В Отечественную войну двенадцатого года тоже были беженцы, они бежали от неведомого ворога: то ли узурпатора, то ли мародеров. Грузили детей и скарб на подводы, сами уныло шли рядом – далеко, в глубь страны, или в ближайшие леса – быстрее туда, где маячила надежда спасти детей и пережить лихолетье. Наладив временный быт, чутко прислушивались к молве: скоро ль конец войне.
В двадцатом веке изобрели сжигание деревень вместе с жителями, ковровые бомбардировки, расстрелы заложников и эвакуацию, с длинными эшелонами под бомбежками. Затем, стоя в очереди за хлебом по карточкам, люди вслушивались в хрипящий репродуктор: скоро ль конец войне.
Век двадцать первый усовершенствовал как технологии массовых убийств, так и технологии беженства. Гуманитарная помощь с палатками, одеялами, мукой, сухим молоком и пластиковыми бутылками воды. Океанские лайнеры, аэробусы и такси, спешащие на помощь под щелчки фотоаппаратов и телекамер. Беженцы, сидящие у телевизора и наблюдающие, как разрушают их дома. Улыбчивые телеведущие и политологи, с профессиональным гримом, хорошо поставленным голосом рассуждают, скоро ль конец войне.