Глава 121
Вернусь к своему рассказу. В отпуске мы всегда ездили на кладбища, чтобы посетить могилы похороненных родных. Поехали и в этот раз. Я не опечатался, написав слово «кладбища» во множественном числе. Их в Ермаке два: одно старое, расположенное к югу от города на расстоянии около километра, и новое, которое в семидесятые годы открыли в районе Беловки, того самого посёлка, где четыре года, с 1974 по 1978 год жили мы с Любой. От него до города 5 км.
Каждый раз, когда попадаю на кладбище, меня начинают посещать самые невесёлые мысли, я остро начинаю понимать бренность человеческой жизни. По-честному сказать, на кладбище я ходить не люблю. Самое определённое в жизни — смерть, но самое неопределённое — её час. Всё, что связано со смертью, действует на меня угнетающе. Читая надписи на памятниках и всматриваясь в фотографии, всегда думаю: «А ведь никто не хотел умирать...» И почему жизнь так устроена, что как только человек родился, сразу начинается обратный отсчёт — в сторону смерти? Виноват хронофаг — пожиратель времени — с каждым мгновением мы умираем...
Сначала мы поехали на старое кладбище, здесь находилась могила моего отца. В 1971 году на похоронах отца я присутствовал, после этого бывал здесь не однажды, да и мама тоже, но за последние год-два всё так разрослось, что мы некоторое время поплутали среди растительности, пока нашли могилу. Вот она. Ну, здравствуй, батяня!.. Памятник и оградка сохранились неплохо, на эмалевых табличках хорошо видны и фотография, и надпись. Годы жизни отца: 16.05.1923 — 16.01.1971. Лёля во все глазки смотрела на табличку, ребёнку трудно было понять, что это её дедушка. В представлении детей дедушка — это, для начала, бородатый дед Мороз, ну а потом тот дедушка, который лысый или седой, — таких часто показывают по телевизору, они там играют с внуками. Тут же всё как-то таинственно и тревожно, дедушка умер, и его похоронили в земле, в холодной, сырой. А она его никогда не видела. Невозможно понять ребёнку, что дедушка ушёл навсегда, на веки вечные. И никогда не вернётся.
Мама подправила внутри оградки насаждения, положили у подножья памятника нехитрые угощения. Я налил маме и Любе в стаканы немного вина, которое взяли с собой, а себе и Лёле лимонада. Мама сказала:
— Помянем отца. Царство ему небесное, — потом повернулась лицом к могиле, — пусть земля тебе будет пухом, Николай Иванович.
Помянули, молча посидели. Я всё это заснял на камеру. Рядом надсадно каркали вороны, ждали нашего ухода, чтобы полакомиться тем, что останется.
Уходя с этого кладбища, мы по пути навестили ещё две могилы — моего деда, Ивана Ивановича Маслова, и мужа моей тётки Марии — Михаила Иосифовича Якименко. Могилы стоят рядом. Дед умер в 1957 году, а тётин муж — в 1965.
Прежде чем поехать на новое кладбище, мы заехали в посёлок Беловку. Так, сколько же лет мы тут не были? Уехали отсюда в 1978 году, а обмен жилья произвели в 1984 году, сейчас 1995-й, значит, одиннадцать лет. Здесь почти ничего не изменилось, лишь теплотрассу теперь пустили не по траншеям в земле, а по-над землёй, справа и слева от дороги. А вот и наш коттедж. У калитки — большой клён, как и раньше, а во дворе — всё перестроено. Хозяев мы не увидели, постояли у забора и поехали дальше.
Когда мы подъехали к новому кладбищу, я оторопел — территорию с памятниками не охватывал глаз, такая она стала большая. Здесь стояли не сотни, а, наверно, тысячи памятников. Город, где все равны, где уже никому ничего не надо...
Я знал, где похоронена моя бабушка Ульяна Егоровна, могилу нашли сразу. Могилка ухожена. Годы жизни бабушки: 20.12.1897 — 11.03.1977. Прожила почти 80 лет. Бабушку все любили, и я тоже, потому что все детские годы провёл рядом с ней.
