XV. ИСПЫТАНИЕ ВЫДЕРЖКОЙ
1
Высоким звёздным куполом небо висело над ходовым мостиком. Луна ещё с вечера ушла за редкие облака и, казалось, не собиралась нарушать скрытность подводной лодки. Отсутствие лунной дорожки только усиливало и без того кромешную темень южной ночи.
На сигнальную вахту только что заступил матрос Тулаев. Глаза ещё не привыкли к темноте, и он усиленно вглядывался в пустоту, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в безликом пространстве.
Вахтенный офицер — капитан второго ранга Гончар, приняв обстановку по боевой готовности номер два «надводная», готовился доложить о заступлении командиру. Его предшественник — капитан третьего ранга Хомичев спустился в центральный пост и взялся заполнять вахтенный журнал. В соответствии с корабельным расписанием на вахту заступила вторая боевая смена.
Странное ощущение не покидало командира, казалось, что он находится не в море, а забрёл в городской планетарий, чтобы скоротать время до встречи с любимой. Как тогда, пятнадцать лет назад, когда, приехав в отпуск, наконец-то решился сделать предложение Людмиле...
«Как они там сейчас? Как дочка? Скоро июль закончится, а там и август. Опять лето без семьи». Чуйков закурил. Защемило под сердцем. «Что это — «шалит мотор» или ностальгия? Хандра это. Разлука. Стареешь, Владимир Артемьевич!», — сам себе ответил командир и переключил своё внимание на флюоресцирующую кильватерную дорожку за кормой лодки.
Подводная лодка ложилась на новый курс и втягивалась в Мальтийский пролив. Сменив направление, попутный ветер загонял в верхний рубочный люк выхлопные газы от работающих дизелей. Едкий дым, окутывая командира и вахтенного офицера, слезил глаза и, подхваченный вентиляторами, проникал внутрь лодки.
Посторонние мысли отступили сами собой, надо было менять курс.
— Штурман, что ты там опять творишь? Всю лодку загазуешь. Измени курс хотя бы на пятнадцать градусов! — с раздражением за прерванные воспоминания приказал Чуйков.
— Товарищ командир, но этот курс вы назначали,— оправдывался Дербенёв из штурманской рубки.
— Не паясничай, штурман, а то не пойдёшь на классы после возвращения, и не видать тебе Ленинграда ещё лет …цать. Быстрее шевели мозгами, куда ложиться?
— Предлагаю лево руля на курс сорок пять, — мгновенно предложил Дербенёв.
Штурман действительно мечтал хотя бы на десять месяцев оторваться от прочного корпуса и ощутить себя «вольной птахой». Окунуться в сладкие объятия вечно манящих кафе и ресторанов Невского проспекта. Познакомить, наконец, жену Татьяну с этим прекрасным городом, его историей и музеями, покататься на речном трамвайчике по рекам и каналам…
— Лево руля, ложиться на курс сорок семь градусов, — донеслось с мостика.
Через минуту на мостике действительно стало легче дышать.
2
Море как бы спало и, насколько возможно, «усыпило» всё вокруг. Даже целей не было видно на морской глади. Только звёзды висели бриллиантовыми россыпями над головой и завораживали глубиной своего блеска…
Какой-то странный шум нарушил тишину моря, выделившись из равномерного шелеста бортовых дизелей, работающих на выхлоп в воду. Сигнальщик вскинул руку в сторону горизонта по левому борту, и в это время серый силуэт самолёта вырвался из темноты, пересекая курс лодки. В следующее мгновение включились бортовые огни летающего «охотника» за подводными лодками.
— Слева семьдесят, угол места десять — противолодочный самолёт «Орион» ВМС США, прошёл над нами на выключенных двигателях, — с запозданием и явной досадой доложил сигнальщик.
— Началось… Почерк известный, мы без огней и они тоже. Да ещё на бреющей высоте. А ведь пилот сообщил мне своими огнями, что нас обнаружил, — промелькнуло в голове командира.
— Стоп заряд, всем вниз. Срочное погружение! — трижды прокричал Чуйков, спрыгивая в ограждение рубки, осмотрелся в темноте и добавил: — Закрываю верхний рубочный люк, погружаюсь. Закрываю рубочный люк…
Лязгнула кремальера, и лодка камнем «полетела» под воду.
— Штурман, глубина под килем?
— Триста восемьдесят метров, с карты. Рекомендую ложиться на курс сто тридцать градусов, — доложил Дербенёв.
— Боцман, на глубину сто шестьдесят метров, право на борт на курс сто сорок пять градусов. Старпом — режим «Тишина». Записать в вахтенный журнал: «Задраен верхний рубочный люк…» Да, кстати, с днём рождения тебя, Юрий Михайлович. Будь здоров на долгие лета, и жизнь твоя пусть будет долгой и светлой, правда, праздновать будем после. Ты уж прости, похоже, сейчас не до этого …
Через короткое время лодка заняла назначенную глубину и легла на курс уклонения от самолёта.
Где-то по корме послышался протяжный пронизывающий звук, эхо от которого словно ударилось о прочный корпус и оборвалось. Ещё через несколько секунд раздался другой, аналогичный звук, но уже с другого борта и по носу лодки, эхо опять ударилось и оборвалось…
— Выставили барьер гидроакустических буёв по курсу движения нашей лодки. Или стационарные заработали. Догадываются, что мы пытаемся пройти этим дурацким проливом, — произнёс, склонившись над картой, командир. — Штурман, что замолчал «как рыба об лёд», предлагай, куда ползти надо.
— Товарищ командир, здесь можно проползти только вдоль территориальных вод Мальты, и течение попутное, на этой глубине целых полтора узла. Рекомендую курс восемьдесят шесть градусов, — предложил старший штурман и, надеясь на утверждение курса, начал готовить прокладку маршрута.
— А почему восемьдесят шесть предлагаешь, а не девяносто? — переспросил Чуйков.
— Так вы же, товарищ командир, говорили, что на круглых курсах только круглые дураки плавают, а вероятный противник только и ждёт, когда мы ляжем на кругленький курс, чтобы нас вычислить, — не без гордости за усвоенный урок ответил Дербенёв.
— Ну, во-первых, плавает, штурман, только дерьмо в проруби, а подводные ракетоносцы — ходят, а во-вторых, с какой точностью и как долго ты собираешься «тереться» о территориальные воды этого замечательного государства?
— Если учесть, что мы с большой вероятностью знаем своё место — с точностью до нескольких метров, то могу гарантировать, что в течение двенадцати — пятнадцати часов «тереться» сможем. А дальше надо либо отходить от территориальных вод, либо подвсплывать и определять своё место.
— Деловой ты какой, штурман, так и я смогу. А теперь прикинь, как и где мы должны маневрировать, без определения места. Хотя бы суток двое, и при этом чтобы обойти барьер, выставленный «Орионом» на безопасном от обнаружения расстоянии.
