САНЧО И "МАРК" (продолжение "САНЧО")
1.
Давно и напрасно Санчо зазывал меня на барахолку.
"Марк? Какой такой Марк? - отмахивался я от его жужжаний. - Евангелист?"
Санчо пояснял.
"Это не человек, чудак. Это рынок такой. Волшебный! Буквально за копейки можно отхватить очень приличные вещи. Но можно, конечно, и прогореть - что поделаешь: пятьдесят на пятьдесят. Но! - в результате всегда выгадываешь. Едем - не пожалеешь! Только там ты почувствуешь настоящую силу российского рубля!"
"А что? - может, взбодрюсь..." - думалось мне, меланхолику по природе, и однажды, после очередных санчевских распинаний я согласился стать его посильным спутником.
Выйдя на перрон (не стану распространяться о том, как мы добирались - концы Москвы долгие), Санчо обозрел окрестности одновременно рукой и очами, вскричал, указывая на трусящих с челночными сумками продавцов: "Вот они, "марковцы" - офицерский полк!" - побил ляжки, как бывает, бьёт себя спортсмен перед стартом, вздрогнул, рванул, понёсся вперёд, перепрыгивая лужи большими скачками, и за секунды внедрился в толпу. Ну а мне ничего не оставалось, как поспешить за ним, дабы не терять его из виду.
Очевидно, Санчо в этом мире был завсегдатаем: знал все ходы и выходы, "водил жалом", "нюхал" (его словечки) в поисках ценностей, а найдя таковые отчаянно торговался - в этом деле он поднаторел.
"Эй, мужик, почём?.." - вопрошает он у продавца, теребя перчатки - вытертые до дыр, грязные, с остатками когда-то белого изнутри меха. Тот чешет пегую бороду, с минуту глядит на Санчо с прищуром и выдаёт цифру немыслимую: "Триста." "Даю сто и беру не глядя!" "Бери за двести." "Сто - и не глядя!" - продвигает Санчо свою цену с напускной развязностью. "Ладно, - кряхтит продавец, опуская глаза, дабы возможный покупатель не приметил в них блеска отчаянной радости, - бери за сто пятьдесят." "Сто и не глядя! Думай, мужик, думай! Реальные деньги - сотняра. Будет твоя - ну!?" "Уговорил - чтоб тебя! - бери за сто тридцать." "Эх, мужик... Ты хорошо подумал? А счастье было так близко, так возможно..." (разворачивается и...) "Погоди! Да погоди же ты, дядя! - несётся в спину уходящего Санчо. - Чёрт с тобой, твой товар, бери за сто!" "А вот и не возьму! - доносится до продавца затухающий баритон. - Вот принципиально теперь не возьму!"
Мимоходом интересуется у пьяной старухи, раскинувшей на газетах разные разности, что отыскала она за неделю на помойках: "Почём трусняк, красавица? По десять? Это кстати! Бэ-у? Нормально... - но, приложив на себя, голосит разочарованно. - Оп-па! Вот чуть не попал! Что же ты сразу-то не сказала, что они женские? За трояк отдашь?"
"Накинул бы пару рубликов..."
"Да зачем тебе деньги, мать? Ты на себя посмотри: жизни-то в тебе осталось на три дня и две ночи, а всё копейку выгадываешь. Чудная ты, ей Богу! За так отдай - не жмотничай! Деньги - они молодым нужнее."
"Тьфу на тебя! Иди, иди отсюда, чёрт седой!"
"Подожди, подожди! Значит, за пять, да? Договорились - за пять?"
"Да, да - давай за пять, ладно уж..."
"А померить-то дашь, мать?"
"Меряй! Только - ты, что ж, штаны сымать тут будешь?"
"Не... Я их на джинсы натяну - посмотрю: мой размер - нет. Только и всего."
"Ладно."
Санчо выбирает трусы побольше, вступает в них одной ногой, второй, пытается натянуть, но они застревают у него в районе ляжек.
"Ах ты ж чёрт! Хорошо, что померил! Вишь, мать, что происходит - не натягиваются!" - бубнит Санчо, чем приводит старуху в полный восторг.
