члены домашние и уличные члены лицемеры члены педофилы.
***
сон твоего члена рождает... безденежье
***
луной высвечены силуэты и задницы мокрые от слюны и спермы и мальчики вознесшиеся на небо после своих грешных деяний пронзили его голубую бездну своими членами и замирают поцелуи и обрываются голоса распятия-свастики оставляют неизгладимые следы на коже и рвота легче воздуха и сперма на шёлковых кимоно лицах губах и юношеских подмышках слипшиеся от дерьма и спермы волосы цыгана мальчики возбуждённые от вида крови невинно убиенных гермафродитов поют дефирамбы кладут цветы на могилу заживо похороненных ****ей и мальчик-с-пальчик на члене Гулливера выбирай ****ей по алфавиту
***
его член увял как роза
***
мы живы пока наши протезы подпирают небеса
***
реанимировать члены и снять с них отпечатки только и всего
***
ты дрочишь пока маленькая Бриджит пристёгивает дилдо ты выбрал нужный размер. чтобы не было больно. Бриджит умеет обходиться с такими пидорами как ты. она плюёт на пластиковый член и подходит к твоей заднице. занавес опускается но слышны стоны.
***
Его не мучает ни совесть ни жажда
***
Вот так бы и провести остаток жизни созерцать его член, откинувшись на высоких подушках зажав опиумную трубку в руке
Кто почувствовал её приближенье, сказочное, словно шелест перьев павлина?
Кто сможет повторить шёпот её невидимых крыльев, кто сможет возбудить её дыхание поцелуем недвижных глазниц?
Кто приблизится к её телу сотканному из слёз гипсового восторга?
Кто поверит в её молчание долголетнего забвения?
Если встреча может быть лучиной тоски, тогда мрак памяти станет болью твоей тревоги.
Объятие всевидящей ночи и изгибы лунной печали, глаз древесной русалки и пыль рассеянной страсти.
Кто найдёт её, заблудившуюся в полях инфернальных фейерверков, кто вспомнит о её улыбке, пронзившей тугую ненависть моих воспоминаний
Твой зеркальный профиль на глади игривых волн
Прибой золотой зари заключит в объятья иллюзорный смех твоих волос
забытая вуаль твоей недостижимой улыбки
Тайный голос её отражения разбудил спящую статую утра,
Её волосы цвели рассветом незаходящего солнца, а глаза дарили тепло влажных поцелуев весеннего полудня.
Сумрак её бровей пестовал закат пожилых будней.
Её голос щебетал пеньем неизбывной лихорадки полуночи, а губы опускали на дно сладостной тьмы тысячелетий.
Кто придумал созвездие её дивного тела, кто благословил её величие тенистой ветвью Андромахи?
Когда ты меня найдёшь, я стану твоим пепелищем.