Где-то на кормовых курсовых углах снова заработал буй, теперь уже третий. Эхо, казалось, искало лодку и не могло найти…
«Похоже, нас потеряли, надолго ли?», — промелькнула шальная мысль, но командир сейчас думал о другом. «Горло пролива довольно ровное и широкое, не даёт возможности противолодочным силам заранее угадать маршрут лодки, хотя направление вычислить можно легко. Либо туда, либо обратно. Следовательно, надо продумать так маневрирование, чтобы у «супостата» было постоянное сомнение в моих действиях…»
— Штурман, снимай курсы с моих «кривулек», — бросая карандаш на стол, потребовал командир и вышел из штурманской рубки. Пройдя мимо выдвижных устройств центрального поста, Чуйков занял своё место, поглубже устраиваясь в кресле. Прислушался к забортным шумам.
Какофония звуков нарастала лавинообразно, теперь звуки доносились с разных направлений, разной силы, но, правда, только по левому борту.
«Штурман оказался прав, пока оставалась только одна возможность — форсировать пролив вдоль территориальных вод. Вряд ли ребята из НАТО обнаглеют настолько, чтобы выставлять барьеры РГАБ и устраивать подводную охоту в терводах сопредельного государства», — подумалось командиру.
3
Уже через двенадцать часов после «срочного погружения» температура в отсеках поднялась на четыре градуса и достигла в среднем плюс тридцати. Неуклонно росло содержание двуокиси углерода, дышать становилось всё труднее. Процентное содержание водорода в аккумуляторных ямах выросло до предельных значений, сказывалось погружение без вентилирования аккумуляторной батареи. Перемешивание воздуха в аккумуляторных отсеках результатов не дало. Печи дожига водорода не справлялись со своей задачей. То ли ещё будет.
По характеру забортных шумов, скорости перемещения эхолокаторов было ясно: вероятный противник приступил к использованию корабельных вертолётов.
— Интересно, откуда взлетают эти «птички»? Неужели корабельные силы уже стянуты в пролив? Сколько их? — тревожащие вопросы не оставляли командира.
Чуйков, желая оставаться в курсе событий, решил отдыхать в своём кресле центрального поста и не ушёл в каюту третьего отсека, хотя старпом долго настаивал. То ли тяжёлая атмосфера отсека, то ли усталость сделали свое дело, но командир, ещё некоторое время следивший за происходящим в отсеке, задремал в кресле с карандашом и какой-то схемой в руках.
Старший помощник командира, чтобы облегчить несение ходовой вахты, разрешил заступать в разовом белье, представляющем собой марлевые трусы с карманом и такую же рубаху голубого цвета, кожаные тапочки с дырочками и портативное дыхательное устройство (ПДУ-2). Довольно забавная картина получалась со стороны. Особенно когда замполит в одних трусах читал политинформацию о достижениях советских сталеваров в области плавки окатышей или успехах хлопкоробов Узбекистана, собирающих тысячи тонн так называемого «белого» золота в счет будущей пятилетки.
4
Кондиционер центрального поста монотонно шумел, гоняя воздух, но явно не справлялся с обязанностью поддерживать микроклимат в отсеке. То ли по старости, то ли по конструктивной неспособности выполнить свою основную обязанность он не мог. Нигде не было спасения от жары и липкого, влажного, удушливого пространства.
Стрелки корабельных часов упорно не хотели двигаться быстрее. Невидимая сила тормозила их ход, и гнетущее ощущение бесконечности времени не оставляло Дербенёва. Штурман ещё раз пересчитал «счислимое» место и ужаснулся. С учётом точности плавания, подводного течения и времени, прошедшего после определения места, получалось, что лодка уже подошла к Мальтийскому плато. Глубина места могла составлять всего сто пятьдесят восемь метров при глубине погружения лодки сто шестьдесят.
— Центральный — штурман, рекомендую срочно изменить глубину погружения. Предлагаю всплыть на глубину сто метров. Лодка заходит на плато…
— Штурман, а мозги где? У нас слой скачка на глубине сто двадцать, — отозвался из своего кресла командир, услышав рекомендацию по изменению глубины.
— Товарищ командир, если не менять глубину, мы рискуем уткнуться в скалистое дно…
— Считай, что убедил. Юрий Михайлович, всплывай на глубину сто десять метров, — обращаясь к старшему помощнику, приказал командир и направился к штурману.
— Где мы? — спросил Чуйков и взглянул на карту.
— По моим расчётам, уже на плато. Рекомендую курс сто пять градусов, пора отходить от территориальных вод, мы без определения места почти тридцать часов.
— Задачку ты задал, штурман. На поверхности уже утро, а мы всплываем. Того и гляди нас просто через толщу воды обнаружат, без всяких специальных средств… И так, как волков, обложили красными флажками.
— Дальше будет хуже, товарищ командир, через пятнадцать часов подойдём к изобате сто метров. Придётся подвсплывать ещё метров на пятьдесят. Гарантии, что нас не обнаружат, не даст никто. Единственная радость — ночь, и хотя бы визуально, с воздуха, нас не будет видно.
— У тебя, штурман, случайно ясновидцев в роду не было? С тобой же боязно общаться на тему будущего, вдруг правду скажешь. Впрочем, здесь и без твоих предсказаний видно, что нас плотно прижали к побережью Мальты, оставив только узкий коридор вдоль пролива. А теперь спят и видят - когда же мы отойдём от территориальных вод, чтобы захлопнуть мышеловку. От работы этих долбаных натовских гидролокаторов голова трещит. Не лодка, а музыкальная шкатулка какая-то. Так что, Александр Николаевич, я не знаю, куда ещё хуже может быть?
Под трапом у штурманской рубки показались старший помощник и старший механик:
— Владимир Артемьевич, — начал первым стармех, — плотность батареи очень низкая, водород растёт как на дрожжах. Предлагаю перейти на режим жёсткой экономии, снизив потребление электроэнергии путём частичного выключения агрегатов, реально не влияющих на безопасность плавания. Возможно, в этом случае протянем без всплытия на зарядку ещё сутки.
— И это не все «радости» нашего положения, — поддержал стармеха старший помощник, — во всех отсеках скопилось большое количество мусора, отходов, которые активно разлагаются и портят и без того изрядно отравленную атмосферу. Концентрация вредных примесей давно перешагнула предельно допустимые нормы. Регенеративные установки не справляются, процентное содержание двуокиси углерода постоянно растёт. В концевых отсеках я приказал вахту нести стоя. Из-за большого содержания углекислоты в воздухе люди засыпают на ходу, и с этим ничего поделать нельзя.
— Михаил Александрович, ты все расчёты подготовил? Или потребуется какое-то время? Если всё готово, давай поглядим, что можно отключить, и переходи! — отреагировал командир.
Прямо по курсу заработал гидролокатор, рядом ещё один, ещё... Эхо звонко ударилось о прочный корпус, за ним подошло второе, третье… Новые звуки смешались с какофонией звуков старых, вторые сутки нащупывающих подводную лодку, и растворились в подводном космосе.
