В крепости массированных нападений ждали. Освобождали наружные постройки, устраивали в подземелье кухни, спальные места, снесли дрова, съедобные припасы, скотину резали, солили мясо. Народ переселился в подземелье.
Очутившись под землёй в запретном месте, дети с удивлением восклицали:
-Вот это, да! Крепость подземная земной не меньше, вражина фиг нас здесь достанет. Нам до весны бы продержаться, на перевале стает снег, и помощь обязательно прорвется.
Васятка всматривался в лица взрослых, понять пытался, почему от глаз людских скрывали подземелье. На очередном Совете, набравшись смелости, сказал:
-Вражину сильно разозлили, Касьян с лошадками ушёл, народ с окраин улизнул, они попрут, не остановишь, мы защитить себя сумеем? А если помощь не придет, сами говорили, без солнца да без бело дня, жизнь в человеке угасает. Может, не надо было злить. Чего смеётесь? Я слышал разговоры баб, от них волнение пришло.
Смех стих. Владыка, не глядя на сына, произнес:
-В своем отце, я никогда не сомневался. Крепость подземная спасение наше, ты убедишься в этом сам. Для проживания в подземелье мы были не готовы, сегодня, этот день настал.
Враг осаждал их днем и ночью, на пятый день наемники прорвались в крепость, центральные ворота распахнулись. Конники метались по дворам, скотину уводили и рушили наземные постройки. Под гиканье и крики, Главнейший на черном жеребце, явился на крепостную площадь. Покачиваясь в седле, он слушал подчиненных.
-Народ укрылся под землёй, в живых застали звонарей и тех, кто замеряет время. При них есть бабы, дети и девки молодые. Все одинаково твердят, в дела людские не вникают. Казнить, или в живых оставить, девок с прислугой можно ль на подарок?
Главнейший знал, в события любые, на жизни временщиков и звонарей не покушались, их нанимали Стражники на службу. Селились рядом с колокольней, носили цепи на груди. Он протянул руку к старику и приказал:
-Цепь сними, я рассмотреть её желаю.
-Цепь может сняться только с головой. Не трогай наших баб и девок, хозяйство и жилище, порядки Стражников не тайна, с земли сотрут все улицы твои и вырежут под корень семя. Немедля отпусти, в работе недопустимы перебои.
Главнейший миролюбиво произнёс:
-Угрозы сам умею строить, порядок Стражников не нарушаем. Пока мы перья выкурим из нор, разрушим крепостные стены, запри жилище на запор и не высовывайте носа. В дому своём, наёмники не тронут, а за наружу я не отвечаю, до баб мои охочи очень. Через неделю, мы снимемся с насиженного места.
Старик вздохнул, обвёл глазами оголтелую толпу и молвил:
-Владыка передать просил послание тебе на ухо.
Над площадью пронёсся возглас:
-Секретов нет, мы делом связаны!
Старика закинули на лошадь, он попросил устроить тишину.
- Что я скажу, то не мои слова, не вздумайте на теле отыграться. Дурман победный голову вскружил, с подземкой до весны не разберётесь. Пока вы рыли ход подземный, Соколы успели укрепиться, и привести в порядок подземелье. Ловушки-стены, чудо из чудес, они по желобам их катят. Устроят каменный мешок и из щелей стрелой достанут. По их подсчетам, при захвате потери составляют четверть, через неделю будет треть. От них сюрприз с восточной стороны, они назвали цифру десять, что означает, я не знаю.
К Главнейшему спешил Главный охранник, они отъехали в сторонку.
-С восточной стороны лежат раздетые тела, они еще теплы. Один из десяти не до конца зашиблен, успел картину описать. Под носом выросли, прошили стрелами, раздели, на грудь повесили дощечки. Предупредительная надпись, не суйтесь к нам, так будет с каждым. Одежду сняли, не тронули еду. Её достаточно у них, или они нас за нос водят? Место отцепил, округу осмотрел, как появились и исчезли, не ясно самому. Без воздуха в подземках не житьё, воздушки, щели надо обнаружить, по ним погоним дым с потравой. От стариков про стены слышал, словам значения не придал. Со звонарём промашка вышла, вести подобные толпе вредны. Добро погибших между собою делят, им стала выгодна кончина. Отрядники потери посчитали, при захвате мы потеряли четверть силы.