"Ты, касатик, штанцы всё ж сыми - без штанцов тебе они точно впору придутся!"
"Подумаю над твоим предложением. Но пока сомневаюсь чегой-то... А есть такие, чтоб растягивались? А то, понимаешь, если они растягиваться не будут, они на моё хозяйство не налезут."
"А как же - вот!"
"Ага... Ну-тка-сь, сейчас поглядим, как эти сядут... Не, мать, вишь - на колени налезли, а дальше: ни тпру, ни ну, ни кукуреку! Что делать-то теперь? Так и ходить?"
"А-ха-ха! Так и ходи!" - кричит старуха, заливаясь хохотом.
Пока Санчо болтал со старухой, я выбрал место посуше, вскарабкавшись на какую-то кочку или бугорок, откуда весь санчевский торг простирался как на ладони, и там, перетаптываясь, с ужасом наблюдал, как вокруг нас собиралась публика, и я, Санчо и старуха очень скоро оказались в центре манежа импровизированного цирка.
Весь этот спор Санчо со старухой, на мой взгляд, был зрелищем больше не смешным, а унизительным. Причём не для Санчо, которому было очевидно наплевать, за кого его принимает публика, а для меня. Кто-то из публики с величайшим удивлением лицезрел представление, кто-то негодующе качал головой и крутил пальцем у виска, но по большей части люди смеялись! В пару минут я стал пунцовым от стыда, напрасно ожидая, что с минуты на минуту весь этот ужас прекратится, Санчо бросит свой позорный торг, и мы уйдём... Но Санчо и не думал отступать.
"Ещё мать. Подай-ка вон те. Думаю, подойдут. Плевать, что женские, плевать, что грязные. Если что - отстираю. Пральна? Главное - чтоб налезли... Не, опять только до половины. Ну что за день-то за такой сегодня, а? Всё не то и не так!"
"Посмотрите на этих двух клоунов!" - раздался женский голос из толпы.
"Не клоунов, а идиотов!"
"Э-э... Я не с ним! Не с ним!"
Лучше бы промолчал! Санчо, уловив моё блеяние, мгновенно встрепенулся, не снимая натянутых до середины ляжек женских трусов, на полусогнутых обратился к публике:
"Люди! Посмотрите, люди - он отказывается от меня! Он, - простирая руки в мою сторону, - отказывается от меня!"
"Я не с ним! Я не с ним!!!" - кричу я в совершенном ошеломлении.
"Вы видите, люди?! Вы слышите это?! И это мой друг! Он называл меня своим другом, люди! Мы вместе прибыли сюда в поисках сокровищ Марка. И что же? Три раза ещё не пропел петух, а он уже дважды отказался от меня! От меня! - раздолевается Санчо, стуча кулаками в грудину. - Люди, не проходите мимо - смотрите все на эту трагедию моей жизни!!!"
"Эй, касатик! - теребит Санчо старуха, которой его представление, похоже, поднадоело. - Ну так ты берёшь, аль как?"
"Так... - оборачивается к ней Санчо, тут же "забыв" и о публике и обо мне. - Так, значит. Беру оптом. Всё. Всё, но по три. Ну?"
"Нет! Ты что ж - по три возьмёшь, а по десять продавать здесь станешь?"
"Да! Конечно! Как ты угадала?! Да! Я такой! Я оптовик!"
"Нет! По пять - бери, пожалуйста. А по три - не отдам!"
"Будешь жалеть."
"Нет!"
"По глазам вижу, что будешь!"
"Нет!"
"Пошли! - бросил он мне, поправил рюкзак, и почти бегом помчался от старухи.
"Бери по три, касатик..." - понеслось ему вслед.
"Санчо, ты слышал? Она готова отдать по три."
"Пошли, пошли - не останавливаемся!"
"Нет, ну как же так? - ты так долго с ней препирался... Срамил себя и меня. Я не понимаю. Зачем?"
"Да я прикалывался просто! Пошли."
"Как - прикалывался? Это же... позорище!"
