...падал мягко, с нежностью опускаясь на плечи, руки, голову, тая в непокрытых волосах. Он поскрипывал под ногами, задорно искрясь на тусклом солнце. Уютный и, несмотря на весь этот холод вокруг, какой-то по-домашнему теплый звук. Он принес с собой обрывки счастливых дней детства, осколки радости, безмятежности и неподдельного интереса ко всему окружающему. Все те озябшие от мороза руки в варежках и ярко красные щечки; снежки, снеговики, снежные крепости и катания с горок на санках; полные сапоги снега, постоянно съезжающие на лоб шапки, что приходится их то и дело оправлять. И холод был жаром, и смех, а не раздражение вызывал снег, попавший за шиворот.
А Они месили и месили его подошвами, не замечая ни по-зимнему неяркого солнца, ни угрюмого серого неба, которое рождало мириады этих крохотных звезд, ни уютных поскрипываний под ногами. И если и шевелилось что-то в их душе, то ни во что не прорастало, погибая без пищи во мраке.
Какая-то женщина кормила голубей, разбрасывая широким, так ярко иллюстрирующим бескорыстную отдачу, жестом пшено цвета тусклого, обделенного вниманием золота. Птиц было много, от прекраснейших белых до обыкновенных серых. Они толкались, стараясь ухватить себе лишнюю крупинку, но не было в их толкотне тупой злобы, присущей Их столкновениям. И если один голубь толкал другого, то тот не отвечал тем же, а покорно подвигался в сторону.
Они самозабвенно ворковали, наслаждаясь угощением, которое все разбрасывала вокруг себя щедрая женщина. А Они проходили мимо, занятые своими делами, своими мыслями, запертые в своих стенах, и нещадно месили ногами крохотные звезды, абсолютно не обращая внимания на голубей.
Но вот что-то случилось, что-то напугало птиц, чутких к тревоге, они резво забили крыльями и, будто единый организм, теряя при этом перья, взметнулись ввысь. Воздух зашипел, рассекаемый десятками тел, но женщина стояла спокойная, терпеливо ожидая, когда минует тревога, и птицы снова вернутся за угощением. Лишь едва заметной тенью мелькнула в ее глазах непонятная грусть.
И, глядя на эту жизнь, на эту чистую энергию, рванувшуюся вверх буквально в паре шагов от тебя, глядя на бой крыльев по воздуху, поднимавших крохотные тела туда, куда тебе дорога заведомо закрыта, в груди нарастала волна восторга. И, казалось, еще чуть-чуть и потянется следом за птицами сначала засидевшийся в клетке вольный дух, а потом и тяжелое тело. Но пламя быстро опало, птицы вернулись, и щедрая женщина снова бросила горсть пшена на снег…
Она сидела на обледенелых ступенях какого-то здания. Продрогшая, одинокая. Тонкие плечи слабо вздрагивали, то ли от холода, то ли от плача. Издали Она показалась такой маленькой и оттого еще более беззащитной, что сердце негодующе толкнулось в грудь, возмущенное откровенной несправедливостью.
С каждым шагом Она становилась все ближе, все четче. Стали видны спутанные грязные волосы, некогда бывшие цвета пшеницы в ясный солнечный день. Легкая малиновая кофточка, под которой белела тонкая, почти невесомая майка. Потертые, некогда синие джинсы, с разодранным коленом, открывавшим взгляду малоприятного вида ссадину. Она не обращала внимания на проходивших мимо, поглощенная своим несчастьем, не в состоянии вынырнуть из него. И Они не смотрели на нее, запертые в своих стенах, не желавшие пускать внутрь ничего, что могло их разрушить.
В груди все протестовало, рвалось наружу, но ноги несли мимо и мимо, все жестче опускаясь на протоптанные дорожки, все сильнее давя крохотные звезды. Казалось, звук шагов грохочет в ушах, и сотни черных сапог нещадно топчат снежинки, и мои среди них, часть чудовищной процессии. Звук нарастал, нещадно рыча в ушах, и несчастное создание на обледенелых ступенях уже осталось позади, как вдруг внезапно все стихло и замерло.
Она посмотрела в мою застывшую спину, и не сводила глаз, пока ноги машинально не развернулись и понесли меня обратно. Я остановился перед Ней, совершенно не понимая, что заставило меня вернуться. А Она смотрела на меня снизу вверх своими лучистыми глазами, блестевшими в лучах по-зимнему тусклого солнца, и было понятно, что Она не плакала, но все равно Ей очень и очень плохо. И глядя в эти чудесные глаза, откуда-то изнутри пришло понимание, что совершенно не важно, что заставило меня вернуться. Просто нужно было хотя бы попытаться Ей помочь.
Снежинки падали мягко, с нежностью опускаясь на Ее спутанные грязные волосы и чуть розовые щечки. Я сбросил рюкзак с плеч, расстегнул теплую зимнюю куртку и, бережно надев Ей на плечи, сел рядом на холодные, покрытые льдом ступени. Она поплотнее закуталась в нагретую моим телом ткань, подвинулась поближе, и, поведя плечами от уютного чувства тепла и защищенности, благодарно…