- Все, больше не могу! Никого не хочу видеть! Уехать бы куда-то! – как заклинание бормотала Марина, нервно вышагивая вдоль столов внезапно опустевшего офиса.
У шефа сегодня именины: плебеи метнулись выразить фальшивое почтение рабовладельцу.
Марина видела в окно, как Гарик Михайлович (в простонародье Пупс) припарковал свой «Лексус», мигнул сигнализацией и вальяжно направился в сторону живого коридора. Именно так, по замыслу главной нимфы (секретарши Сонечки) и следовало выражать тотальную преданность благодетелю.
Сам был шарообразен и тупорыл. Но это не мешало ему чувствовать себя гением успеха и средоточием всех и всяческих достоинств. Весомость активов надежно сглаживала шероховатости.
Сотрудники дружно прокричали приветствие, зааплодировали, рассыпались в заранее подготовленных афоризмах и благоговейных улыбках. Марина с отвращением отвернулась.
В реальности, если бы удалось заглянуть в душу кому-нибудь из них, обнаружилось бы полное отсутствие лояльности к шефу, сдобренное нешуточной завистью и невыносимым отвращением. Их благополучие и достаток, а порой, и само существование зависели от настроения этого урода. Пупс естественно об этом знал и беззастенчиво злоупотреблял фальшивым раболепием, сажал на кол, брил лбы и строго учитывал проявления свободомыслия.
- Не могу больше видеть эту сытую рожу! – громко сказала Марина, вновь сверкнув глазами в сторону его лысины и окончательно выходя из берегов корпоративных приличий. В кабинет кто-то вошел.
- Тс-ссс…, - гася её невольную вспышку, угрожающе зашипел вошедший и приложил палец к губам.
Вездесущий зам, Александр Терелецкий, хитрый лис и её родной братец, стремглав пересек кабинет, повернул Марину к себе и подавил незапланированную революцию своим магическим взглядом. Его давно волновали её откровения насчет незыблемых активов шефа и непрозрачности финансовых потоков компании. Сейчас эти прения ни к чему. Любые изменения офисной погоды, которую зам чувствовал печенкой, могли в мгновение ока вышвырнуть его на улицу. Если Марина не добавит проблем, авось, обойдется.
Саня был в курсе всех порочащих связей своего начальника, естественно, знал и служебном романе со своей сестрой. Сначала радовался этому, надеясь на близкое родство и повышение по службе. Потом советовал не делать резких движений, увидеть в Пупсе человека, понять. Но Марина плохо воспринимала мудрые советы брата, все думала о чем-то, то вспыхивала, то гасла, как костер на ветру.
- Хочешь, устроим тебе отпуск где-нибудь подальше от людей? – неожиданно придумал он. - Например, турбаза на реке. Лес, тишина, полный отрыв от цивилизации. Сейчас там практически пусто.
- Хочу!!!! Только подальше от всех! – загорелась она, не замечая слишком явного мотива брата - изолировать её от Пупса. Мучительно желание побыть в одиночестве накрыло её, и она больше ни о чем не могла думать.
Перманентные проблемы с личной жизнью, отсутствие постоянного мужчины и семьи, которую в её тридцать два уже пора бы иметь, смущали Саню. После смерти матери он пытался опекать сестрицу. Но получалось это не всегда.
Пустынный островок желанного одиночества, которым можно было надежно откупиться от беспокойства за неё, находился в глухом лесу на берегу реки. Несколько сборных деревянных домиков, тёмноокие кирпичные корпуса с облупившимися фасадами и ржавыми резными балконами. Типичная турбаза советского периода. Ремонтировалась еще в догорбачевские времена, потому являла зрелище жалкое и запущенное. Но зато качественно безлюдное.
- Дешево и сердито, - невозмутимо парировал братец на вопросительный взгляд сестры, вышедшей из машины и окинувшей территорию. Запустение несколько покоробило.
- Зато тихо, - она оглянулась по сторонам. – Вообще что ли никого?!
- Ты же сама хотела подальше! – оправдываясь, Саня слегка покраснел, стыдясь того, что ему сейчас придется уехать и оставить Марину в этой глуши. – А вот и человек!
Он повернулся и шагнул в сторону приближающейся от сторожки фигуры.
- Здравствуйте! Вы Андрей? Я вам звонил с утра. Мы заказывали одноместный домик с удобствами.