Помню, когда она умерла, началась страшная метель, даже не метель, а пурга, хотя мороз стоял несильный. А тут надо копать могилу, земля мёрзлая, как бетон, не долбится. Я тогда жил в Беловке (в том коттедже, куда мы только что подъезжали на мотоцикле) и работал в училище преподавателем. Так вот, пришли ко мне отцовы братья дядя Ваня, дядя Володя и ещё кто-то из родных, погрелись, чаю попили, потом говорят, что надо помочь. Конечно, помогу. Бабушка умерла в пятницу, а этот разговор состоялся в субботу.
Я тут же пошёл к директору училища Гильдерману и, обрисовав вкратце ситуацию, попросил разрешения взять в помощь человек двадцать самых крепких парней. Директор разрешил, и кроме этого приказал завхозу выдать нам со склада ломы, лопаты и упаковку рукавиц.
Когда я с пацанами пришёл на кладбище, там стояли грузовая машина, трактор и компрессор. И несколько человек взрослых. На месте будущей ямы нещадно чадя, горели две автомобильные покрышки, отогревавшие верхний слой мерзлоты. Ветер сбивал с них пламя, но они продолжали гореть. Через некоторое время полусгоревшие покрышки мужики оттащили в сторону, и заработал компрессор. Грохот стоял невероятный. Пока отбойным молотком взрослые дробили мерзлоту с одной стороны ямы, мои мальчишки, сменяя друг друга, ломами долбили грунт с другой стороны, потом менялись местами. Такая долбёжка продолжалась полдня, но яму выкопали. Бабушку хоронили в воскресенье. Пурга не прекращалась, из ямы постоянно приходилось выкидывать снег. Похоронную процессию с автобусом и другими машинами из Ермака до Беловки сопровождал бульдозер. После похорон ещё день или два мело, потом природа угомонилась. Такими я запомнил похороны бабушки Ульяны.
От могилы бабушки Ульяны до могилы, где похоронен мой тесть, Петр Ермолаевич Муравейников, расстояние небольшое, потому что похоронены они в один год. Могилу мы нашли сразу. Годы жизни тестя: 12.07.1903 — 23.07.1977. Боже мой, как летит время! Прошло 18 лет, а впечатление такое, что похороны прошли вчера. Прожил Любин отец 74 года. Жил бы тесть дольше, но как-то весной 1977 года пошёл он в баню, был слегка выпившим, в парилке поскользнулся и упал. Ударился сильно, позже об этом говорили мужики, которые видели. Видимо, что-то отбил внутри организма, стал резко чахнуть, потом совсем слёг. Вскоре умер.
Памятник и оградка на могиле Петра Ермолаевича сохранились хорошо. Лёля долго и пристально вглядывалась в фотографию второго своего дедушки, потом спросила:
— А дедушка был добрый?
— Добрый, доченька, — откликнулась Люба.
— Жалко, что у меня нет ни одного дедушки, — грустно вздохнула Лёля.
Помянув тестя, мы пошли по направлению к могиле моего товарища Жени Калашникова. Пока продвигались по кладбищенским рядам, увидели могилу сестры Юли Муравейниковой — Любы Захаровой (по первому мужу она Одинцова), годы жизни: 1949-1988. Умерла совсем молодой, у неё осталось двое детей, от первого мужа — Андрей, от второго — Артём. Старший, Андрей, оказался парнем головастым, окончил мединститут, сейчас живёт и работает где-то в Германии. А Артём наоборот, оказался на ум несколько ущербным — олигофреном. Судьбу его не знаю.
Идём дальше. Вот ухоженная могилка дяди Миши Шмигельского, свёкра Любиной сестры Веры. Вера по мужу Инсаркина, потому что её муж Иван был у Миши сыном неродным. Дядя Миша о себе говорил, что он француз, хотя по-русски говорил хорошо. И вот, читаю: Мечислав Францевич Шмигельский (1925-1989). Может, поляк?