На территории крепости без перерыва жгли дымные костры, вонь серная, среди другой потравы, особо выделялась, она дыхание запирала и вызывала сильный кашель. На пятый день, наемники в темных балахонах проникли в подземелье, препятствий не было, прошли два поворота и засели. К ночи вышли, оставив одного для слежки. Расчет был прост, семь человек ногами шли, восьмого на горбу несли. Восьмой и притаился на ночь. Решетка входа опустилась, соглядай оказался в западне. Увидел диво, стена раздвинулась, из щели вышли ребятишки, по одному, их опустили вниз. Через время вдалеке замаячила тусклая лампадка, явились дети возрастом постарше, из отверстия в потолке спустили лестницу, один из них забаловал, его ударом сшибли на пол, подняв, тряхнули ещё раз. Всю ночь перед глазами мелькали женщины и дети. К утру, они без провожатых, носились от стены к стене, в полу скрывались и исчезали в потолке. Бывший зверолов сидел в засаде двое суток, он понял, то, была учеба. Учителя сбивались сами, дети от усталости валились на деревянные щиты. Он позавидовал, вот порядок, ни окрика, ни возражений. На третьи сутки в потолке над ним, со скрежетом открылся лаз, и на него тела свалились. Стена закрыла видимый тоннель, решетка входа поднялась.
Наемник показался и крикнул в пустоту:
-Стрела бумагу принесла, просили нас покойников забрать, вы безопасность обещали.
Не получив ответа, он подошёл к убитым, и поволок крайнего к подвозу. Их было больше десяти. Главный охранник ощупал каждого, был удивлен, погибшие, из одного отряда. Заметив своего, воскликнул радостно:
-Жить будешь долго, вчера тебя на небо провожали. Какие новости нарыл?
-Их надо брать немедля, они в подземке все ученики. Освоятся, мы зубы сломим. Потрава, дым их не коснулись, проникли запахи, но в малой доле. Сквозняк силен, пока сидел в засаде, тело продрогло и застыло. Подача воздуха продумана мудрёно, не сверху, как мы думали, а из земли. Потоки направление меняли, то спину задували, то во грудь. Мысль гложет, меня приметили они? Если судьба на нашей стороне, то наблюдения мои ценны. Чурбан всегда при них, они его закладывают в щель или в пазы упор вставляют. Движения, шаги, я многое успел запомнить, проверить надобно на деле.
-В отряде Пчёл сумятица, погибла половина душ, отрядника сменили, требуют долю от погибших. В другие времена, казнил бы, а нынче шкуры дороги, дурманом опоим, ты поведёшь их в подземелье, а мы предпримем ложные нападки.
Васятку разбудили, девичий голосок предупредил:
-Не медлите, быстрее в строй, черёд настал побаловать глаза, от темноты ослепнуть могут. Вчера я вас предупреждала, что делать надобно, если вражина вдруг нагрянет. Не нарушая строй, к стене прижаться с правой стороны, вперед не лезть, звуки не издавать, командам строго подчиняться.
Небо! Под ним он прожил девять лет, день ночь сменял, что здесь такого, обыденное дело. На воле, всё обыденным казалось, дом, баня, лес, дорога к озеру и камыши, зеленая трава по грудь, вечером парное молоко с горячею лепёшкой.
Глаза, отвыкшие от света, зажмурились и заслезились. На воле, он вглядывался в небо редко, всё больше под ноги смотрел. А нынче, полоска неба шириною в шаг, красою показалась. Серое небо зависло неподвижно, вдруг появился маленький просвет, и серость поменяла цвет. Девочка, коснувшись уха, прошептала:
-У маменьки родимой, глаза подобно небесам, большие, голубые, мои - на серость больше схожи. На воле, отец мать часто баловал словами. В твоих глазах я сразу растворился. В разлуке, посмотрю на небо, тебя, любимую представлю, истома заполняет разум. Мы чувствуем, он к нам спешит.
В щель сунулась собачья морда, застыла неподвижно, закапала слюною. Дети вскочили, как было велено, прижались к правой стенке. Собачий нос признал своих, визжа от радости, она метнулась вниз и ухнулась на каменные плиты. Под собачий визг, детей в стенную щель метали. Васятка замыкал цепочку. Он оглянулся на собаку, она пыталась следовать за ними. Заметил ноги, с небес запрыгнула вражина.
