ИЛИАС САРО
АРКОР
ПОЛИГОН ЯХВЕ
(часть II)
ГЛАВА 1.
Бескрайнее, чёрное, бархатное пространство. Разноцветные точки звёзд и планет. Прозрачное кубическое тело. Каждая его грань флюоресцирует зелёным цветом. Огромное вращающееся тело куба в бесконечном звёздном пространстве Вселенной, и при каждом повороте кажется, что он углом или гранью может смахнуть какую-нибудь звезду. Но этого не происходит. Куб огромен. Но Вселенная ещё больше. Звёзды далеко. Это только кажется, что они прямо перед тобой – коснись рукой! Откуда-то выплывает огромный шар – Голубая планета с белыми хороводами облаков. Кто-то показывает золотой тростью на какие-то места на планете, рассказывая о них хрустальным перезвоном мелодичной речи.
- Я с удовольствием приму участие в беседе, но я не понимаю Вас.
Чей-то голос рассыпался по граням куба хрустальным смехом, золотая трость сверкнула, вокруг неё рассыпались разноцветные искры, и собрались в Девушку в воздушно-лёгких одеждах, похожих на арабские. Чадра, с замысловатым узором, закрывала пол-лица, но и глаз не было видно. Под лёгкими одеждами не чувствовалось тела, они были просто одеждами, складно имитирующими образ, силуэт и движения обольстительной Девушки.
А, может, Юноши?
Нет. Девушки!
Золотая трость в руках Девушки-призрака сверкнула, и хрустально-напевный голос снова начал что-то говорить, указывая золотой тростью на какие-то места на планете.
Всё это занятно и интересно, но ЧТО ВСЁ ЭТО?
Золотая трость коснулась Куба и остановила его вращение.
Хрустально-напевный голос перемешался с перезвоном смеха и налётом таинственности шороха одежд с лёгким присвистом.
Девушка-призрак что-то станцевала величественно-ритуальное, и, по окончании танца, стала быстро вращать золотую трость в руках. Было слышно каждое движение рук и золотой трости. Было видно каждое движение рук и золотой трости. Мелодия вращающейся трости несколько оглушала, но это было частью ритуала, и воспринималось как должное, гармонично связанное в логическую цепочку последовательности.
Девушка-призрак выпустила вращающуюся золотую трость из рук, и она полетела куда-то в пространство, унося с собой мелодию вращения.
По мере того, как стихала мелодия вращения золотой трости, нарастала какая-то другая. На неё наложилась ещё одна, и ещё одна. Потом ещё и ещё. Все звуки смешались в какофонию. Девушка-призрак взмахнула руками, и Куб медленно тронулся с места, постоянно меняя ось вращения.
Вернулась трость, как молния, и, устало вздохнув, легла на руки Девушки-призрака. С каждым изменением оси вращения Куба, менялся тембр какофонии, менялся ритм, менялось настроение, и что-то ещё, за чем наблюдали разноцветные лица звёзд.
Девушка-призрак приподняла золотую трость, и, как кием, ударила в одну из звёзд. Какофония прекратилась. Куб остановился. Всё замерло, но остался один только звук, висящий на одном волоске ноты. Звезда стала увеличиваться в размере, и по мере её увеличения, звук стал обогащаться тембровыми окрасками этой ноты.
Девушка-призрак подняла над головой золотую трость, и рассыпала в нарастающем звуке хрустальными искрами свой смех необъяснимой лёгкой радости. Золотая трость рассыпалась на девушку-призрак золотой пудрой, и она превратилась в золотой пульсирующий шар, который, с хрустальным перезвоном, вошёл и растворился в нарастающем белом цвете звезды.
Хотелось отвести взор, но звезда манила. Хотелось не слушать, но звук сулил новые открытия. Хотелось бежать, но было уже слишком поздно.
Звук Белого Света и Свет Белого Звука уже прочно держали Куб с флюоресцирующими гранями, и проникали в самую глубь, шокируя жизненной радостью Абсолютной Белизны.
Звук Белого Света стал настолько громким и проникающим, а Свет Белого Звука стал настолько ярким и пронизывающим, что Куб расперло изнутри и…
Аркадий открыл глаза.
Через молодую листву, сквозь стекло окна, прямо в глаза ярко светило солнце. Оно полоснуло по глазам, но Аркадий не зажмурился. Он его уже видел.
Аркадий болезненным взором окинул госпитальную палату: белый потолок и белые стены с серо-голубой панелью. Рядом с койкой капельница. Аркадий повернул голову, чтоб получше рассмотреть всё вокруг, но резкое головокружение и резкая вспышка боли с тошнотой отключили его.
* * *
Аркадия разбудила возня в палате. Молодой женский голос кому-то что-то доказывал и упрекал. В ответ слышалось бурчание и попытки опровергнуть вышесказанное. Открыв глаза, Аркадий увидел аккуратную женскую попку, обтянутую белым халатом и ноги в капроновых чулочках из-под него. Это было любопытно, но какой-то самоконтроль заставил его отвернуться от впечатляющего зрелища. Тут он почувствовал, что не испытывает неприятных ощущений от того, что повернул голову. Теперь оставалось понять – где он, и как здесь очутился?
Судя по капельнице возле койки, белым стенам, с покрашенными в тошнотный серо-голубой цвет панелями, и стоящей к нему задом девушки в белом халате – он в больнице.
В БОЛЬНИЦЕ?
Почему?
А где же чудный лес? Где бескрайнее космическое пространство? Неужели эта попка в халате была белой звездой?
Так. Всё сначала!
Они ехали в машине по чудному лесу… Кто они?
Нет, он в лазарете, в санчасти, или в госпитале, потому что он в армии.
А как он оказался тут?
«Шутка» друзей или обстрел «духов»?
Аркадий, моргая глазами и сморщив лоб, начал усиленно вспоминать, но тут, закончив спор с больным, медсестра повернулась к нему, и Аркадий увидел, что она довольно миловидна собой и молода.
- Ой, Постогов очнулся! – Воскликнула она, и выбежала из палаты.
Сосед, с которым только что спорила медсестра, приподнялся на локтях, и внимательно посмотрел в лицо Аркадию.
- Мужики, Постогов очухался!
- Арам Карапетович обещал, что жить будет? – Послышался чей-то вопрос.
- Здор;во! Как ты? – Обратился сосед к Аркадию.
Аркадий посмотрел на него и хотел ответить, но давно не работавшая глотка, вязкий рот и пересохшие, потрескавшиеся губы, не дали этой возможности. У него получился невнятный выдох-шёпот.
- Ну, лежи, осваивайся! – С добродушной улыбкой сказал сосед.
Аркадий повернул голову в другую сторону, к стене. Его койка стояла на небольшом расстоянии от стены, крайней в ряду, рядом с дверью. Ребята перекидывались между собой какими-то фразами, но Аркадий не слышал их, он окунулся в дебри своей памяти. Как он сюда попал? Откуда попал?
Его мысли прервал вошёдший солидного вида врач, у которого были пышные чёрные усы, в сопровождении двух медсестёр: той, которую он уже видел, и полноватой, в годах. Следом за ними вошёл молодой врач с каким-то чемоданчиком в руках.
- Ну, боец, здравствуй, с днём рождения! – Произнёс бодро, с лёгким кавказским акцентом, врач, и обратился к молодому коллеге. – Саша, померяй давление и осмотри его.