Проходим ещё ряд, другой. Фамилии... Имена... Много незнакомых, но встречаются и те, кого знал. Под каждой фамилией — дата жизни. И что меня неприятно поразило, много молодых. Даже очень много. На большинстве таких могил надпись: «Трагически погиб...» Неудивительно: атомный век, машины, скорости, какие-то войны...
А вот стоит высокий красивый памятник из мрамора. Похоронен парень, погибший в Афганистане. Мама мне подсказала, что это сын какого-то начальника, — единственный, любимый. Когда пришёл груз 200 (цинковый гроб с останками солдата), родители пытались покончить с собой. Понять их можно.
Взглянув на очередной памятник, останавливаюсь, как вкопанный: Кувалдин Виктор Михайлович (1941-1992). Памятник красивый, мраморный. Кувалдина я знал, да и как не знать — он был моим руководителем в 1969 году. Виктор — первый секретарь горкома комсомола, я — инструктор орготдела. Женя Калашников — зав. орготделом. Интересное было время! Как же так, почему умер Виктор, ведь возраст всего 51 год?
Я знал, где находится могила Жени, направились прямо туда. Наконец, подходим. Могила очень хорошая, даже, можно сказать, шикарная: памятник мраморный, вокруг обложен бетонными плитками, вместо оградки — невысокие столбики с цепями. Молодец, Лида, хороший памятник поставила мужу! На портрете — знакомые черты моего товарища, ниже — золотистая надпись: Калашников Евгений Алексеевич (17 мая 1947 — 7 августа 1990). (Подробнее о нём и причинах смерти я рассказывал в главе 81 за 1990 год).
Рядом, возле Жениной, находится ещё одна могила, где покоится человек, которого я тоже знал, это брат Лиды Калашниковой — Руди Андрей Андреевич (1952-1991). Помню, Лида нам говорила, что выплакала тогда все глаза: смерть мужа, а вскоре за ней такая же скоропостижная смерть любимого брата. У Андрея, как и Жени, имелись проблемы с сердцем, хотя он не курил и не пил. Смерть, как говорится, не выбирает...
Покидали кладбище мы с долей какого-то облегчения. Мама, да и мы тоже, поездкой остались довольны: неизвестно, когда теперь удастся побывать на могилках близких родных и друзей...
Обратные билеты до Мысков мы купили на 25 июля. До отъезда оставалось два дня. Один день я полностью посвятил работе по дому: доделал ремонт в сарайчиках, заменил подгнившую скамейку в бане, подправил покосившиеся столбики у забора, колол дрова.
В этот же день мы с Любой с утра съездили на рынок, купили мяса, всевозможных продуктов, а также маме к зиме сахара и муки. Как всегда оставили ей для личных нужд денег. Мама от них стала отказываться, но я постарался её убедить, что ещё надо подкупить угля, и вообще, зима впереди долгая.
К вечеру сделали «отвал» (прощальный ужин), чтобы не оставлять это мероприятие на последний день. Сестрёнки с семьями пришли в полном составе. Сергей, как обычно, приехал на велосипеде, да не каком-нибудь отечественном, а китайском, который купил только вчера. Этот, переливающийся всеми цветами радуги, пятискоростной, предназначенный для туристов, агрегат отвечал всем требованиям, какие мог предъявить ему велосипедный ас Серёжа. Мы обступили «китайца» и долго его рассматривали.
Ну, а в день накануне отъезда я взял видеокамеру, сел на мотоцикл и поехал снимать то, что посчитал необходимым для сохранения памяти о родных, о Ермаке. В первую очередь в поле зрения моей видеокамеры попали виды некоторых улиц и домов города. Потом я поехал домой к Наташе, заснял её и Сашу с детьми в их квартире. Сестра угостила меня чаем с вареньями, ассортимент которых у неё оказался потрясающим — сортов десять, если не больше, и все необычайно вкусные.
