Мадам Иоланда ждать себя не заставила.
Ровно в назначенный срок она появилась в сопровождении пажа с небольшой серебряной шкатулкой в руках и носатого сутулого господина, судя по платью и гербу на груди, личного своего лекаря.
- Как вы бледны, ваше величество! – воскликнула мадам Иоланда, едва поднявшись из глубокого почтительного поклона. – Не могу поверить, что вас оставили одну без врача!
- Врач сопровождает короля, - грустно ответила Изабо и многозначительно повела бровями, дескать, «вы же понимаете, безумца без присмотра не оставишь».
- Но ваше здоровье для нас не менее важно! – тут же возразила герцогиня. – Что если вам сделается хуже? Этого ни в коем случае нельзя допустить, поэтому я решила привести своего врача и прошу вас позволить себя осмотреть.
«Вот только лекаря твоего мне не хватало!», - обеспокоилась Изабо.
- Это лишнее, ваша светлость, - сказала она, как можно любезнее. – Мне гораздо лучше.
- Но позвольте ему хотя бы послушать ваш пульс, - не унималась герцогиня. – Ваша бледность меня пугает.
Королева досадливо поморщилась. Хотя, с другой стороны - по руке беременность не определить. Поэтому она скрыла раздражение и протянула подошедшему лекарю раскрытую ладонь.
Носатый господин почтительно кончиками пальцев подержался за её запястье, потом попросил дозволения заглянуть в глаза, осмотрел язык, шею и зачем-то лодыжки. После чего удовлетворенно кивнул герцогине и сообщил, что её величество действительно вне опасности.
- Вот видите, - облегченно выдохнула Изабо. – Ваше беспокойство было совершенно излишним. Но я рада, что оно привело вас ко мне. Отошлите слуг и посидите со мной немного. Последнее время меня визитами не балуют.
- О, мадам!.. - со слезой воскликнула герцогиня, но тут же голос её прервался.
Махнув рукой пажу и лекарю чтобы уходили, она забрала у мальчика серебряную шкатулку и поспешила присесть возле Изабо.
- Не могу поверить, ваше величество, что воочию все это вижу! Какое падение дворянского сознания и почтительности! Какое бессердечное отношение… Не стану кривить душой: с его светлостью герцогом Орлеанским, упокой Господь его душу, мы никогда большими друзьями не были. Но теперь, после подлого убийства, когда его не стало, особенно видно как многие из нас ошибались. При его светлости мы хотя бы имели твердую уверенность, что до полного выздоровления короля государство находится в надежных руках законной королевы и первого принца крови! Это внушало уверенность в завтрашнем дне и гарантировало спокойствие хотя бы в отношении незыблемости традиций. А теперь… Я даже не знаю, что и думать! На ваше величество больно смотреть, а за судьбу королевства делается просто страшно! Те господа, что появились возле престола, заняты каждый - только своими интересами, и разве можно сравнить их жалкую суетливость с благородным размахом людей, помогавших королю нести его бремя совсем недавно…
Изабо в ответ только горестно кивала. Герцогиня говорила очень быстро, уверенно, и королеве самой вдруг стало казаться, что старый герцог Филипп, Луи и она радели исключительно о благе государства, которое привели к полному процветанию. Пострадали они, конечно, каждый по-своему, но все вместе – совершенно незаслуженно. Однако на последних словах герцогини от упрека королева все же не удержалась.
- Тем удивительней мне видеть, мадам, что вы и ваш супруг поддерживаете такого человека, как граф д’Арманьяк, - произнесла она капризно. - Оппозиция, которую он явно собирает и намеревается возглавить, вряд ли вернет стране прежнее спокойствие, а мне – должное почтение.
Замолчавшая мадам Иоланда посмотрела королеве в глаза. Выражение сладкого участия, которое до сих пор живо дышало негодованием, затвердело на её лице точно налипшая маска. «Безмозглая дура! – подумала герцогиня. – Тебе бы сейчас руки мне целовать и заливаться слезами, жалуясь на весь белый свет, а не счета выставлять за малое почтение. Не будь ты мне нужна, здесь бы не осталось даже госпожи де Монфор, не говоря уже об остальных. Да и я сама не тратила бы драгоценное время!». Однако наружу своей неприязни ее светлость вырваться не дала. Только изумленно всплеснула руками.
- Как же нам его не поддерживать, мадам?! Граф безмерно любил и почитал покойного герцога. Нельзя допустить, чтобы благородный человек страдал за свою преданность!
- Но теперь эту преданность он мог бы перенести на меня, - упрямо надулась Изабо.
- Ради этого мы его и поддерживаем.
Герцогиня растянула губы в фальшивой улыбке и, наклонившись к Изабо поближе, понизила голос.