"Какое позорище? Ты что, очумел!? Марк - единственное место на Земле, где я могу отдохнуть, оторвавшись по полной! А он - "позорище"! Всё эти бабки - тупые кретинки, я просто ржу над ними!"
"А по мне, так всё обстоит с точностью до наоборот - все вокруг ржут над нами!" - воскликнул я довольно ядовито.
"Так. Вот этих слов я, считай, не слышал. И вообще, меньше слов - больше дела! Все разговоры - потом! А пока - не спи! Алес! Лос, лос! Води жалом, води жалом!"
Ещё несколько раз он останавливается, торгуется, смеётся, насмеявшись, растворяется в толпе, чтобы минуты две спустя на новом месте завести новый диалог.
"Во сколько шумовку ценишь, мать? - Пятнадцать. - А так? (показывает пятерню, глумливо улыбаясь) - Ты что, бандит, обалдел!? (хватается за сердце) - Ладно, мать, шучу я - настроение хорошее!" И тут же обращается к её товарке: "Почём шуба? - Пятьсот. - Двести! - Да что ж ты сразу цену втрое сбиваешь? - Так это ж барахолка - всё за копейки должно идти... А не хочешь - как хочешь. - Да бери за двести. - Да вот не возьму!"
Некоторые продавцы сразу признавали в Санчо "их" покупателя. Шарф шерстяной алого цвета отдавали за десятку. "За пять, только за пять! - горячится Санчо. - Я тебе, что, лох педальный? Отчего он красный такой? Может, от крови? Может, ты его с трупа сняла - я ж не знаю. Да ты не стесняйся, мать - ты признайся, я ж никому не скажу, я хороший. Ну что - с криминала, да? Смотреть в глаза! То есть "нет"? Гарантируешь? Дай-ка взглянуть ещё раз - нет ли там дырок от пуль... Или он ножа прорезов... А, то есть их и не было? А теперь ты меня послушай. Понятно, что ты будешь так говорить и трясти ушами: типа, "криминала нет", "не волнуйся, касатик" - потому что тебе это выгодно, но я-то не знаю... И проверить не могу. А на самом деле - что? Заштопала, да? И я теперь, чтобы его надеть, мать, я через себя переступить должен. А мне это эмоционально больно. Поэтому - что? - только за пять! За пять переступлю! Через себя. Ну - согласна? По глазам вижу, что согласна. Договорились?" И ему уступали. "Вот, наш человек! Вот, отсчитываю все пять рублей тебе по рублю! Полновесных! Без обмана! Я ж покупатель честный! Держи, мать! - заработала!"
А как приятно - в самом деле - присесть возле развала и, сбросив наплечный груз на землю, с толком порасспросить продавца о достоинствах и недостатках понравившейся вещицы, поудивляться, порассуждать о нелёгкой судьбе человеческой, не преминув сообщить, что сам-то уж давно не веришь словам и потребовать гарантии, что вещь "рабочая", которую, впрочем, любой продавец тебе с радостью тут же и даёт. Поохать, повздыхать, сбить цену вдвое, втрое, и уж было полезть за деньгами, уже пошуршать заветными купюрами... Но тут вдруг словно бес какой Санчо останавливал. Он мотал головой и резал решительное: "Нет!" И уходил, бормоча: "Ты подумай, братан, а я тут похожу пока. Я ведь готов купить-то - деньги жгут ляжку, но... Сам понимаешь - дорого."
2.
- Привет, красавица!
- Какие люди!
- Чего-то я Виталика не вижу...
- Да здесь он. За пивом побежал. И пропал. Полчаса нет. Вот его товар весь. Сторожу. А я, что, обязана? Придёт - убью!
- Так... Посмотрим, посмотрим... Это что? Ага... Ладно, беру. Почём продаёт - как всегда, по двадцать?
- Ну да, вроде...
- Эмпееге четыре... Нормально, на компе пойдёт. Эротика, значит... Удачно, удачно. Беру все пять. Держи сто. Кстати, поздравь с Днём учителя. Похож я на учителя?