Затем такие же съёмки я организовал дома у Оли. В тот момент, когда я приехал к ним, на улице началась гроза, потом разразился сильнейший ливень, я едва успел накрыть мотоцикл плёнкой. Во время ливня неожиданно по окнам и по балкону стал стучать град, величиной с фасолины. Вот уж разверзлись хляби небесные!
Когда закончился дождь, вся улица была залита водой, словно после потопа. Мой мотоцикл сиротливо стоял посереди огромной, как Каспийское море, лужи, еле выкатил его потом из неё.
Накануне Сергей ездил поливать дачу, и теперь, пока шёл дождь, Оля «доставала» мужа:
— Ну что, вчера полил дачу? Серёж, ты хорошо полил дачу?
Мы от души смеялись над ситуацией. К вечеру я помыл мотоцикл и отогнал его в гараж. До следующего года.
Глава 122
Летом во время отпуска время летит быстро. Кажется, только сели в Павлодаре на поезд, и вот мы уже в Мысках, у Муравейниковых. Приехали утром 26 июля. Погода на дворе тихая, солнечная.
Володе не терпелось поскорее показать нам ход строительства своего дома. Мы поехали на участок, там кое-что изменилось: поверх фундамента уже лежали куски железнодорожных рельсов, заменяющие лаги для пола, а на них сверху, в центре будущего дома, Володя установил небольшой строительный поворотный малогабаритный кран «Пионер». Кран от центра стрелой доставал как раз до фундамента. Так что только строй!
После возвращения с Володиной стройки прошёл сытный обед. Потом отдыхали. Тёща дремала в своей комнате, я заряжал аккумулятор для видеокамеры, а Люба решила помыть голову. Она выглянула из комнатки на улицу и, увидев на другом конце огорода Юлю, крикнула:
— Юля, фен у тебя есть?
Юля не разобрала, чтО у неё спросила золовка, и отвечает:
— Есть хрен, Люба, есть! Растёт у забора возле скважины.
— Да не хрен я спрашиваю, Юля, а фен. Хрен мне не надо!
Когда девоньки поняли всю комичность ситуации, разразились таким смехом, что гулявшие по двору три хозяйские кошки и собачка Кнопка на всякий случай тут же юркнули под крыльцо дома и испуганно таращили оттуда глаза.
На ужин запланировали рыбу — Юлин сосед в качестве гостинца принёс почти полведра карасиков. Чистить взялась их Люба. Рядом сидела тёща. Мы с Любой разыграли перед ней небольшую сценку на основе анекдота про то, как русский мужик задавал вопросы нерусскому рыбаку.
Я (за русского): Слушай, эта рыба — карась?
Люба (за нерусского): Нэт, не вчэрась, поймал сэгодня.
Я: Окунь?
Люба: Нэт, не боком, прямь стоял.
Я: Щука?
Люба: Нэт, не щупал, сразу брал.
И мы все вместе громко смеялись над анекдотом. Потом Люба жарила «вчерасиков», Юля пекла пирожки с ливером, а Володя к ужину достал из холодильника бутылку подкрашенной под коньяк самогонки. Должен сказать, что человеку, который начал строить дом, покупать дорогую водку, в общем-то, накладно, поэтому мой шурин и гнал самогон. Юля по «секрету» Любе сказала, что Вовик приготовил двадцать литров зелья. Люба секретом полишинеля поделилась со мной:
— Мне кажется, что этого количества брательнику хватит на целых полгода.
— Ты думаешь, что два ведра, это много? Вот привезёт Славка родственников, и на двадцать дней не хватит, — ответил я, и как в воду смотрел. Выпили потом всё, даже не хватило.
Пока ждали приезда «строителей» из Новосибирска (Володиного брата Славика и его родных), мы с Володей в свободное время вели подготовительные работы: циркулярной пилой из досок делали рейки, а из тех, в свою очередь, сбивали какие-то рамки-распорки.
