При слове «эуфорбия» многие вспоминают роман Буссенара «Похитители бриллиантов», где хитрый бур Клаас с помощью этого растения отравил реку и избавился от своих преследователей, которые, умывшись отравленной водой, надолго ослепли. Впервые прочитав эту книгу – мне было тогда лет четырнадцать – я вышла в сад и с уважительным интересом посмотрела на росшую там большую эуфорбию: неужели она и правда настолько ядовита?
Эуфорбия (молочай великий) похожа на огромный – до двенадцати метров в высоту – зеленый канделябр: от серого шершавого ствола свечами отходит вверх множество плотных ребристых ветвей, напоминающих кактусы и так же, как кактусы, покрытых колючками. Растет этот огромный молочай в засушливом вельде – южноафриканской степи – и на скалистых склонах невысоких гор. Бывает иногда, что вся гора покрыта такими зелеными канделябрами, гордо возвышающимися над зарослями кустов и приземистых алоэ. А в окрестностях одного южноафриканского города в провинции Лимпопо эуфорбий росло так много, что город, как и протекавшая рядом река, получил от своих основателей-буров имя Набумспрейт (от слова naboom, как называют эуфорбию на языке африкаанс).
Весной, когда пройдут первые дожди, канделябры словно зажигает невидимая рука: на кончиках «свечей» распускаются мелкие желтовато-белые цветы. Пройдет совсем немного времени, и эти цветы превратятся в мясистые красноватые шарики – плоды. Шарики эти с удовольствием поедают птицы, особенно длиннохвостые серые турако, очень похожие на попугаев, и дикие куры-цесарки. Но не пытайтесь последовать их примеру: для человека эуфорбия может быть смертельно опасна!
Хитрый бур Клаас знал, что делал: густой молочно-белый сок эуфорбии очень ядовит. Попав на кожу, он вызывает ожоги и волдыри, а если попадет в глаза, человек надолго или навсегда потеряет зрение.
В ядовитости молочая великого нам пришлось убедиться на собственном опыте. Однажды летом, когда плоды на эуфорбии в нашем саду уже созревали, одна из моих сестер пыталась особой палкой с крючком и мешочком достать с дерева плод авокадо. Она случайно задела палкой эуфорбию, и один из созревших плодов, легко отделившись от «канделябра», упал прямо ей на плечо, забрызгав кожу соком. Сестра немедленно смыла ядовитый сок холодной водой, но было поздно: кожа покраснела и вздулась, точно вдоль того места, по которому прокатился плод. Долго еще после этого мы опасались подходить к эуфорбии. А серый турако, каждый день прилетавший поклевать спелых плодов, ехидно посматривал на нас с вершины молочая и громко дразнился: «куэ-э, куэ-э» - словно показывал язык.
Впрочем, даже после этого случая я не стала относиться к эуфорбии хуже. Пусть она ядовита – мы ведь не птицы, чтобы думать только о том, можно или нет питаться ее плодами. Эуфорбия, такая, какая она есть – неотъемлемая часть дикого вельда, его порождение и его лицо, и много бы потеряли степи и горы Южной Африки без ее высоких зеленых канделябров…