Мышеловка захлопнулась…
— Юрий Михайлович, с начальником РТС зайдите ко мне, в штурманскую, надо прикинуть наши возможности. Да, ещё — вызови разведчика, — потребовал Чуйков, располагаясь на диване штурманской рубки.
— Александр Николаевич, надо что-то «вырубить» из навигационного оборудования, подумай и свои предложения выдай механику, а то он тебя с одним компасом оставит, я его знаю, — по-товарищески предложил командир и расплылся в улыбке.
5
Матрос Тулаев прибыл на пост управления рулями вместе с главным боцманом старшим мичманом Осиновым. Тусклый свет господствовал везде. Освещение по всей лодке давали сейчас только аварийные фонарики и приборные панели. Быстро освоился в темноте. Доложил о заступлении на вахту и поймал себя на желании пообщаться с кем-нибудь, поделиться мыслями, одолевающими последнее время. С кем поделиться как не с боцманом?
Отношения в боцманской команде, между начальником — боцманом и подчинёнными — рулевыми-сигнальщиками, складывались по-отечески строгими. Осинов Вячеслав Алексеевич начинал свою службу на крейсерах Балтийского флота, а когда бригаду крейсеров расформировали и гордость флота перестала существовать, перевёлся на подводные лодки. С его приходом на «Б-224» воцарилась какая-то особенная, характерная только для крейсеров организация. На лодке появился хозяин.
Нет, не командир или начальник, таковых хватало, а именно хозяин — над всем шкиперским имуществом, корпусом, рулевыми устройствами и системами. Боцман был умудрён опытом по сроку службы, а потому мог многому научить подчинённых. К нему сразу потянулись матросы. От желающих попасть в боцманскую команду не было отбоя. Весь экипаж потихоньку научился плести рыболовные сети, замысловатые коврики и мочалки. На корабле появились настоящие деревянные рыбины , «по-крейсерски» элегантный трап-сходня с обвесами и многое другое, из чего складывается понятие корабельной культуры. Единственное, что начисто отрицал старший боцман, так это право открыто материться. Это право он оставил за старшим помощником командира.
С Сергеем Тулаевым у боцмана складывались особые отношения, мальчишка рос без отца. У матери не было возможности достаточно заниматься сыном — в деревне всегда полно работы. Осинов заменил Тулаеву и отца, и мать, особенно после того, как на первом году службы, получив сообщение из дому о свадьбе своей девушки, матрос пытался повеситься. Сначала замполит хотел списать Серёгу на берег, но боцман настоял чтобы его оставили. И теперь они как родственники, а замполит даже назначил Сергея нештатным киномехаником в офицерскую кают-компанию. То ли по своей природе, то ли под воздействием боцмана, но Тулаев стал обретать мужские черты характера. А поступок, который он совершил перед выходом на боевую службу, просто сразил всех своей неординарностью.
Шла погрузка имущества и продуктов на подводную лодку. Серёга принёс новые кинофильмы на причал и теперь спускал их вниз. Матросы с любопытством рассматривали новинки советского кино, сложенные в новеньких блестящих коробках на причале. Вдруг все увидели, как одна из коробок раскрылась в руках Тулаева, идущего по трапу, и бобина с фильмом вывалилась за борт. В следующее мгновение, матрос, не раздумывая, прыгнул в воду между причалом и корпусом лодки. В промежуток меньше метра, рискуя быть раздавленным тысячетонной тушей корабля. Ещё через мгновение корпус лодки ударился о причал… Все наблюдавшие замерли в оцепенении. А ещё через минуту с другого борта вынырнул, фыркая как морской котик, счастливый Серёга с бобиной в руках. Радости не было границ: и Сергей жив, и фильм цел. Правда, ленту потом долго сушили, но теперь, когда экипаж смотрит фильм «Юность Петра», все дружно благодарят отважного киномеханика.
Сейчас Тулаев управлял вертикальным рулём и боролся со сном, одолевавшим его. Голова раскалывалась от специфического запаха, замешанного на «букете» зловоний гальюна, разлагающихся, в «дуковских» мешках пищевых отходов, запаха сотни потных человеческих тел…
— Мы когда-нибудь всплывём? Сможем увидеть солнце или вдохнуть свежего воздуха? Мне кажется, я бы сейчас без спасательного снаряжения всплыл, только чтобы заполучить глоток чистого воздуха и избавиться от этих сумасшедших звуков за бортом, — не оборачиваясь, проговорил, обращаясь к боцману, Серёга.
— Не раскисай, держись. Не можешь сидеть, встань и неси вахту стоя. Никаких истерик, ты меня понял? А мы, конечно же, всплывём, в том числе и с твоей помощью! — по-отечески, но с металлом в голосе ответил Осинов.
В это время по громкоговорящей корабельной трансляции все услышали женский голос, голос, знакомый и родной только одному человеку… Женщина обращалась с материнским напутствием к своему сыну:
— Сынок, я знаю, тебе сейчас тяжело. Ты далеко-далеко от нас. Но мы все гордимся тобой, потому что ты — наш защитник, ты для нас не просто подводник, ты — герой, и мы все ждём тебя …
Сергей Тулаев встал, он не понимал что происходит, но он узнал голос матери. Ног не чувствовал, руки онемели от крепко сжатых кулаков. По щеке скатилась крупная слеза, и следом, как само собой разумеющееся, пришло ощущение уверенности в себе, в своих силах. В том, что он, советский матрос, преодолеет все трудности и никого не подведёт. Но самое главное, что такое же чувство пришло к каждому члену экипажа. Словно это к ним, к каждому по отдельности, обращалась мать Сергея.
6
— Прошу разрешения войти, товарищ командир, — обратились к Чуйкову старпом, разведчик Котов и начальник РТС Картавин, протискиваясь в рубку штурмана.
— Входите и давайте ближе к карте, — пригласил, вставая с дивана, командир и через минуту продолжил. — Ну что, давайте оценим наши реалии. Александр Васильевич, поделись-ка соображениями, кто нам противостоит и кто нас так искусно обложил со всех сторон?
Картавин переглянулся с Котовым и, перебирая свои записи, доложил предположительный наряд сил вероятного противника:
— Если судить по характеристикам сигналов и данным разведки, полученным перед погружением, то можно предположить, что нас обложили в основном американские «товарищи»: фрегаты УРО типа «Перри» со своими вертолётами «Си Хок», по паре на каждом. Набор средств обнаружения у них приличный. Прежде всего, это активная, поисковая ГАС AN\SQQ-89(V)2 c дальностью обнаружения до тридцати миль, буксируемая протяжённая антенна ГАС TACTASS AN\SQR-19 c дальностью до ста пятидесяти миль. Эта «зараза» в пассивном режиме способна прослушать весь Мальтийский пролив. Вертолёты могут использовать как опускаемые ГАС типа AN\AQS-18 с дальностью обнаружения до тридцати пяти километров, так и радиогидроакустические буи системы «Джули», «Дифар», «Касс», «Дикасс». Буи нащупают нас на расстоянии до пятнадцати километров, магнитный обнаружитель способен обнаружить подводную лодку на расстоянии до тысячи метров. Возможно, вместе с фрегатами работают эсминцы УРО типа «Спрюенс» с аналогичным противолодочным вооружением, а также не исключено, что американцам помогают «макаронники» — фрегаты УРО типа «Лупо» или «Аудаче». Вооружение у них, конечно, послабее, но нам от этого не легче!