Славик Муравейников приехал 4 августа на своём стареньком «Запорожце». Вместе с ним прибыли ещё четверо гостей: его супруга Лена (это у него третья жена, он с ней не расписан и у них нет общих детей), дочь Лены — шестнадцатилетняя Ира, сын Славика от второго брака — двенадцатилетний Виталик, и сорокалетний Саша — брат Лены.
Славика и Лену в большей степени, нежели любовь, объединяло общее дело — они занимались в Новосибирске коммерцией, торговали в брезентовой палатке мелким ширпотребом: жвачкой, сигаретами, шоколадками и т.д. Доход имели небольшой. Брат Лены, Саша, находился «в свободном полёте» (в разводе), занимался непонятно чем, похоже, что существовал за счёт случайных заработков.
Вечером с работы приехал Володя, увидел брата и гостей, обрадовался. Юля и Люба приготовили хороший ужин, под самогоночку мы долго обсуждали разные проблемы, начиная от мировых и заканчивая мелко-бытовыми. Я с интересом наблюдал за родственниками моей супруги, разные мысли вертелись в моей голове.
У моей тёщи двое детей от первого брака и пятеро — от второго. Вот из этих пятерых детей, трое сейчас находились здесь: Володя, Славик и Люба. Характеры у всех разные. Володя и Люба считаются самыми серьёзными. Иной раз смотрю на Володю, — лицом очень похож на артиста Олега Стриженова. Улыбается редко, молчалив, жене верен, хороший семьянин. Выпивает в меру, но сильно курит.
Моя Люба изо всех пятерых детей самая красивая. Это я говорю не потому, что она моя жена, это — факт. У неё правильные черты лица, нос прямой, глаза тёмно-голубые, заботливая мама и жена, по характеру — очень порядочный человек с высочайшим чувством ответственности. Я её очень люблю. И она меня. Вроде бы...
Славик слывёт среди родственников несерьёзным человеком. В молодости он считался довольно привлекательным парнем со светлыми вьющимися волосами. Когда я его впервые увидел, подумал, что во внешности у Славика есть что-то от поэта Есенина. Лена у него уже третья жена. От первого брака осталась дочь, от второго — дочь и сын. Алименты платил нерегулярно. Очень любил женщин, собственно, из-за этого и не имел постоянной семьи. Одно время у Славика болела печень, кажется, от описторхоза, теперь он спиртное не пьёт, но любит кофе и сильно курит. Я не видел Славика давно, и вот теперь заметил, как он постарел — на голове появилась пролысина. Но в глазах сохранился живой блеск.
Мои размышления прервал голос Володи:
— Ну что, мужички, уже поздно, давайте выпьем ещё по одной и — отдыхать, завтра будет важный день: начнём строительство. Я рад, что приехали брат Славик и Саша, Леонид приехал немного раньше, вот... Девчата помогут, скучно не будет.
Ночевать расположились так: я с Любой — в одной из маленьких комнат, Володя с Юлей — в другой. Две Лены — наша и Володина — в третьей комнатке, ну а в зале — табором все приехавшие новосибирцы. Места хватило всем.
В эти дни наша Лёля научилась ездить на велосипеде, учила её кататься Лена Муравейникова на своём подростковом двухколёсном друге. Правда, и тут не обошлось без слёз. Как-то Лёля с утра взяла велосипед и поехала кататься, закрепить, так сказать, достигнутые накануне успехи. Всё время ездила по асфальту, а потом надумала свернуть на грунтовую дорогу. На велосипеде были плохие тормоза, и первая же канавка оказалась серьёзным препятствием для малышки. Лёля упала, до крови ободрав коленку. Плакала и от боли, и от обиды.
И вот, наступило утро 5 августа 1995 года. Этот день можно считать началом серьёзного строительства дома Муравейниковых. Расстояние от старого дома, где мы в настоящее время располагались, до новостроящегося было чуть более километра по одной и той же улице, которая называлась Новой. Старый адрес — улица Новая 61, новый адрес — улица Новая 141.
