Портрет неизвестного.
Темно-пепельные низкие тучи до самого горизонта, слившись в одну огромную, стали похожи на необъятное серое пуховое одеяло, в которое укуталось изнеженное летней жарой голубое небо.
Подражая ему, Женька накинула на плечи теплую пуховую шаль – мамин подарок - и, поставив на столик чашку горячего кофе, уселась перед компьютером, подоткнув под спину маленькую подушку.
- Кажется, дождь собирается, - промурлыкала она голосом Пятачка из мульта про Вини Пуха, одновременно надавливая указательным пальцем на серую кнопку компьютера.
На кухне ее ждала гора посуды, - побочный результат спешного приготовления сегодняшнего ужина, плюс оставшееся после вчерашнего (болела голова) и - утреннего кофе, заваренного и выпитого, как всегда, на ходу. Эх, жалко, что муж никак не расщедрится на посудомойку. – считает, что для семьи из троих человек это слишком дорогое и бессмысленное удовольствие…
"Слава Богу, конец недели – подумала она,- можно часок расслабиться до прихода мужа с работы".
Женька вошла в литературный сайт, кликнула на разделе"Фэнтэзи" и, не глядя, протянула руку за чашкой кофе.
В момент, когда на экране появилось продолжение "Поступи Короля", зазвонил телефон.
Женька автоматически бросила взгляд на циферки в левом углу экрана. До возвращения мужа осталось чуть меньше часа.
"Может, Федька звонит, что задерживается? Было бы классно! Я бы успела и почитать, и, хотя бы, часть посуды помыть."
- Здравствуйте, Евгения. Федор дома? - хорошо поставленный женский голос приятного тембра, но с менторско-лекторскими нотками показался ей до ужаса знакомым.
- Федор еще не вернулся с работы. Что ему передать? (Женька надеялась, что баба назовет себя.)
- Я надеюсь, вы помните: завтра в шесть вечера вы у нас.
Женька, разумеется, не имела понятия. Причем, она не знала: то ли Федька ей сказал, когда она читала книгу в инете или слушала музыку в наушниках – а в это время она отключалась от внешнего мира, словно находилась в невидимой барокамере - , то ли он вообще забыл сообщить ей.
Она перезвонила на рабочий телефон мужа.
Трубку взяла его сотрудница Далия.
- Позовите Эфи, пожалуйста, - попросила Женька.
Федька, обладая ярко выраженными семитскими чертами, имел такое чисто славянское имя неслучайно - дед назвал его именем своего фронтового друга, который погиб, спасая его, деда, жизнь.
Поэтому Федька носил свое имя с гордостью и долго не хотел менять. Но что ему оставалось, если в ивритской транскрипции буква "пэ" и "фэ" писались одинаково, а гласных не было вообще и, потому местные ивриточитающие аборигены в незнакомых словах вставляли гласные, как Бог на душу положит. То, что его называли "Падор" или " Пэдор" , еще куда ни шло. Но когда в поликлинике девушка из регистратуры в микрофон вежливо попросила "Пидора " подойти в рентгеновский кабинет, народ, знающий русский, начал скабрезно хихикать.
Федька даже не понял, что вызывают именно его. Но когда девочка, повторив вызов, заикаясь, добавила к экзотическому имени и перевранную фамилию - вместо Ходорковский назвав его "Ху-ду-ра-ковский,- народ заржал в полный голос.
- Прямо бесплатный сеанс смехотерапии для той части больных, с постными лицами высиживающих в очередях, что владеют "великим и могучим", - рассказывал он потом Женьке. – Пока я дошел до кабинета - проникся ощущениями клоунов в цирке, или всякого рода юмористов, видя ухахатывающихся людей с высокой температурой или перевязанными конечностями. Они вытирали влажными салфетками слезы и, повторив словосочетание еще раз, начинали ржать по новой.
Рентгенолог, тоже из "наших", посмеявшись, посоветовал поменять имя на более благозвучное. Через три дня Федька пошел в министерство внутренних дел и поменял Федора на Эфраима, сокращенно Эфи , мысленно попросив прощения у деда.
- И что у нас плохого? – спросил муж голосом его любимого героя из старого мультфильма "Тайна третьей планеты".
Они звонили друг другу на работу только в случае необходимости. Все вопросы они с мужем решали за ужином под бутылочку темного пива, или, на худой конец под свежезаваренный в кофеварке кофе с сигареткой в зубах.
- Федор Абрамыч, - начала Женька, раскладывая мышкой компьютерный пасьянс,- сейчас звонила какая-то тетка и сексуальным голосом с интонациями бывшего профкома напомнила, что нас куда-то назавтра пригласили. Склероз у тебя или у меня?