Дополняя Картавина, Котов продолжал «ошарашивать» присутствующих:
— Сейчас, после модернизации, проходит испытания итальянский крейсер УРО — вертолётоносец «Витторио Венетто». Он хотя и «старенький» — 1969 года постройки, но довольно «зубастый». Помимо собственной акустики способен нести шесть — девять противолодочных вертолётов. Если все эти силы соберутся вместе, или уже собрались, — нам мало не покажется.
Доклады офицеров командира не радовали хотя, что ему оставалось?
Каким-то чудом обойти расставленные ловушки уже не удастся. Глубины всё меньше, а сил у противника всё больше. Лодка вплотную подходила к изобате сто метров, и в этой ситуации возникал извечный русский вопрос: «Что делать?».
Мысли роились, не оставляли командира. «Вариантов действий осталось, пожалуй, только два. Первый — всплыть в надводное положение сейчас, показав свою слабость. Не говоря уже о потере той самой скрытности, за которую снимают с должности в мирное время так же легко, как в военное, расстреливают. Или по второму варианту — попробовать протянуть время, может, каким-то чудом удастся вырваться.
Если допустить, что последний барьер гидроакустических буёв выставлен на выходе из пролива, то до него остаётся около тридцати миль. Следовательно, с подходом на дальность обнаружения этими буями нам окончательно «сядут на хвост» корабельные вертолёты. Вырваться из «объятий» с «никакой» плотностью батареи, на глубинах меньше ста метров да ещё в дневное время, — сложно, а точнее, невозможно физически.
Береговая противолодочная система нас, вероятно, уже «ведёт», и уйти от неё, пока мы не выберемся на морские просторы и большие глубины, шансов нет. Добраться же до этих глубин, без всплытия на заряд аккумуляторной батареи нам, скорее всего, не суждено. Какая то круговерть получается!
Без связи, информации, а также без определения места мы почти двое суток. Так что же всё-таки делать?
— Юрий Михайлович, — обратился к старшему помощнику командир, — готовь лодку к всплытию на сеанс связи. Обойди все отсеки, осмотрись. Возьми с собой вахтенного инженера-механика. Сейчас очень важно достоверно знать обстановку в отсеках. Начни с кормы, а замполит пусть начнёт обход с носа, вместе с Галльским и химиком. Торопиться не надо, но пошевелиться стоит. Времени остаётся не так много. Вячеслав Алексеевич, — теперь Чуйков обратился к боцману, — постарайся на всплытии сначала показать на поверхность только «топ» перископа и сразу вниз. Дальше я скажу что делать, но работа твоя потребует ювелирной точности, понял?
— А чего здесь непонятного? — ответил спокойным голосом из темноты отсека Осинов.
Почти сорок минут шёл осмотр отсеков. И только после доклада об обстановке на боевых постах прозвучал сигнал тревоги. Командир приказал всплывать на перископную глубину, заняв своё место в боевой рубке. Корабельные часы показывали третий час ночи…
Ещё через несколько минут отдраили нижний рубочный люк, перископ вынырнул из-под воды.
— Твою мать, — послышался командирский возглас из боевой рубки, а далее в микрофон по «Каштану»: — Записать в вахтенный журнал: «Горизонт осмотрен… Цель номер один — пеленг двадцать шесть, дистанция сорок кабельтовых классифицирована как фрегат США типа «Перри», цель номер два — пеленг сорок восемь, дистанция полста кабельтовых, классифицирована как эсминец УРО типа «Спрюенс». Следуют на нас в строю уступа. Цель номер три…». Ровно тринадцать надводных целей насчитал Чуйков, из них выделялись две явно крупные цели, не исключено, что это могли быть крейсера. Воздушное пространство в районе насыщенно мигало проблесками вертолётных огней. Противник злорадствовал в лучах собственного превосходства. Не торопясь, передавал контакт с подводной лодкой от вертолётов — кораблям, те в свою очередь наводили другие силы по курсу движения лодки. Слежение продолжалось непрерывно. Базовой патрульной авиацией в воздухе и не «пахло» — эти «труженики» моря давно убыли на свои авиабазы и занимались составлением отчётов о блестяще выполненном обнаружении советской подводной лодки.
— Центральный — штурман, визуально, по маякам, через зенитный перископ и по космосу получил невязку сто десять градусов, полста семь кабельтовых. Нас явно «вытягивает» из пролива. Готов к погружению.
— Хорошо, штурман, твои астрономы сегодня тоже управились вовремя, идут вниз. Подождём, что скажет связь, и будем уходить подальше от этого мерзкого «пиршества», а там поглядим: кто кого?! — совсем не по-военному ответил командир.
7
Не успел Ивашников спуститься в центральный пост, как мимо него кто-то прошмыгнул в боевую рубку. Из-за слабого освещения трудно было разглядеть — кто именно. Ещё через мгновение раздался стук аварийного молотка о ручку кремальерного запора верхнего рубочного люка. Неизвестный пытался открыть люк и выбраться наружу. Ещё мгновение, и смесь отборной матерной брани, душераздирающих криков и возни донеслись в центральный пост.
— Старпома в боевую рубку, быстро! — из последних сил закричал Чуйков.
Старпом, замполит и не успевший дойти до спуска на среднюю палубу Ивашников бросились на вертикальный трап. В руках у стармеха блеснул луч водолазного фонаря:
— Стой! Назад! Не смей открывать люк! Затопишь лодку — погибнем все! — прокричал из-под трапа Михаил Александрович и направил свет фонаря в глубь боевой рубки.
Перекосившееся в нечеловеческой гримасе лицо, безумные, налившиеся кровью, ничего не видящие глаза высветил луч. Это были глаза старшины команды радиометристов.
Поднявшиеся в боевую рубку офицеры не сразу смогли успокоить потерявшего рассудок Кувалдина. Мичман обладал недюжинным здоровьем. До службы на флоте работал машинистом тепловоза и всегда помогал мотористам лодки «разобраться» с дизелями. Ведь на дизельных лодках и тепловозах устанавливались абсолютно одинаковые машины – 1ДЛ42. У матросов вызывало восхищение то, как легко он ворочал, вручную, полуторацентнерные головки блоков цилиндров этих самых дизель-генераторов. А после того как в прошлом году, во время стоянки в доке, Виктор Емельянович одним ударом своего пудового кулачищи уложил наземь троих разбушевавшихся подонков, возле матросской бани, пытавшихся избить от нечего делать вышедшего на улицу матроса, к Кувалдину накрепко приклеилось прозвище «розмах». Неясно было только одно: зачем было из мотористов переквалифицироваться в метристы?