Будущий дом по размерам составлял 9х9 метров, и по проекту — двухэтажный. Первый этаж — из заливного керамзито-шлако-бетона, а второй — из брёвен. Для облегчения строительства, как я уже говорил, Володя внутри дома расположил небольшой подъёмный кран «Пионер», поворот которого производился вручную, а «вира-майна» — с помощью небольшого электромотора. Для приготовления же бетонного раствора откуда-то привезли бетономешалку. Стены в доме спроектированы толщиной в полметра, и чтобы при их заливке удержать сметанообразную смесь в нужном размере, наружная опалубка делалась из больших плоских листов шифера, закрепленных вертикально и предназначенных остаться здесь навсегда, а внутренняя опалубка — из обыкновенных досок, которые по мере «роста» стен, переставлялись выше.
Работа очень трудоёмкая. Сначала устанавливались и закреплялись листы шифера и внутренняя опалубка, которые подолгу приходилось подгонять. На это ушло почти три дня. Затем начали заливать стены. На каждый замес в бетономешалку вручную засыпалось по пять вёдер песка, керамзита, шлака, к этой смеси добавлялись пара вёдер цемента и вода. Всё это перемешивалось с помощью привода от электродвигателя (хоть здесь чувствовался какой-то технический прогресс!), затем готовый раствор из бетономешалки вываливался в ёмкость типа корыта, и дальше корыто (с раствором, вес которого равнялся сотне килограммов) при помощи крана «Пионер» перемещалось в место заливки стены. После того, как раствор выливался, в него впихивались разные камни, кирпичи, булыжник — таким образом стены начинали «расти» быстрее, кто строил дом или что-нибудь похожее, знает, что это такое.
С приготовлением пищи находили такой выход: после лёгкого завтрака (блины, лепёшки, пирожки и т.п. с чаем) все, кроме бабы Любы, ехали «на дом». Бабушка в это время не спеша вела подготовку к приготовлению обеда: чистила картошку, оттаивала мясо, грела воду. Часам к десяти со стройки домой удалялись Люба с Юлей, и втроём они готовили вкусный обед. После обеда — снова стройка, а к вечеру — банька и, под водочку и пивко, шикарный ужин. Чтобы всех накормить, еду готовили вёдрами.
12 августа, в субботу, решили сделать выходной — организовали массовый выезд на природу. Ездили в верховья реки Мрассу, километров за пятьдесят от Мысков. Там на берегу реки нашли красивое место, где и расположились. Тут же развели костёр, и пока жарился шашлык, все купались и загорали. Особенно интересно было детям: они нашли небольшой заливчик с тёплой водой, где росли кувшинки, и долго там булькались.
Мы со Славиком разыграли небольшую забавную сценку: взяли длинный шнур, к его концу привязали небольшой камень, который и забросили в воду, намереваясь вроде как порыбачить. Все видели, что Славик забрасывал в воду камень. Когда бдительность толпы притупилась, мы тайком вместо камня к концу шнура привязали пакет с водкой и пивом и опустили всё это аккуратно в воду. В какой-то момент Славик стал вопить, что у него клюёт — что-то попалось. Толпа подскочила к берегу и с любопытством уставилась на вытягиваемый из воды шнур. И вдруг, действительно, из воды появилось что-то непонятное и объёмное. Когда все увидели знакомый пакет, в котором лежал бесценный груз, не могли удержаться от гомерического хохота.
13 августа закончился небольшой отпуск у Славика, он со своим окружением загрузился в «Запорожец», со всеми распрощался и уехал в Новосибирск. В доме сразу стало тихо, пустынно. К концу подходил и наш отпуск.
Авиабилеты из Тюмени на Надым мы купили заранее, на 17 августа, поэтому из Мысков в сторону Тюмени выехали 15 августа (из Мысков до Новокузнецка на автобусе, а дальше поездом). Расставание, как всегда, тяжёлое. Люба долго обнимала свою маму, обе не могли сдержать слёз. Лёлюшка некоторое время наблюдала за ними, потом с детской непосредственностью изрекла: «Бабушка специально взяла платочек, чтобы поплакать».
