Первый командир

 
       Август. Над Кронштадтом опускаются  первые сумерки, со стороны   залива тянет сыростью, где-то в Минной гавани  звонко бьют склянки.
       Помахивая кожаным портфелем с булькающей в нем бутылкой коньяка и парой лимонов, я жую в зубах погасшую беломорину  и неспешно шагаю по пустынным аллеям Петровского парка.   
       Пять лет назад  я  здесь уже был,  потом служил    на подводной лодке в Заполярье,  и  вот теперь, готовясь стать офицером, приехал на морскую практику в Кронштадт.
       Кто-то из великих,  кажется Хэмингуэй, сказал, «никогда не возвращайся в  места, где ты был счастлив».  Мысль  бесспорно глубокая, но меня всегда тянет именно в такие вот места. 
       Тем более, что Кронштадт  для меня знаковый. Здесь я впервые увидел море и     стоящие на рейде корабли, почувствовал  соленый ветер странствий и   испытал  острое  желание увидеть  что там, за горизонтом.
       В первый же вечер, после того как наша группа сошла в порту с парома  и разместилась  на сторожевом корабле «Росомаха»,  мы переоделись в гражданку  и двинули в город.
       Выступая в роли гида, я сводил ребят на Якорную площадь и к Адмиралтейству, затем  мы посетили Морской собор,  Летний сад и Петровский парк.
       - Да, -   не переставали удивляться однокашники.  - Живая история. Это ж надо, как все сохранили.
       Потом были  походы на ялах, на островные  форты   «Александр» и «Константин», куда курсантами нас гоняли по замерзшему заливу катать  мины и торпеды в их мрачных лабиринтах  и посещение  других исторических мест, которыми так богат этот город.
       А в один из вечеров мы набрели  на весьма колоритное место, в самом его центре.
Это был  старый, оформленный в морском стиле кабачок.
       В нем имелись два,   облицованных крупой галькой  сводчатых зала, с мореного дуба   столами  и креслами, вырезанными из бочек, а также медная, ярко начищенная стойка   с  пивными кранами и  рядами  отсвечивающих за ней бутылок.  Все это освещалось неярким светом  стилизованных под корабельные фонарей, приглушенными витражами окон  лучами солнца     и  создавало  непередаваемый колорит.
       - Здорово, - завертели мы башками,  располагаясь за двумя крайними столами.
       - Приехали к нам на практику, мальчики? -  улыбнулась возникшая у стола  смазливая официантка. - Что будете заказывать?
       - А что есть? - басисто прогудел  Мишка Антошин. - Огласите весь список, пожалуйста!
       Последовал длинный перечень закусок, блюд и горячительных напитков.
       - А еще у нас сегодня кронштадское пиво, корюшки и раки, - завершила его красотка.
       - Как  тут пиво? -  вопросительно уставились на меня ребята.
       -  Во! - поднял я большой палец.   
       В бытность курсантом, мне довелось его пить, когда в гости приезжал отец, и «кронштадское» показалось  чудесным.
       Через пять минут на столах возникают граненые, с шапками белой пены кружки,   блюда крупных, только что отваренных раков  и  вяленая золотистая   корюшка.
       - Клевое, - не отрываясь выцедил свою здоровенный Володька Слепнев, признанный  в группе ценитель пенного напитка.
       - Угу, -  откликаемся мы, опорожняя свои,  и принимаемся за раков.
       - Ну, как вам мальчики наше пиво? - подходит от стойки пожилая барменша.
Мы выражаем свое восхищение и заказываем еще.
       В чем - чем, а в пиве мы разбираемся. Почти каждый отбарабанил на флотах по три года срочной, и  при сходе на берег, оно было у нас любимым напитком.
       Затем начинается неизбежная морская травля, такие вот места очень располагают к ней, над головами вьются сигаретные дымки и всем хорошо.