Но сейчас не это было главным. Сознание оставило старшину команды, и с этим надо было немедленно справиться!
Офицеры в боевой рубке наконец-то завалили обезумевшего мичмана и, заломив ему руки, прижали головой к комингсу. Через какое-то время всё стихло.
Уже спокойным голосом командир вызвал врача и, получив доклад связиста о том, что в наш адрес информации нет, приказал старпому погружаться на глубину семьдесят метров. Центральный пост погрузился во мрак и тишину.
Только «симфония» вражеских эхолокаторов присутствовала везде. И от неё не было спасения. Десятками децибел давила она на каждого снаружи, разрывала черепную коробку изнутри…
После осмотра своего единственного пациента капитан медицинской службы Галльский прибыл к командиру с неутешительным докладом. В результате длительного негативного воздействия агрессивной внешней среды нервная система мичмана Кувалдина дала сбой. Сознание оставило его, причём, похоже, надолго. Сейчас же требуются постоянный контроль и применение специальных препаратов, тормозящих процесс нарушения умственной деятельности больного, а по-хорошему нужны стационар и длительный покой, сочетаемый с медикаментозным лечением.
Кроме того, Галльский доложил, что у многих подводников появились симптомы токсического отравления. Согласно существующим нормам предельно допустимых концентраций вредных примесей, воздух отсеков не пригоден для жизнедеятельности человека.
Выслушав корабельного врача, Чуйков потребовал доклад командира электромеханической боевой части.
— Ну, а ты чем порадуешь, Михаил Александрович?
— Вряд ли чем-то смогу обрадовать, Владимир Артемьевич. Плотность аккумуляторной батареи упала за минимальный предел, в баках, грубо говоря, вода, а не электролит. Боюсь, что без нормального заряда с лечебным циклом не обойтись. Если же дальше сажать батарею, можно окончательно загубить её.
— А если ещё потянуть с выбросом мусора и вентилированием отсеков подводной лодки, можем дождаться массового токсикоза и загубим людей! — добавил замполит, вернувшийся после обхода отсеков.
Командир ещё раз взглянул на присутствующих и спросил стармеха:
— Сколько ещё мы можем не всплывать, учитывая состояние батареи?
— Максимум часов шесть, товарищ командир.
— Ладно. А сколько нам понадобится времени, штурман, чтобы выбраться на большие глубины?
— Если продолжать движение по ранее утверждённому вами маршруту настоящей скоростью, то на глубину более трёхсот метров выберемся через семнадцать - двадцать часов. Есть, конечно, ещё один вариант, посмотрите, товарищ командир, — и Дербенёв измерителем ткнул в восточную оконечность острова Мальта. — Если на траверзе мыса Делимар повернуть вправо на курс сто восемьдесят, а затем лечь на курс двести двадцать пять градусов, то уже через десять часов мы окажемся на глубинах около тысячи метров. Мне кажется, это наш шанс уйти от преследования.
— Опять тебе, Александр Николаевич, кажется. Креститься надо… Хотя как же, ты ведь коммунист. Ну, тогда звездиться, — скаламбурил Чуйков. — Когда настанет время, и ты, штурман, возьмёшь в руки перо, чтобы честно описать наши «подвиги» в мирное время, умоляю тебя, не пиши всё что я говорю, а ещё лучше, если обо мне вообще писать не будешь, а то куры нестись перестанут.
— А почему вы, товарищ командир, решили, что я обязательно стану писать?
— Ой, чует моё сердце «недоброе», будешь писать, обязательно будешь, — явно повеселев, ответил командир. А потом уже серьёзно добавил, обращаясь к старпому:
— Гончара и Хомичева ко мне в каюту. Ты тоже зайди, Юрий Михайлович, не медли, Михаил Александрович, готовься, через четыре часа будем всплывать в надводное положение. А я, пока есть время, схожу к себе, переоденусь.
8
Каюту командира только с большим преувеличением можно было назвать каютой. По размерам, присущим гражданской жизни, она походила, скорее, на большой шкаф, чем на маленькую каюту. Правда, вмещала всё же: кожаный диванчик, небольшой столик под оргстеклом, единственное кресло-вертушку, одностворчатый шкаф, шириной не более метра и, за бархатной ширмой, раковину рукомойника с зеркалом. Для удобства в каюту были выведены все необходимые приборы связи, датчики курса и скорости, а также другие специальные приспособления.
Прибывшие по вызову офицеры с трудом разместились на диване, а Чуйков занял своё место в кресле.
— Через четыре часа всплываем, надо быть готовыми к встрече с господами империалистами. К великому сожалению, выкрутиться не удалось - мы в плотном кольце слежения. Что может случиться при всплытии, только Всевышнему известно. Там, наверху, возможны всякие провокации, не исключаю даже самых крайних проявлений агрессии. Погрешность нашего плавания такова, что мы не знаем, где в действительности находимся, и не факт, что наше место вне территориальных вод. Учитывая скорость подводного течения в этом районе, которая может достигать двух-трёх узлов, и нашу собственную — всего-то полтора, нетрудно представить, где мы можем всплыть. Вспомните случай с подводной лодкой «С-363» в 1981 году, когда невязка составила полста семь миль. Тогда лодка оказалась на волосок от гибели. Да ещё где? В шведской военно-морской базе Карлскруна. Только решительность и твердая воля членов экипажа, а также командования Балтийским флотом, направившего к территориальным водам Швеции эскадру кораблей, предотвратили трагедию. Нам же помогать некому. Силы нашей Средиземноморской эскадры явно слабее сил оперативных соединений НАТО на театре.
Исходя из этого, я решил: всплыть в кольце окружения противника, начать заряд батареи и пополнение запасов воздуха. Следуя в надводном положении, «под дизелями», прорываться на большие глубины курсами сто восемьдесят — двести тридцать градусов. Тем самым ввести в заблуждение противолодочные силы относительно генерального направления движения лодки.
В случае явной угрозы захвата корабля врагом или применения по нам оружия — применить все виды оружия на самооборону. При необходимости взорвать корабль. О предпринимаемых действиях донести на управляющий командный пункт.
Если же нам удастся до рассвета пополнить запасы и выйти на глубины более трёхсот метров, предпринять все меры, чтобы вырваться из кольца окружения противолодочных сил, а дальше — как решит Москва, это уже от меня не зависит. В связи с этим, Александр Иванович, — командир обратился к минёру, — готовь подрывную команду. А ты, Александр Дмитриевич, — Чуйков повернулся к ракетчику, — выдай минёру всё необходимое. Юрий Михайлович и Василий Иванович, — теперь командир ставил задачу старпому и замполиту, — главное, чтобы никто не знал о том, что делается в первом отсеке. Во время всплытия и до моего особого распоряжения отсек должен быть задраен по-аварийному. Пожалуй, всё, а теперь — по местам! Мне еще с мыслями собраться надо: что объявить экипажу и что доложить «наверх».
