Глава № 4
Сколько бы ни прошло времени, я всегда буду помнить тот липкий ужас...
Сначала мне в спину воткнулось что-то острое. «Кто это такой наглый?» – проскочило у меня в голове. Но подняла взгляд и обомлела. За спиной у Андрюшки Сычёва стоял человек. Жёлтые спутанные волосы, серое лицо – вот всё, что было видно. Нет, видно было ещё и длинное копьё, которое втыкалось в спину моему другу. Копьё! Настоящее! У меня волосы зашевелились на голове. Значит, и у меня в спине такое же копьё? Это что ещё за бред? Но тут Кита толкнули между нами такими же копьями. Я оглянулась. Нас окружили! Двенадцать странных фигур выстроились кольцом. У кого-то копья, у кого-то топорики, несколько человек стояли, гружённые большими мешками. Ой, а Женька-то! Я бросила взгляд туда, где видела оранжевый спортивный костюм в последний раз. Не видно её! Нас усердно пинали остриями копий, заставляя подойти ближе друг к другу. Как противно! Как с овцами обращаются! Интересно, а они наш язык понимают?
– Кто вы? – Кит спрашивал это уже в третий раз, но молчание было ему ответом. Или они немые, или конвоирам не положено говорить. Странно, эти люди были какие-то неправильные. В чём именно была их странность, я поняла много позже.
Если их назвать коротко, то это – жёлтые люди. Они не страшные, не уродливые, не противные. Они никакие. Эти бесцветные, грязные особи невысокого роста вели нас под конвоем несколько километров сначала по берегу моря, потом вглубь острова. Странно, но даже непонятно было – женского или мужского рода конвоиры шли рядом. Как говорила моя бабушка, женщина только в горе не пытается быть изящной, аккуратной или флиртующей. Я пыталась оглянуться, чтобы увидеть свою сестрёнку. А потом подумала, что это даже хорошо, что хоть одному человеку удалось избежать участи овцы. Старичок придёт к пещере и заберёт её и Боцмана. А мы пока найдём способ сбежать, ну … или
нас поджарят на ужин.
– Куда нас, а-пчхи, ведут? – Сыч чихал всё больше. Нос у него стал красный совсем. Мы шли уже больше часа. – Я больше не могу идти.
– Держись, Андрюшка, – Кит забрал у Сыча рюкзачок.
Но через несколько шагов стал и сам чихать всё больше. Неужели оба простудились? Тогда нас даже есть не станут, а скинут в пропасть как вирусоносителей и заразных. А может, с нас снимут кожу, с живых…. Мерзкие мысли лезли в голову всё чаще с каждым шагом. Я устала, спотыкалась…
Вокруг всё изменилось: трава была уже не жёсткая и противно-колючая, а бледно-зелёная и вялая. Она ковром устилала нам путь, иногда розовые цветы выглядывали из-под травяных прядей. Вот и кусты появились вместо валунов и пещер. Конвой всё также молча двигался рядом, поправляя наш ход пинками. Дорога с каждым шагом казалась всё утомительней…. Я едва переставляла ноги. Навалилась усталость и апатия ко всему. Мне было параллельно наше будущее. Я только механически переставляла ноги и также отстранённо думала о нашей возможной участи…. Сыч болтался из стороны в сторону, и только Никита бодро дышал в спину. Но тоже чихал. Потом неожиданно спросил:
– Тебе не кажется, что всё больше пахнет чем-то….. сладким, что ли…. У меня аллергия начинается, а на что – не понимаю.
У Никиты Протасова аллергия могла проявляться на что угодно: на духи соседки в автобусе, на запах нового свитера, на канарейку в зоомагазине. Поэтому он всегда таскал в кармашке вату для носа – делал маленькие ватные шарики и затыкал нос. А в рот впрыскивал аэрозоль «Амброрин». Без таких мер он начинал отекать с угрожающей скоростью, и без «Скорой» уже не обойтись. Вот и сейчас достал вату, аэрозоль и устроил себе профилактику.
Пару раз мы кардинально меняли направление, спускались по кручам, карабкались по горным склонам, скользили по вялой шёлковой траве.
– Сыч совсем расклеился, – меня почему-то сейчас резануло «Сыч» из уст Никиты. Наверное, просто, Андрюшку было безумно жаль… Он, действительно, был похож на какую-то мокрую, больную птицу. А помочь нечем.
– Сколько часов мы идём? – задала я мучивший меня вопрос.
–…часов? Мы минут сорок ползём, – ответ Никиты озадачил. Я устала, как после долгого похода с туристским снаряжением.
– Не может быть, – удивилась я, но даже вертеть головой, чтобы найти солнце и по нему определить время, не хотелось.
Вот ещё один поворот, и впереди показались хижины какой-то деревни. Видно домики было пока плохо, но появилась надежда, что близка развязка. Чем ближе мы подходили, тем чаще стали встречаться необычные деревья. Чем-то они смахивали на плакучие ивы: длинные – предлинные веточки спускались почти до земли. Только как-то они неравномерно росли: где-то густо, как волосы на голове, а в некоторых местах совсем голо. Будто их срезали ножницами. К каждому такому дереву вели явные тропы. Ещё широкую дорогу я разглядела вниз, под гору к морю. Вот и первая хижина справа. Вышла женщина с кувшином в руке, вскользь посмотрела на нас и ушла. По щекам у неё бежали слёзы! Я точно видела!
