Он позвонил мне два года назад, летом, когда я лежала в роддоме. Моей дочке тогда исполнилось два дня. А перед этим я не слышала его года полтора. И не знала, где он. Это его привычка – теряться так, что все родственники и знакомые ломают головы и не могут даже предположить, куда его в очередной раз занесло. И вот он позвонил. Из Кореи, где лежал в больнице. Кажется, что-то случилось с пальцем или пальцами. Кажется, пришлось отнять фалангу или две. Это неважно.
Ты родила, кричал он. Ты молодец, восторгался он в трубку. А я? Да, что я. Это неважно, повторял он, что в больнице, что отняли фалангу или две – зачем это тебе? Это такие мелочи. Просто море, ведь, просто работа. А она бывает разная.
И обещал приехать. Как только получится. Обязательно! Потому что надо же посмотреть на мою младшую дочь, и на старшую не мешало бы. Он и ее не видел.
Когда мы встречались в последний раз? Лет двадцать назад. Я еще училась в университете. И он устроил мне бурное трехсуточное приключение с двумя сумками шампанского, с какой-то поляной в глухом лесу, где стояли деревянные скамейки и стол, где был разожжен костер до неба, и где все его друзья уважительно ходили вокруг меня и даже не делали попыток поухаживать за мной по-мужски, потому что я – Сестра Сереги!
А на самом-то деле вовсе не сестра. По крови. Потому как породнились через моего отчима. Но когда я вспоминаю родственников, то думаю, что он - единственный, кто настоящий родной. По духу.
А еще раньше, когда мне было лет двенадцать, он приволакивал мне пластинки AC/DC и KISS (где он доставал их в то время в нашей глухой провинции?). Слушай, говорил мне, и не думай, что в телевизоре – музыка. Мое сознание, воспитанное на советской эстраде, начинало крошиться по краям. А потом он ужасающими словами рассуждал о системе, смеялся и приводил примеры абсурдности того строя, который окружал нас и казался незыблемым. Его диссидентские беседы крошили сознание уже не по краям, а бурили его из центра. С этого я и начала незаметно подходить к безумной пучине своей нонконформистской юности.
… И вот он обещал приехать. Как только получится. Но, конечно, не приехал.
А вчера я проснулась в полшестого утра от звонка. Незнакомый номер. Какого фига? В субботу? В такое время? А это Сережка! Из Японии. Понимаешь, мне через два часа уходить в рейс. Стодневка. И я не знаю, когда позвоню. Поэтому сейчас. Серега, кричу я, когда ты на землю? Совсем на землю? Ты что, кричит он, ты страшные вещи говоришь, я не хочу на землю. Как я без моря? Это моя жизнь. Ну, и что, что нет ни дома, ни семьи. Ты же знаешь, я все время в дороге.
Мы кричим не потому, что плохо слышно. Связь с Японией лучше, чем связь с другим районом нашего города. Мы кричим от избытка чувств.
И говорим, говорим, говорим. И он снова пытается рассказать мне за полчаса, что делал эти два года. Про тропики. Шкура сошла четыре раза, а потом привык. Про остров где-то в Карибском море. Про то, как он чуть не решился связать судьбу с женщиной. Но стодневки же, и ты приходишь, а место занято. Нет, она не виновата, это нормально. Ты же знаешь, сестренка, я никогда не ищу виноватых. И про то, как приехал в Корею с тридцатью долларами и жил там несколько месяцев, берясь за любую работу. И про то, что он уже не рисует, но зато преуспел в резьбе по дереву. Я делаю скульптуры, я привезу тебе Христа. И про то, что теперь на корабле он следит за уловом. А крабы должны быть живыми, иначе никто ничего не заработает. Ты – повелитель крабов, смеюсь я. Он смеется в ответ, может и так, или просто смотритель холодильной установки.
И он обещает приехать. Как только получится.
А я совсем не знаю, каким он стал – может, старичком, от которого неизбывно пахнет морем и крабами, Ведь, можно стать древним седым морским волком в сорок три года, если ты мотаешься по планете и постоянно плаваешь на кораблях? Может, у него навсегда соленая кожа и глаза стали еще голубее, потому что выцвели там, под теми солнцами, под которые он попадает. Ничего не знаю. Я, ведь, представляю его таким, каким он был двадцать лет назад…
И снова лезу под одеяло, вспоминаю его. Надо еще подремать, а Серега приедет. Ну, когда-нибудь же он приедет. И я его дождусь. Из Японии, Кореи, Карибского моря, тропических стран. Дождусь, и он привезет мне Христа. Большую деревянную скульптуру, которую вырезал в шторма на своем качающемся корабле.
А я никогда не плавала на кораблях.
Я плавала на лодках, на катере, на речном пароходе (интересно, это модель судна или названо для красоты?), один раз даже на посудине, которая именовалась яхтой. Но никогда – на настоящем лайнере или рыболовецком корабле.
И вот он приедет, приплывет наконец…Расскажет мне все про настоящие корабли, про настоящее мужество, про настоящие путешествия.
А он смотрит на меня, и машет рукой, смеется и уплывает в свою стодневку, следит за своими крабами, вырезает маленьким ножичком свои творения… и вот его уже почти не видно…
6 сентября 2010