- Ваше величество, у вас гораздо больше сторонников, чем может показаться. Эти пустые покои — еще не вся Франция. Наберитесь терпения, немного подождите, и страшная ночь сменится ясным рассветом.
Теперь настал черед королевы смотреть в глаза мадам Иоланде. Что она хочет сказать, эта ловкая особа? Только ли утешает или подарит надежду?
Но лицо герцогини лучилось состраданием безо всякой многозначительности, и королева разочарованно поджала губы. «Слова, слова, одни пустые слова, - думалось ей. – Мадам де Монфор утешает меня так каждый день, но что проку? Она разве не понимает, что мне нужны конкретные имена и конкретные действия? Уж от кого от кого, но от вас, ваша светлость, я могла ожидать чего-то посущественней».
- Вы мне не верите? – спросила герцогиня, видя, что королева притворством себя утруждать не стала и досадливо поморщилась. – А между тем я здесь для того, чтобы кое-что вам предложить.
Вот теперь глаза Изабо сверкнули любопытством.
- Говорите, - велела она, пожалуй, слишком горячо и поспешно. Но тут же словно желая загладить эту явную заинтересованность, добавила:
- Я, разумеется, не собираюсь ввязываться ни в какие заговоры, но вы ведь ничего такого мне и не предложите, верно? А добрый совет и в благополучные времена не повредит.
«Еще бы, - усмехнулась про себя мадам Иоланда, - только в лучшие времена ты их не слушала. Да и теперь вряд ли послушаешь, но кое-чего я от тебя непременно добьюсь!».
- Мадам, - начала она, откидываясь на спинку стула, - несколько лет назад на одном из турниров мой супруг имел неосторожность повредить доспехи на рыцаре, которому - как мы позже узнали - присущи многие добродетели. Я могла бы перечислить их все, но сейчас, не желая вас утомлять, выделю только самую ценную - преданность. Не так давно стало известно, что этот рыцарь оказался в крайне бедственном положении после убийства своего господина, герцога Орлеанского, и судьба его не оставила нас безучастными. Супруг мой ни одной минуты не колеблясь, предложил бы этому господину место при своем дворе, но я сказала ему: «Подумай о королеве. Мессир дю Шастель как раз из таких рыцарей, которых теперь очень не хватает при дворе королевском. И, может быть, нам следует найти для его достоинств лучшее применение?»...
- Как вы сказали его имя? – перебила королева.
В её памяти, прорываясь сквозь туман привычного эгоизма, хоть и с трудом, но возник все же образ высокого, довольно приятного, мужчины, который ударом кулака спас её когда-то от верного удушения обезумевшим супругом.
- Дю Шастель, - подсказала герцогиня. – Вы должны его помнить.
- Да, да…, - напрягла остатки памяти Изабо, - Гийом, кажется?
- Нет. – Мадам Иоланда ласково улыбнулась, – к великому сожалению, Гийом дю Шастель погиб в стычке с англичанами на побережье в районе Дюнкерка. Я говорю о его брате, мессире Танги, который последние годы служил камергером при герцоге Орлеанском.
- А-а, этот…
Изабо потерла пальцами висок. Образ Гийома дю Шастель вызвал неприятные воспоминания, а его брата она не помнила совсем. К тому же, непонятно было, какое отношение они могли иметь к её сегодняшним бедам?
«И после этого ты ждешь к себе почтения, - думала в это же время мадам Иоланда. – Не знать людей своего любовника, которые единственные сегодня, кто мог бы стать на твою защиту и снова наделить властью. Впрочем, мне это только на руку, и слава Господу, что ты так глупа».
- Я вспомнила, о ком вы говорите, - вяло кивнула королева. – Полагаю, ваш добрый совет сведется теперь к тому, чтобы устроить при моем дворе этого человека?
- Не только…
Герцогиня опустила голову, скрывая растущее раздражение и встала. Словно человек, еле справляющийся с волнением, заходила по комнате и заговорила, постукивая друг о друга стиснутыми руками.
- Ваше величество, боюсь, что вы можете понять меня не совсем правильно… Речь не идет о каком-либо заговоре, или другом действии, способном отдалить вас от короля. Напротив, я хочу предложить то, что вновь сделает вас добрыми супругами в глазах всего света. Невинный и ничтожный на первый взгляд шаг, которым вы ступите на ту дорогу, что вернет в эти покои его величество, а нам - вашим подданным - позволит снова любоваться прежней блистательной королевой.
