Было холодно и поздно, а я шел домой. Пел, открывая широко и беззвучно губы, а песня зажимала аккорды сердца. Танцевал на темной улице как у себя дома. Тут налево, между машин, наверх, опять налево и прямо к подъезду.
«Продам швейную машинку "Веритас"». Пролетело мимо неразглаженное объявление. Столб остался сзади, растворился впотьмах. Показалось? Худой коридор, зеленый с красным коврик. Входят двое. Квид эст веритас, шепчет первый. А глаза молят: друг, вдруг знаешь, скажи тогда – к чему всё, и пески эти, и грязные эти люди, и войны, и смерть моя. А второй еле стоит. Молчит и улыбается.
Нет, так не могли назвать швейную машинку, думаю я. Не иначе тайный знак. Прознали, что тут живу я. Заманивают экивоками. Вхожу домой, открываю ноутбук. Жестокое разочарование: швейная машинка «Веритас» очень даже существует.
Что теперь, накрылась идея рассказа? Тамплиеры растворились в ночном воздухе, оставив место нафталиновой старушке, которой нужны пять тысяч рублей. Она, думаю, живет в доме напротив, к которому пристроена библиотека. Со своей невеселой собакой она ходит гулять по двору, я даже иногда ее вижу, но просто прохожу мимо. А что мне остается? Теперь вот темнеет раньше, стало зябко, и она все реже выбирается на набережную. Еще пару недель назад со своей палочкой она доходила до самой усадьбы Головиных. До беседки-причала, где когда-то, когда ее прабабка была девочкой, господа под парижским зонтиком садились в лодку или пили чай. Говорили о последнем романе господина Тургенева, о поездке на воды, о том, что в Лондоне под самой землей прорыли железную дорогу. Дамы, конечно, сплетничали, а мужчины курили и горячо расходились в мнениях на земскую реформу.
А моей старухе – что осталось в частоколе многоэтажек? Пес с печальной дряблой мордой лег на коврик. Она доковыляла до кухни, поставила вариться кости, бульон будет. Нажала кнопку приемника, но – тишина. Приемник сломался семь лет тому назад. Шажками идет назад в комнату, держится за изрезанные внуком еще в девяносто третьем подлокотники. Пружины давно вмялись, поролон изъеден. Гостиная, полная пыли и хлама, наполнена страшной тишиной. Она зовет пса по имени. Зовет еще раз, и тот приползает. Что им обоим до чего? В телевизоре молодые скачут, бог с ними. Они похожи на внука, что уехал в Австрию. А сына убили. В девяносто третьем – бандиты. Муж спился и помер еще при Горбачеве. Никого не осталось. Цветы и те засохли. На кухне ж, батюшки, кости. Дохромала старуха к плите. Смотрит у окна машинка старая ее стоит, да почти как новая. На табуретку садится, сын еще сколотил. Очки надевает, берет ручку и выводит бережно: «Продам швейную машинку "Веритас"». Идет и вешает на столб. Приходит и спать пора вроде. Ложится, да все не спится. Лежит на скрипучей кровати одна, на спине с открытыми глазами и остановившимся сердцем. И пес закрыл глаза и нос лапой. Лежит молча. Прости, старуха. Чем мог я помочь? Когда новые жильцы придут с метлами и выбросят швейную машинку "Веритас", я ее подберу. И значит, что-то было не зря.