Высокий мужчина, в потертых джинсах и вязаном джемпере, тщательно скрывший возраст под буйной лицевой растительностью, краем глаза взглянул на посетителей и протянул Саше ключ.
- Второй домик, напротив пристани, постельное белье в шкафу, плита электрическая, холодильник на кухне, телевизор есть, но не работает, - он посмотрел на брата, - но вы же сами просили без издержек цивилизации.
Что-то похожее на усмешку скользнуло по лицу бородача.
Марина невольно зацепила его взглядом и с удовлетворением отметила полное отсутствие интереса к нему. Кажется, она на самом деле излечивается от зависимости.
Постоянный поиск спутника жизни утомил её. Сколько их неспешно или моментально проскользнули сквозь тонкий фильтр её воображения. Ей все время не везло с мужчинами. Мимолетно вспомнилась горькая запретная любовь к шефу, который пользовался положением и регулярно запирался с ней в своем кабинете. Он чувствовал её своей собственностью, овладевал грубо и властно, но предложение делать не спешил. Был еще давний сердечный друг, Вадим, бесталанный художник из подросткового прошлого, когда-то страстно любимый, потом разоблаченный в своей скучности и тяготении к алкоголю, но прицепившийся, как репей. Он тоже использовал. По-своему: неуклюже прикрываясь красивыми признаниями, периодически клянчил деньги, просил постирать его рубахи в её машинке или подежурить с ним в музее, где он работал ночным сторожем. Она устала от них, пытавшихся каждый по-своему сделать её удобным дополнением своей никчемной жизни.
Человека, которого можно было бы назвать близким, Марина не находила.
Бородатый сторож турбазы, по крайней мере, не пугает. Не напрягает болтовней. Трезв и равнодушен. Ограничит свое присутствие до минимума, вообще цены ему не будет.
- Если возникнут вопросы, я в домике за сторожкой, - сказал он и, показав гостям спину, двинулся прочь. Умница!
- Ты точно хочешь остаться тут одна? – на всякий случай спросил брат, вытаскивая из багажника двухнедельные съестные припасы.
- Конечно! – Марина, кажется, еще не осознала опрометчивости своего поступка. - Поезжай, я разберусь.
- Смотри. Звони, если что. Я сразу приеду, - он мигнул ей на прощание аварийкой и скрылся за поворотом лесной дороги.
Марина несколько дней неспешно смаковала одиночество, густо намазанное на горбушку темного горизонта. Мимо расслабленно тек Днестр, раскинувшийся меж высоких, поросших дубами берегов. Бежал вниз, к плотине, чтобы наткнуться на выстроенную людьми стену и с высоты упасть в новое русло. И непрерывно говорил, говорил о чем-то.
Марина до окоченения сидела на берегу, куталась в теплый плед и слушала рассказы реки о жизни, о крутых изгибах дна, о людях, живущих на склонах.
Как много информации обо всем на свете хранит вода.
Рядом у ног дремала собака. Она была стара. Но не так, как река, а по-своему. Тоже слушает. Положила морду на лапы и смотрит на солнечную дорожку, перерезающую залив на две половины. Марине кажется, что они хорошо понимают друг друга. Так тихо. У самого берега играет серебряным боком рыба. В камышах кричит птица. Зовет кого-то или жалуется. Марина каждой клеточкой врастает в тихий ход их естественного существования, и душа её наполняется сладостной сопричастностью. Как хорошо, что есть ещё такие места, где сливаются воедино мысли реки, человека и сидящей рядом собаки.
По утрам ветер утихал, и говор реки становился тише, его заглушали другие звуки. Дятел долбил дерево, щебетали шумные птицы. На другом берегу слышались голоса людей, звенела циркулярка, стучали топоры. Там строят новую базу, до самой воды выкуплен буковый лес, его нещадно рубят, чтоб возвести хоромы в стиле кантри, максимально сохраняя естественность материалов. Столы, лавки, беседки, сложенные из трупиков граба и бука, широченная сосновая пристань с мостками. Как залысины белеют на склоне вырубки. А дальше по берегу старые проплешины леса затянулись лишаями разноцветных черепичных крыш. И чувствуется, как в этих местах стекает в реку гиблая информация о человечьем присутствии. Разное. Циничное, алчное, болезное, беспомощное. Все впитывает река и несет дальше, смывая неточности, перекатывая в обмылках и голышах ершистые людские страсти. И болеет. Мельчает от тоски по чистоте и благости.