Офицеры вышли из каюты, замполит остался. Ещё через несколько минут командир вызвал к себе шифровальщика и составил блок телеграмм в адрес командования.
После подготовки шифровок Чуйков достал из шкафа чёрную повседневную тужурку, немного подумав, надел белую рубашку и стал готовиться к «встрече». Ворот рубашки и поясной ремень сдавили тело железной хваткой.
«Растолстел ты, Владимир Артемьевич», — подумал на ходу командир. Щёткой смахнул пыль с фуражки и вышел в центральный пост.
А спустя минуту по корабельной трансляции раздался ровный и спокойный голос командира:
— Товарищи подводники, друзья мои, пришло время всплывать…
9
Сигнал тревоги застал весь экипаж на боевых постах, он звучал как долгожданная мелодия. Подводная лодка после обследования горизонта в пассивном режиме всплывала в надводное положение. Время по-прежнему текло крайне медленно, а хотелось быстрее, ох как хотелось …
На перископной глубине командир понял, что лодка не может всплывать средними ходами, ввиду низкой плотности электролита. Пришлось главный балласт продувать аварийно.
Появление на поверхности ночного моря советской подводной лодки с включенными бортовыми огнями, да ещё в плотном окружении кораблей НАТО, ввергло в некоторое замешательство командование оперативного соединения ВМС США. Корабли, окружавшие лодку, легли в дрейф, сохранив пеленга и дистанции слежения. До ближайшего фрегата УРО типа «Оливер Хазард Перри» с бортовым № 33 дистанция составляла всего три-пять кабельтовых. Визуально, через перископ, Чуйков оценил обстановку. Вызвал в боевую рубку вахтенного сигнальщика с бело-голубым военно-морским флагом. Надел фуражку и двинулся к верхнему рубочному люку.
Ещё через несколько секунд в центральный пост ворвался свежий средиземноморский воздух. От обилия озона кружилась голова, в висках пульсировала кровь и звенело в ушах. Боцман поднял флаг и занял место сигнальщика. Командир, перегнувшись через леерное ограждение, осмотрел корпус и убедился в продувании цистерн главного балласта. Переместился на левое крыло мостика и вызвал наверх старшего помощника. Приказал передать донесение на берег и начинать заряд АБ.
Корпус лодки вздрогнул от пуска бортовых дизелей и среднего дизель-генератора. Левый, а за ним и правый дизеля начали работу на винт, лодка дала ход и начала движение по утверждённому маршруту.
— Товарищ командир, я насчитал девятнадцать надводных целей, две из них, на носовых курсовых углах, идут на сближение «вплотную». Пять вертолётов одновременно работают в воздухе, — доложил, осмотревшись, боцман.
— Вижу, боцман, вижу, — ответил Чуйков, — со всех сторон обложили.
10
Заметили движение лодки и на кораблях «эскорта». Американский фрегат с бортовым № 33 поравнялся с подводной лодкой, и до слуха всех присутствующих донеслись звуки сигнала «захождения» — империалист открыто приветствовал советскую подводную лодку! Пеленг на фрегат не менялся, он действительно сближался с лодкой. Подойдя на дистанцию около двадцати метров, фрегат лёг на параллельный курс и стал вызывать подводную лодку семафором прожектора. С другого борта к лодке подходил однотипный фрегат УРО с бортовым № 40.
Увидев в слабом освещении ходового мостика американского вахтенного офицера, отдающего воинское приветствие, командир приказал сигнальщику на мгновение приспустить свой флаг, а сам ответил на приветствие взаимностью. Корабли, поприветствовав друг друга, продолжили движение параллельными курсами.
— Котова и Ефимова на мостик, да побыстрее, — вызвал разведчиков командир лодки.
— Прошу разрешения подняться, — донеслось из темноты шахты люка, словно Котов находился поблизости и давно ждал вызова…
— Добро, — коротко ответил Чуйков и тут же добавил, — читайте, чего эти «деятели» от нас хотят.
Котов поднялся на мостик, повернулся к фрегату и начал переводить:
— «Командование оперативного соединения кораблей ОВМС НАТО восхищено мужеством русских подводников. Пользуясь случаем, выражает глубокое уважение командиру подводной лодки и экипажу, особо подчёркивая вашу выдержку и стойкость. Командование выражает признательность за оказанную возможность силам соединения отработать варианты практического слежения за советской подводной лодкой в реальных условиях, а не в учебных классах. Кроме того, вынуждено признать, что первоначально вы были классифицированы как атомная подводная лодка. В случае необходимости ремонта субмарины или оказания помощи экипажу командование готово предоставить любую базу на театре действий. Надеемся на дальнейшее сотрудничество…
— Ну, это вы погорячились! — со злостью вымолвил командир. — Цыплят по осени считают! Алексей Романович, - Чуйков заметил стоявшего под мостиком старшину команды радиоразведки мичмана Ефимова, - а ты чего стоишь внизу, скромничаешь? Поднимайся сюда, будешь отвечать светом. — Боцман, у тебя прожектор для семафора готов? — теперь обращаясь к Осинову, спросил командир.
— Как пионер: «Всегда готов!» — доложил из темноты боцман.
— Ну, тогда, Алексей Романович, начинай!
Луч прожектора осветил американский фрегат, вызывая его на связь, и начал семафорить ответ: «Я — командир советской подводной лодки, глубоко признателен командованию ОВМС НАТО за высказанные предложения и проявленные знаки внимания. Экипаж здоров, лодка в помощи и ремонте не нуждается. Со своей стороны, также надеюсь в ходе дальнейшего сотрудничества отработать свои практические навыки по уклонению от противолодочных сил вашего оперативного соединения. Искренне желаю успеха. Конец связи. Командир».
На фрегате приняли семафор и ответили:
— «В знак уважения примите скромный презент от командира корабля».
Через минуту с борта фрегата прозвучал выстрел, и в сторону лодки полетела «лёгость» с тросиком - проводником. Перелетев корпус, «лёгость» упала в воду, а тросик лёг на верхнюю палубу надстройки. Ещё через миг с борта американского корабля «съехали» несколько картонных пачек и коробок, тросик на корабле отсоединили, и он упал за борт. Фрегат увеличил скорость, изменил курс — от подводной лодки и стал удаляться на заранее выбранную позицию слежения. Аналогичный манёвр совершил фрегат с бортовым № 40.
— Боцман, давайте-ка с Ефимовым на палубу и осмотрите «посылки». Если они безопасные, вскройте, а потом я решу, что с ними делать, ежели нет — за борт! Задача ясна? Дуйте.
11
Командир вдруг вспомнил, что после всплытия он не выкурил ни одной сигареты. Нащупав зажигалку в боковом кармане тужурки, Чуйков потянулся в карман брюк за пачкой любимой «Элиты».
