К сожалению, дверь офиса открывалась на себя. Я задницей вошла, пытаясь втянуть инвалидное кресло с пациенткой, только что пережившей радиологическое исследование. Дверь была достаточно массивной, не говоря уже о габаритах бабки в кресле. Пока та палкой придерживала то и дело закрывающуюся дверь, я тянула ее через порог. Но силы были неравными. На третьей минуте борьбы, я почувствовала, что выдыхаюсь. Оглянувшись в поисках помощи, я увидела хромоногого Филлипа, ковылявшего ко мне и его толстую Светку, пытающуюся выпростать огромный зад из узкого кресла.
- Сидеть! – приказала я Филлипу, заметив его намерения. – Я сама. – он был не помощник со своей незаживающей раной на ноге.
Но тот уже навалился на меня всем телом, держа вытянутой рукой дверь, которая зажала мою радиологическую бабку, оставив половину ее снаружи с двумя передними колесами и меня внутри с бабкиной второй половиной и приклеившимся сзади Филлипом. Теперь возможность какого-либо маневра исчезла как таковая. Через полминуты подскочила Милка, освободившись и причитая:
- Филлип, у тебя же нога! Осторожно! – и вцепилась в мужа, преградив собой все горизонты отступления. Я поняла, что так нам стоять, пока Мариванна не догадается вызвать 911 или еще какую-нибудь службу спасения. Но та была занята, занимаясь одновременно и разговором по телефону и отправлением факсов. Захваченная происходящим у двери, она потеряла нить разговора, и мы услышали отчетливый вопрос пациентки из громкоговорителя:
- What the hell is going on over there?
Действительно, что происходит? – подумала я. Надо что-то предпринимать.
- Мила, уйди. И забери своего джентельмена отсюда. – скомандовала я.
Проходившая мимо медсестра из соседнего офиса придержала непослушную дверь. Я наконец-то миновала дверной косяк и мастерски развернула кресло, да так, что палка в бабкиных руках свистнула, рассекая воздух. Слегка раздраженная, я вытряхнула старуху из инвалидки и заявила, что не хочу больше являться «затычкой всем дыркам в этом офисе». Но не успела я посадить свою задницу на стул, как была отправлена за штативом для капельницы обезвоженному пациенту. Раздражение росло. Инфекционисты – вечные поставщики штатива, предложили оставить его у себя. Их тон мне показался пренебрежительным и я решила штатив им сразу не отдавать. Как только я открыла софт и разложила листки, прискакала врачиха и уже извиняющимся тоном попросила одолжить нужную дозу лекарства от давления в соседствующем офисе терапевтов. Я снова отправилась с «протянутой рукой». Раздражение переросло в негодование. «А в конце дня она спросит, что я делала», бурчала я себе под нос, даже не побеспокоившись придержать громко стукнувшую дверь. Медсестра доктора Шульца еле двигалась, приводя меня в бешенство. Когда наконец она притащилась с таблетками я, оскалившись благодарной улыбкой, громко хлопнула и их дверью тоже.
- Меня больше не кантовать. – угрожающе посоветовала я всем присутствующим в офисе по возвращении, – Мне надо сосредоточиться.
Лавандова подняла ручки в перчатках кверху, что означало, что пока дополнительных просьб у нее нет. Углубившись в дело сведения дебита с кредитом, я безбожно чертыхалась в поиске лишних 32 центов.
- Что ж ты так грубо? – вдруг услышала я за своей спиной голос Филлипа. Подпрыгнув на стуле я яростно вперилась в него:
- Только моя рафинированая интеллигентность не позволяет мне послать тебя к черту.- смогла прошипеть я.
- А я все равно тебя люблю. Даже когда ты такая кобра. – обезоруживающе признался тот, протягивая мне какую-то бумажку. – Мариванна сказала, что с этим к тебе.
- Твою мать, Мариванна, - подумала моя «рафинированая интеллигентность», очень невежливо выдергивая документ из рук просителя.
- Что это? – вопрос был явно задан зря. Независимо от ответа, разбираться с папиром мне. Я заполняла формы, носимые страждущими в колоссальных количествах. Чаще всего алчные пациенты желали получить еще одну спальню в и без того субсидированой квартире. Естественно, что государственная жилищная комиссия давала на двоих квартиру с одной спальней, но привыкшие к роскоши коммунальных квартир, бывшие граждане СНГ, не могли с этим смириться. «Зачем вам дополнительная площадь для уборки?» удивлялась я, раздражая своим вопросом «ходоков». «Но у Капитолины Семеновны с мужем две спальни, почему я не могу получить тоже!» возмущались вопиющей несправедливостью просители – у нас и давление и недержание как и у нее с ее мужем». Мне приходилось соглашаться, что совместное недержание и одна спальня никак не могут сосуществовать вместе и послушно писала свидетельство врача в организацию, что еще одна комната как и Капитолине Семеновне, Олимпиаде Ароновне нужна «до зарезу». Второй по количеству заполнений была справка в суд, что вышеозначенный пациент в виду неизлечимо-кошмарных недугов не может присутствовать в суде присяжных. С этим могли соперничать только письма в авиакомпании, для сэкономивших на страховке, что деньги за билет должны быть возвращены пациенту, так как именно в этот момент произошло обострение чего-нибудь, воспрепятствовашее счастливому полету. Но Филлипов документ не был похож ни на один из перечисленных.