Но вот терпит же его, человека. Врачует тихим говором своих вод. Кто знает, авось когда-нибудь, не выдержит, выйдет из берегов и смоет с лица земли любое воспоминание о двуногом венце творения.
А пока посвящает Марину в свою страшную тайну, словно берет в сообщники.
На турбазе больше никого. Где-то за сторожкой в домике, который Марина так и не удосужилась посетить, живет отшельником бородатый мужик. Странный. Не лезет знакомиться, не пристает. Однажды, любопытства ради, Марина решила за ним понаблюдать.
Осторожно подойдя к сторожке, заметила небольшой огороженный участок с разноцветными ульями. Пасека. А неподалеку аккуратный деревянный домик с мансардой и спутниковой тарелкой. На крылечке лежала знакомая собака. Хозяина так и не застала, может, в лес пошел, за грибами.
Ей тоже хочется сходить, но она побаивается одна. Вдруг заблудится.
Она насытилась одиночеством под завязку. Хочется уже с кем-то поговорить, даже с этим пасечником. Всё живой человек. Её слегка царапает его равнодушие. Нелогично как-то, неестественно, особенно если привыкла к назойливому мужскому вниманию.
К концу недели начались дожди. Заточили в четырех стенах. Книги, привезенные с собой, прочитаны, думы передуманы. На пустынных пятнистых от листьев дорожках ни души. Скучно.
«Быстро же я устала от тишины. А еще целая неделя впереди», – корит она себя и пытается найти спасение в раздумьях о жизни. Не помогает. Хочется к людям. Просто, чтоб были рядом. Рассказать бы кому-то о том, что творится внутри. После смерти мамы, Марина поняла, что никчемная история её жизни, больше никому на свете не интересна. Даже брату. Сбросил её с плеч и не звонит.
«Вот у собаки есть река, хозяин, которому она нужна. А у меня?» - думает девушка и чувствует, как в горле что-то щекочет. У Марины тоже есть хозяева, и не один. Только она больше не жалеет лизать им руки.
Лишь утих дождь, затворница вырвалась на воздух, послушать реку. Двинулась к берегу. Днестр по-осеннему насупился, накрылся серой косынкой тумана, потемнел.
Девушка вышла на хлипкую деревянную пристань, к который были привязаны две лодки. Без весел и мотора, они казались инвалидами. Давно не ремонтированные мостки качнулись. Марина поспешила прочь, только сейчас заметив прибитую к перилам табличку: «Пристань в аварийном состоянии!». Поздно. Ветхое сооружение под действием её стремительных движений прощально колыхнулось и рухнуло, увлекая Марину в воду. Она закричала и провалилась куда-то в глубину. Успела только подумать: «Какая холодная вода!» - одна из досок перил ударила по голове, и Марина потеряла сознание.
Очнулась она в доме сторожа. Голяком под одеялом, на теплой печной лежанке. Рядом на плетеном деревенском коврике лежала знакомая собака.
Хозяина не видать. А в ушибленной голове проясняется картинка давешних событий.
«О, Господи, он что, меня спас?» – неприятная мысль забилась в висках, прокручивая вероятные события. Так живо представились недовольные восклицания сторожа, когда вытаскивал из воды, ругательства, пока тащил на своем горбу, отвращение, когда делал искусственное дыхание, презрительная или похотливая улыбочка, когда стаскивал одежду и белье. Будто кто-то непрошенным гостем нарушил территорию её неприкосновенности и похозяйничал там в её отсутствие.
Марина огляделась. Стол, лавка, печь. Дрова в уголке, кочерга. В дверном проеме видна другая комната, более современная, с камином и двумя креслами возле него. Занавески на окнах. Добротная деревенская избушка. Пожалуй, слишком аккуратная для холостяка. Её одежды нигде не видно.
Глянула из-за печи в окно, во дворе на веревке болтались куртка и джинсы.
- Собака, как же мне одежку добыть? – вслух произнесла она и спустила ноги с лежанки.
Тут дверь распахнулась, и вошел бородач:
- А очнулась, лягушка-путешественница, - он был как-то неестественно оживлен и весел. Марина напряглась. А вдруг сторож уже овладел ею, пока она была в беспамятстве? Её передернуло.
Она натянула на себя одеяло.