        А  на меня накатывает ностальгия   и хочется  навестить учебный  отряд.  А точнее отдельную   школу, в которой я учился. В ней готовили рулевых сигнальщиков, торпедистов, и коков. 
       И вот сегодня,сойдя на берег и прихватив на всякий случай коньяк, я  направляюсь в эту самую школу.
       Выйдя из парка  и миновав несколько пустынных улиц,   я оказываюсь перед длинной, красного кирпича стеной,  со стационарным КПП   и металлическими воротами  с якорями.
Открываю  тяжелую глухую дверь  и оказываюсь внутри.
       - Я вас слушаю, старшина, - вопросительно смотрит на меня из-за деревянного барьера седой мичман, с нарукавной повязкой «РЦЫ» на рукаве кителя.
       Я излагаю суть дела, и он озадачено хмыкает.
       - Вообще-то это не положено, а в какой роте учился?
       -  В седьмой,  у капитана 3 ранга Иванова. А старшиной роты был мичман  Бойко. 
       - Как же, знаю - кивает головой мичман. - Мишка  давно на пенсии, а вот Александр Иваныч  еще служит и сейчас  в роте.
       - Ну вот, - радостно говорю я  и сдвигаю на затылок фуражку.
       - ДокУмент, - протягивает мичман  руку, и я передаю ему свое удостоверение.
После тщательного изучения  оно возвращается,  и  дежурный   тянется к телефону.
       - Товарищ капитан 3 ранга, с КПП Мальцев беспокоит, тут к вам ваш бывший курсант. Есть, понял, - и  кладет трубку на рычаг.
       -   Где рота-то помнишь? - по - доброму  щурится мичман. - А то дам провожатого, - и кивает  на  возникшего позади матроса.
       - Спасибо, отец, помню, - улыбаюсь я, и  направляюсь ко второй двери.
       За ней   до боли знакомый, выложенный  булыжником  обширный плац, монолит длинной, петровскиз времен  казармы,  а справа, в окружении вековых сосен, помпезный, выстроенный в готическом стиле  особняк, с бьющим перед ним   фонтаном.А по всему   пространству плаца, под дробь барабанов, в сопровождении старшин, неспешно  дефилируют несколько курсантских рот.
       Наша школа одна из самых старых на флоте. Сначала в ней располагался драгунский полк, а в особняке  жил командир с семьей и обслугой, а потом   флотский экипаж и офицерские минные классы. 
И вечерние прогулки под барабан, остались еще с тех времен. Дань традиции.
       Полюбовавшись несколько минут этой архаичной картиной, я пересекаю плац,    направляюсь к  крайнему справа парадному и по истертым ступеням поднимаюсь на второй этаж.
       Вот и  нужная мне дверь, с надраенным до блеска медным звонком. 
       Давлю на  кнопку, за дверью щелкает автоматический запор, и я тяну левую  половину на себя.
       - Дежурный на выход! - голосит стоящий  навытяжку у тумбочки дневального молоденький курсант.
       В Высоком проеме коридора  тут же возникает рослый старшина, с сине-белой повязкой на рукаве  и автоматным штыком на поясе, интересуется моей фамилией и просит следовать за собой.
       По дубовому, навощенному  до блеска паркету, мы проходим к двери, с  табличкой «Командир роты»  и, постучав, старшина предупредительно ее распахивает.
       - Ну, входи, входи, -  раздается навстречу бодрый голос  и из-за массивного, стоящего напротив окна стола,  поднимается   пожилой стройный  офицер.
       - Здравия желаю, товарищ капитан 3 ранга! - вскидываю   руку к козырьку. - Бывший ваш курсант  Королев. Вот, решил по случаю навестить.
       - Рад, очень рад, - делает тот навстречу несколько шагов, и  мы крепко пожимаем друг другу руки.
       - Если спросишь, -   узнал, скажу -  нет,  окидывает он меня внимательным глазом.   Не в претензии?
       -  Нет, конечно, - отвечаю я, - какой разговор?
