Я иду по раскаленному городу, который недоброжелательно обдает меня взглядами, глазниц домов, люди, летящие по делам, идут хмурые и смотрят сквозь меня.
Наверно я из стекла, если они, пропуская взгляд сквозь, способны, увидеть, что там за мной. Сквозь – оказывается, это больно, их взгляды режут меня, сквозь.
Мои ноги утопают в мягком асфальте, который еще немного и превратится в раскаленную реку.
Сердце ухает о грудную клетку, курантами.
О клетку?
Выходит моё сердце в клетке, словно какая-то птица, а может быть крыса.
Я иду и постепенно окружающее меня, начинает кружиться в бешеном хороводе, люди, машины, магазины, дома, газеты, мусор на проезжей части, обдавая меня сотней запахов пота, бензина, еды, сотней звуков.
В очередной раз ухнуло сердце, громко так, что мне кажется слышала вся улица, взгляды людей больше не сквозь, они устремлены на меня, а вместо лиц у них звериные рожи, мне становится страшно, хочется плакать, бежать, хочется вновь стать невидимкой, что бы взгляды сквозь, ну и что, что больно, но тогда у них хоть человеческие лица, а не голодные рыла с капающей из пасти слюной.
Бежать, но куда?
Куда убежишь от суеты каждодневности?
Мне бы в метро, вдохнуть в себя запах сырости, и сквозь сотню мокрых и липких тел пробраться к тебе, уткнутся в твоё плечо и спрятаться от всех, в твоих объятьях.
Мне кажется, что ты спасешь.
Но так ли это?
Я не знаю.
Рыла кружащие, с гомерическим хохотом, в своём хороводе вокруг меня, заставляют бежать, но ноги утопают в мягком асфальте, словно в болоте.
Хохот рвёт перепонки.
Там в конце улицы, метро.
Мне осталось немного, немного вязкого асфальта, немного этого хоровода.
Я спускаюсь в метро, проталкиваясь сквозь липкость потных вонючих тел, вдыхаю его сырость и его полумрак.
Стою на высоком мосту, что ведёт к платформе, вглядываюсь в темень тоннеля, в ожидании поезда, что отвезет меня к тебе. Вот уже горят огни его морды, я бегу к лестницам, ведущим на платформу, они без поручней, я оступаюсь, падаю вниз, успеваю зацепиться за опору лестницы и вишу.
Я с тоской смотрю на тот поезд, что уйдет к тебе без меня, он подмигивает мне огоньком последнего вагона и исчезает в темноте тоннеля.
Мои руки ослабли и готовы разжаться, платформа внизу ласково манит:
- прыгай, ну чего же ты ждешь?
Кто-то снимает меня с опоры, в глазах плывет, мышцы как натянутая струна.
Струна?
У меня выходит, нет мышц, есть струны, и то ли птица, то ли крыса в клетке вместо сердца, да и сама я из стекла.
Кто я?
Я.
Просто я, ну подумаешь с парой дефектов, но это, же я.
Немого успокоившись, я осторожно спускаюсь по лестнице, строго по центру, что б не упасть.
Шаг за шагом я врываюсь в хаос и гомон, царящий на платформе, он сдавливает виски железными ржавыми тисками, вбивает в затылок ржавые гвозди.
Не голова, а какой-то ёжик из ржавых гвоздей и тисков, забавно, ещё один дефект,
- нужна ли, я буду тебе такой?
Спертый воздух и боль, бьют под коленки, и я валюсь на колени, перед этой толпой пота, суеты и серости.
Я стою перед ними на коленях,
-что это? Почему?
Сознание уходит.
Уходит со звоном колокольчиков, обнимая меня тьмой.
Открыв глаза, своей головой ёжиком я понимаю что струны, те, что мышцы, больше не струны, а кисель.
А мне нужно подняться, подняться и дождаться поезда, того, что к тебе.
Тоннель мне кажется теперь зловещей пастью.
Я судорожно вглядываюсь в неё, в ожидании огонька моего поезда, самое главное, что бы эта пасть не захлопнулась, поглотив мой поезд.
Поезд пришел, человеческая река внесла меня внутрь, где меня снова поглотила тьма, прийти в себя заставила мысль, бьющаяся о ржавые гвозди, что мне нельзя пропустить остановку, и так слишком много времени упущено.
Я выхожу, как мне показалось на твоей станции, поднимаюсь наверх, выхожу на улицу, город встретил меня серым снегом, встретил зимой.
Может быть, я ошиблась станцией, или быть может поездом, или и вовсе временем?
