Рассказ.
Деревья стояли и в недоумении шептались между собой. "Что происходит? Зачем нас срубают? Что мы сделали не так?" Листочками, веточками, стволами, они переговаривались, тревожно шурша листьями. Грустные голоса тихим шепотом проносились по роще, от дерева к дереву. Деревья не могли понять за что? Деревья гадали почему? Деревья спрашивали друг друга и не находили ответа.
А тем временем в роще каждое утро раздавались бодрые голоса рабочих, мерный стук топоров, резкий звук пилы. Рабочие, перекрикиваясь веселыми шутками, со смехом валили стволы деревьев на землю и, распиливая их на чурки, грузили на машины. Трактора выкорчевывали пни, оставляя на месте, где только что росло дерево, страшные черные раны. В этих ранах торчали обломанными и разорванными нервами, белея пятнами мякоти, корни, как обрубки человеческих рук и ног. Белые пятна на черных и грязных развороченных корнях.
Деревья не понимали, за что люди ополчились на них. За что так безжалостно срубают эту некогда красивую рощу. И деревья замолчали. Они перестали шептаться, перестали шуметь листвой, перестали дрожать. Они стояли, молча, и плакали, плакали истекающим соком, плакали опадающими листьями. Плакали и вспоминали.
Роща вспоминала как ранней весной, когда только, только пробуждались почки, только нарождалась новая жизнь, в этой роще первыми появлялись вездесущие пацаны. Они играли в казаков – разбойников, играли в войну, и еще в кучу игр, на которые была так богата их безудержная фантазия. Следующие, вслед за пацанами, появлялись влюбленные старшеклассники. Они каждый вечер сидели на скамейках, играли на гитарах, пели песни, Целовались, спрятавшись за кустами черемухи. Они назначали свидания, страдали, радовались, огорчались. И деревья радовались, огорчались, страдали, вместе с ними.
Роща в скорбном молчании вспоминала, как давала приют в летнюю жару пенсионерам, которые на деревянном столике играли в домино. Роща вспоминала, как молодые мамаши гуляли по её тенистым тропинкам с колясками, а малыши постарше бегали по траве за веселыми и такими смешными бабочками.
Деревья не понимали, за что же их сейчас так варварски вырубают. Деревья безропотно ложились под топор, когда человеку требовались дрова лютый зимней стужей. Они с радостью становились желтыми круглыми бревнами для строительства дома, они могли быть чем угодно – мебелью, досками, забором, чем угодно, но тогда когда они действительно были нужны человеку.
Сейчас же человеку не требовалось ничего. Но он с дикой и радостной удалью крушил веселую и такую красивую рощу. Работы уже продолжались несколько дней, когда однажды ночью появилось пламя. Оно пришло ночью, из полей. Далеко, на горизонте горели леса. И вот пламя пересекло поле заросшее кустами ивы и густым чертополохом и кинулось на рощу. В ревущем пламени сгорали и уже срубленные и еще стоявшие деревья. Деревья, зная, что против пламени они бессильны, с тоской жалели человека. Ведь стой роща нетронутая топором, человек бы успел спасти свои дома, потому что живое дерево могло сопротивляться этому самому лютому своему врагу – пламени. А пожар, уничтожив рощу, не остановился. Он кинулся на дома, на все что могло гореть. Пламя весело ревело и радостно играло, сжигая вокруг себя все, что можно было сжечь.
Окраина города выгорела полностью. Все начатые ранней весной работы были заброшены. Дома, обгоревшие и полуразрушенные, добивало время. Время тоже любило резвиться на пустырях, ему нравилось ломать и крушить то, что некогда принадлежало людям. Когда уходит человек все остается времени. Но оно не умеет сохранять, время умеет только разрушать.
Прошло много лет. На месте веселой и такой радостной рощи был пустырь, наполовину превращенный в свалку. На обломках домов, среди хлама и мусора играли какие-то дети. Они не были похожи на тех малышей, которые бегали за веселыми бабочками, и они отличались от тех влюбленных старшеклассников. Дети были жестоко-радостными, безжалостно-наивными, равнодушно-веселыми, это были дети чертополоха, дети, выросшие на смеси выхлопных газов и промышленных выбросов.
И вот однажды, нарушая уединенность заброшенной свалки, к пустырю подъехала машина. В автомобиле открылась дверь и пожилой, чуть сгорбленный, человек тяжело вылез из нутра машины. Он постоял, подслеповато хлопая глазами, выжидав, когда глаза привыкнут к яркому солнцу. Потом опираясь на трость, прошел по, едва замечаемым, очертаниям бывших улиц, огибая осыпающиеся и разваливающие останки домов. Он прошел туда, где когда-то стояла величавая роща. На этом месте возвышались кучи мусора. Дети с удивлением наблюдали за чудаковатым стариком, бросив свои странные игры. Старик с тоской оглядывал кучи битого кирпича, каких-то коробок, пластиковых пакетов, пустые пивные и водочные бутылки, использованные шприцы.
И вдруг он что-то увидел, прямо среди куч мусора и отходов человеческой деятельности. Он, кряхтя и чертыхаясь, полез через кучи туда, где его что-то заинтересовало. И вот он начал раскапывать подобранной палкой, раскидывая мусор, пакеты, обрывки каких-то журналов, на которых обнаженные красавицы улыбались пустым бутылкам, использованным шприцам и этим, здесь играющим, принцам свалок.
Дети, привлеченные странным поведением, начали подходить поближе – что там нашел этот старикан? Над чем он там причитает? А старик раскопал небольшой росток совсем молодого деревца, еще тоненького, хрупкого, но уже распустившего свои маленькие листочки навстречу солнцу.
Дети смотрели на этот росток, на старика, и не могли понять – а над чем здесь плакать?
А пожилой человек понимал, что этим детям чертополоха не объяснишь –
НЕЛЬЗЯ ВОССТАНОВИТЬ ТО, ЧТО РАЗРУШЕНО. МОЖНО ТОЛЬКО СОХРАНИТЬ ТО, ЧТО ЕСТЬ.