- Да не бойся ты. Что я баб не видел. Три раза побывал женатым. Не совсем удачно, правда. Сама не захочешь, я тебя не трону, - бесцеремонно перейдя на «ты», он многозначительно обвел её глазами, чем еще больше разжёг опасения.
- Спасибо, что вытащили меня, - выдавила из себя утопленница, стараясь соответствовать правилам хорошего тона.
- Русским же языком написано, что пристань в аварийном состоянии. Какого лешего полезла туда? Или ты читать не умеешь? – проворчал он и подкинул в печку пару поленьев.
- Я не заметила…
- Не заметила, не заметила, - передразнил спаситель, - хорошо, Белка тебя заметила, а то рыбкам на корм пошла бы, - он захохотал.
- Прямо не знаю, как вас благодарить…
- Как, как. Обыкновенно. Качественный секс, полы помыть в домике, а потом еще раз качественный секс, - сказал он и внимательно посмотрел в её сторону.
Марина вспыхнула. А может, все-таки тронул, пока она без памяти была? Она снова натянула на нос сползшее было одеяло.
Сторож заржал еще громче. Он взглядывал на неё и отражал в каком-то уродливом перевернутом зеркале все мучительные сомнения, скользившие по её лицу. Потом внезапно успокоился. И ровным голосом сказал:
- Да, ладно тебе, я шучу. Это моя работа, утопленников вытаскивать. Особенно приятно - таких симпатичных, - он улыбнулся и спросил. - Есть хочешь?
Марина не отвечала, но отлегло. Кажется, он нормальный. Но лучше не задерживаться тут.
Андрей вытащил из печи и поставил на стол чугунок с дымящейся картошкой. Тарелку с огурцами и помидорами. И девушка почувствовала, как проголодалась.
- Ну, что же ты, иди за стол, – позвал он её. – А, ну да, - вспомнил и протянул ей свою куртку. – Надень пока, твои шмотки еще сырые, простудишься.
Марина оделась и села к столу. Она еще ни разу не ела такой вкусной картошки. Уплетая за обе щеки простую крестьянскую еду, расслабилась, забыла об осторожности и спросила:
- Так вкусно, это оттого, что в печке?
- Да, я люблю из печи. Когда-то тут сторожем работал мой дядька. Но он утонул пять лет назад. Теперь я его заменяю, а раньше тоже только отдыхать приезжал. А ты чего одна, не с кем что ли?
- Есть, только ни с кем не хочется. А брат работает. Я нарочно одна хотела. Устала как-то от людей, от большого города. Тихо у вас тут. Хорошо.
- Осенью – да. А летом шумно и хлопотно. Отдыхающие разные бывают.
- А вы тут прямо и живете?
- Да, живу, прямо тут, - он насторожился, повторяя её слова.
- Один?
- Почему один, с Белкой. Еще пчелы есть и коза Марта. С ними все просто и ясно, без напряга.
- А люди?
- А что люди? Разные бывают, - он нахмурился, встал и подошел к двери. – Пойду, посмотрю твою одежду.
Марина невольно начала фантазировать о неизвестных ей событиях его жизни. К тому времени, когда он вернулся, в её голове уже оформилась трагическая история трех неудачных женитьб. Разочарования и подоплеки вынужденного одиночества, поиски выхода, отшельничество. Вот и герой!
На следующий день он постучал в её домик ни свет ни заря. Поставил на пороге резиновые сапоги и предложил отправиться за грибами. Будто мысли прочитал.
Лес говорил с ней по-своему. Но все о том же. Грело присутствие рядом человека и его собаки. И невидимые нити соучастия заплетались в причудливые кружева желаний. Вечером этого дня Андрей пригласил её к себе в домик. Тут было уютно и тепло, приятно пахло деревом и медом.
И закружилась голова… Завертелось стремительное колесо событий. Сконцентрировались впечатления, сгустились мысли, вырвались наружу томившиеся внутри чувства. Целую неделю Марина и Андрей страстно изучали друг друга, находя все новые грани телесного удовольствия. Они почти не говорили. Ни о прошлом, ни о будущем. Не строили планов. Ослепительная прелесть настоящего занимала их больше всего. Так бывает, когда понимаешь вдруг, что ты нашел то, что давно искал.