Рижская табачная фабрика выпускала сигареты «Elita» в двух видах пачек: чёрной — с чёрным фильтром и белой в мелкую полосочку — с оранжевым. Достать сигареты с таким названием, в чёрной пачке, было практически невозможно. Поэтому курильщики - гурманы, считающие именно эти сигареты высшим уровнем совершенства, доставали их только по большому знакомству и только через «элитные» связи.
Достав сигарету, Чуйков закурил. Сладковатый дым затягивало в центральный пост, и группа подводников-энтузиастов, у которых от длительного некурения «опухли уши», собралась под шахтой на сеанс пассивного курения.
— Товарищ командир, — донесся голос боцмана с палубы кормовой надстройки , — посылка безопасна, прошу разрешения поднять «гостинцы» на мостик.
— Давай, поднимай, поглядим, чем нас угощают. Старпом, пока в вахтенный журнал ничего не записывать! Замполита наверх.
Осинов с Ефимовым втащили на рыбины мостика «добычу», и боцман с досадой доложил:
— Сволочи они, товарищ командир, издеваются. Передали пачку порнографических журналов за прошлый год, пачку разовых полотенец, коробку презервативов с пупырышками и коробку мыла душистого, а еще коробку с сигаретами, коробку пива баночного и, очевидно, вам, товарищ командир, бутылочку шотландского виски. Такую же, как в «боновом» магазине продаются, отдельно с бокалом. Больше ничего.
Замполит, поднявшись наверх, очень удивился «подаркам» и даже несколько растерялся, увидев столь щедрые подношения мировой буржуазии. В присутствии окружавших его подводников Василий Иванович не знал, как точно следует реагировать на всё это «богатство». Внутренние человеческие желания простого выходца из народа не совпадали с партийным сознанием коммуниста Каченко, говоря словами командира, — «опять нестыковочка». Подумав непродолжительное время, «инженер человеческих душ» предложил Чуйкову все подношения выбросить за борт — «как бы чего не вышло»!?
Командир распорядился мудрее…
Коробка с порнографическим «ужасом» и годовой запас презервативов действительно улетели за борт, если не считать парочки экземпляров, которые были оставлены Василием Ивановичем «для составления отчёта» о проделанной партийно-политической работе по уничтожению источников пропаганды капиталистического образа жизни. Бутылочка шикарного шотландского виски была прикончена тут же, на мостике, ввиду острой необходимости снятия стресса. Пачку разовых полотенец вручили доктору для обслуживания нужд экипажа. Коробку пива изъял, опомнившись, замполит и грозился выдать офицерам и мичманам только после прибытия в иностранный порт, где планировалось провести межпоходовый ремонт. Коробка мыла старшим помощником была передана боцману, с целью удовлетворения потребностей личного состава.
12
Спустя три часа все корабли оперативного соединения ОВМС НАТО рассредоточились и заняли свои места на довольно приличном расстоянии от подводной лодки — появилась реальная возможность незаметно для врага выбросить накопившийся мусор. Надо сказать, что вынос мусора на подводных лодках не организуется в обычном для всех кораблей порядке. Для этой цели учёные-конструкторы разработали специальное устройство — «ДУК» . Это устройство в виде герметичного цилиндра, с двумя отпирающимися с торцов крышками вмонтировано в прочный корпус подводной лодки. По готовности к выбросу мусора его складывают в «дуковские мешки», помещают в устройство «ДУК» и выстреливают воздухом за борт.
Снабжённый дополнительным грузом, мешок тонет и через определённое время растворяется в морской воде. Однако после нескольких случаев затопления отсеков подводных лодок через это замечательное устройство в ВМФ СССР запретили им пользоваться по прямому назначению (на нашем флоте так бывает). Именно поэтому на плечи старшего помощника возлагалась обязанность по организации нештатной «мусорной» команды. Как правило, вынос мусора осуществлялся на каждом всплытии через верхний рубочный люк. Сегодняшнее всплытие не было исключением. Старший помощник командира организовал работу «мусорной команды», а штурман, пользуясь случаем, привлёк всех вахтенных офицеров к решению астрономических задач по звёздам. Причём все назначенные офицеры прибыли на мостик быстрее «паровоза», а в составе «мусорной команды» были только старослужащие «годки». Причиной всему было только одно — в ходе работы разрешалось курить. Отдельные товарищи умудрялись за три-пять минут выкуривать по полпачки сигарет, вставив в рот сразу по нескольку штук. В этом состоянии они очень походили на сонных мух, «вошкающихся» в лучах последнего осеннего солнышка.
Только командир ЭНГ старший лейтенант Апилогов — единственный некурящий в «звёздной» команде, спокойно делал своё дело и, задыхаясь в клубах табачного дыма, мечтал о скорейшем возвращении внутрь подводной лодки.
В результате успешно проведённой «антимусорной» кампании подводная лодка избавилась от дурного запаха, и теперь весь экипаж мыл, чистил и скрёб отсеки от остатков грязи.
Место старшего помощника на ходовом мостике занял вахтенный офицер, а Юрий Михайлович спустился вниз и разрешил выход на «перекур» — по одному человеку из каждого отсека. Пройдя к первому отсеку, старпом, с разрешения командира, снял «блокаду» подрывной команде.
Сообщение о разрешении выхода наверх традиционно занимает второе место по «бальзаму на душу» после команды на вынос мусора. Так как даже некурящий член экипажа, взяв перед выходом «личный номер» , получал «льготную путевку» в ограждение боевой рубки. Из ограждения счастливчик мог лицезреть ночное звёздное небо и глотать порциями свежий морской воздух.
13
В центральном посту стали собираться «в очередь» отдельные нетерпеливые подводники, в основном мичманы. Посыпались флотские анекдоты и байки. Старший мичман Василенко, известный «народный» рассказчик, вспомнил прошлогоднюю боевую службу, когда на третьем месяце автономного плавания обнаружили отсутствие на лодке совершенно секретного документа под названием «ПРС…» . Представьте, с каким желанием готовились к возвращению в базу «годки», т.е. «старослужащие» матросы, если на календаре заканчивался сентябрь, а их увольнение в запас должно было состояться ещё до первого июля. Отдельные «морские волки» пришили тогда на форменки по четвёртой нашивке, свидетельствующей о количестве лет службы на флоте.
В свободное от вахты время вся молодёжь лодки безвозмездно оказывала посильную помощь «годкам» в изготовлении ДМБ -овских альбомов, плетении немыслимой формы аксельбантов, шитье несуществующего вида погон и т.д. и т.п.