- Да, Арам Карапетович. – Молодой врач подошёл к Аркадию со свободной от капельницы стороны и намотал ему на руку бандаж фонендоскопа. Обо всех результатах осмотра он докладывал своему старшему коллеге. Тот покачивал головой, заложив руки за спину и выпятив нижнюю губу из-под пышных чёрных усов, приговаривая.
- Та-а-ак… Та-а-ак…
- А ну, тихо лежать! А то переведу в «ходячую» палату! – Рявкнула старшая медсестра на любопытствующих соседей.
- Эльвира Османовна, завтра его на рентген. Сегодня не кормить. Повторите глюкозу. Пенициллин по-прежнему. Воду давать осторожно, а то срыгнёт. – Сказал Арам Карапетович старшей медсестре.
- Ясно, Арам Карапетович, - ответила она.
- Саша, как, его дыхание? - Поинтересовался врач.
- Арам Карапетович, вот здесь послушайте, вроде, шум есть, - ответил Саша, и встал с койки, уступая место.
Арам Карапетович подошёл, и, деловито присев на койку, послушал указанное место, потом приложил ладонь и постучал по тыльной стороне пальцем. Приложил ладонь к другому месту – постучал, потом снова на прежнее место – постучал.
- Посмотри вверх, - сказал Арам Карапетович Аркадию, и оттянул нижние веки, обнажив глазные яблоки. – Поверни голову направо. Больно? А теперь налево. Больно? Голова кружиться? Тошнит? Дышать больно?
- Нэ, - шептал в ответ Аркадий.
- В рубашке родился, с вышивкой, - резюмировал Арам Карапетович. – Эльвира Османовна, проследите за ним.
- Прослежу, Арам Карапетович, - ответила старшая медсестра, и, повернувшись к молодой сестричке, сказала. – Гуля, поняла?
- Да. – Негромко ответила она.
- Всё нормально, Саша, могло быть хуже. Завтра посмотрим, что даст рентген, - сказал Арам Карапетович молодому врачу.
- Товарищ полковник, а когда мне гипс снимут? Целый месяц уже лежу! – С обидой в голосе пожаловался сосед по койке.
- Эльвира Османовна, этого завтра тоже на рентген, - показывая на соседа, сказал Арам Карапетович старшей медсестре. – По всем правилам! С углём и клизмой!
- А при чём тут клизма, Арам Карапетович? У меня же ноги! – Заныл сосед.
- Тогда без вопросов. А будешь вставать – ноги ампутирую! – Шутливо пригрозил врач, выпучив глаза и усы.
- А где курить? – Спросил сосед.
- Курить вредно! Понял, боец? – ответил Арам Карапетович.
ГЛАВА 2.
Контингент в палате состоял из лежачих больных. Десять человек. Десять калек армейской машины. Среди них только двое были не «оттуда»: один строитель, после операции, с переломанными ребрами, а другой – любопытный пехотинец с обожженными лицом и руками, на которых осталось по два пальца от разорвавшейся в руках пиротехнической шашки. Трое лежали с «ногами», вернее, двое с ампутированными (у одного обе, у другого левая), а у соседа Аркадия, Вовика Полянкина - разбитые голени. Но Вовик от этого не унывал. Ему друзья из соседних палат постоянно приносили костыли, а старшая медсестра, с угрозами о переводе в «ходячую» палату, отбирала их. Но его никуда не переводили, а после очередного рентгена поставили аппарат Елизарова. Двое лежали с прострелянными тазами. На одной из коек была устроена целая конструкция. Под ней лежал весь забинтованный парень. За ним у окна лежал боец с травмой головы, вставал он редко, ничего не говорил, кричал по ночам, но не храпел. Ребята старались его не задевать, и в его отсутствии говорили, что он с пулей в голове.
Арам Карапетович не каждый день заходил во время обхода, но каждый раз высказывал удивление быстрому восстановлению здоровья Аркадия. Лечащий врач, старший лейтенант Горка, видимо из-за того и невзлюбил Аркадия. Он вообще никого из солдат не любил, и всегда подчеркивал своё офицерское превосходство перед ними.
Как-то, сидя в своём кабинете, Арам Карапетович сказал.
- Люди с такими травмами обычно дольше восстанавливаются, а у Постогова уже сейчас симптомы сотрясения головного мозга отсутствуют, и ребра быстро срастаются. Три недели пролежал в коме, и – будь здоров! Единственное – амнезия. Его только комиссовать, для армии он потерян.
- Да-а, - задумчиво произнёс Саша. – Вот и судьба. Со всей роты только трое уцелели после взрыва: водитель, ротный, и вот этот – Постогов. Ну, водитель, Величко, у того всё срастется, и будет он всю жизнь баранку крутить. А вот капитан, ротный…
- Не знаю, Саша, что лучше – быть убитым на войне или вернуться с неё вот так вот, как капитан Чернегов. Дело случая – незавязанный шнурок на кроссовке. Не зацепись он за борт, скорее всего жена осталась бы вдовой, а так… Полголовы – капроновая. Инвалид, но живой…
- Зато Постогов. С него как с гуся вода…
- Саша, ты врач, и эта предвзятость…
- Но почему, Арам Карапетович, офицеру такая вот судьба, а не вот им?
- У Постогова амнезия, он тоже инвалид…
- Зато заживает как на собаке Павлова!
- Такой уж организм у него.
- Здесь стараешься изо всех сил: институт, звание, кафедра, образование, цель… А у этого ничего! И живут припеваючи, и зараза нипочем! Это не Ленин, а быдло живее всех живых!
- О-о-о, Саша, куда тебя занесло…
- Вот, Арам Карапетович, скажите, почему такая несправедливость?
- Делай своё дело, Саша, и будет всё по-справедливости. А вот Постогова через недельку мы отправим домой.
- Арам Карапетович, а может, ещё месятишку подержим? Полечим? Ну, для адаптации. Пусть на кухне, в саду, там… Весна, огород… Здоровый парень, и на дембель?! Арам Карапетович?
- Начмед звонил. Командарм обеспокоен передвижением душманов на юге. Первомай на носу, будут нам празднички, Саша. Вот так. Как «Чёрный тюльпан» сбросит к нам «подарочки» – в три яруса койки по коридорам ставить начнём.
- Что, больше госпиталей нет?
- А куда, Саша? В Москве своего «добра» сейчас хватает. Алма-Ата тоже забита, а наш - самый близкий окружной. Остальные за тысячи километров. Отправь я пару бойцов хотя бы в Волгоград? Встретят там груз «300», и будет у тебя, Саша, другой начальник. Гарнизонные госпитали тоже полные – гематомы, абсцессы, дизентерия… Жрут зелёный урюк, и дрищут потом… Так что, Саша, к первому мая почистить палаты. Ясно?
- Ясно, Арам Карапетович, - со вздохом ответил старший лейтенант Александр Горка, которому так и не удалось в лице Арама Карапетовича найти единомышленника.
* * *
В этот весенний день Аркадий первый раз поднялся с койки. А началось всё с того, что зашли «на минутку» ребята из соседней палаты. Слово за слово, шутка за шутку, весна в разгаре, разговор за девочек… А попробуй медсестру лапни? Она ведь может и иглу в заднице согнуть, а если твоя морда через чур не понравится, то и главврачу пожаловаться. Тогда и разговор примет не детский оборот. А на улице всё равно - весна!
- Да вон там во дворе, блин, сидят! – Возмущенный оттого, что ему не верят, сказал пришедший из соседней палаты парень с перевязанной рукой на лангетке.