Но отпуск иссяк. Нужно было возвращаться в город. И Марина впервые за все это время подумала о том, могло ли быть у этой истории продолжение. Она весь последний день настойчиво вглядывалась в его глаза, вслушивалась в голос, пытаясь найти какие-то особые нотки, угадать, думает ли он о том же, собирается ли что-то сказать. Не дождалась. Вечером они сидели в гостиной у камина. И, может быть, впервые за всю сумасшедшую неделю не занимались сексом.
- Завтра, я буду уже далеко. В понедельник на работу, отпуск тю-тю, - невесело сказала она и почти вопросительно посмотрела в его сторону.
- Ты останешься, - он подбросил полено в камин. И достал из бара бутылку мартини. – Хочешь?
Не дождавшись ответа, наполнил стакан и протянул Марине.
- Ты хочешь, чтоб я осталась? – спросила она. Голос её дрогнул, она ждала объяснений. Все это время они молчали о чувствах, поглощенные ими. Тогда недоговоренность не напрягала. Но сейчас стала какой-то болезненной.
- Этого хочешь ты, - он сел напротив огня. Налил себе коньяк и поднес бокал к лицу, наслаждаясь ароматом напитка. Марина глотнула мартини, он был холодным и горьковатым на вкус. Приятное тепло побежало по телу. Камин разгорелся, весело затрещал, освещая комнату уютным домашним светом.
- Разве это возможно? - почти шепотом спросила она, любуясь его профилем, окрашенным горячими отблесками огня.
Он повернулся, бросил на неё какой-то странный взгляд и чужим, незнакомым ей голосом промолвил:
- Возможно, - строго так, словно забил гвоздь в макушку. В голове зазвенело.
«Как-то не так, не то…», - подумала Марина о признании, сделала последний глоток и почувствовала, как поплыла куда-то комната, и вместе с огненным профилем её возлюбленного камин скользнул в угол. Все погрузилось в темноту.
***
- Алло, Гарик Михайлович, у меня беда. Сестра пропала. Отдыхала на турбазе, которую вы порекомендовали. Одна. Я её, дурак, оставил. Сторож говорит, ушла в лес и не вернулась. Мы тут в округе уже все прочесали. Нужны вертолеты, связи. Не могли бы вы помочь? Все-таки она пять лет у вас главным бухгалтером…А…Ну, извините…, - Саня нажал отбой и бессильно опустил руки.
- Ну, что?
- Он в аэропорту, в Сингапур летит. Будет через две недели. Сволочь. Пока спал с ней, нужна была. А теперь…, - он выругался и обратился к Андрею. – Давай еще на том берегу поищем. Она же могла туда по берегу перебраться?
- Могла, пойдем.
И они двинулись в глубину леса.
Спустя неделю поиски прекратили, внизу по течению реки, за дамбой нашли её куртку. Тело обнаружить не удалось. Но совершенно очевидно было, что его унесла река.
***
Она стояла на высоком обрывистом берегу той самой реки. Босые ноги заледенели и почти не чувствовали боли от ссадин и порезов. Взбираться по скалистым лесным склонам без обуви мог только безумец. Она и была безумна, брела куда-то наугад, с трудом складывала в голове обрывки беспорядочных мыслей. Инстинкт самосохранения гнал её вдоль речного берега подальше от жуткого места, где девушка провела последние несколько месяцев. Кажется, вечность.
В подвале зимой стало сыро и холодно, она часто простужалась, и он разрешал ей ночевать в доме. И тогда ей удавалось взглянуть в окно на заснеженный берег. И пленница понимала, что наступила зима. Вспоминала свой разговор с рекой. И томилась её ледяным безмолвием, цепляясь взглядом за бегущую по насту поземку. А утром мучитель вновь запирал её в тесной комнатушке без окон. Человек, которого она едва не назвала своим, стал воплощением самого страшного. Вырвал из пространства и времени, которые будто подгнили, утратили очертания. Потерялся счет дням, запутался меж бредовых ежедневных вакханалий, которым предавалось ненасытное мужское тело. Марина насквозь пропахла отвратительным запахом его спермы, слюны, пота. Не могла отмыться. Забыла свой запах. Свои мысли, желания, тревоги, которые когда-то казались значительными. Она превратилась в чуткое ожидание его шагов, обозначавших повторение боли. В тряпичную куклу, которую он безжалостно таскал по дому, нещадно экспериментируя со своим неуловимым оргазмом. Он был болен. Не слышал её, не разговаривал с ней, чем больше она сопротивлялась или кричала, тем ожесточеннее и грубее были его безумные ласки. Марина пыталась к ним приспособиться, смягчить боль. Поговорить с ним. Она ждала конца мучений. Но дни проходили, и ничего не менялось.