Сил, идти снова в метро, просто нет, я решаю отыскать тебя и твой дом так.
Я брожу по улочкам твоего города, пряча в ладонях то ли птицу, то ли крысу, чтобы оно больше не ухнуло и не привлекло к себе внимание рож, пусть эти новые лица режут сквозь.
Мне холодно идти сквозь метель, она обдает меня звенящим холодом, словно электрическим током.
За мной увязалась какая-то сумасшедшая бабка, пытающаяся наговорить мне гадостей и сбить меня с дороги.
Я в отчаянье, плутаю по незнакомому городу и плачу, слезы тут же превращаются в лёд.
Чья-то теплая рука берёт меня за руку.
Повернув лицо с ледяной дорожкой от слёз, я вижу тебя.
Ты ведёшь меня к себе, не обращая внимания на бабку, что льет на меня вёдрами грязь.
Дома, ты суешь меня в ванну, смывая горячей водой лёд и грязь.
Укутав в халат, сажаешь за стол.
Приходит она, наливает мне водки и укладывает в постель, от усталости я засыпаю.
Вы ложитесь рядом, спустя какое-то время я ворочаюсь, и ты истерично орёшь:
- Вставай и убирайся на другую кровать!
Она пытается тебя урезонить:
- Пусть спит, она не мешает.
- Нет, вон!
Я просыпаюсь от криков, небо падает на меня, давя мои кости:
- Да ну вас всех к черту, я ухожу, мешать не хочу.
- Ну и катись, я тебя не держу.
Встаю, одеваясь в холодные вещи и мысли. И ты тоже, зачем-то встаешь, одеваешься:
- Постой, я тебя провожу, и закрою дверь на засов.
Она в постели виновато жмет плечами.
В коридоре ты жадно впиваешься в мои губы и толкаешь за дверь.
Я выхожу из подъезда, город встречает холодом и бабкой, что ждала меня и, первым делом, увидев меня, льет мне в лицо ведро грязи.
Может, я ошиблась адресом, поездом, временем, может это не ты?
А может мои дефекты тебе не по нраву?
Я не знаю.
Я подхожу к лавочке, ложусь на неё и куда-то проваливаюсь, старуха всё льет и льет на меня свою грязь.
Со временем эту грязь сковывает морозец, и я превращаюсь в черную глыбу льда.
А старуха всё поливает.
Остатками сознания я думаю, что быть ледяной глыбой вовсе не плохо
- ты ни кому не мешаешь, не ждешь ни чего и ни куда не бежишь.
Открывая глаза, сквозь черную пластину льда я вижу, как ты плачешь, склоняясь над тем, что раньше было мной.
Плачешь?
А почему?
Она стоит рядом, стараясь утешить тебя, в её взгляде нет огня победителя, в её взгляде сочувствие и понимание.
Как же это странно.
За вашими спинами, стоит сумасшедшая бабка, шамкая своим беззубым ртом воздух, слова и проклятия, её лицо выражает радость и торжество, над нами, над всеми.
И вот я снова в метро, в вагоне, который несет меня в неизвестность.
Сквозь стекла я вижу твоё заплаканное лицо, сведенное страхом, болью и какой-то тоской неземной.
Она стоит рядом и машет мне рукой, с губами сложенными в добрую улыбку.
Старуха потрясает кулаком по воздуху, плюет мне в след какие-то слова, я их не слышу, на меня напала глухота.
Но вот исчезает платформа.
Схожу на какой-то станции, прямиком в осень.
Плетусь устало домой.
Дом?
А что это?
И где?
Скорее в берлогу, что принято называть своим домом.
Сижу на кухне, пью грязного цвета горький кофе, курю, и сквозь сотни иголочек боли, обожженной рукой, вбиваю душу в текст.
С тем, что бы чуть позже, вывесить её черно-белым флагом-текстом в бездушное мёртвое пространство.
Кто-то, проходя мимо, будет в неё плевать, кто-то вытирать руки, кто-то ноги, кто-то будет пытаться собрать оторванные лоскутки и стараться зашить, починить её, кто-то будет равнодушно смотреть, а кто-то возможно и плакать, видя в ней себя. Нате, берите, мне не жалко, мне всё равно, делайте что хотите.
У меня останется изнанка души, которую не видно и которую не увидеть с листа, как бы кто не старался…
И вот, я снова встаю, одеваюсь и куда-то иду.
Куда-то?
Ну да, в осень, в неизвестность.
Я бреду по осеннему городу, босиком по битому стеклу, что здесь за место листьев..