Мадам Иоланда на миг замерла прямо напротив кресла Изабо, словно охваченная приятным воспоминанием. От резкого движения полы её скромной накидки разошлись, и королева чуть не взвыла от отчаяния, увидев роскошный наряд герцогини. Обычно не позволяющая себе чрезмерной роскоши, мадам сегодня надела темно-синее платье с набивным серебристым узором, с лифом, обшитым жемчугом серого отлива и с поясом тонкой работы, пластины которого скромно посверкивали небольшими изумрудами. А хуже всего было то, что талия на платье герцогини оказалась чуть ниже, чем предписывала мода, отчего вся её фигура выглядела тоньше и стройнее, тогда как сама Изабо вынуждена была задирать талию на своих платьях всё выше и выше, обременяя её, к тому же, обширными складками.
- Разве такими должны быть покои королевы Франции? – продолжала между тем герцогиня, окидывая взглядом почти пустую комнату. – Разве были вы когда-нибудь так бледны, как сегодня?! Нет! Любой, кто видел вас в былые дни, помнит веселую красавицу со сверкающим взглядом, всегда окруженную поклонниками! С улыбкой, способной очаровать даже турка, и с сердцем, полным великодушия! Начните с последнего, мадам, если болезнь не позволит вам сразу стать прежней во всем. Пусть вернувшийся с охоты король найдет вас не страдающей от одиночества и унижения, а полной жизни, заботливой, великодушной супругой!
Герцогиня сделала еще один круг по комнате, совершенно гипнотизируя Изабо своим нарядом, и снова остановилась. Её презрение к собеседнице скрывала слишком широкая улыбка.
- Вообразите, мадам, как будет поражен его величество, если вы заговорите с ним, к примеру, о вашем маленьком Шарле!
При упоминании нелюбимого сына королева недовольно сморщилась.
- Тем вернее он изумится! – воскликнула герцогиня. – Поверьте, приятно изумить мужчину – уже половина дела! А чтобы изумление действительно стало приятным, проявите искреннюю материнскую заботу. Мальчик, кажется, живет в Пуатье, где имеет собственный двор?
Загипнотизированная королева кивнула.
- Вот и предложите королю назначить управляющим двора в Пуатье мессира Танги дю Шастель. Скажите, что волнуетесь за сына, что желаете таким образом позаботиться о его достойном воспитании, и из одного доброго дела вы получите сразу несколько неоспоримых выгод. Во-первых - растроганный король, которого вы несомненно этим расположите к себе; во-вторых - преданный господин дю Шастель, который один стоит больше чем свора ваших нынешних придворных и который будет блюсти ваши интересы в Пуатье как свои собственные; в-третьих - сторонники Орлеанского дома, которые обязательно отметят, что вы не забываете слуг убитого герцога и сплотятся вокруг вашего величества быстрее и охотней, чем по зову графа д’Арманьяк. И я уже не говорю, какой удар вы нанесете придворным сплетникам, выдумавшим нелепую историю о том, что маленький Шарль вам в тягость! А потом, не давая никому опомниться, продолжайте вести себя так, словно ничего плохого с вами не происходило. Верните румянец на это дивное лицо, достаньте наряды, забыть которые невозможно, закажите новые… Желаете, я пришлю вам своего ювелира? Веселитесь, кажитесь беззаботной, когда его величество здоров, и предельно заботливой, когда он снова испытает недомогание, и вы сами удивитесь, как скоро наступит день, когда мечта об уединении станет вашей единственной мечтой, и без совета с вами король не возьмется назначить на службу не то что собственного камердинера, но даже коннетабля!
Герцогиня остановилась, презирая саму себя за глупости, которые говорила, и с удовлетворением отметила, что королева задумалась. «Главное, не дать ей думать слишком долго», - сказала себе мадам Иоланда, полагая, что Изабо размышляет над её словами. Но перед глазами Божьей помазанницы, еще недавно исторгавшими потоки слез, плыли в этот момент упоительные картины таинственных балов, наполненных мерцанием свечей и бросаемых из темноты пылких взглядов, сцены любовных утех и перешёптываний под звуки лютни… Неужели все это возможно вернуть всего лишь назначив на должность какого-то там рыцаря?
- Вы молчите, мадам? – вкрадчиво спросила мадам Иоланда. – Мое предложение кажется вам глупым и неисполнимым?
- Нет, что вы, - встрепенулась Изабо, еле вырываясь из приятных грез. – Я и сама все время о чем-то таком думала, просто не могла найти достойного повода. Этот ваш дю Шастель подвернулся очень кстати.
Она хотела встать, но вспомнив про треклятую талию, задранную чуть не по подмышки, передумала и только поерзала в кресле, ставшем вдруг ужасно неудобным. Ребенок в животе тоже завозился, а потом толкнулся так, что королева охнула.