И вот однажды во время большой субботней приборки, когда даже мичманы стоят в позе «зю» с губкой и мылом в руках, а офицеры со «шхерницами» и фонариками рыщут по всем углам, проверяя качество приборки, командир ракетчиков капитан второго ранга Гончар «разложился» с секретной документацией на ракетной палубе третьего отсека. Вместе с командиром группы Жарковым они пытались найти и устранить неисправность «прибора контроля» за содержанием паров ракетного топлива в контейнерах. Основным документом для работы был «Технический формуляр системы…». Каким образом в папку с технической документацией был внесён боевой «ПРС…», никто не знает до сих пор. Здесь следует заметить, что на ракетной палубе делают приборку не только ракетчики, но также матросы других боевых частей, чьи посты находятся в третьем отсеке. Освободившись от приборки на своём заведовании, молодой электрик — матрос Мирзоев приступил к оказанию «братской» помощи по изготовлению фотоальбома старшему матросу Глушкису — «годку», единственному на корабле, так и не усвоившему за три года службы всех основ подводной организации и имевшему прозвище «ефрейтор». Посмеиваясь над этим недотёпой, в своём кругу матросы говаривали: «Лучше иметь дочь — проститутку, чем сына — ефрейтора».
С целью наилучшего пробивания отверстий под заклёпки, Мирзоеву срочно понадобилась подставка. Лучшей подставки, чем «ПРС…», сами понимаете, представить трудно. Тем паче, если эта серенькая книжица лежит рядом. На всякий случай Мирзоев перевернул её «лицом вниз» и, убедившись, что с тыльной стороны кроме слова «БЕСПЛАТНО» ничего не написано, приступил к долблению отверстий будущего альбома. Спустя полтора — два часа Гончар собрал документацию и, опечатав папку, сдал её в секретную часть. А ничего не подозревавший матрос Мирзоев добросовестно продолжал трудиться над своим творением корабельного искусства.
На следующий день, взяв папку в секретной части и проверив содержимое по описи, Жарков обнаружил отсутствие совершенно секретного документа.
К исходу дня вся секретная часть и вся подводная лодка были дважды проверены специальной корабельной комиссией. Утерянный документ обнаружен не был. А в это же время увлечённый творческим процессом матрос Мирзоев продолжал долбить альбомы уже других старослужащих.
Нестандартная ситуация вынудила командира лодки принять нестандартное решение — не всплывать в надводное положение, пока документ не будет найден. Последующие четверо суток мы всплывали только под РДП , для заряда АБ. За это время экипажем были досмотрены все основные и вспомогательные помещения. Корабельная внутрипроверочная комиссия проверила арсенал, продовольственные «провизионные» камеры и пр. Результат — нулевой.
Стармех ломал голову над дилеммой: как можно в подводном положении проверить содержимое баллонов гальюнов и цистерн грязной воды, на случай если «ПРС…» был спущен туда? В версию механика не вписывался только тот факт, что жёсткую обложку документа применить на «гигиенические» нужды личного состава невозможно.
«Народный зодчий» Мирзоев, закончив работу над своей партией альбомов, передал «удобную подставку» своему товарищу — молодому мотористу Асланбекову, в шестой отсек. К счастью, именно там, в дизельном отсеке, командир разрешил курить при всплытии под РДП. Удовольствие, нужно сказать, слабое, но если без табака «пухнут уши», терпеть грохот и лязг работающих дизелей можно. И вот однажды, следуя на «перекур», Жарков краем глаза увидел лежащую среди отработанной промасленной ветоши до боли знакомую книжицу. Правда, изрядно продырявленную гвоздями сотого размера. Этот серый клочок типографской продукции вызвал такую бурю эмоций офицера, что тот схватил рядом сидящего Асланбекова и попытался вытрясти душу из его еще не сформировавшегося матросского тела:
— Ты что творишь, гад? Под трибунал захотел? Да я тебя лично на кормовой надстройке расстреляю! Откуда это у тебя? Отвечай!
— Э-э-э… что кричишь, таварищ камандыр? Зачем плахие слава гаваришь? Что тебе памешал Асланбеков, зачем надстройка хадить, хароший челавек убивать?
— Да ты же совершил преступление, ты украл документ, которому цены нет! Ты это понимаешь? — не мог успокоиться Жарков.
— Не укра-а-ал, а Мирзоев дал. Толька я не панимаю: правильна гаваришь, таварищ камандыр — «ЦЕНЫ НЕТ». Сматри написана: «БЕСПЛАТНО»! Зачем тагда так сильна валнуешься, крычишь, а-а-а?
Жарков и все присутствующие в шестом отсеке дружно - по-молодецки грохнули от смеха.
«ПРС…» вернули в секретную часть — «на уничтожение», ввиду его полной непригодности к чтению. Старший и младший ракетчики получили по взысканию. Замполиту командир приказал провести занятия и принять зачёты по знанию русского языка от Мирзоева и Асланбекова, а заодно ознакомить с требованиями советского законодательства…
14
— Химика наверх! — приказал Чуйков, взглянув на часы. Заканчивался четвёртый час заряда аккумуляторной батареи, через полтора часа рассвет. Надо что-то предпринимать для отрыва от противолодочных сил. В голове командира родилась дерзкая мысль:
«А что если…»
— Товарищ командир, прибыл по вашему приказанию! — доложил мичман Быстроходов, прервав размышления командира подводной лодки.
«Фамилия этого молодого, ответственного и по-девичьи застенчивого мичмана действительно соответствует скорости его перемещения по отсекам», — мелькнуло в сознании командира.
— Николай Петрович, сколько сможешь пожертвовать банок регенерации для использования не по прямому назначению?
— А сколько надо? — вопросом на вопрос ответил Быстроходов.
— Банок сто. Как минимум, — неопределённо высказался Чуйков.
— А в Тартусе старпом выделит мне пару литров «шила»? Если — да, то я могу жертвовать и двести банок. За «шило» на ПСК можно хоть триста добыть! — многозначительно, опять вопросом на вопрос ответил химик.
— Ну что ж, если только в этом проблема, тогда слушай приказание: Готовь сто пятьдесят банок «В-64» на вскрытие. В помощники возьми себе пару боцманят. Около трети банок вскрой наполовину, столько же — на четверть и столько же — полностью. По готовности с боцманятами расставляйте банки по всей палубе надстройки, а также в ограждении рубки, чтобы при погружении регенерация начала свою работу по выделению кислорода. В воде кислород образует пузырьки в большом количестве. Огромное газовое облако под водой, вперемешку с железными банками, дрейфующими от поверхности воды до самого дна — на глубину до тысячи метров, создадут нам «ширму» на длительное время, за которой нас не сможет обнаружить никакой, даже самый новейший, гидролокатор противника. Вот тут-то мы и поиграем с супостатом «в кошки мышки», а заодно поглядим, кто каши съел больше. Уловил мысль, Петрович?
— Так точно, товарищ командир.
— Тогда приступай без промедления. У тебя на всё — про всё шестьдесят минут.
До погружения оставалось всего полтора часа. Чтобы отдохнуть хотя бы немного, Чуйков вызвал себе на смену старпома, а сам занял традиционное место — в любимом кресле центрального поста. Механик жаловался, что не успевает пробить заряд до конца. Теперь придётся при первом удобном случае всплывать под РДП на продолжение заряда батареи. Вместо того чтобы отсидеться под водой хотя бы сутки.
«Ладно, поживём — увидим», — подумал командир и задремал в кресле…