А однажды мучитель не пришел. Несколько дней, сидя взаперти в подвале, от голода она сосала кровь из пальца. А когда он явился, бросилась на него, как голодная волчица, мечтая перегрызть горло. В ней почти не осталось человеческого, женского. Но Андрей оказался так пьян, что даже не смог сопротивляться, рухнул на пол, ударившись головой о бетонную ступеньку. Таким Марина его видела впервые. Не разбирая дороги, бросилась прочь. Наверху, в кухне успела схватить пару картофелин, хлеба, накинула на плечи куртку. Хотела обуться, но услышала рычащий снизу голос и выскочила на улицу.
Весенний воздух звенел пробуждением. Захлебываясь от радостного осознания свободы, она помчалась куда-то в сторону дороги, по которой привез её брат. У сторожки стоял «Лексус» Гарика. Некогда было думать о совпадениях.
Марина бросилась к нему, но, услышав сзади крик, свернула в лес и побежала сквозь хлеставший по лицу густой частокол деревьев. Потом остановилась, перевела дыхание, не зная, куда двигаться дальше. Заблудилась. Несколько дней она брела наугад, пытаясь угадать шум воды. Животное чутье, наконец, вывело её к реке, и Марина пошла вдоль берега. К разноцветным черепичным проплешинам поселка. К людям.
Выйдя на открытое место, вдруг остановилась и задумалась. Она безумно устала. Но голова звенела от ясности мыслей. Холодный блеск припаркованного у сторожки «Лексуса», пустынные залы ночного музея, трусливо дрожащий голос брата, одинокий больной безумец, который пользовал её, не прикрываясь красивыми словами. Молчаливо и самозабвенно. Чем они, в сущности, отличаются? На лице девушки проявлялось выражение отчетливой смелости последнего выбора.
Она стояла над обрывом, слушала плеск воды внизу и думала о том, что больше всего на свете хочет вернуться в тот момент, когда внимала голосам реки, собаки, кричащих в камышах птиц и молчаливых рыб.
Девушка раскинула руки, чтобы броситься в воду и вдруг зацепилась взглядом за сияющую на солнце маковку церкви, прилепившейся, кажется, прямо к скале на противоположном берегу реки. И что-то тонко зазвенело у Марины в груди, отзываясь на сладкий голос колокола, распластавшийся над быстрой весенней водой.
***
- Этому монастырю более тысячи лет, - монахиня крестится на алтарь и тихим, ровным голосом продолжает экскурсию, - его вырезали в скале первые послушники, добровольно принявшие долю праведного служения. С тех пор это святое место притягивает людей со всего света, открывая им дорогу в светлое царство смирения и веры. Наш монастырь, говорят, даже воздухом своим способен излечить больных и помочь страждущим.
От группы экскурсантов отделился высокий мужчина с густой растительностью на лице. Отросшие седые волосы небрежно свисали с продолговатой головы слежавшимися клочьями. Неопрятная одежда и суетливые движения выказывали в нем человека, который много пьет и живет отшельником. Темные мешки под глазами и горячечное их сияние выдавали крайнее волнение и хроническую усталость. Он подошел к матушке и так, чтобы никто не слышал, произнес:
- Можно ли, вам, исповедаться? – смиренно опустил голову, ожидая согласия.
Марина перекрестила его склоненную голову и спокойно ответила:
- Да, только вас исповедует батюшка, подождите окончания экскурсии, - она повела группу дальше, на территорию монастыря. И ни разу больше не оглянулась на упавшего к её ногам мужчину.
Какое-то неуловимое, тонкое свечение исходило от неё, сухонькой женщины с выразительными голубыми глазами. Всматриваешься в её черты, скромную монашескую одежду, аккуратно убранные под платок волосы – и налюбоваться не можешь, будто возвышает и исцеляет тебя один только этот взгляд, одно тихое, мудрое слово, угаданное и прочитанное ею то ли на небе, то ли на волнистой речной глади, то ли нашептанное вековыми дубами, рыбами и птицами. Чтобы несла она его людям, возвращая заблудшие души в царство Божье.