Потом ты сочинишь про камыш. Слизнешь веснушки. Уйдешь в толпу.
Ты говоришь мне «танцы-танцы». А моя первопричина твое море внутри стеклянного уральского купола. Трогаю губы мизинцами да принципы кто быстрее уснет от этой безусловной любви.
Ничего святого в тебе не осталось: ни святой воды, ни святых мощей, ни святого писания.
…
Ты рыдал я кусала вчерашний сахар, выплевывая на холодную грудь резцы и передние.
…
Мне казалось самолет еле тащится так сильно мы хотели друг друга под Питером сильно трясло и сверкали молнии кэп объявил по рации что угнал Боинг подальше от весны.
Я устала переводить часы на два а потом и на четыре часа вперед.
Все дисконтные карты по карманам растеряли, потерлись склизкими от неврастении подбородочками. Чтобы на кухне учить питерские неологизмы да варшавские наречия.
Потом я сидела на твоем табурете в холодной кухне на Ботанике грела чайником влюбленные пальцы и вязала свитер скандинавскими петлями. Ты зачем-то читал Шекспира и учил меня принимать метадон.