- Я хочу под воду! - заявил он мрачным тоном.
- Куда? – я ошеломленно заглядывала в форму, гласившую, что господин Вильман должен пройти освидетельствование врача, дабы быть допущенным в школу любителей подводного плавания. Там присутвовал перечень заболеваний, недопустимых для безопасного погружения. – Ты хоть заглядывал сюда? Здесь же все твои болезни! Кроме шизофрении! Но я уже сомневаюсь, что и она у тебя отсутствует. Иначе, ты не принес бы мне это!
- А ты не пиши, что у меня есть на самом деле. Напиши, что я здоров как бык. – предложил Филлип и повторил, - Я хочу под воду.
- Я могу написать все что угодно, - согласилась я, - но врачиха не подпишет. Не думаю, что она согласиться тебя заведомо убить. Ты представляешь, - стращала я его, - твое давление повысится, сахар упадет, в состоянии диабетической комы и гипертонического криза, ты во всей своей амуниции благополучно достигнешь дна и там упокоишься!
- Я всплыву. Я смогу. – тупоголово мычал диабето-гипертонический простатит с лицом Вильмана.
- Всплывешь, конечно, - опять согласилась я. – дней через двенадцать и совсем не в том месте, где нырял. Ты что, дурак? Милка-то хоть знает, что ты решил покончить с собой экзотическим способом?
- А что Милка! – в сердцах проговорил Филлип. – Ей все равно. Она ждет когда я сдохну. Делает вид, что у нее нет любовника, я делаю вид, что не знаю. Все равно, я давно уже ничего не могу.
- Э, батенька, да у тебя депрессия, - добавила я Филлипу еще один диагноз. – но это лечится, - ободрила я его, протягивая баночку с Виагрой, - держи, помогает от импотенции и депрессии одновременно.
- Вот ты змея! – засомневался тот в моем искреннем желании помочь. – Ты меня что пожалела?
- Ты в медицинском офисе, это во-первых. А во-вторых, жалею я не тебя, а Виагру, припасенную для более благодарных пациентов. Так что пользуйся, пока я добрая. С тебя шоколад. – вспомнила я о своих принципах.
- И как это принимать? – деланно заинтересовался новый клиент для моего бартера.
- За тридцать минут до совокупления. И смотри, не переусердствуй – она повышает давление. Действует в течении четырех часов. Удачи. – инструктировала я Вильмана, уже отвернувшись к компьютеру и давая понять, что аудиенция окончена. Но тот уходить не собирался. Решив, что я еще не постигла все его сокровенные тайны, он начал монолог:
- Светке я с Виагрой и без Виагры не нужен. У меня другая проблема. Мой сын ушел из семьи, вернее, его оттуда выгнали. Так он начал жизнь прожигать пока не появилась Катя. Она мне как дочь – поторопился он оправдаться, - но этот идиот не ценит ее совсем – приходит после работы, садится к компьютеру и без конца переписывается с какими-нибудь девками или со своей бывшей женой. А Катька такая хозяйка! Выготавливает ему деликатесы, пока он на интернете развлекается. Его бывшая как только узнала о Кате, сразу его обратно позвала, так он девчонку с ребенком на кислород и к жене. А та, убедилась, что придурок на коротком поводке, опять его выкинула. Но пока он там жил, я Катерину к себе забрал. А куда ей было деваться? К мужу она возвращаться не могла, а больше ей идти некуда. Теперь и сынуля с нами живет. Катя любит его, все ему прощает, а я смотреть не могу, как он над ней издевается. И малая все видит. Даже «папой» его стала называть – думая, что так он к маме относиться лучше будет. Но не тут-то было. Дебил только и ждет, когда его жена снова позовет.
- Филлип, - прервала его я. – тебе «под воду» никак нельзя. Если ты окочуришься, кто тогда девчонке поможет? Ладно, дам тебе выкладку стороннего наблюдателя. Из всего тобою сказанного, я делаю вывод, что Катя тебе нравится. Ты ставишь себя на место сына и знаешь, что относился бы к ней по-другому. Она же, в свою очередь, терпит твоего сына из-за тебя. Ты ей тоже нравишься. И не как «отец». Так что, ешь Виагру и живи в гармонии с собой – люби девчонку, оставь Светку в покое, пусть твой сын ждет чуда от жены.
- Ты что, с ума сошла? Да она меня на 20 лет моложе!- раскричался Филлип.
- Ну и что? – тоже на повышенных тонах, возразила я. – Впрочем, не хочешь – как хочешь.