- Да не в жизть! Я бы тебя, такого озабоченного, к детям не подпускала!
- А я всёж-таки учитель. Веришь?
- А я похожа на мать четверых детей?
- С такими стройными ногами, мадам? Конечно!
- Вот! А у меня, между прочим, старшему - восемнадцать. Лоб под метр девяносто! А ещё я скоро бабушкой стану.
- Это дочка, что ль, постаралась?
- Она.
- Не понял. Дочка-то твоя и в позапрошлом году брюхатая ходила...
- Не... Не-не... Тот умер.
- А-а-а. Ну ладно, пойду я, значит. Придёт Виталик - привет передавай! Я на него надеюсь!
То тут, то там глаз натыкается на картонки со значками, вузовскими ромбиками, поддельными наградами. Горы потрёпанных чемоданов застыли в ожидании "киношников". А вот вам погоны, амуниция, берцы, камуфляж. Всё новенькое, только со склада. Зубная паста, шампунь, кремы... Да, добро, конечно, просроченное, "левое" - никто не спорит - зато по бросовым ценам. Одеколон не хотите? А китайские носки по десятке за пару?
Санчо перемещается по "Марку" зигзагами; там замирает, тут еле плетётся, то вдруг ускоряется, несётся, разбрасывая ноги - только поспевай! - я за ним, а вдогонку крики:
"Вон пошустрили перекупщики. Сволочь спекулянтная! Постоянно тут ошиваются!" Но продавцы ошибались - Санчо ничего не перепродавал, просто получал удовольствие от торга.
"Я тут король! У кого деньги, тот и король!" - приговаривал он.
"Почём золотые приборы, мадам?" "По двадцать, касатик." "За все?" "За штуку." "А по десять?" "По двадцать. По десять не отдам." "Жаль, могли бы договорится. По десять бы я взял. Они и вправду золотые?" "Что ты! - нержавейка с напылением." "Но напыление-то хоть золотое?" "Навряд ли. Латунь, наверное, какая-нибудь." Санчо прилаживает очки на нос и после тщательного осмотра вилок-ложек бормочет как бы про себя: "Ну! Вот видите - ещё и не золотые, а вы цену подымаете! Побойтесь Бога! В общем так, подруга: я пока тут похожу, а ты подумай..." "Да чего тут думать - ни копейки не уступлю!" "Подумай-подумай. Нормальную же цену предлагаю."
Он делает пируэты, кружит по хоженым местам. Вот он вовсю торгуется с молодухой: "Хозяюшка, какие двести пятьдесят?! Да и за что!? За стеклянную заварочную чашку!? Откуда на "Марке" такие бешеные цены - не могу понять? Скиньте! Скиньте хотя бы пятьдесят. Умоляю: скиньте полтинник, девушка! Скиньте полтинник - и я ваш! Женюсь! На неделе! Ну!?" В ответ на ошарашенное "Нет!" понуро разводит руками. "Увы! - опять облом! А я-то размечтался..."
Торчать рядом с раздухарившимся приятелем было до крайности стеснительно, но, всерьёз испугавшись, что, потеряв его в сутолоке, останусь безо всякой, хотя б и моральной поддержки, и тогда не иначе как буду побит, оплёван, замаран грязью, пырнут ножом, заражён болезнями и прочее, я вынужден был идти ему след в след.
А Санчо тем временем снова пристаёт к бабе с вилками-ложками: "Ну как, подруга, надумала? Я ведь покупатель оптовый - возьму всё, не глядя, но по десять. Шестьдесят за всё. Согласна? По глазам вижу, что согласна! Не тряси ушами! Ну?!" "Да какие шестьдесят - там же семь предметов." Как - семь?" " Считай (я тебя обманывать не буду): две большие ложки, две маленькие, и три вилки." "Три, да? Ну ладно, уговорила - на тебе семьдесят. Вот - теперь я, словно граф какой, золотыми приборами кушать буду! О, до чего докатился!"
Санчо хохочет, хлопает подвернувшегося зеваку по плечу и кидается в людскую гущу ...
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ (http://proza.ru/2010/09/09/800))