Теперь я тоже ощущала сильный сладковатый аромат. Он был страшно назойливый и неприятный своей приятностью. И как будто даже мешал думать. Нас провели через деревню. Я насчитала около пяти длинных домов и трёх маленьких домиков, сляпанных из глины и травы. Окон в домах не было, только дверь. Крыши у многих явно были дырявые. Иногда мы встречали таких же жёлтых людей. И ещё меня удивило, что совсем не видно собак. К бабушке в деревню приедешь – все Тузики и Найды выстраиваются в ряд. Кто облаивает, кто ластится, кто попрошайничает. И петухи орут, как ненормальные. Нет, без петушиного кукареканья ещё как-то терпимо, но без собак … странно. Нас провели к сараю, сплетённому из веток, и втолкнули внутрь. Ай! Я подвернула ногу, зацепившись о какой-то камень, и неловко осела на траву. Икры гудели, как после кросса на физ-ре. В голове шумело, а перед глазами почему-то не было чёткой картинки.
– Ань, ты чего ревёшь? Так больно? – Никита присел, посмотрел на мою ногу. Там не было ни ссадины, ни синяка.
– Я не реву.
– Ага, я заметил, – и он смахнул с моей правой щеки слёзы.
Ну, вот ещё! Я никогда рёвой не была. Что это со мной?
Быстро вытерев это безобразие, я попыталась посмотреть туда, куда показывал Протасов.
– Видишь, вон там, на горе, стоит какая-то чёрная штуковина. Похожа на мамин флакон духов.
– Не вижу…
– Вон, за кустами…
– А… Да, вижу.
– Что это может быть? Как думаешь?
– Ммм… Может, это печь такая. Или домик злой ведьмы… А где Андрюшка?
– Во даёт! Сыч совсем расклеился, – мы оглянулись. В глубине этого сарайчика спал Андрюшка Сычёв. Согнулся, как старичок, и выглядел таким больным и измученным!
– Не называй его Сычом.
– С чего бы это? Он всю дорогу ревел, я сам слёзы видел. Как девчонка.
– Ну, плохо ему…. Может, температура высокая? – я подхромала поближе к Андрею и приложила руку ко лбу одноклассника. Но жара не было.
Сама не заметила, как примостилась рядом, и… всё поплыло опять перед глазами. Кит что-то ещё говорил, но до моего сознания не доходил смысл сказанного. Через пару минут я устала бороться с закрывающимися веками. Всё. Я провалилась в сон.
– Народ, ну просыпайтесь же! – Никита тряс меня за плечи. Открыв глаза, я сначала поёжилась. На земляном полу было жёстко и неприятно просыпаться.
– Сколько я спала?
– Не знаю, сони, – злобно прошипел Кит, – тут что-то затевается. Вон, в ту сторону глянь.
Кит взмахнул рукой, указывая на движущихся людей. Они как тени медленно и вяло тянулись друг за другом.
– Может, нашу судьбу будут решать?
– Съесть нас или нет, – мрачно пошутила я.
– А знаешь, у них, похоже, даже электричества нет, – Кит меня не слушал.
– И никакой техники, – прогнусавил сзади проснувшийся Сыч.
– Какая техника?! Тут вообще каменный век, похоже.
– Вот я и говорю: вдруг они – каннибалы?
– Кто?
– Ну, те, что питаются человечиной…
– А может, мы в прошлое попали? Куда-нибудь в шестнадцатый или четырнадцатый век?
– Представляете, сколько мы им рассказать можем? О технике, истории, компьютерах….
– Во-во, они тебя как самого умного первым съедят. Сегодня на ужин. А завтра нас…
– Анька, ты – дура! Чего тебе человекоеды мерещатся?
Но тут случилось необычное: к нам направились две фигуры. Высокие и худые, медленно шли к нам две… женщины. Да, я поняла, что они – женщины. В их глазах я разглядела то, что мама называла «истинно женское любопытство». Раньше я это словосочетание не понимала. А теперь осознала. Они медленно подходили, неся что-то перед собой. Это три миски! Нас решили покормить! Значит ли это, что всё не так уж плохо? Уставившись на эти фигуры, я тщетно пыталась понять, а что сейчас надо делать. Сычёв и Протасов сообразили – сели рядом с дверью, скрестив ноги по-турецки. В такой позе человек явно неагрессивен, и их смирение придало смелости женщинам. Они поставили тарелки на землю, отодвинули камень, который подпирал дверь в нашу клетку. Но не ушли… Они смотрели на меня. И я зависла, напрочь разучившись думать. Что нужно сделать, чтобы их не испугать и не разозлить? Я тоже села. Снизу две женщины казались вообще двухметровыми столбами. Они разглядывали меня так странно: пристально и в то же время без улыбки или, наоборот, зла. Меня разглядывали и изучали, как будто это я выгляжу как туземка из племени, а не они. Я-то хоть одета как человек, а вот у них тут даже одежду, видимо, делать не умеют. Длинные балахоны ниже колен, верёвка на талии вместо пояса, ноги в травяных тапочках, никаких украшений. А головы не ухожены, не причёсаны даже.
– Жаль, что с ними нельзя поговорить… Хоть бы понять, где мы, – тихонько сказал Никита.
– Где мы? – я спросила тихонько у той, которая смотрела на меня, кажется, даже не мигая…. Во взгляде что-то шевельнулось, но она не ответила. Зато другая хрипло буркнула:
– Пора.
Они повернулись как по команде, собираясь уйти.
– Подождите! – Андрей вскочил и застыл, натолкнувшись на ужас в их бесцветных лицах.
– Вы нас понимаете?
– Мы заблудились! Мы вам не причиним зла! Ответьте, пожалуйста!
Мы говорили хором, почти кричали…. Женщины отступали, напуганные нашим ором. Расстояние между нами было всё больше. А мы шли и шли за ними. Тогда они побежали. Тут только мы осознали, что тюрьма-то наша открыта! Мы свободны!
продолжение: http://www.proza.ru/2010/10/27/20