- Вот черт, забыл. Да это Юрка, мой кузен, в гости позвал. У них юбилей семейной жизни. Позвонил, блин, именно тогда, когда по ящику показывали, как наши с нашими в футбол играют.(Израиль – Россия)Матч века, а этот зануда ни сам не смотрит, ни другим не дает!
Хорошо, что Федька не видел выражения лица своей жены, которое скривилось, словно ей внезапно дали отпить лимонного сока, и он кислотной волной не только вдарил по языку и горлу, но и проник в дупло коренного зуба.
Эта пара появилась у них в городе лет восемь назад. Тихий, худенький Юрка казался рядом со своей дородной женой послушным еврейским сыночком. В советском прошлом она была главой месткома завода, где сначала рядовым инженером, а затем – не без содействия жены - начальником отдела трудился Юрка. В те времена они с Федькой не общались вовсе – компания не та.
В постперестроечное время Юркина гиперэнергичная женушка, используя былые связи, открыла какой-то бизнес, который вначале приносил приличный навар. Но потом что-то там не склеилось, и они, прихватив дочь-разведенку с ребенком, умчались в Израиль, даже не продав квартиру. Только в этом году они съездили на бывшую родину для продажи своей выросшей в цене недвижимости. Позвонив оттуда, они принялись уговаривать дочь вернуться, что, мол, беспредел прошел, и здесь сейчас рай для делового человека. Но дочь, которая за это время удачно вышла замуж за израильтянина и даже родила ему ребенка, наотрез отказалась возвращаться, а им самим напомнила об их возрасте и болячках. Женька с Федькой были уверенны что, она напомнила еще о чем-то другом, но кузен с женой об этом не обмолвились. С тех пор этот тошнотворный дуэт – Федька еще называл их контрабас и гобой - стали ходить с таким видом, будто получили пожизненный срок в колонии поселении и потому, по мере своих сил, портили настроение окружающим.
"Надо что-нибудь купить этим инвалидам перестройки",- вздохнула Женька.
Она терпеть не могла выбирать кому-то подарки. Может, потому что еще ни разу не получала в подарок вещь, которую приобрела бы сама для себя.
- Вот еще! - подумала она, вскакивая,- они даже на юбилей кабак зажали! И на столе, как всегда, - микроскопические тарелки с холодными закусками, а горячие - в тарелке побольше, но обязательно - на штуку меньше. То есть, если за столом шесть персон, то подадут пять пирожков, пять вареников и так далее.
Однажды Женя набралась наглости и спросила: кто же тот несчастный, что все время остается голодным?
Профкомша бросила на нее презрительный взгляд, а Юра поспешил объяснить, что они еще в Союзе вычитали, что в приличном обществе так полагается, чтобы, мол, гости не думали, что их обязывают съесть выделенную на них порцию.
- Да точно я тебе говорю, - Федька улыбался в пол-лица, когда они вышли покурить на балкон,- какой-то пижон был в загранке и его позвали в гости к скупердяем, а он потом в центральной газете описал это, типа, событие со своими комментариями. Вот они и клюнули.
- Придурки редкие,- кивнула Женька в знак согласия.
Она подошла к шкафу и открыла полку, в которой хранила подаренные кем-то, но не сгодившиеся ни на что вещи. После того, как она однажды подарила жене своего брата (проверяла по Википедии, такая степень родства называется ядовитым словом "ятровь") кофточку, ту самую, что они же и привозили три года назад из Турции, Женька стала налеплять на подарки наклейки с датой и именем того, кто это подарил. Скандала, что закатила "ятровка"( "Мы ей за доллары покупали, да тащили, а она нос воротит!") ей вполне хватило, а на свою память в этих вопросах она не полагалась.
- Так,- Женька сразу же вытащила бутылку вишневого ликера(они с Федькой такой компот не уважали),- вот эти цукарики, - она отложила коробку украинских желе в шоколаде, которые свекровь подарила им недавно на праздник.
Что бы еще? Она открыла дверцу пошире.
А это что? Откуда эта поделка? Она поднесла поближе прямоугольник из легкого дерева неизвестной ей породы размером с тетрадный лист. На светлом, под цвет бука, фоне была выжжены разного размера пятна всех оттенков коричневого, от светло кофейного до почти черного. Все эта куча пятен отдаленно напоминала человеческое лицо.
Она вспомнила. Они купили это лет пять тому назад, во время своей первой поездки в Лондон у какого-то похожего на индуса хмыря. Она тогда на своем ломаном английском спросила: кто изображен на картине, он ответил что-то невнятное, вроде: тот, кого ты любишь.
