Часть третья. Заключительные письма
Глава I
Дорогой Аркадий, я, ей-богу, не выдержу. Позволить себе окончание, - не значило бы дозволить себе и излишнюю дерзость, а, может быть, и завести «змею» в роскошном горшке с цветами. Но так ли роскошны и мои «записки»?
Это - история начала. Вернее это история возникновения и следствия возникшей злобы. Кто выскажет, кто расскажет о себе такие вещи, которые повествуют о начале «заражения» и «замутнении чистого источника»?
Я всем сердцем верю и теперь, что был чист источник когда-то. Во всяком случае, была невинность и свежесть юношества. И может, даже осталась.
Но мука в том, хорошо ли, смеем ли мы верно судить о вопросах, которые поставлены даже сверх нашего рассудка. Сердцем наверно можем. Но хорошо ли?
Я не досказалась вполне, но уж отослала всё вам в большом конверте.
История же Андрея Аркадьевича Промышляева если не вызвала бунт во всей душе моей и «всех её членах», то, кажется, навсегда завлекла мой ум. Или, если хотите, я тут и без ума всё решила и, напротив, слишком непозволительно «обременила» сердце...
Мой добрый Аркадий Андреич, кто же знал, что нам принесёт эта осень. Я всё пытаюсь понять и рассудить справедливо. Вы знаете, что рассуждать справедливо - есть одна из тяжелейших мук для людей если не справедливых вполне, то хоть сколько-нибудь с чувством. Более того, для людей страдающих - это нестерпимо вполне. Тут всё как-то неестественно. Тут, верно, иная природа. Но тут-то мы и сильны, тут-то мы и борцы и всякий раз идём наперекор, лишь бы не обойти всё задаром и всё-таки хоть капельку взглянуть из окошка...
Когда он оборвал всё это тем последним «словцом», то я, остававшаяся всё это долгое время за перегородкой, в своей крохотной каморке, почти затряслась со страху. Леночка, сидевшая подле Промышляева и усердно слушавшая его во всё это время, - так что я начала потихоньку за неё волноваться, - как-то неестественно вдруг закачалась, её левая ручка хотела, было, опереться на спинку кресел, но как-то ослабела, её шея как-то странно наклонилась на сторону и вся она затряслась как будто какой-то нервной мелкой дрожью и с треском повалилась наземь. Случился обморок.
Тут-то и «обнаружилась» вся я и вся моя тайна. Я не могла больше терпеть и с треском растворила дверцу. Когда я вбежала, Леночка почти поднялась, но всё ещё с совершенным недоумением оглядывая нас своими большими голубыми и настежь открытыми глазами.
Я привожу вкратце.
« - Что вы делаете? Как могли вы? Кто мог впустить? - разревелся вдруг Промышляв. Я стояла как вкопанная.
- Я знаю, что вошла без спросу и приглашения, но я не могла стерпеть равнодушия и детского страдания.
- Но, помилуйте, - продолжал он, - как же вы узнать могли, коли так?
- Я заранее прошу извинить меня. Но я всё знаю.
- Что именно?
- Всё, - коротко ответила я.
- Что-о? - и он как вкопанный глядел на меня с полминуты».
Но тут произошла небольшая сценка, стремительный оборот которой и дало это необходимейшее промедление, эти полминуты.
Леночка, всё-таки, могла разглядеть меня прежде. Теперь же нуждалась в особенной заботе и ласке. Она, едва очнувшись от недавнего потрясения, нашла в себе столько сил, чтобы подняться; ещё миг - и мы бы оказались вместе как две неразлучные сестрицы, но...
Я не заметила, как всё и обернулось. Всё произошло в один миг. Только мы сделали движение друг к дружке, как огромный лакей, - скорей всего вбежавший на шум в зале, - своей огромной лакейской дланью схватил меня и буквально завладел всей моей волей. Но, отвлёкшись, он не заметил, как Елене удалось случайно увернуться от его руки и со стремительной энергией выбежать из дому...
Я попыталась вырваться, но всё напрасно. Наконец, Промышляев подошёл ко мне и с треском ударил меня по лицу, - вышло многим более пощёчины; с минуту я была без сознания. Лакейская рука, остававшаяся всё это время неподвижно на лице моём, - с непременным намерением и во что бы то ни стало не выпускать меня из виду, - на зов хозяина своего вдруг сделала неаккуратное движение, скользнула, и я с силою, почти ополоумевшая, укусила её за самый кончик мизинца. Вышла тоже сцена.
