Командир батареи кричал так, что было слышно даже в канцелярии при плотно закрытой двери. Лестница в подъезде как всегда не помыта, паутина во всех углах, дневальные во главе с дежурным ночью ни черта не делали (опять в «козла», скоты, на сигареты играли?!) И все в том же духе. Долго кричал, минут десять.
Командир у меня хороший. Настоящий офицер. Спокойный и рассудительный, с чувством юмора. Только вот одно «но». Офицеров это «но» практически не касается, зато солдаты получают по полной. У меня всегда было ощущение, что где-то под фуражкой, в хорошо спрятанном под прической месте, у капитана Смирнова есть переключатель, который имеет два режима работы - «Нормальный» и «Деревянный по пояс военный». Перед тем, как войти в двери КПП, Сергей Сергеевич этот тумблер переводит с «нормального» на «военное» положение. И понеслось…
Солдат, который попался по дороге, просто так пройти мимо не может. С ним обязательно проводится воспитательная беседа в сильных эмоциональных выражениях на тему правильного ношения формы одежды, отдачи воинского приветствия или нехорошего выражения на солдатском лице. Лестница в подъезде, упоминавшаяся ранее – вообще святое место, должна блестеть и сиять. И горе тому дежурному, который не усмотрит недостатки в уборке. А даже если и усмотрит, то не факт что публичной порки не будет. В батарее примета такая есть. Народная. Если командир с утра на дежурного из-за лестницы орет, значит у командира настроение ниже плинтусных гвоздей.
Но в это утро Смирнов разошелся не на шутку. Бледный, трясущийся дневальный на «тумбочке», вероятно, готов был провалиться сквозь землю к вероятному противнику и потребовать политического убежища. Вынеся приговор (вечером заступаете всем нарядом снова!), товарищ капитан отправился в путешествие по подчиненному подразделению. На зоркие командирские глаза попались два сержанта-срочника… Происходившее дальше я боюсь описывать.
Загнав в канцелярию весь сержантский состав срочной службы и закрыв дверь, командир начал орать со свойственной ему матерной экспрессией так, что стены затряслись и в туалете штукатурка осыпалась. Сидя в соседнем кабинете, из всего ора я разобрал только «что вы – матерное слово – альпинисты – матерное слово». С какой стороны к зенитно-ракетной батарее относится альпинизм, я гадал минут десять, пока Смирнов сам не зашел ко мне в канцелярию. Переведя тумблер в «нормальное» положение, Сергей Сергеевич с желчно-ядовитой иронией поведал печальную повесть о наших горе-скалолазах.
Необходимо рассказать, что фасад казармы выходит прямиком на одну из центральных улиц города. И, поскольку администрация очень тщательно следит за поддержанием внешнего вида города в достойном состоянии, командир части старается не ударить в грязь лицом и по его высочайшему велению фасад казармы регулярно белят. Для этой цели выписывается специальный импортный мел, что при современном финансировании вообще-то удивительно. Соответственно, следуя с утра на службу, командир батареи поднял глаза на фасад и обомлел. От окна третьего этажа вниз шли аккуратные цепочки следов солдатских сапог, четко различимые на фоне выбеленной стены. На уровне первого этажа следы заканчивались и если голову не поднимать и фасад не осматривать, то и не заметишь. Мало того, чему командир еще больше удивился, по натоптанности, это явно напоминало слоновью тропу к водопою. Сделав вполне здравый вывод, что молодые солдаты, коих у нас в батарее аж 150 экземпляров, из окна казармы в самоволку прыгать не станут, Смирнов остановил свой взор на сержантах-срочниках. На лицах сержантского состава отражалось четко отрепетированное за полтора года службы выражение гордой девичьей невинности. Доказательств нет.
Абсолютно непонятно, каким образом, сержанты, еле-еле вытягивая на «удовлетворительно» нормативы по подтягиваниям на перекладине, так шустро десантировались из окна. Но следы-то есть!
Естественно, здравый смысл подсказывает, что проще выйти в дверь, чем сигать в окно. Но тут-то у наших дембелей непреодолимой преградой на пути к свободе встал технический прогресс. За полгода до этого во всех казармах установили камеры наблюдения, направленные на центральный проход спального расположения и входную дверь казармы. Выйти в дверь ночью было равносильно добровольной сдаче на гауптвахту. Вот тут солдатская смекалка себя и показала.
Срочным образом в батарее был проведен повальный обыск на предмет наличия каната или веревки. Итог – ноль. Все концы в прямом и переносном смысле хорошо спрятаны. Проведенные следственно-розыскные мероприятия тоже результатов не дали. Единственное, что мог сделать командир, это кинуть грозное, всем мужикам, служившим в армии, знакомое «Пока не сделаете, домой не поедете!». Сделаете – в смысле фасад побелите.
Сержанты покряхтели-покряхтели, но полезли стену белить. Домой-то хочется. А между заходами на побелку, сдавали подтягивания на турнике командиру батареи. Смирнов, уже открыто глумясь, кричал на всю часть, дескать, никогда не поверит, что сержант, еле-еле подтягивающийся шесть раз, может на руках по канату с третьего этажа слезть. Пока не поверю, что сможете, домой не отпущу – орал он. Что бы вы думали? Через неделю вся братия подтягивалась 12 раз, согласно всем наставлениям. И поехала, с Богом, домой. Чудеса!