Юлия Ванадис Вера

 
                ПОБЕДИТЕЛЬ ТЕМАТИЧЕСКОГО КОНКУРСА "ОДИНОКАЯ ДУША"


       Она сидела, по-детски прижав колени к груди, и беззвучно плакала. Рваные лоскутки челки почти касались пунктира ресниц, глянцевый блеск зрачков саднил отчаянием. Холодно… Вздрогнув, запахнула плотней неказистое пальтишко и замерла.
       В церкви вязко пахло ладаном и свечной копотью. Прохладный воздух ласкал голубые маковки чадящих свечей. Где-то под самыми сводами бродили тени святых, прислушиваясь к шепоту прихожан.

       Уже в притворе Нина поняла – служба началась. Осторожно приоткрыв массивную дверь, перекрестилась. В ответ ржавые петли жалобно всхлипнули. Голос батюшки окутывал теплым кружевом, а склонившиеся над клиросом силуэты святых искрились чистотой. Иссохшей губкою впитывая переливы благостных звуков и мягко оттаивая душой, Нина прошла к свечному ларьку
       Вдруг движение в темном углу выдало чье-то присутствие. Подслеповато всмотревшись в тягучую церковную маревость, Нина подошла ближе. По-детски прижав колени к груди, девчушка лет восьми замерла на скамье взъерошенным ангелом. На анемичных щеках бесхитростным узором застыли поцелуи слез.

       Нина наклонилась, зацепив ласковым взглядом. Осветилась лицом сквозь густую вуаль жизненных трещин.
       – Деточка, обидел кто? – голос теплый, как хлеб.
       – Нет, – в сжатых губах молчаливый крик: «Не тронь меня!»
       – Ты не серчай, я помочь хочу, – сетуя на артритные колени, осторожно присела рядом, сдавленно шоркнув плащом.
       – Не надо мне помогать! – ломкие пальцы сплелись в кулачки.
       – Как знать. Вот ты в храм наверняка за помощью пришла. Я тоже. Зайду, помолюсь и сразу легче. Ты помолись…
       – Не могу! – выдохнула искаженно.
       – Не можешь? Я научу, – отложив купленные свечи, тихонько прокашлялась.
       – Я умею, но…не могу, – голос першил слезами.

       Оправив платок, Нина внимательно взглянула на девчушку. Если бы не глаза в ржавых наростах тоски, ничего особенного – маленький испуганный человеческий звереныш. Вспомнила, как сама была такой. Давно…
       – Почему не можешь?
       Взглянув на приставучую бабку, девчушка вздохнула:
       – Мама говорит, – слова перешли в шепот, – что ОН все слышит.
       – Верно, – одобрительно кивнула. – А что еще твоя мама говорит?
       – Говорит, надо молиться за брата. А я… Я не могу.
       – Ты не любишь брата? – нотки осуждения звякнули льдом.
       – Да как вы можете! – вскрикнула, словно ударила. – Я его очень люблю! – чтобы не разреветься, прикусила губу и притихла.
       Ничего не понимая, Нина оглянулась. Из полумрака растрескавшихся стен за ней внимательно следили глаза святых.

       – Тебя как звать? – Нина решила не сдаваться.
       – Вера.
       – Красивое имя. А меня – Нина Семеновна. А мама твоя где?
       – Там, – махнула в сторону алтаря. – Молится, чтобы Бог поскорее кого-нибудь убил.
       – Господь с тобой, деточка! – Нина испуганно перекрестилась. – Бог никого не убивает. Ты что-то напутала. Да и зачем твоей маме такие страсти?
       – Врачи говорят: спасти моего брата может только чья-то смерть. Донор. Вот мама и просит… – голос сквозил равнодушием, не стыкуясь с одинокой слезой.
       Нина озадаченно посмотрела в сторону икон, ища поддержки. Сумрачные взоры лизнули укором.

       – А с братом-то что? – дымные полукружья прожитых лет еще четче легли под глаза.
       – Он в больнице, – вздохнула, отирая рукавом бледность щеки.
       – Так вот почему ты плачешь. Из-за брата, – к чему, к чему, а к больницам Нине не привыкать. Накрыв почти прозрачные пальчики сухой жаркой ладонью, проговорила: – Я понимаю… Не волнуйся, он обязательно выздоровеет.
       Резко отдернув руку, Вера презрительно повела угловатостью плеч. На самом дне детских глаз мутным осадком взметнулась ярость.
       – Ничего вы не понимаете! – тонкий голосок зазвенел безысходностью. – Никто не понимает! Все только и думают о моем брате. Просят за него, молятся… и меня заставляют, – слезы покатились из глаз. – А я боюсь! Боюсь, что если буду молиться, Бог услышит и заберет к себе именно меня… – под тонкой тканью пальто вздрагивала боль. – За меня ведь никто не просит, а я тоже хочу жить!

       Нина прижала к себе всхлипывающий сгусток отчаяния и вдруг подумала: «А ведь за меня тоже совершенно некому попросить. Прожила целую жизнь, а попросить некому…» Почему-то вспомнился старый дом, в котором всегда сладко пахло молоком и подопревшим сеном, и шестеро вечно голодных оборванных босоногих душ, одну из которых звали Ниной. Где они теперь?.. Сердце, отозвавшись, хрустнуло одиночеством.
       – Не плачь, детка. Ты проси за брата, а я обязательно помолюсь за тебя, и все будет хорошо. Ты только верь… – в прохладном церковном полумраке две фигуры слились в одну. – Не плачь, теперь ты не одна.

      Вечерню давно отслужили, когда к иконостасу, прихрамывая, подошла невзрачная женщина и, щедро одарив паникадило свечами, долго о чем-то беседовала со святыми. А где-то в осенней промозглости улиц, перепрыгивая кляксы раскисшей грязи и крепко держась за мамину руку, улыбалась маленькая девочка Вера. Она верила – все будет хорошо.