       - Присаживайся, - кивает он мне  на один из стоящих у стола стульев, а сам  открывает дверцу стенного шкафа и что-то в нем ищет.
       За время учебы в этом кабинете я был два раза.
       Первый - когда командир вручал мне удостоверении об окончании учебного отряда с отличием,  а второй  при  направлении    в атомный учебный центр в Палдиски.
       Здесь все осталось, как  было.
       Тяжелые бархатные шторы на окне, старинный  двух тумбовый стол, с    бронзовым чернильным прибором и фигуркой Петра,  встроенный в стену шкаф и старый кожаный диван,  с висящей над ним картой обоих полушарий.
       Практически не изменился и Александр Иванович. Та же небольшая лысина на макушке, золотистый клинышек эспаньолки и   щегольская, тщательно отутюженная форма, с двумя рядами орденских планок и серебряным командирским жетоном на тужурке.      
       - Интересно, а курит ли он сейчас трубку? Тогда, помнится, курил.
       - Тэкс, - извлекает командир из шкафа толстый кожаный альбом  и присаживается к столу. -  Здесь у меня  ротный фотоархив, - бережно проводит ладонью по обложке. - В каком году, говоришь, выпускался?
       - Май 72-го, инструктор смены  старшина первой статьи Захаров.
       - Как же, как же, отлично помню Володю, - листает альбом Иванов. - Грамотный был инструктор и призер флота по штанге. Ну, а вот и весь ваш выпуск. Щас найдем тебя.
       А ты знаешь, нету, - через минуту говорит капитан 3 ранга. - Вот, посмотри сам,   и передает мне альбом.   
      Потом у него в зубах возникает трубка, щелкает зажигалка и по кабинету разносится медовый запах.
      На развернутой странице вся наша смена (тридцать  молодых курсантов с широко распахнутыми глазами), а  в первом ряду  командир, Захаров и  второй инструктор - Бахтин.
      - Точно, нету, - киваю я. - Вы ж меня тогда уже отправили в Палдиски. И вот в этом кабинете вручали удостоверение.
      - Ах, вон оно что, - попыхивает трубкой Иванов. - А ну-ка, открой раздел «Отличники».
      - Во, есть! - радостно восклицаю я, обнаружив себя среди десятка фотографий.
      На меня пялится  мое прошлое отражение с бритой наголо башкой  и оттопыренными ушами.
      - Ну-ка, ну-ка, -  тянет к себе альбом  Александр Иванович.
      - Вот теперь вспомнил, - улыбается он. - Тогда из школы мы отправляли  трех    курсантов на  новый атомоход.
      - Ну да, - киваю я. - Рулевого Серегу Алешина, кока Саню Абрамова и меня. Мы на ней потом  на Севере вместе и служили.
      В это время  снаружи  слышится глухой шум, топот многочисленных ног и команда «приготовиться к вечерней поверке!».
      Затем раздается предупредительный стук в дверь и со словами «прошу разрешения» на пороге возникает дежурный старшина.
       - Товарищ капитан 3 ранга, поверку проводить без вас?
       - Ну да,   ты ж видишь, у меня гость.
       - Понял, - кивает старшина и бесшумно исчезает.
       - Значит на Севере - возвращается к беседе Иванов. А ну - ка, расскажи подробней.
       И я  рассказываю.
       -  «Большой круг», - констатирует Александр Иванович, - считай тебе повезло.
       -  Да, из морей практически не вылезали, - киваю я,- было на что посмотреть.
       -   А кто был командир?
       -  Капитан 1 ранга Милованов.
       -  Валик?! - подается вперед Иванов и вынимает   изо рта трубку.
       -  Точно так,  Валентин Николаевич Милованов.
       - Ну, тесен мир, - тепло лучится глазами  Александр Иванович, - это ж мой однокашник!  Давненько, давненько мы  с ним не виделись.
       Я тоже рад  и осторожно намекаю, что неплохо бы  отметить это известие.