Опасность миновала, делились опытом и новостями. На соломе, скуля от боли, лежала псина, она вражину навела на след. Но, странным образом, её жалели. На спину и под пузо устроили дощечки, перевязали туго, пытались напоить и накормить. Кто подходил, ласкал её, прощения просил, в пылу страстей, о ней забыли. Через два дня, собака, последний раз лизнув протянутую руку, ушла на небеса. Девочка, что от неё не отходила, ревела горше остальных. Васятка с нею дружен был. На воле, когда их грамоте учили, она на лавке с ним сидела. Он попытался успокоить:
-Странно очень, отца и брата хоронила, слёзы не капали из глаз, из-за собаки столько рёву!
Женщина, прижав к себе ревунью, произнесла:
-Плачь, милая, носить в себе тоску не надо. Плачь, не стесняйся, внутри скопилось много бед, они слезами вытекают.
Дети подземку полюбили, не унывали, в перерывах между учебой, играли, бегали по коридорам и узким лазам, сигнал, заслышав, неслись к указанному месту и замирали. Взрослые, внимание им уделяли гораздо больше, чем на воле. Васятка радостей не разделял, устраивался в стороне и наблюдал за всеми. С Мишуткой не встречался, Светик пробежала мимо, на окрик, только оглянулась. Однажды приходила мать, над сонным сыном наклонилась и прошептала:
-Скучаю по тебе, освоимся, свидания наши будут чаще.
Он обхватил руками мать и с удивлением произнёс:
-Оно, мне тычется под руку, ишь, как раздул тебе живот!
Мать засмеялась:
-То, не оно, а братик младший, тебе сигналы подаёт. Что за повязка на руке?
-Скучал, царапнул специально, думал, в лечебницу сведут. Чужая девка прибежала, предупредила, здесь солнца нет, зараза к ранам быстро липнет.
К ним приходили женщины, вели беседы, одна из них, особо досаждала. Всё знающие дети разузнали, она Хозяйка подземелья. Все в кулаке её, не только слов, боятся взгляда. Раз в день заходит к ним, вопросы задает и требует правдивые ответы, словно они в допросном зале. Перед уходом позволяла и ей задать любой вопрос. Васятка в разговоры не встревал. Она присела рядом с ним, оголила рану на руке, предупредила:
-Старайся руку не мочить, я видела твою родню, приветы шлют и обнимашки, что от тебя им передать, вопросы есть, на них отвечу.
-И без ответов ваших знаю. Мишутка со старухами сидит, они его телами греют, отвары разные дают. Не помогают травы, при долгом кашле, кровью хлещет. Светику всё равно, жить под землёй иль на верху, одно лишь на уме, писать да слушать, слушать да писать. Мать силою на отдых отправляют, заботы неизменны, народу раны зашивать и облегчать страдания тела. Забыл её спросить, если она без бело света, брат зрячим иль слепым родится? Отец мой строит оборону, всё, что творилось наверху, сюда перенеслось. И там, и тут нас защищают стены. На верху, день с ночью чередою шли, а здесь, всегда одни потемки. Со стен течет вода и бесконечно продувает. Мы к бойне были не готовы, ни на земле, ни под землей.
-В том ротозействе все виновны, событий прошлых не вернуть, и нечего толочь их в ступе. Попрёки не уместны, если напомню твои трусливые поступки, сокрытие, обман, приятно будет?
-Я мал, и многое не понимал, меня очистили допросом.
-На возраст не ссылайся, поступки совершают по нутру, тогда, ты жил себе в угоду. Вода со стен стекает в желоба, затем в отстойник для хозяйских нужд. Сквозняк необходим, мы им просушиваем стены, иначе сырость нас заест. Не я одна Владыкой восторгаюсь, малой силой вражину задержали здесь. Не все народы поддержали бойню, Медведи, Лебеди, Орлы слились в отряд, послали ездока с угрозой, они на выручку спешат. Снег стает, свои придут на помощь. Среди вражины наши люди, предупреждают о напастях. Еда в запасе, вода в избытке, нам голод не грозит, пока. Если родится брат, слепым не будет.
К ним подошел Владыка.
-Почему, пока? Еды достаточно и сын мой обязательно родится. Какая срочность подоспела?
