Правильно говорят – наши родители – лишь тонкая грань между нами и вечностью. Можно позавидовать моему свекру – ему под семьдесят, но его мать до сих пор жива. Мать моей подруги умерла, когда ей было всего семнадцать лет. Когда мой папа сообщил мне, что он в больнице, причем, оказался там не в плановом порядке, а приехал на «Скорой помощи», я очень сильно испугалась.
Потому что мой папа – самый сильный и здоровый в мире. Папа преподавал каратэ-до, папа плавает в бассейне и качается на тренажерах, и в свои пятьдесят восемь лет выглядит на сорок. Ну, побаливало немного сердце, он обследовался и назвал мне непонятный диагноз – ишемическая болезнь сердца.
Позже, набредя на это определение в интернете, я узнала, что ишемия - это состояние, при котором сердечной мышце не хватает кислорода. В ней накапливаются токсические продукты обмена веществ, что вызывает боль. Вроде бы все просто. А почему не хватает кислорода? Потому что нарушено кровоснабжение сердечной мышцы. Причины? Причинами нарушения кровотока по коронарным артериям являются атеросклероз и спазм сосудов. Атеросклероз – это образование холестериновых бляшек на стенках сосудов. У женщин лишний холестерин откладывается прямиком в целлюлит. У мужчин – в сосуды. Спазм сосудов – от нервов. Разумеется, есть и другие причины, среди основных факторов, вызывающих ишемическую болезнь сердца, основными являются возраст, курение, ожирение, повышенное артериальное давление (гипертония), бесконтрольный прием лекарственных средств и другие.
Крайний случай этого заболевания – инфаркт. Обширный инфаркт – это массовое отмирание сердечной мышцы. Папа не входил ни в одну группу риска – не пил, не курил, регулярно занимался спортом и не имел лишнего веса. Имела место только генетическая предрасположенность – от инфаркта умер мой дедушка Николай. Папин папа.
Но тогда я ничего этого не знала, и отмахивалась:
- Так ведь это у всех теперь, разве нет? И, как говориться, если после сорока лет вы проснулись, и вас ничего не болит – значит, вы умерли.
Но – приступ, госпитализация - здесь уже все серьезно. Самым страшным оказалось, что болезнь, эта самая ишемическая болезнь сердца, у папы развилась практически мгновенно. Месяц назад папа бегал по лесу, ездил на велосипеде, а потом приходил ко мне в гости и весь вечер катал внуков на спине, играя в «лошадку». Три недели назад он начал ощущать «загрудинные» боли, еще через неделю – испытывать сильную одышку при незначительной физической нагрузке. На этом этапе папа испугался и пошел по врачам. Ему прописали сосудорасширяющее лекарство, которое следовало пшикать под язык, и которое папа благополучно забывал то дома, то на работе. В очередной раз, принимая дома ванну и ощутив сильную боль в сердце, папа вспомнил, что оставил лекарство на работе, и вызвал «Скорую помощь». Папу отвезли в стационар, и больше не выпустили.
У папы давно другая семья. Но когда его положили в больницу, находящуюся через дорогу от моего дома, я ощутила настоятельную потребность, как следует похлопотать. Если верить психологам, то получается, что всякая болезнь нужна больному, как возможность посмотреть на свою жизнь в другом ракурсе. Мне хотелось понять – зачем болеть моему папе, причем болеть в клинике неподалеку. Может быть, ему необходимо мое внимание?
Соображала я всегда медленно. К концу второго дня папиного пребывания в больнице и моих размышлений, как бы так свое внимание и любовь проявить, до меня дошло, что больным носят еду. Для скорейшего выздоровления я прописала папе усиленное питание. С утра варила суп и второе с гарниром, и носила ему в больницу, ну и своих детей, двух и семи лет в придачу. Ибо общение с детьми обладает невиданной целебной силой (по моему скромному убеждению). Жалко, моя мама об этом не знает, а то бы чаще брала к себе внуков. Папа, сидя на лавочке, прилежно и с аппетитом поедал принесенное, и мое сердце радовалось. Даже как-то не хотелось верить в серьезность повода пребывания папы в больнице, да и в папину болезнь я долго не верила. Пока как-то не прошлась с ним по больничной аллее. Прежде быстрый и стремительный, папа еле мог сделать несколько шагов и останавливался, задыхаясь. От папиных плавных кошачьих движений осталось одно ковыляние. Сердце два-три раза в день исправно сильно болело и мешало не то, что ходить - жить.
Я удвоила старания по часть продовольствия, прикупила контейнеров, в которых носила папе супы, мясо, рыбу, орехи и сухофрукты, в результате чего и так почти не двигающийся больной прибавил в весе три килограмма за неделю.
Мы гуляли по лесу, ели землянику, искали грибы и обсуждали предстоящее папе исследование – коронарограифию. Исследование сердца на проходимость сосудов и на возможность операции. Говоря своими словами, в вену на руке вводится вещество, которое вскоре доходит до сердца и заполняет там все сосуды. Вещество ярко светится в рентгеновских лучах, поэтому при его введении можно отследить, какой сосуд в сердце и насколько проходим. На основании этого исследования принимается решение о дальнейшем лечении (установка стента, коронарное шунтирование или ангиопластика). Иногда (что самое страшное) операция и вовсе не предлагается – слишком все запущенно.
После коронарографии должен был решаться вопрос о папиной операции.
Когда исследование (та самая коронорография) оказалась уже завтра, я разнервничалась. Все утро дня «Х» ждала звонка. Папа не позвонил. Понимая, что от меня уже ничего не зависит, я собрала детей и повезла их на пляж, где встретила брата Леню. Леня, походя, сообщил, что папа на операции, ибо результаты коронарографии оказались столь ужасающи (один сосуд запечатан наглухо), что папу сразу отправили в клинику имени Мешалкина. Для установки стента, то есть, стентирования.