Мне удалось бежать. Я всё бежала, бежала. Наконец, я и сама остановилась как вкопанная: я различила перед самым нашим озером чей-то силуэт. Он как будто бы удалялся всё дальше и глубже; так что на виду оставалась какая-то незаметная краюшка. Я подбежала к самой кромке едва только начавшегося формироваться льда, как вдруг увидала Елену. Ещё мгновенье - и всё погибло. Я и сама была как в чаду. Но я другого пути не знала, как только напрямик. Впереди, сейчас за Леночкой, образовался один глубокий голубовато-чёрный проём, так что, едва только наступив на льдину, можно сейчас же угодить и в самое жерло пучины...
И - ещё одно движение, одно малое касание моей руки - и она вся и уже окончательно в моих объятьях! она трепещет, она сама не своя, но уже моя, моя сестрёнка... И навеки, навеки!
И действительно, хоть и было в достатке дел, но, всё-таки, удались и некоторые из них. По документам выходило, что она - дочь одного обедневшего чиновничишки какого-то последнего табеля и руки. Удочеривший её Промышляев, немного упустил в законодательстве, так что, справившись в одной адвокатской конторке, мне пояснили: «Ежели достанет духу и терпенья у господина N (известного и многочтимого в ту пору юриста), то, в сущности, можно обделать дело как нельзя лучше, даже с «присвоением» и удочерением вполне». Впрочем, тут несколько нескладно. Так как «адвокат - это нанятая совесть», - мысль, в своём роде, фантастическая и очень от грамотного человека, - то я и решилась «удочерить» и её, то есть совесть. Так что мы с адвокатом - совершенная теперь не разлей вода. Впрочем, отступление.
Леночка живёт теперь со мной и маменькой. Она чрезвычайно понравилась Лукерье. Та её балует чуть не каждый день - печёт разные прянички и повязывает роскошные бантики.
В среду вечером, как заведено, у нас маленький бал. Будете ли вы, дорогой мой Аркадий Андреевич? Ждём с нетерпением. И, вообще, в последнее время я замечаю в себе много нетерпения: я нетерпелива в ласках, в доброте, я неразборчива в смехе без умолку! Потому что, потому... что очень-очень хорошо теперь... Приходите и вы, бывайте и вы чаще и как можно скорей! Разделите и вы с нами вдруг пришедшую к нам и всей своей радужной краскою ошеломившею нас людскую, сестринскую радость...
ваша Варвара Александровна.
Глава II
Получая ваши письма, дорогая Варвара Александра, я всякий раз запасаюсь необходимым «матерьялом». В этот же раз - в чрезвычайном количестве. Вы, милая, как будто «правящая рука» моя, направляющая и указывающая. С вами - всё! Вы - перст! Целый мир, от которого сильно протрезвеешь. Я применяю такое словцо, чтоб не слишком отстать от моды. К тому же, вы и сами меня наталкиваете к некоторому роду размышлениям... например, вы «прививаете» в столь не образованный и «узкий» ум мой ту необходимую и должную «широкость», с которой во сто крат жить легче, и где события видны мельче, чем под мелкоскопом.
Зная вас, конечно, не предположу в вас глупостей. Конечно же, вы описывали действительность с «ладони», и уж наверно не могли умолчать «лишнее»... всё наружу и все снаружи. Главное - правда!
Признаюсь, долгое время был в недоумении, что мне делать с этой довольно объёмной папкой? Марфа (служанка) хотела, было, употребить её экономически: и чуть не растопила печь. К счастью, успел одёрнуть (вообще, у простого народу немногим более рациональности и здравого рассудку, чем у нас; несмотря, конечно, на обилие и безрассудков собственных).
Я, конечно, не тем начал. Надо было преддверить «разбором». Но, голубушка, лечу, лечу и лечу! И теперь непременно к вам! Так что мне, наверно, лучше б опередить и почту. Вести - лишняя вещь, если необходима «ближняя ручка» и рядом. Топите печь, лечу, лечу!..
Глава III
Ах, Аркадий Андреич, что же вышло, что же?
Вы совершенно поразили меня своим «визитом»...
Нет-нет, я не то что бы... видите ли, когда вы воротились ко мне... по моей же давнишней просьбе и настоянию, то я, конечно... не ожидала... боже! Подобного «наскока»...
Милый, милый, вы спутали все правила! И мы с вами как будто какой-то плетью опутались... Пусть, пусть, но... нет, я не то чтобы о приличиях... я и сейчас как будто во сне. Странная история, но об этом ещё чуть после... Теперь же я должна дорассказать вам всё как было, и окончить свою повесть.
Что? Вы говорите «покороче»?..
Но, не беспокойтесь, теперь ни строчки, теперь без капельки чернил. Я готова «лететь», так и быть. Ведь вы говорите это на «одну только минуточку»? И никакой ведь «пропасти»? Но, как хотите, а я готова и в пропасть... Вы говорите «без чернил»? Потому что лучшая повесть - это мы?..
Великие Луки
октябрь 2006 - май 2008