- Что с вами, ваше величество?! – кинулась к ней герцогиня.
- Ничего, ничего, - простонала Изабо, - это моё... недомогание. Так бывает от сильной головной боли…
- О да, я знаю.
Герцогиня с тревогой вполне искренней понаблюдала, как разглаживается сведенное болью лицо королевы, как проясняется её взгляд, потом взяла в руки оставленную пажем шкатулку, достала из нее небольшой сосудик мутного стекла, горлышко которого было обвязано чистым полотном, и снова подошла к креслу.
- Вы расстроены, мадам, - произнесла она участливо. – Простите. Мне не следовало так вас утомлять.
- Нет… Ничего. Я вам даже признательна.
- О, - герцогиня недоверчиво покачала головой. – Это говорит одно только королевское великодушие. Но чтобы загладить свою вину, я хотела бы предложить вам чудодейственное средство. – Она протянула королеве стеклянный сосудик. - Это снадобье совершенно безобидное, однако побуждает все жизненные соки разносить по телу тепло и покой. Секрет приготовления мне рассказал монах-францисканец еще в Арагоне, и с тех пор я пользуюсь им так же часто, как молитвенником.
Изабо с опаской глянула на мутное стекло, за которым угадывалась какая-то жидкость, и невольно вжалась в кресло поглубже. Принимать незнакомые снадобья было всегда опасно, а в её положении опасно вдвойне.
- Вы привезли его, как будто знали, что я расстроюсь, – пробормотала она в замешательстве.
- Я взяла с собой все, что могло понадобиться для лечения, если бы мой лекарь счел недомогание вашего величества серьезным, - ответила герцогиня. - Не бойтесь. Чтобы вас успокоить, я могу первой его принять.
Мадам Иоланда отвязала полотняную обмотку с горлышка и уже подносила сосудик к губам, когда королева её остановила.
- Неужели вы думаете, что я унижусь до недоверия? - спросила она с той долей высокомерия, которую герцогине и хотелось услышать. – Оставьте ваше снадобье, я приму его за обедом.
- Его надо принимать до еды, мадам.
- Хорошо. Подайте мне тот серебряный кубок.
«Все-таки не доверяет – хочет посмотреть, не потемнеет ли серебро, - подумала мадам Иоланда. – Да и черт с ней, лишь бы выпила!»
Она наполнила кубок вином, затем поставила его и снадобье на чеканное турецкое блюдо и почтительно поднесла все это Изабо.
Королева с напускным безразличием понаблюдала, как герцогиня доливает ей в вино темноватое зелье, потом выпила, всем своим видом демонстрируя полное доверие, и, пока остатки зелья убирались обратно в шкатулку, с удивлением обнаружила, что покой и тепло на самом деле разливаются по её телу.
- Мне еще побыть с вами, мадам, или вы предпочтете немного поспать? – поинтересовалась мадам Иоланда.
- Пожалуй, идите, - расслабленно произнесла королева. Глаза её вдруг стали слипаться. – Один ваш визит - безо всяких снадобий - уже принес мне душевный покой. Но всё вместе – совершенно успокоило... Я как раз подумаю об этом рыцаре... дю Шастель, верно?
Герцогиня в ответ только поклонилась и проследовала к дверям.
В небольшой приемной, перед дверью в королевские покои, тут же вскочили со своих мест мадам де Монфор и сутулый лекарь герцогини Анжуйской.
- Ну что? – обратилась герцогиня прежде всего к лекарю.
- Уверен – со дня на день должно начаться.
Герцогиня повернулась к фрейлине.
- Повитуха уже здесь?
- Да, ваша светлость.
- Держите её наготове, мне кажется, что начнется уже сегодня.
Потом она достала из подшитого к накидке кармана увесистый кошель и протянула его мадам де Монфор.
- Этим расплатитесь с повитухой как сочтете нужным. И немедленно сообщите моему человеку, если родится девочка.
- Хорошо.
- И вот еще что, - герцогиня придвинулась к старшей фрейлине поближе, чтобы лекарю не было слышно её слов. – Этой женщине, де Вутон, передайте, что датой рождения ребенка... девочки, должен стать день рождения Христова. Это очень важно и я обязательно проверю.
- Скажу, ваша светлость.
- И пусть не привязывается к ней, как к родной. Мне в этом деле лишних страстей не надо.
- Я передам, ваша светлость.
- Теперь ступайте к королеве и будьте с ней предельно любезны.
Мадам де Монфор присела в низком поклоне, а когда твердые шаги герцогини зазвучали, затихая, уже в коридоре, спрятала в шкафчике за портьерой кошель и, запахнув плотнее меха, в которые куталась, поспешила к своей госпоже.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2010/09/14/1243