Глава 123
«Здравствуй дорогая мамулечка!
Как приехали из отпуска, так что-то и не писали тебе в Ермак. Вот соскучились, зима почти наступила, октябрь на дворе, появились кое-какие новости.
Мы все живы-здоровы, я, правда, денька 3 погрипповал, но на больничном не был. Работаем на старых местах.
Когда вернулись из отпуска, увидели, что за несколько дней до нашего приезда кто-то (скорее всего, воры) ломились в нашу дверь. Один замок сломали, а когда взялись за второй (это на первой двери), то зазвенела сигнализация. Это и спасло нас от приличного ограбления. Вторая дверь тоже с двумя замками, но если б не сигнализация, то жмурики не раздумывая вышибли бы её. А брать было что: телевизоры японские, ковры, шубы, да и просто так напакостили бы или, что ещё хуже, могли поджечь. Видеомагнитофон и шапки я на отпуск сложил в наш домашний сейф, он прикручен болтами к стене, его вынести невозможно. Игорь с работы пришёл домой и увидел нашу покалеченную дверь. Непонятно, когда её курочили? Сейчас я дверь отремонтировал.
Внуку нашему уже 11 месяцев, вот-вот начнёт ходить, уже перешагивает.
Игорю мы привезли водительские права, он тут же устроился работать шофёром в ОРС (отдел рабочего снабжения), как говорится, мечта его сбылась.
Когда во время отпуска мы вернулись из Ермака в Мыски, через неделю приехал Любин брат Славик Муравейников из Новосибирска на «Запорожце» со своими: с женой Леной, её братом Сашей, с дочерью Лены — Ирой, и со своим сыном Виталиком. Ире 16 лет, Виталику — 12. Все вместе помогали Володе в строительстве дома, заливали, в основном, шлакобетоном стены.
Мы там недалеко и для себя участок под строительство дома присмотрели, но потом от покупки воздержались, что-то климат нас озадачил. Каждое утро туман, помидоры не спеют, у огурцов листья жёлтые от росы, поэтому нужны теплицы, покрытия.
Жильё в Мысках дорогое, хотя и в Надыме недешёвое. К примеру, однокомнатная «хата» стоит около 50 млн. рублей (примерно 10 тыс. долларов), 2-х комнатная — 70 млн., 3-х комнатная — 90 млн. рублей.
С зарплатой сейчас в Надыме плохо, подолгу не дают, живём авансами, последнюю зарплату давали только за май. Хорошо, что хоть к отпуску понемногу выдали.
Теперь о плохих новостях. 11 октября в Усть-Илимске умер муж Любиной сестры Веры — Иван Инсаркин. Слёг с лёгкими и «залечили». Не спасли. Он работал электросварщиком. Когда мы находились в отпуске, он уже лежал в больнице. Нам сюда звонила Надя, узнали от неё.
А тут недавно узнали о неприятности у Славки Муравейникова: он попал в аварию на своём «Запорожце», ударил чью-то иномарку, теперь заставляют его платить 4 миллиона рублей. А он в своё время своего «Жопарожца» купил за 3 миллиона. Ездит плоховато, водительские права, наверно, купил.
У нас на работе под зарплату давали картошку и лук. Взяли понемногу: 3 мешка картошки и луку — 50 кг. Капусты засолили 3 ведра. Хватит надолго.
На улице зима, снегу по колено, температура до -20. Но дома тепло.
После отпуска переписал на видик все свои летние записи, получилось полных 3 кассеты, это почти 10 часов просмотра. Часто включаем, смотрим, вспоминаем.
1 сентября снимал на видеокамеру Лёлю и её класс, получилось хорошо. Одну кассету дали Лёлиной учительнице — Ольге Николаевне, осталась очень довольна.