- Не свисти, блин, кто их, на хрен, сюда пустит? – Недоверчиво сказал прострелянный в таз.
- Ты, блин, валяешься как грелка, а я вижу, блин, в окно! – не успокаивался парень из соседней палаты.
- Валерик, твою мать, тебе мерещится! – Приподнимаясь на локти, сказал Вовик Полянкин.
- Лежать больной, мать твою так! – Скомандовал Валерик из соседней палаты, который с перевязанной рукой на лангетке. – А то, на хрен, Давидянца позову.
- Что-о-о? – Прищурившись, спросил Вовик.
Валерик как можно незаметнее подмигнул Вовику.
- Лежать, я сказал! Аркаша пусть посмотрит, он врать не будет, - строго сказал он.
- Да он, на хрен, не поднимется!
- Да, блин, почему?
- Голова, блин, на хрен, отвалится.
- Это, блин, в натуре, Аркаша? – спросил Валерик.
- Не знаю, - ответил Аркадий.
- Тогда, боец Постогов, встань, блин, и посмотри, а то этот хрен с арматурой вместо колес за шавку меня держит.
- Вовик, - обратился сосед с койки напротив, - ты на концерт «Коррозии Металла» на руках иди, а на ноги перчатки натяни, чтоб было чем «быковать».
Все рассмеялись, представив Вовика-металлиста, шизеющего на концерте «Коррозии Металла».
- Я тебе, блин, две штанги, на хрен, от троллейбуса, блин, вставлю, и на балет отправлю! – ответил Вовик, и добавил. – Лебединое озеро.
Шутка Вовика воспринялась ответным смехом, но никто и никогда не обижался на такие перепалки. Для армейской госпитальной обстановки черный юмор – дело обычное.
- Ну что, Аркаша, подтверди, блин, что там бабы ходят, - не унимался Валерик.
- Где? – Спросил с удивлением Аркадий.
- Во дворе, - ответил Валерик.
- Кто? – Переспросил Аркадий.
- Бабы, - недоумённо ответил Валерик.
- Где? – с любопытством спросил Аркадий.
- Да ты что, охренел? – Тряхнул койку Аркадия Валерик.
- Задолбал, блин, какие бабы? – Возмутился Аркадий.
- Женского рода, на хрен! Ты что, импотент? – Не отставал Валерик.
- Ну, ты достал, блин, - сказал Аркадий, и откинул одеяло. – Помоги, коммандос трёпаный.
- Держи, - Валерик протянул здоровую руку приподнявшемуся Аркадию. – Поднимайся, и скажи этим овощам, какие бывают бабы.
Аркадий осторожно, оперевшись на здоровую руку Валерика, поднялся, и встал на полусогнутых ногах, растопырив руки и затаив дыхание. Осторожно, шаркая босыми ногами по линолеуму, не стесняясь своей наготы, он подошел к окну и опёрся о подоконник. Что там за окном – он так толком и не разглядел. У него закружилась голова, в глазах потемнело, и к горлу подступила тошнота. Он стоял, закрыв глаза, и судорожно сглатывал загустевшую слюну. «Мурашки» побежали от самых пяток к голове и остановились на щеках. Суставы стало бить мелкой дрожью, ему стало дурно, и он уже и не мечтал дойти обратно до койки.
- Ну, где там бабы? – услышал Аркадий сквозь звон в ушах, но ответить для него было всё равно, что подорваться на мине.
Сзади подошёл Валерик.
- Ну вот, браток, ты и на ногах.
- М-м-м-м, - промычал Аркадий в ответ.
- Тебе хреново, Аркаш? – Заглядывая в лицо, спросил Валерик, и взял его за руку. – Ромка, иди сюда. Давай его потихоньку в люлю.
Подошёл Рома, они его взяли за руки и хотели повесить на плечи.
- Ща, паташти, - неслушающимся ртом сказал побледневший Аркадий. Он весь вспотел, затылок от холодного пота как будто находился над головой, щёки кусали «мурашки».
Аркадий открыл глаза. Женского пола он не увидел, но зато перед глазами плавали звёзды и круги. Он осторожно оторвал руки от подоконника, и, придерживаемый Валериком и Ромкой, потихоньку зашаркал к своей койке. Ребята помогли ему плюхнуться в постель, Валерик нА-крыл его одеялом, и воцарилось молчание. Все с любопытством наблюдали происходящую сцену, и когда занавес-одеяло было накинуто, а Аркадий, взглотнув по колючей глотке слюну, полушёпотом сказал:
- Затрепись…
Грянуло:
- Ура-а-а!!
Валерик с Ромкой, чтоб не быть «битыми», по-быстрому выскользнули из палаты.
- Молодчик, Аркаша! – Воскликнул Вовик. – Вот хрен им всем! Я буду ходить!
Шум не остался незамеченным, и в палату, со строгим видом, вбежала дежурная медсестра.
- Что за шум?! В чём дело?! – Громко спросила она.
- Шахнозочка, ну как ты думаешь, могу я ходить на этой арматуре? – Спросил её Вовик, и, не дожидаясь от неё ответа, сказал весело. – Вот я и попробовал на руках. Но – во всём нужна сноровка, закалка, тренировка. Я попробовал с малого.
Вовик откинул одеяло, и хотел уже задрать вверх ноги, но, так как из одежды на нём были только перебинтованные аппараты Елизарова, то Шахноза не стала смотреть его гимнастические упражнения, а выбежала из палаты.
- Ну, ты, Вовик, блин, даёшь! – Отозвался насчёт его выходки Колька с отрезанными ногами, который лежал напротив. – Теперь она спалит всю контору, на хрен. Потом доказывай, блин, полкану, что ты не «козёл».
- Ну и хрен с ней! У нас, блин, праздник – человека на ноги поставили! – Ответил Вовик. – Только, братва, не звездеть, ясно? А то переселят, на хрен, его в другую палату, а в субботу – ленинский субботник! Эта сука, Эльвира, точно припашет его, на хрен, ленинские брёвна таскать.
- Полкан не даст…
- Араму – по хрен! Понял? Ты хоть гноем из огрызков плюйся, блин, у него есть нормативы: перелом – 30 дней; аппендицит – 7 дней; геморрой – годен на всю жизнь к строевой, и звездец! Поставили птичку, что ещё один здоров, и к мамочке-Родине! Они, что – лечут?! Хрена! Они план сдают! Мне теперь, чтобы этому педику-физкультурнику в институте доказать свою инвалидность, блин, три тонны справок принести надо, только ради того, что мне, блин, бегать нельзя!
- Да, Вовик, мне, блин, легче, на хрен, и так видно, блин, что бегать не на чем, - сказал Колька.
- Ты извини, Колян, конечно, но, блин, лучше б они мне их отхренячили, - как-то с досадой сказал Вовик.
- Ну, ты и дятел! – Вмешался одноногий Серега. – Годика через два всё будет звездато!
* * *
На следующий день пришёл старлей Горка с медсестрой с утра пораньше. Медсестра принесла нательное бельё с халатом и удалилась.
- Ну, что, боец Постогов, труба зовёт! – Бодро сказал Горка, не поздоровавшись. – Вот майка с трусами, одевайся, и пойдём смотреть солнышко.
В палату вошли двое «ходячих», которых приказал позвать старлей.
- Сейчас он оденется, - обратился приказным тоном Горка к вошедшим, - и вы ему поможете подняться. Ясно?
- Так точно, товарищ старший лейтенант, - ответили «ходячие».
У всех ребят в палате сложилось единое мнение: «Шахнозка заложила, стерва!»