Она тогда купила эту "гравюру" почти назло. Да-да. Назло тем бабам из их группы, которые, сначала дрожа как гончие на охоте, бегали по "Дьюти фри" сметая с полок флаконы с духами и косметику, словно ими не были заполнены все магазины в Израиле, а потом, когда они были в Париже, вопили в автобусе, чтобы всей группе заменили поднятие на Эйфелеву башню на поход в "Галери Лафайетт". Женька выдала все, что она о них думает. От волнения сложные слова на иврите вылетели у Женьки из головы, но она, не задумываясь заменяла их крепкими словечками на иврите, арабском и русском(она всегда начинала изучение незнакомого языка с ненормативной лексики). Послала, короче. В ответ бабы назвали ее жадиной и придурочной стервой. Федя с экскурсоводшей еле утихомирили бабью драку( у Женьки таки нашлись соратницы из их же группы).
В гостинице они долго вертели сувенир, как принц Флоризель портрет Клетчатого, выполненного художником-абстракционистом. Потом Федя положил "гравюру" на телевизор и отвел Женьку к противоположной стене.
С минуту они молчали.
- На Ирину похожа,- сказал Федя ставшим вдруг чуть хрипловатым голосом.
Женьке стало не по себе. Она четко видела перед собой Серегу из параллельной группы.
Когда-то у них была большая любовь: с прогулками до утра по набережной, с песнями у костра под гитару, на которой оба уверенно бренчали, с катанием на катке. Дальше поцелуев у них дело не зашло – Женька была воспитана как настоящая еврейская девушка настоящей еврейской бабушкой. Но именно это последнее и не понравилось его родителям.
"Мало того, что из обыкновенной учительской семьи, небольшого росточка и посредственной внешности, да к тому же еврейской национальности. Это уже перебор"- таков был их вердикт после первого же знакомства, ставшего и последним(У Женьки при всей ее житейской безалаберности были твердые жизненные принципы).
Маленькая изящная брюнетка Ирка была похожа на высокого крупного блондина Серегу как маленькая изящная пони с черной челочкой на владимирского тяжеловоза белой масти. Не сказав ни слова, Женя спрятала "гравюру" в чемодан.
Ирка… Красавица Ирина была двоюродной сестрой Жени и первой женой Феди. Когда-то у них была сумасшедшая любовь, и так красиво начавшийся брак. Впрочем, он и закончился красиво.
Есть такая смешная песенка про красивую любовь, сломавшуюся о банальный тюбик с зубной пастой. Это точно про них. Ирка-чистоплюйка, могла закатить сцену из-за белых подтеков от полоскания зубов на кафеле. А пятно от кофе на белоснежном полу приравнивалось к землетрясению. Федька, живший с семнадцати лет вдали от родителей - армия, институт, общага,- не мог понять, для чего надо менять постельное белье еженедельно. А найти смысл в том, чтобы покупать дорогущие кожаные диваны и тут же надеть на них велюровые чехлы, которые к тому же надо поправлять по сто раз на день, было выше его понимания.
Ирка и познакомила свою кузину с Федей.
- А знаете что, ребята? Вы подходите друг другу,- сказала она снисходительно улыбаясь очаровательным вишневым ротиком,- оба играете на гитаре, любите бардовские песни и одежду – свитера и джинсы, - любите травить анекдоты - как правило неприличные, читать научно-техническую литературу и фантастику – и самое главное: патологически не любите порядок.
Все с точностью наоборот – это Ирка патологически любила порядок. Но абсурд в том, что Федя с Женькой уже двадцать лет вместе. И все у них путем: дом, работа, сын - лаботряс. Не важно, что если Женя запланировала уборку на четверг, то в среду она бумажку с пола поднимать не станет – ничего с ней сделается, подождет до четверга.
А кузина Ирка, до сих пор не может найти мужика, достойного ее любимой - воплощение кулинарного дара, идеального порядка, дизайнерского вкуса, и все это, к тому же, обернутое в изящную сексуальную внешность. И детей у нее тоже нет.
Женя старалась не говорить с Федей о сестре. Не то, чтобы она ревновала, так, на всякий случай. Жили они в разных городах и встречались очень редко.
Вот, поди же, таки вспомнил о ней. Значит, любит до сих пор, хотя она его подарила как ненужную вещь.
Женька поскорее спрятала картинку поглубже. Затем она вытащила из своего склада ненужных вещей нераспечатанный флакон французских духов - она не любила этот приторно-сладкий запах - и сорочку, которую подарили Феде на работе.