       - А у тебя что, есть? -  снова раскуривает трубку Иванов.
       - Есть, - открываю я стоящий у ног портфель и извлекаю свои коньяк и лимоны.
       - Армянский?  Хорошо живешь старшина,-  улыбается командир и давит на столе кнопку вызова.
       Через пять минут на  медном  подносе  исходят паром  два подстаканника  с  крепким чаем, золотится  горка морских сушек,   и розовеет нарезанная крупными ломтями ветчина.
       Затем поданным мне складнем я пластаю на дольки один из лимонов, а Александр Иванович  разливает коньяк по рюмкам.
       -  Рота отбой! - глухо доносится  из-за закрытой двери.   
       - Вот и еще один день прошел, - вздыхает командир. - Ну, Валера, за встречу. Спасибо, что зашел, -  вскидывает он на меня глаза, и рюмки отзываются хрустальным звоном.
       Потом мы закусываем, и неспешно пьем чай с сушками.
       -   УПЛ  вы так и  ведете? -  интересуюсь я у Иванова.
       -   Само - собой, - следует ответ. - А что?   
       - Да очень уж интересные были лекции. До сих пор помню.
       Устройство подводной лодки командир читал нам академически. Сначала, в специально оборудованном классе,  он излагал теорию,  затем  делал  глубокий ракурс в историю и приводил  случаи из личной практики,   а в конце обязательно организовывал    посещение кораблей бригады подплава.
       В свое время  Александр Иванович командовал дизельной лодкой 613- го проекта, многократно ходил в Средиземку  и Атлантику, и ему было что рассказать. От командира мы впервые узнали  и о печальной судьбе знаменитого подводника  Маринеско, который   последние годы жизни провел в Кронштадте, и его  Александр Иванович знал лично.
       Потом  я вспоминаю занимательный случай,  и мы смеемся.
       В первый месяц службы, когда нас, полторы сотни  зеленых пацанов  доставили с Красной горки в учебную  роту торпедистов, из-за небывало холодной зимы и особенностей местного климата, человек двадцать загремели в госпиталь.    
       И на одном из  утренних  построений, хмуро оглядев поредевший строй,  командир,   вроде бы ни к кому не обращаясь, выдал следующую сентенцию: «вот раньше был моряк, ссыт  и булыжники вылетают, а сейчас писает и снег не тает».
      Мы сразу же взяли ее на вооружение и пополнили свой  флотский  сленг.
      -  Ну, а ребят из роты  приходилось встречать? - в очередной раз набивает свою трубку командир.
      - Двоих. Саню  Александрова в Гаджиево, на соседней дивизии, а в Палдиски Женю Банникова  из предыдущего набора, они приезжали на переподготовку с ТОФа.
      - Да, разлетелись ребята  по флотам, - задумчиво говорит командир. - И ведь не соберешь, а, старшина?
      Постепенно коньяк в бутылке убывает,   в небе за окном  висит  полная луна, дело идет к полуночи.
      Когда я начинаю прощаться, командир  записывает на вырванном из блокнота листке свой Ленинградский адрес и протягивает мне.
      - На. Будешь в наших краях, обязательно заезжай.
      - Спасибо, - сворачиваю я листок и кладу в карман.
      Чуть позже я иду по пустынным улицам Кронштадта  в сторону гавани. Изредка в призрачном свете фонарей  возникает  размеренно шагающий морской патруль, на  внешнем рейде  туманный силуэт эсминца и проблески далекого маяка.
      - А ведь  не прав ты, старый Хэм, - мелькает в голове.
      - В места, где ты был счастлив, нужно обязательно возвращаться.

Примечания:

Смена -  то же, что и учебный взвод в армии.
Повязка «РЦЫ» - нарукавная повязка дежурного на флоте.
«Большой круг» -  заводские, ходовые и государственные испытания  нового корабля (жарг.)
ТОФ - Тихоокеанский флот.