Аркадию на этот раз подняться было легче. Горка хоть и был жесток, но приказал пока прогулять его до окна и обратно. «Ходячие» помогли Аркадию подняться, и, придерживая под руки, подвели к окну. На этот раз Аркадий легче перенёс подъём на ноги, и в глазах не потемнело как вчера. На обратном пути, проходя мимо койки со сплошь забинтованным, на растяжках, бойцом, Аркадий прочитал надпись на табличке:
«ряд. Величко С.П.»
- Ну, как ты, боец Постогов? – Спросил Горка, когда «ходячие» подвели Аркадия к нему.
- Нормально, - негромко ответил Аркадий. – Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос?
- Да.
- Товарищ старший лейтенант, а откуда вот этот, Величко? – спросил Аркадий.
- Величко? А что? – С издёвкой ответил вопросом на вопрос Горка.
- Что-то знакомое… Не помню.
- Конечно, знакомое! Постогов, ты что, не помнишь ничего? Это, товарищ рядовой, водитель ваш. Правда, изменился?
- Это? – Аркадий слегка повернул голову в сторону койки. – Величко… Вели… Серёга! Он жив?
- «Двухсотые» в морге, Постогов. Ясно?
- Товарищ старший лейтенант, а что случилось?
- Ты что, совсем не помнишь?
- Я? – Растерялся Аркадий, и испуганно посмотрел старлею в глаза. Он действительно ничего не помнил. – Помню лес, яркое солнце… Потом я посмотрел на солнце…
- Какой лес, Постогов? Где в Афгане леса? В машину граната попала, понял? Лес!… Вот, только вы двое и остались, да ещё ваш ротный, капитан Чернегов. Он в реанимации до сих пор. Ещё вопросы?
- А больше никого?
- Спросишь у полковника Давидянца, боец, - ответил Горка. – Так, товарищи калеки, после обхода прогуляете этого бойца по коридору. Проведёте туда-сюда, и в койку. Потом доложите. Смотрите, не уроните мне его. Ясно?
- Так точно, товарищ старший лейтенант, - ответили «ходячие».
* * *
- Разрешите, товарищ полковник? – Постучав, Аркадий заглянул в кабинет Давидянца, и, получив разрешение, вошёл. – Рядовой Постогов по вашему приказанию прибыл.
- Проходи, садись, рядовой Постогов, - пригласил Арам Карапетович, и показал ладонью на стул у стены.
В кабинете сидел ещё один человек, майор, с круглым лицом, колючими, близко посаженными, наблюдательными глазками, и несколько приплюснутым лбом. Аркадий сел как раз напротив майора, и тот его пронзительно начал разглядывать.
- Ну что, Постогов, как самочувствие? – Спросил Давидянц.
- Спасибо, товарищ полковник, уже лучше, - ответил Аркадий.
- Тут возникли некоторые вопросы, Постогов, и тебе на них придётся ответить, - сказал полковник, и посмотрел на майора.
- Майор Хрящев Игорь Иванович, - представился майор. – Наша беседа, надеюсь, будет недолгой, но содержательной. Так? Назовите, пожалуйста, свою фамилию, имя и отчество, так, год и дату рождения, значит.
- Постогов… Э-э-э… Рядовой Постогов Аркадий Борисович. Год рождения… - Аркадий запнулся, и посмотрел с надеждой на Давидянца. – Тысяча девятьсот… Шестьдесят… Не помню, товарищ майор.
- А откуда вы знаете, что вас зовут Постогов Аркадий Борисович? – Спросил майор.
- Я… Мне сказали. Меня все так называют…
- Хорошо-о-о, значит, - продолжил Хрящев. – Так, национальность?
- Рус… Русский…
- Та-а-ак. Член ВЛКСМ?
- Не знаю… Да, наверное…
- Фамилия, имя, отчество родителей?
- Отец – Постогов Борис… А мать – Постогова… - Аркадий снова запнулся.
- Вполне логично. Так? Постогов, где вы были, значит, и как попали сюда?
- «Там» был…
- Где «там»?
- В Афгане… Мина разорвалась… Меня сюда привезли…
- Откуда вы всё это знаете?
- Горка… Товарищ старший лейтенант Горка сказал, что граната разорвалась, и из всей роты только трое остались – я, Серёга… Сергей Величко, и капитан Чернегов… В реанимации…
- Так? – Майор многозначительно посмотрел на Давидянца. – А где это, значит, произошло?
- «Там»…
- Где конкретно? Значит. Что вы помните?
- Помню: деревья, апельсины, лес, много зелени, яркое солнце, а потом… вспышка!
- Так? А где вы жили, значит, до призыва в ряды Вооружённых Сил?
- Я? Где жил?
- Да!
- Я… - Аркадий усиленно стал вспоминать, но в голове была какая-то несвязная мешанина густого тумана в городе, яркого солнца, образ отца, садящегося в машину, но как-то далеко-далеко и… близко, осенние листья, какой-то негр с белым оскалом зубов, мозаичный лев с солнцем на спине… И тут он увидел позади полковника на стене календарь с сочными фруктами и разрезанной дыней. Аркадий показал на календарь пальцем, - я, кажется, вспомнил! – С растерянной улыбкой, глотая воздух, сказал Аркадий. – Самарканд… Дыни… Я жил в Самарканде!
- Так? А как звали, значит, вашего соседа по койке в казарме?
- Не помню, - ответил Аркадий, улыбка тут же сошла с его лица, и к горлу подкатил комок.
- Номер школы где вы учились?
- Не помню, товарищ майор, вот честное слово, не помню, - Аркадий закрыл лицо руками, и беззвучно заплакал, подёргивая плечами.
- Постогов. Постогов! - Позвал Аркадия майор.
- Да. Я, - Аркадий отнял руки от лица, и встал со стула.
- У меня к рядовому Постогову вопросов больше нет, - сказал майор Хрящев, обращаясь к полковнику.
- Значит, Игорь Иванович, мы с ним завершили. – Сказал полковник Давидянц. - Рядовой Постогов, вы свободны.
- Есть, - шмыгнув носом, заплаканно ответил Аркадий, и, вытирая глаза, вышел из кабинета.
- Так, товарищ полковник, как Вы считаете?
- Вы сами видите, товарищ майор.
- Он не симулирует?
- Непохоже, Игорь Иванович. Ему сейчас не помешал бы адаптационный период в санатории, но, сами понимаете.… А память к нему вернётся, но когда?
- Постарайтесь что-нибудь сделать, Арам Карапетович. Судя по карточке, он удивительно быстро идёт на поправку, а за ним ещё, значит, почти, полгода воинского долга.
- Мы таких, вообще-то, комиссуем. Сами знаете, Игорь Иванович, что специфика воинского труда не предусматривает службу людей с подобными отклонениями психики. Я не могу взять на себя ответственность за неадекватность его реакции на поведение окружающих и экстремальные ситуации.
- Та-а-ак, Арам Карапетович, но я, всё же, надеюсь, что современная советская военная медицина приложит все усилия для того, значит, чтоб его вернуть достойным членом нашего коммунистического общества. Ну, и как, Арам Карапетович, всё-таки Вы его, значит, хотите комиссовать? Так?
- Да, Игорь Иванович, хочу.
- Так. Но Вы наверняка должны знать о последних постановлениях Правительства и ЦК КПСС?
- Игорь Иванович, а Вы знаете о последних сводках? А, об устных приказах командующего ТуркВО?