Все, она к юбилею этих зануд готова. Хватит с них времени, что она потратит на выслушивание их нытья и поедания здоровой диетической еды. Скукота. И тут сумасшедшая идея пришла ей в голову….
Они уже целый час сидели в гостях у Юры. Вид еды на столе был таким же унылым и постным, как и лица хозяев. Осторожно попробовав пару блюд, Женька поняла, что вкус ему тоже соответствовал. Еле выждав, когда подойдет к концу рассказ хозяйки об очередной войне с соседями за тишину, она повернулась к хозяину и спросила:
- А что, Юрий Соломонович, я слышала, что вы неплохо рисуете и прекрасно разбираетесь в живописи.
Хозяин немного смутился:
- Ну, вроде того… А … что это?
Он взял протянутую "гравюру", бросил на нее взгляд, повертел со всех сторон. Затем поставил на пианино, которое стояло в нескольких метрах от стола, и, чуть наклонив голову, принялся разглядывать.
- На соседку нашу, Веруню, похожа,- произнес он задумчиво.
- Да прямо уже,- жена покачала головой, - это ж вылитый Владимир Иванович, наш бывший директор.- Она взмахнула полной рукой. – Вон даже его борода клинышком виднеется.
Вся небольшая компания, состоящая из десяти человек, вдруг проснулась от спячки и вскоре салон с чинно обедающими интеллигентными(или косившими под них) людьми превратилась, ну если не в шумный израильский базар, то в диспут клуб – с говорящими одновременно спорщиками.
Женька повернулась к Феде, который молча взирал на картину, автоматически дожевывая тушеную рыбу.
- На Далию похожа, - сказал он вдруг. Затем, сплюнув остатки еды в салфетку, пробормотал,- какая гадость эта ваша тушеная рыба.
" Ну вот, приехали,- здрасьте,- подумала Женька,- а эта глиста в панталонах при чем тут?
Она вдруг почувствовала усталость, и ей захотелось домой к компьютеру, в свой знакомый виртуальный мир, который никогда не предает.
Аромат жареной курицы с острым запахом чесночка заполнил всю квартиру и дополз до ее кресла перед компьютером.
" Курица! – Она пулей помчалась к духовке. – Только бы не сгорела",- шептала она про себя.
Как ни странно, муж с сыном уже были на кухне. Сын нарезал свежие овощи, а муж раскладывал тарелки. Запотевшая элегантная бутылочка "Смирноф" возвышалась над блюдом с распластанной румяной курочки, окруженной запеченной в мундире картошечкой.
- Мой руки,- бросил Федя не поднимая на нее глаз,- не мог же я не довести до конца твою конгениальную идею приготовить ужин после той бурды, что нас потчевали на этом долбанном юбилее.
- После ужина – концерт,- закричал сын.
- А как же твоя дискотека? – Женька положила черный хлеб, питы и хумус на стол.
- А,- махнул сын,- сегодня прогуляю.
Они передавали друг другу гитару и пели песни. Сын спел новую песню Аркадия Духина. Хоть она и была на иврите, но родителям понравилась. У Женьки даже шевельнулась мысль, что, может, из этого балбеса еще что-то получится.
И тут Федя взял гитару и запел любимую песню из Юрия Визбора.
"Ты у меня одна, словно в ночи луна…"
Они подхватили знакомый мотив.
И вдруг:
" Хоть в Интернет уйди. Только свети, свети".
Он опустил гитару.
- Ну, ты мать даешь! Неужели ты думаешь, я тогда не понял, что тебе этот индийский дервиш по аглицки сказал?
Я ж про Ирку ляпнул, когда понял, что ты не меня в "Клетчатом" узрела, и захотел, чтобы ты эту картинку в свой склад закинула. А сегодня с Далькой я вообще прикололся.
Хорошо, что ты оставила эту мазню этим, типа, "специалистам". Да ну ее совсем.
Она почувствовала, как забилось, запульсировало сердце, и что-то теплое и легкое растеклось по всему телу, поплыло в голову, разрумянив бледные, анемичные щеки и заставив гореть спрятанные под копной волос оттопыренные уши. Ей захотелось заключить в объятия весь мир.
- А хочешь я завтра "Наполеон" испеку?
Вот еще! Станет она ему говорить, что вчера, разглядывая вновь эту злосчастную гравюру, она увидела своего Федора. Не решившись спросить у него в лоб, она не придумала ничего лучше, как выставить ее перед общей компанией и там, невзначай, узнать, кого же сегодня видит он.