Стент - это тонкая металлическая трубочка, состоящая из проволочных ячеек, раздуваемая специальным баллоном. Он вводится в пораженный сосуд и, расширяясь, вжимается в стенки сосуда, увеличивая его просвет. Так налаживается кровоснабжение сердца. Насколько я понимаю, этот стент введут папе в сердце под наркозом через бедренную артерию (или через руку).
Мои родители развелись, когда мне было одиннадцать лет. А моему младшему брату Лене – шесть. С тех пор я не очень часто виделась с папой, а общалась по душам - и того меньше. Но он всегда оставался важным человеком в моей жизни – потому, что папа принимал меня полностью, такой, какая я есть, и не очень-то пытался исправить.
Сблизились мы с папой только последние два-три года – когда нам довелось работать в одной фирме, где папа являлся главным технологом, а я – менеджером по продажам. Брат Леня – директором. Я заново открыла для себя, что мой отец – человек редкого ума, чувства юмора и интеллекта, И до сих пор благодарна брату, что дал мне возможность узнать папу с этой стороны – много ли помнила о нем со времен развода, среди бесконечных судов, разбитых тарелок и разделов квартиры?
Папа любит придти ко мне с бутылкой кагора и подарками для детей, посмотреть свежие фотографии, выпить мо мной пару рюмок и пожаловаться на оптовых покупателей. Или на поставщиков. Я рассказываю обо всем подряд и безумно счастлива общением с человеком, который понимает тебя с полуслова.
По части здоровья папа «не нравится» мне уже год. Слишком уж он похудел. Во время семейных праздников он стал засыпать за столом и пугать меня провалами щек и желтизной лица. Я видела на его лице печать другого мира и всячески старалась отогнать ее. Тогда я впервые узнала, что такие вещи не прогнать даже деньгами.
А потом я ушла в очередной декрет. А потом папа попал в больницу. На операцию. А я впала в панику. И поехала в церковь.
Все, что я знаю про церковь – это что надо быть в юбке. И повязать на голову платок. Надо поставить свечки «за здравие» и «за упокой». И то же самое надо написать на бумажках плюс имена, кого упомянуть. Моих скудных познаний хватило, чтобы поставить самую большую свечку папе «за здравие».
Я знала только то, что сегодня у папы операция. Поэтому решилась позвонить в папину новую семью. Не такая уж она и новая - двадцать лет живут, у меня есть сводная сестренка Юля – она и сняла трубку. Юля не то, чтобы знала про операцию – она не знала, в какой из клиник нашего района папу оперируют. Поэтому я приняла решение поехать в больницу сама и спросить о папином самочувствии. Тем более что дозвониться туда не получилось, а брат Леня застрял у друзей на даче.
В клинике я устроила практически цыганочку с выходом. До сих пор стыдно. Охранник на вахте предложил мне звонить по отделениям, узнавать, где лежит мой папа. Пять отделений сказали, что «такого нет». Когда шестое отделение сообщило, что такой больной есть, и данный момент находился «на операции», шлюзы открылись, и меня унесло в голубую даль. Я завыла в телефонную трубку.
-Как на операции??!!
На том конце всполошились.
-Девушка, что вы плачете-то?
-А почему так долго он на операции?
-Ничего не долго, двадцать минут всего. Операция недавно началась.
… С этого конца телефонной трубки вокруг меня хлопотали охранник и пробегавшая мимо медсестра:
-Дать вам воды? Успокойтесь, он лежит в самом легком отделении. Да ему стентирование делают, даже без наркоза такие операции проводят, вы что, девушка! Посидите, успокойтесь. Кто вам больной, муж?
-Папа-А-А.
-Что передать папе? Записку писать будете?
Собственно, я не то, чтобы писать – говорить была не в состоянии. Я знала главное – папа жив. Его операция началась минута в минуту после того, как я поставила в церкви свечку ему «во здравие». Можно не верить в бога, но нельзя не верить в силу доброжелательной мысли, направленной от одного человека к другому. Роняя слезы с красного опухшего носа, сморкаясь во влажную салфетку, я побрела к машине.
Обратно в больницу напротив моего дома папу перевели на следующий день. Было много проблем - и опухшая рука, через которую вводили стент, и кровотечение от простого укола – потому что папу напичкали лекарствами, замедляющими свертываемость крови. Принимать эти лекарства папе теперь надо постоянно, и каждый месяц на них уходит значительная сумма денег.
Все это было потом. У меня больше не было ощущения, что я держу в руках яйцо с треснувшей скорлупой, внутри которой живет цыпленок. И если нажать посильнее – цыпленок умрет. Надо бережно хранить эту скорлупу в ладонях, прижать к самому рту и дышать теплым воздухом, потому что очень хрупка жизнь того, кто внутри, слишком он слаб и беспомощен, чтобы справиться самому.
Папа выписался из больницы через три дня. С новым стентом он чувствовал себя превосходно, снова ходил на дальние расстояния, взбирался на горы, и к нему вернулась тигриная грация движений. Папа позвонил, поблагодарил и сказал что – то типа «Всем спасибо – все свободы».
Мне важно, чтобы он жил. В другой семье или один, со мной, или без меня - чтобы мой отец был жив и здоров. Симона де Бовуар в свое произведении «Слишком легкая смерть» пишет: «Все люди смертны, но для каждого человека смерть – это бедствие, которое настигает его, как ничем не оправданное насилие, даже если человек покорно принимает ее». Мы о многом еще не поговорили, много где вместе не побывали. Папе еще не пора. Он еще не готов. И я еще не готова.