- О чём это Вы, Арам Карапетович?
- Не надо, Игорь Иванович, вам, в вашей «конторе глубокого бурения», всё отлично известно, а мне во время сказано и указано, и я не собираюсь брать на себя ответственность за таких сопляков, как Постогов. Не дай Бог, с ним что-нибудь случится – меня чихвостить по ковру будут, а вы в стороне, как всегда, останетесь. А так – мы его комиссуем, и пусть его дядя лечит. Он опекун, пусть и отвечает. А как только всё восстановится, дослужит он на благо Родины свои полгода. Поверьте моему опыту, он у меня не первый, и не один. Хуже, когда он в казарме придёт в себя. Возьмёт, да повесится в сортире.
- Так, Арам Карапетович, значит, решено? Но если возникнут вопросы (так?), я буду ссылаться на Вас, значит, как на самого компетентного в этом деле офицера.
- Ссылайтесь, Игорь Иванович, это Ваше право.
- Та-а-ак, кто у нас ещё там, значит? Так, Пяльцин. Он здесь?
ГЛАВА 3.
После разговора с особистом Аркадия не стали переводить в «ходячую» палату, а приказали ухаживать за соседями: во время подносить и уносить утку и судно, кормить, вытирать пыль и т.п. Его ещё раз вызывали к особисту, но тот, так ничего и, не добившись, отпустил Аркадия с миром. Было решено, на первомайские, с первым эшелоном дембелей, отправить его восвояси.
Особую теплоту Аркадий проявлял к Величко. Сергей больше всего расстраивался из-за своей девушки, которая ждала его дома. Дождется ли? Ребята насилу уговорили Сергея написать ей письмо. Мало ли? Поначалу сочиняли все вместе о его «подвигах», но, в конце концов, решили написать всё как есть, и как всё случилось. Начали уговаривать Аркадия описать происшедшее, но Аркадий всё повторял, что ничего не помнит, а потом подошёл к Сереге, и дрожащим голосом попросил рассказать обо всём.
- Серёга, они не верят, но ты хоть мне расскажи, что случилось? Блин, я не хрена не помню, Серёга. Отшибло память, на хрен, я не шучу. Серёга, ты расскажи, а я запишу. Я всё запишу.
- Мужики, без звезды, в натуре, у человека беда, а вы прикалываетесь, - сказала перевязанная Серёгина голова.
- Да, кто прикалывается, на хрен? – Возмутился Вовик. – Расскажи, Серёга, все через это прошли. Аркаша, в натуре, блин, не в обиду, братан, у тебя мозги отшибло, у Кольки – ноги. Серёга тебе, блин, сейчас всё расскажет. И мы послушаем, и к тебе, может, память вернётся.
- Да, что там, блин, - начал Серёга. – Духи со сранья звезданули по позиции, ну, мы и подорвались по тревоге. Вперёд ломанулись «Быковцы» – вторая рота, потом мы, а за нами – третья. Только «зелёнку» проскочили, эти суки, точно, блин, знают, что делают, звезданули по нашей машине. В первую – хрена! В мою звезданули! Где-то возле правого бака трахануло! Дальше, блин, не хрена не помню. Очнулся – гипс.
- Серёга, а старшим кто ехал, Чернегов? – Спросил Аркадий.
- Не хрена, Тарасов, блин, прапор наш. Ротный на борту поехал. Если бы он, блин, раньше прибежал – мы бы, блин, первыми ехали!
- Подожди, Серёга. Ротный прибежал… Шнурок… Подожди, ротный в кросачах был?
- В хреначах! Конечно в кросачах! Все наши в кросачах, только «слоны» в мабутах, и то не долго. В мабуте по горам, на хрен, не попрыгаешь. У меня «симоды» были, а у капитана, блин, по-моему, «адидасы». Ты что, блин, свои кросачи не помнишь? Из Союза тогда посылка, блин, пришла, и тебе сам Тарасов, блин, кросачи дал: «Носи, сынок!»
- Серёга, я, кажется, вспомнил. У ротного шнурок на кросаче не был завязан. Я ещё подумал, что ему надо сказать об этом, но потом… Не знаю, блин, помню, мы по какому-то лесу ехали: деревья и солнце яркое.
- Мы ехали мимо апельсиновой «зелёнки», блин…
- Помню! Апельсины были! Большие такие! – И Аркадий показал размер апельсина с трехлитровую банку.
- Да ну, на хрен, самые обычные, неспелые.
- Серёга, Чернегов здесь, в реанимации лежит, - понизив голос, сказал Аркадий.
- Блин, да пошло оно всё на хрен! – досадливо крикнул Серёга. – Выпить хочу! Ребят, водка есть? Водки хочу!
- Ну, что ты, Серый? – Заботливо произнёс Аркадий. – Ну, не надо, успокойся.
- Валерик, - отозвался на призыв Вовик, - эти «кадры» ещё живы?
- Живы. А что? – Спросил Валерик.
- Мать твою так, братан-Серёжка помирает – ушицы просит. Давай, Валерик, блин, сделай чудо, не тормози.
- Понял, не дурак. - Валерик быстро выскользнул из палаты.
Везде и всегда найдется кто-нибудь, кто умеет в любых условиях достать алкоголь жаждущим. Вскоре две бутылки «Русской» были доставлены шустрым бойцом, похожим на сурка. Вовик запрятал их под матрас у изголовья. После отбоя, без лишних слов, быстро, ребята распили водку. Аркадий открыл окно, все молча покурили за «наших ребят», Аркадий осторожно выбросил бутылки в палисадник, и все улеглись спать.
* * *
Через несколько дней Аркадия комиссовали.
Обежав почти весь госпиталь, Аркадий всё-таки подписал обходной лист, вмещавшийся в ладошку. Хорошо, что ему ещё помог один дембель-землячёк из соседней палаты, которого звали Санёк. Так бы Аркадий бегал и второй день. Получив на складе всё, что им причиталось из обмундирования, они отправились по своим «подразделениям» переодеваться. Пришив к «парадке» погоны-шевроны, и, с трудом отгладив её, Аркадий оделся, и почувствовал себя как в фанерном ящике. «Парадка» оказалась размера на два больше, а фуражка давила на плечи. Посмотрев на себя в зеркало, Аркадий остался не в восторге от своего несуразного вида.
- В «афганке» лучше, - заключил он.
Соседи по палате утешали его, мол: «Что там? Завтра приедешь, и выбросишь собаке в будку. Не в «семейных» же трусах ехать до дому, до хаты».
Собрав всё больничное бельё, Аркадий отправился сдаваться к Эльвире Османовне. Всё прошло гладко. Эльвира Османовна добродушно улыбалась ему, и даже обозвала «счастливчик-бол;м». Аркадию это было удивительно-приятно, слышать от всем известной «мегеры» такие слова. После неё Аркадий отправился к Араму Карапетовичу. Подойдя к кабинету, он увидел ожидавшего его Санька.
- Ты меня ждёшь?
- Да. Полкан сказал, чтоб мы вместе к нему зашли. А что так долго?
- Форма «дубовая». Еле разгладил.
- Ну, давай, пошли.
Аркадий постучал в дверь, и, приоткрыв, заглянул в кабинет с вопросом.
- Разрешите?
- Да. Войдите, - ответил Арам Карапетович, оторвавшись от чтения каких-то бумаг.
Ребята вошли, и, пройдя к столу, представились, как положено.
- Рядовой Постогов, - сказал Аркадий, козырнув.