-Жена твоя ко мне пришла и требует зерно для топки распределить на три, четыре части. Не хмурься, совет её, прошу принять, люди мои готовят нары.
-Марья явилась на Совет, ей объяснил, зерно в надежном месте, я сам в ответе за него. Кроме меня, хранителя, охраны, ключом секретным и словами, другие люди не владеют. Слова меняю каждый день. Видения и сны преследуют жену, при ней на небеса уходят люди, разум заполнен стонами и болью. Дитё внутри страдает тоже, без меры бьётся и стучит.
-В запаснике моё зерно, я часть свою забрать желаю.
-Не отдавай, отец, зерно. Случиться неприятность, придется нам опять делиться. Сказали вам, что маменька больна, ей сны плохие часто снятся, не всё на веру принимайте.
Хозяйка подземелья, задев Васятку по губам, произнесла сердито:
-Не смей о матери судит!
Васятка, стоя рядышком с отцом, считал мешки. Хозяйка, подписав бумагу, в долг попросила трёхгодовой запас. Отец отказывать не стал. В углу хранилища заметил мать, обняв Хозяйку, она вполголоса произнесла:
-Спасибо, милая, что вняла просьбе, то, кроха малая, чтоб с голоду не околеть, неделю продержаться можно.
Отец обнял её за плечи:
-Я запрещаю появляться здесь, и в общих коридорах. Угробишь сына, не прощу, ну, что с тобою происходит?
Охранник потянул Васятку за рукав:
-Пойдем, милок, оставь родителей одних, меж ними лада нет, как прежде. В толк не возьмем, кто прав из них, друг друга слушать перестали. Мы мечемся меж ними, послушаешь, так оба правы. Совет, их разбирать устал. Может, сейчас договорятся, мы специально их свели.
-Мать вольной стала, отец её жалеет, из-за того, что в пузе брат. Раньше отца не досаждала, ей все равно, что он Владыка. Я за отца стою, сестра за мать, семья распалась на две части.
-В отрядах тоже чехарда, охрана подчиняется Владыке, указы святы, их нарушать никто не смеет. В душе, сомнения появились, волнения Марьи мне понятны. Я помню дедовы наказы, запас яичный для наседок в одной корзине не хранят. Со дня осады в порядок приводили подземелье. Освоимся, нас одолеть наемники не смогут, а зерновой запас заботит, он кормит и обогревает нас.
-Раздор на маменьке лежит. Отец сказал, в его роду, нет слабаков, и если есть какая хворь, от рода матери исходит. Я должен с ней поговорить, вдвоём с отцом упрямство сломим.
-Прими совет от старика. Перед тобой ни кто-нибудь, а мать. Судья всех наших жизней – время, оно покажет, кто был прав. Меня позвали на Совет, ценю Владыку больше жизни, упрямство не могу принять.
Васятка возмутился:
-Больше жизни, а голос матери отдашь?
Васятка побежал к отцу и выпалил скороговоркой:
-Охранник говорит, в отрядах чехарда, грозился, против камень бросить. И я с сестрою разделился. Не понимает добрых слов, и уговаривать не стоит, к ней нужно строгость применить.
Мать с удивлением спросила:
-О ком ты говоришь, сынок? Обида не к лицу мужчине, ещё раз повтори, но, только внятно и спокойно.
-Речь о тебе, не успокоишься, я, я, получишь от меня молчанку на долгие года.
-Ты, угрожаешь мне, сынок?
-Тебе, отца же ты изводишь.
Владыка, подняв за шиворот Васятку, влепил пощечину и, как блудливого кота, швырнул на каменные плиты. Родители обнявшись, вышли. Васятка онемел, отец впервые допустил расправу. За что? За то, что чувства не скрывал и мысли высказал открыто. Он сплюнул на пол сгусток крови, не испугался, как бывало. В памяти всплыла подружка, она скрывать учила правду. Нутро от скверны излечили, он распахнулся перед ними.
Охранник, что находился рядом, присел на корточки и с грустью произнес:
-Владыка проводить велел. Эхо, по закоулкам разнесло твои негожие слова. Хочу, чтоб ты меня услышал. Отец и мать на равных правят, когда они в одной упряжке, народу легче во стократ. Если с отцом беда случится, Владычество оденет мать. Баловень судьбы, тебе с рождения повезло у такой матери родиться. Оценишь ли когда-нибудь?
Продолжение следует