Мы ведём здоровый образ жизни: по утрам трём морковку, через день принимаем по полчайной ложке молотой яичной скорлупы. Пьём талую воду, я её ежедневно в кастрюле вымораживаю. А тут недавно «чистили» почки арбузами, Люба на работе брала под зарплату 100 кг. Вот уж наелись, как никогда! Из Мысков привезли алтайского мёда, шиповника, есть мука, крупы — короче, перезимуем.
По ТВ у нас сейчас уже 5 программ: 1-я (ОРТ), 2-я (Россия), ВКС-ТВ-6, Петербург, и добавили НТВ. Здорово!
Сегодня 29 октября, воскресенье. Раньше это был день комсомола, а теперь простой день. Лёвиному Павлику исполнилось 14 лет. А 3 ноября будет 17 лет, как я на Севере!
Выписали газеты: местную, «Комсомолку», «Аргументы», Лёле — «Незнайку», Любе — «Здоровье. АиФ». Ну ладно, мамулечка, пиши, ждём. Большой привет всем родным. Твои дети, внуки и правнуки. 29 октября 1995».
*****
«Здравствуй, дорогая мамочка!
С таким нетерпением ждал от тебя письмо, что когда увидел его в почтовом ящике, руки задрожали. С прискорбием узнали, что в Ермаке 11 ноября умерла наша бабушка, Александра Ивановна. Царство ей небесное. Было ей 88 лет.
Тут на днях получили письмо от тёщи из Мысков, она горюет по зятю — Ивану Инсаркину. Ваня умер от рака лёгких. Не берёгся, видимо. И ещё тёща написала, что в Астрахани умер муж Раи (старшей Любиной сестры) — Пётр Николаевич Сергеев. День смерти - 11 октября 1995 года, в один день с Иваном Инсаркиным - просто мистическое совпадение. Вот так, время идёт, уходят родные люди в мир иной.
Наши дела идут потихоньку, Люба частенько хворает, мы с Лёлей погрипповали, но недолго. Налегали на аскорбинку (витамин С).
У Игоря с Аллой всё нормально. Виталику 6 декабря исполнился годик, уже ходит. Игорь по-прежнему работает водителем в ОРСе. Живут сейчас они у свата.
На днях меня приглашали на моей работе в отдел кадров. Составляют списки тех, кто пойдёт на пенсию в 1996 и начале 1997 года. Мой срок — февраль 1997 года, пойду в 50 лет, на 10 лет раньше, чем на «земле». Имею две льготы: как северянин — на 5 лет раньше, и за вредный сварочный стаж — тоже на 5 лет раньше. Итого на 10 лет раньше. Но работать продолжать буду. А пенсия в доме пригодится, если по зарплате случаются задержки, то пенсии выдаются вовремя.
Садимся иногда с Любой вечерком на диван и рассуждаем, куда же податься с Севера? В Мыски разонравилось ехать. Есть вариант в Свердловской области, в селе Бутка дом недорогой. Но забиваться сейчас в глухомань, пока Лёля учится, никак нельзя. До райцентра — 30 км, до Тюмени — 150 км, до Свердловска — 200. Всё-таки хочется туда, где потеплей: Любе надо много зелени, да и не только Любе, поэтому приложим все усилия, чтобы заякориться в России, и поюжней.
Скоро Новый, 1996, год! На моей работе уже составляют списки, кто когда пойдёт в отпуск. Я записался на июнь. У Лёлюшки скоро зимние каникулы. Учится дочурка хорошо, почти на одни пятёрки. Умница. Любит читать, особенно сказки.
Морозы доходили до -38, но вот опять потеплело до -5. У Любы от перепадов давления часто болит голова.
Мамик, передавай привет и наши поздравления всем нашим родным. Пиши обо всём, будем ждать весточки. Леонид, Люба, Леночка. 15.12.1995».
*****
Продолжение воспоминаний здесь: http://www.proza.ru/2010/09/09/1393