- Рядовой Тихоновский, - представился Санек, тоже козырнув.
- Ну, что ж, давайте ваши обходные, - не поднимаясь со стула, сказал Арам Карапетович, и протянул правую руку.
Санёк с Аркадием положили ему в доктор-ско-полковничью ладонь свои обходные лис-точки, и Арам Карапетович их внимательно осмотрел, а затем подписал.
- Постогов? Поздравляю. - Арам Карапетович протянул обходной листик Аркадию. - Тихоновский? Поздравляю. - Арам Карапетович протянул обходной Саньку. – Теперь в строевую часть. Майор Атоев как раз сейчас там. Всё. Счастливо. Желаю здоровья.
Полковник Давидянц поднялся со стула, и через стол протянул руку для рукопожатия.
Попрощавшись с Арамом Карапетовичем, ребята отправились в строевую. Майор Атоев, выдав справочку, отправил ребят в финслужбу, сказав Аркадию, чтоб тот зашёл к нему после. Получив жалование и «дорожные», Аркадий зашёл к майору Атоеву.
- А, Постогов? Вот, распишись и получи, - майор протянул Аркадию через стойку листок, красную книжку и серую коробочку, обтянутую ледерином.
- А что это, товарищ майор? – поинтересовался Аркадий, принимая листок из рук майора.
- Чтоб девки любили, - шутливо ответил майор.
- Наградной лист… Выписка… - Прочитал Аркадий вслух. – Награждается рядовой Постогов Арка-а-а… Медалью «За отвагу»… Это мне?
- Нет, троюродному соседу, - съязвил Атоев.
- А за что?
- За отвагу, боец, там написано.
- Товарищ майор, разрешите вопрос? – попросился Аркадий, расписавшись в получении.
- Что-то не так?
- Товарищ майор, а капитан Чернегов и рядовой Величко… Мы вместе… В одной машине, «там»…
- Им то же самое досталось. Всё? Поздравляю. Свободен!
- Товарищ майор, а…
- Свободен, боец, не мешай работать! – ответил майор, как топором отрубил.
- Что ты там так долго? Спросил Санёк, когда Аркадий вышел из строевой части. – Прапор там уже икру мечет.
Аркадий молча показал на ладошке серую ледериновую коробочку.
- Что это? – Спросил Санёк.
Аркадий открыл коробочку.
- Ни хрена себе! Это твоё?
- Моё.
- Поздравляю, Аркаш. – Санёк протянул правую руку для поздравления, а левую положил на плечё Аркадия.
- Спасибо, - смущённо принял поздравление Аркадий. – Пойдём, я хочу ребятам показать.
- Сначала к прапору, а там будет видно. Лады?
- Блин… Лады.
* * *
- Вы что, блин, домой ни хрена не х;чите попасть? Мать вашу так! – Поприветствовал прапорщик появившихся Санька и Аркадия. – Я что, блин, из-за вас, на хрен, должен тут как хрен на пастбище торчать?
- Извините, товарищ прапорщик, - заступился Санёк, глядя в казённо-военное лицо прапорщика. – Тут, вот, у Аркадия Постогова проблемы…
- Что? Я вам, блин, нянька, на хрен, что ли? Где, блин, вещмешки, мать вашу так?
- Нету, - снова вставился Санёк. – Всё своё ношу с собой.
- Не всё, блин! Военники ваши, блин, у меня, на хрен, здесь! – И прапорщик приложил руку к правой стороне груди. – Я вам, мать вашу так, блин, военники, на хрен, отдам, блин, только после того, как, на хрен, с поезда, блин, сойдёте, на хрен, вот так!
- А вы что, товарищ прапорщик, с нами поедете?
- Ты что, блин, на хрен, думал?
- Я думал, что нам в разные стороны.
- Не хрена! Кому это, блин, в разные стороны? Я его, - прапорщик показал на Аркадия, - в военкомат, на хрен, доставлю, а тебя, блин, посажу, на хрен, в автобус, и – езжай, мать твою так, к себе домой!
- Товарищ прапорщик, - вмешался Аркадий. – Разрешите попрощаться с ротным, с ребятами.
- Не хрена! Вот вам с ним, точно, на хрен, в разные, блин, стороны!
- Ну, товарищ прапорщик, я же ротного больше никогда не увижу. Поздравить с наградой хочу…
- Ему, блин, по хрену твои поздравления, боец.
- Товарищ прапорщик…
Прапорщик посмотрел на часы, на солнце, потом заложил руки за спину, покачался с пяток на носки, в раздумье, глядя в землю и выпучив трубочкой губы, как будто всасывал мысли из воздуха.
- Ладно, блин, я в чепке буду, ясно? Но, чтоб, на хрен, быстро, блин, поняли меня?
- Так точно! – Хором ответили Аркадий с Саньком, и, развернувшись на пятках, быстрым шагом пошли в сторону корпуса.
К капитану Чернегову ребят не пускали, и еле удалось уговорить дежурную медсестру пройти к нему только Аркадию. Но и в палату Аркадия тоже не пустили, он с двери посмотрел на лежащего среди трубок и проводов ротного. К Аркадию подошла сидевшая около капитана жена.
- Извините, меня зовут Аркадий… Постогов Аркадий. – Представился Аркадий, - Товарищ капитан – наш ротный, а меня сегодня демобилизовали. Я пришёл попрощаться и поздравить товарища капитана с наградой. Мне тоже, вот, вручили. – Аркадий полез во внутренний карман и достал коробочку с медалью. – Вот. Извините, у меня даже нет листочка с ручкой, чтоб записать свой адрес.
- Сейчас, - ответила уставшим голосом жена Чернегова, и прошла к прикроватной тумбочке. Взяв из ящика ручку с тетрадкой, она вернулась к двери, открыла свободную страничку и подала Аркадию. – Вот, запишите сюда.
- Спасибо. – Аркадий взял тетрадку, приложил её к стене, и записал свой адрес, а когда отдавал тетрадку с ручкой обратно, вдруг испуганно посмотрел жене капитана в лицо, и медленно сказал, - я вспомнил… Я вспомнил свой адрес… Я адрес свой ВСПОМНИЛ!
- Вам плохо? – озабоченно спросила жена капитана.
- Нет, спасибо. Извините. У меня, после этого… амнезия, а тут, я вспомнил… Извините, что напугал. – Заметив тревогу во взгляде уставше-измученной молодой женщины, с улыбкой сказал Аркадий. – Я п… пойду. Ещё раз извините. Я ещё с ребятами не прощался. Там наш водитель лежит, он тоже… Весь в гипсе. Его зовут Сергей… Величко Сергей… Мы только трое остались со всей роты…
- Я знаю.
- Извините, пожалуйста. До свидания. Будете в Самарканде, обязательно заходите.
- Спасибо, до свидания.
Аркадий растерянно повернулся, и пошёл к выходу. Ему было и радостно, и стыдно, и больно, в общем, как-то неуютно.
- Что с тобой? – Спросил Санёк, увидев на лице Аркадия смятение.
- Да, так… Пошли к ребятам?
* * *
- О-о-о! Аркаша! А мы и не надеялись! – Встретили Аркадия ребята.
- Ну, что, всё? Звездец? Домой? – Спросил Колька.
- Можете поздравить меня и Серёгу. Серёга, мы теперь с тобой – отважные хлопцы! Поздравляю! – Аркадий вытащил из внутреннего кармана кителя коробочку, извлёк из неё медаль, и подошёл к Сергею, показывая всем блестящую серебром висюльку с танками. – Тебе тоже такую же присвоили.