На наши вопли примчалась врачиха.
- Вы чего ругаетесь?
Я была возбуждена разговором, который начал меня уже веселить, поэтому вместо ответа, запела на иностранном для окружающих, украинском языке, протягивая ей при этом Филлипа бумагу:
- Пиду втоплюся у ричци глыбокий. Шукаты будуть – нэ скоро знайдуть. Ты будэшь плакать, впливатимуть рокы. Мэнэ нэ скоро ты зможешь забуть.
- Переведи, - буркнула врачиха, рассматривая документ. – Я это не подпишу. – подтвердила мои слова докторша, возвращая форму. – Так, пошли, я с тобой поговорю. – увела она Вильмана под мои многозначительно-благодарные взгляды. Я снова бросилась на поиски 32х центов, сокрушенно думая, что все-таки прийдется сопоставлять все цифры за целый месяц, чтобы найти ошибку. Через 15 минут примчалась Лавандова:
- У тебя Виагра есть?
- Уже нет. Вся – у Филлипа.
Врачиха погрозила мне пальцем:
- Опять принимаешь решение не посоветовавшись со мной! Ладно, хорошо, правильно. – сменила она гнев на милость.
- Конечно, правильно, - бурчала под нос себе я, сверяя колонку цифр за колонкой, - что я теперь дам своим постоянным клиентам? Как пить дать, растащат меня по клеточкам на Виагру, будь она неладна.
Центы торчали в графе кредита как заговоренные. Я решила отложить поиск и заняться записью сегодняшних врачебных осмотров. Снова в дверном проеме возник Филлип.
- Я все время думаю над твоими словами, - начал он.
- Думать вредно. – прервала его я, не в силах вынести новых откровений и подыскивая нужный термин для записи в карточку пациента. – Филлип, мне работать надо! – взмолилась я.
- Ну хорошо, раз ты такая, я тебе позвоню.
- Не надо! – снова ужаснулась я. – У меня идиосинкразия на телефон.
Филлип наконец-то отчалил. К концу дня я все-таки нашла затерянные центы, дописала карточки и благородно вознамерилась тащить штатив обратно к инфекционистам. Путь мне преградила Мариванна.
- Там, на телефоне, два твоих «любовника», - хихикая, сообщила она. – Филлип – на первой и Давид Гурвиц – на второй.
- Марианночка, девочка моя, - я молитвенно сложила руки, - спаси! Не могу же я сказать Филлипу, что за сегодняшний день сыта им по горло, а Давиду, что вся его потенция в карманах Филлипа!
- Не могу , - отрезала жестокая секретарша, любившая загребать шоколад моими руками , - я уже сказала, что ты на месте.
Бросив штатив, я поплелась к телефону, лихорадочно размышляя, кого из «любовников» обидеть первым. Выбрала Вильмана.
- Только не говори мне, что ты уже «ее» испробовал и теперь готов делиться впечатлениями! – бросилась я «с барьера в карьер».
- Ты можешь сейчас приехать? Меньше мили! Я тебе дам «дирекшин». – почему-то не удивился моему раздражению Филлип. От нелепости предложения я на минуту онемела. Видимо, мое молчание было принято за размышления, потому что из трубки донеслось: - Пожалуйста!
- Послушай, месье, - начала я, - я теряюсь в догадках на кой я тебе сейчас нужна. Сливом душевных помоев я уже была. На роль метрессы я не гожусь – фригидна, если обострение – это не ко мне, это – в медпункт. По остальным вопросам – приемная товарища Калинина открыта с девяти утра.
- Ты чего такая злющая? – наконец рассердился Вильман. – Я у ювелира. Хочу сделать тебе подарок – жемчужное ожерелье. Надо чтобы ты его примерила.
- Да у тебя деменция, - опешила я, - это по латыни, а по-русски – слабоумие! На фига мне такие подарки?
- Дура, - ласково сказал Филлип, - ты мне жизнь сегодня вернула! Приезжай!
- Дурак, - в тон ему заявила я, - купи мне шоколадных конфет. Это за Виагру. А советы я раздаю бесплатно – я ведь из страны советов! Я не приеду. Ожерелье подари Кате. Может и таблетки будут не нужны. Вернешь. А то твой братела по несчастью уже замаялся меня на другой линии дожидаясь.
- Марьяна, спасибо, друг! – расстрогался тот.
Итак, у меня одним другом стало больше.
- Благодарю за длительное ожидание , - игриво перешла я на другую линию. – Чем могу?
- Марьяна, это Давид. Поговори со мной. Развей больную душу.
- Всегда к вашим услугам.
Я вздохнула и пристроила штатив в дальний угол своего кабинета. Было пять тридцать шесть. Врядли я попаду сегодня домой рано. «Нам, царям, за вредность, молоко надо выдавать», процитировала я проходившей мимо врачихе, плотно прикладывая трубку телефона к уху.