- В натуре? – Как-то безразлично спросил Серёга.
- В натуре! Мне сам майор из строевой сказал. Ротного тоже наградили.
- Не хреновая затычка, - отозвался Сергей.
- Ты что, Серёга? – Удивлённо сказал Вовик.
- Серёга, ты что? – Аркадий присел на корточки возле койки. – Серёга, ты тоже скоро дома будешь. Брось, Серый! Вот увидишь, всё будет хорошо!
- Хрена! – Выкрикнул Сергей. – Теперь НИКОГДА не будет ХОРОШО! Теперь ВСЕГДА, блин, будет ХРЕНОВО! Затрахало всё!
- Да, что ты, Серый?! – Жалостливо спросил Аркадий.
- Что я?! А что она?! Ей, что, за падл;, блин, две строчки написать?
- Ну, что ты, ей Богу, сопли размазал, Серый? – Утешительно сказал Колька. – Сам прикинь, в натуре: пока туда, пока обратно. Даже если она вчера ответ послала. Ну? На следующей неделе будет! А от Галки – на первомайские, в первую очередь! Отвечаю!
- В натуре, пацаны, вы тут присмотрите за Серёгой, лады? – К горлу Аркадия подкатил комок, но он постарался втоптать его обратно, и только шмыгнул носом. – Если что, помогите с письмами, начиркать там… Запишите мой адрес. О! Прикиньте! Я к ротному попрощаться зашёл, а он, тоже, весь в трубках и на растяжках. Ну, я попросил его жену, чтоб бумажку дала. Она мне дала тетрадку, и я, не знаю, как, свой адрес написал! Аж охренел, в натуре! Само вспомнилось! Я там чуть не звезданулся на месте. Мне аж хреново стало! Чую – крышу понесло, ну, я и стребался от туда. Жену ротного напугал. Она, бедолага, и так замученная, а тут – я…
- Красивая? – Спросил вошедший Валерик.
- Кто? – Повернулся к нему Аркадий.
- Жена.
- Слышь, чучело траханое, я сейчас тебе хрен до земли, блин, как у Колян; сделаю, понял? – Сорвался Сергей.
- Всё понял, пацаны, - извиняющимся тоном сказал Валерик, - клоун был пьян.
- Говори, Аркадий, я запишу. Ребят, потом у меня перепишите. – Сказал Вовик, в руках у него уже были приготовлены блокнот и ручка. Аркадий назвал свой адрес, и начал прощаться с ребятами. С кем в обнимку, кому просто пожелал долго не залёживаться, чтоб не портить желудок казёнными харчами, а то дома мамкины пирожки дожидаются, пропадают.
Аркадий решил угостить чем-нибудь ребят, и поэтому позвал с собой Валерика. По дороге они встретили Санька, и вместе отправились в чайную, где их ждал, не отличавшийся скромностью в разговоре с младшими по званию, опухший от кофе с коржиками, прапорщик. Пока Санёк выслушивал не испорченные изяществом высказывания прапорщика про то, что он думает об их прощальном отсутствии и предстоящей поездке, Аркадий загрузил Валерика пирожными и лимонадом, и, пожелав скорейшего избавления от нынешнего положения, попрощался с ним. Аркадию от прапорщика досталась меньшая порция словесного поноса, Видимо, мозговой кишечник истощился, что нельзя было сказать о матерном запасе. Если с Саньком междоматия применялись через три-четыре слова, то с Аркадием слова применялись через три-четыре междоматия. В общем, всё это закончилось двухчасовым ожиданием на КПП ещё троих дембелей. В этом, несомненно, были виноваты Аркадий с Саньком – два рядовых шалопая, которые вместо того, чтоб сидеть вместе с прапорщиком за компанию, и ждать сообща, ходят, прощаются. А то не напрощались!
Когда дембеля подошли, то прапорщик принудительно-настойчиво отобрал у них военные билеты, и пообещал вернуть их только у порога дома. Ребята были возмущены – их было пятеро, но только трое из них едут до Самарканда, а двое – дальше. На это прапорщик ответил, что имел совокупления с ихними населёнными пунктами, обобщённо, и вообще, если бы не он, то Богу и в голову не пришла бы мысль о создании Земли.
Наконец, они добрались до вокзала, и тут выяснилось, что поезд будет аж ближе к полуночи, и им болтаться по вокзалу с этим прапором ещё не один час. Хоть и было известно, что последний поезд в этом направлении ушёл ещё до полудня, всё равно, во всём были виноваты бойцы.
ГЛАВА 4.
С трудом отвязавшись от вечно матерно брюзжащего занудного прапорщика, Аркадий всё-таки добрался до своего дома. Ему не хотелось портить праздник себе и другим. Может быть, если бы это был другой, более знакомый и близкий человек, то он поделился бы с ним своей радостью, а так…
Аркадий почти полтора года не был здесь, в этом дворе, между двухэтажными кирпичными домами, построенными при Хрущёве, где всё, вплоть до последнего дерева возле сарайки-мазанки, было изучено и знакомо. Этот особый запах двора, эти загородки палисадников, потрескавшиеся асфальтовые дорожки, побеленные к Первомаю стволы деревьев, весеннее солнце, набирающая силу зелень, цветы, виноградник у подъезда, решётка на лоджии… Когда он ещё ехал в поезде, одни только воспоминания об адресе, заставляли интенсивно работать память, которую он чуть не потерял. И теперь, те картины, которые обрывками рисовала его память, он видел наяву.
Аркадий прыжками взобрался по лестнице на второй этаж, и надавил на отшлифованную пальцами кнопку звонка. За оббитой коричневым дерматином дверью было тихо. Аркадий ещё раз потянулся к звонку, но тут щёлкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге стоял дядя Коля, как всегда опрятно одетый. На его бородатом лице сначала появилось удивление, но потом оно растворилось в искрящейся голубыми глазами улыбке. Усы разъехались как по линейке, дядя Коля шагнул через порог, обнял Аркадия, и потащил его в прихожую.
- Ну, здравствуй-здравствуй, мальчик мой, а я и не ждал тебя так скоро. Ты как снег на голову! – Радостно поприветствовал Аркадия дядя Коля.
- В мае-то?
- Вот именно!
- Здравствуй, дядь Коля! Вот я и вернулся! – Они ещё раз обнялись, и Аркадий, от переизбытка чувств, приподнял дядю Колю.
- Что ты, что ты? Отпусти! Разувайся, а я чаёк поставлю. Проходи.
- Да, я сейчас. - Аркадий расшнуровал ботинки и снял их со вздохом облегчения. – Это не обувь, это колодки времён инквизиции для охраняющих покой страны. – Аркадий отложил ботинки в сторону. – Дядь Коля, а мои вещи в шифоньере? – Спросил Аркадий, заходя на кухню, и расстёгиваясь на ходу.
- Да, там, Кока. Да ты бы в форме походил. Сейчас соседи придут. Ты же с армии вернулся, как-никак, а не с курорта.
- Дядь Коль, устал я в ней, да и мокрая она вся – хоть выжимай!
- Ну, тогда, пока я тут чаёк-паёк, а ты в ванную. Сполоснись с дороги.
- Хорошо, дядь Коль, а то, может, помочь что?
- Нет, Кока, давай в ванную, а я тут сам.
Когда Аркадий вышел из ванной с полотенцем вокруг шеи и взлохмаченным волосом, на лоджии уже всё было готово.
- Ух ты! – Воскликнул Аркадий, увидев бутылку пятизвёздочного коньяка на столе. – Наш?
- А как же! Тебя полтора года ждал. – С гордостью ответил дядя Коля. – Я его тогда сразу купил. Специально для этого случая. Целый час в очереди простоял!
- Ну, вот и представился случай.
- Конечно. Всё, Кока, садимся! Еда не для услады глаз, а для желудка, вот.
Пока Аркадий усаживался за стол, дядя Коля откупорил бутылку, и разлил по рюмочкам коричневую ароматную жидкость.
- Ну, давай, Кока, за приезд! – Подняв рюмочку, протостировал дядя Коля.
- За приезд, - поддержал Аркадий, и они опрокинули по первой.
- Давай-давай, закусывай. Плов будет потом, а пока, только яичница с колбасой, на скорую руку, - заботливо предложил дядя Коля.
И тут Аркадий вспомнил, что приготовление плова для дяди Коли было настоящим искусством. Он мастерски готовил плов, но и это было не самым главным. Главным было то, что стояло вокруг плова. В зависимости от времени года, и по какому поводу, к плову дядя Коля подавал различные салаты. Это хобби у дяди Коли было что-то вроде культа. Он никогда не позволял себе подавать блюда, предназначенные к плову из баранины, к плову из говядины, и не любил, когда мясо говядины смешивали с жиром баранины, он считал это безнравственностью и издевательством над пловом. Так же он считал, что после плова надо обязательно пить зелёный чай, мотивируя это тем, что сам Абу Али Ибн Сино рекомендовал такой приём.
После второй рюмашки какие-то нудные проблемы выпали в осадок, и на поверхности остались главные. Гостей к плову решили отложить на завтра, всё равно Первое мая, а сегодня – на базар, за продуктами.
- Может, ты приляжешь, отдохнёшь, а я сам схожу? – Предложил дядя Коля.
- Да что ты, дядь Коль? И не думай! Я с тобой.
- Ну, тогда по третьей, и вперёд!
- Давай. Только, дядь Коль, третью давай выпьем молча, за ребят. За нашу роту. Из тридцати двух, только мы трое остались…
- Давай, мальчик мой, за ребят…
После базара дядя Коля обежал соседей, и пригласил всех на завтра в гости. Никто не был против, тем более – Первое мая!
Вечером, за оставшейся бутылочкой коньяка, дядя Коля решил, не откладывая на потом, поговорить с Аркадием.
- Ты, конечно, Кока, извини, но в этом году с институтом, как ты мечтал, у тебя ничего не получится. После такой травмы… Да простит меня мой брат Борис, твой отец, царство ему небесное. Он так мечтал, что ты поступишь в институт, и, непременно, в политехнический. Так что, после майских, пойдём куда-нибудь устраиваться на работу. Чего сидеть, ждать. Эта война для тебя уже позади, Кока, чем быстрее войдёшь в жизнь, тем лучше. Вот, завтра соберутся соседи, с ними и посоветуемся.
- Дядь Коль, а как отец… умер?
- Ну… Они, Кока, с твоей матерью, с Лизой, на машине разбились…
- Да?
- У-у-у… Да, ты совсем не помнишь?
- Нет, дядь Коль, не помню, - тупо глядя в рюмку с коньяком, ответил Аркадий, и вдруг вскрикнул, ударив себя ладонью по лбу. – Не помню!
- Успокойся, мальчик мой, брось. Не надо. Не помнишь – я расскажу.
- Прости меня, дядь Коль, - заплакав, сказал Аркадий. – У меня всё, как-то кусками, как лысины на плешивой собаке. Я помню, что отец в очках ходил, а мать шила. Ещё дачу помню…
- Послезавтра съездим с тобой туда…
- Да, дядь Коль. Я даже не помню, какая у нас была машина, но я помню, что была! Я друзей не помню!
- Ну, Кока, успокойся. Жизнь ещё долгая впереди. Я тебе помогу. Что ещё пенсионеру делать? Давай, выпьем. За тебя!
Они опрокинули по рюмке, и закусили маринованными огурчиками, которые дядя Коля сам на даче вырастил и законсервировал.
- Борис, твой отец, работал инженером-технологом на швейной фабрике. Он и с Елизаветой там познакомился когда-то, с твоей матерью. В тот раз его послали в командировку, в Карши, у них там что-то с пуско-наладкой не получалось, а Лиза с ним напросилась: «Поеду!» – и всё. Пять лет уже прошло, как они на перевале Каратепо в обрыв упали. Перевал только открыли после зимы. Ну, Борис, чтоб не гонять «Волгу» вокруг, поехал через перевал. И вот как… А ты в девятом классе. Какой там институт?! Я в железнодорожный техникум. А ты ногами-руками упёрся: «Нет!» – и всё. Ну, и с друзьями в железнодорожное училище. Упрямый, весь в Елизавету. Как тепловоз-то водить, помнишь?
- Не знаю, - пожал в растерянности плечами Аркадий. – Может помню…
* * *
Сон вошёл незаметно. Казалось бы, вот-вот, только что о чём-то думал, поправив поудобнее одеяло и закрыв глаза. И вот, ты уже не бодрствуешь, а спишь. И эта тревожная нега балансирует на лезвии границы ощутимого сюрреализма с неизвестными образами знакомых понятий. Что реальнее? То, что ты видишь во сне или то, что ты видишь, когда не спишь? Если сон не реален, то почему у тебя болят мышцы от побега от преследователей во сне? Если ты постоянно одержим навязчивой идеей, то почему ответ на твою проблему приходит к тебе во сне? Может, во сне твоё настоящее Я, а вне сна – это лишь нещадная эксплуатация электрохимической плоти?
Но сейчас эти мысли Аркадия не занимали. Улёгшись в уютную постель, он стремглав перелетел через границу между сном и бодрствованием. Его мысли, удобренные алкоголем, смешались в салат, и где-то потерялись, оставив Аркадия наедине с чувством присутствия кого-то. Кого-то сидящего. Кого-то смотрящего на него. Кого-то очень знакомого.
- Кто здесь?
- Я.
- Это ты, Ворон?
- Да.
- Хм. Ты ещё не превратился в Черепаху?
- И тебе не советую.
- Разве это Плохо?
- Это Ячейка в Броне.
- А Ворон, это не Ячейка?
- Это тоже Ячейка.
- А кто Я?
- Ты тот, кто ты есть. Ты можешь стать Всем для Себя, и остаться для всех тем, кто ты есть. От – и До Черепахи. От Черепахи и до Ворона. От Ворона и дальше.
- Но как я смогу быть Всем, если я не знаю Всего?
- Ты узнаешь Всё тогда, когда я начну Спрашивать, а ты Удовлетворять моё Любопытство. Я тебе не могу раскрыть Всего, но могу раскрыть своё Крыло.
И Ворон раскинул правое Крыло, и закрыл им полнеба. Оно сверкало и переливалось всеми Цветами Радуги на угольно-чёрных Перьях.
- Смотри! Это всего лишь одна половина одной миллиардной части Песчинки на Дне Океана.
И Ворон раскрыл левое Крыло, которое закрыло другую половину Неба, и сверкало, как и правое.
- Это Мир одной миллиардной части Песчинки на Дне Океана. Остальное находится до Черепахи. Между Черепахой и Вороном. И после Ворона. Открой Глаза и будь Всем!
Ворон сложил Крылья, и Аркадий проснулся от яркого луча солнца, бьющего прямо в глаза.