В тот мрачный, уже слегка холодный день, лес, покрытый серебрящимися каплями был каким – то странным, незнакомым, словно успел измениться за прошедшую ночь. В неподвижном воздухе парили пряные ароматы грибов, угрюмо спрятавших широкие шляпки под тяжелой палой листвой. Тепло, долго сохранявшееся после знойного лета, поднялось и, пробежав по верхушкам деревьев, исчезло вместе с пробежавшим дождем где – то за оврагом. Исчезло теплое солнце, так согревающее сердца деревенских жителей тусклыми туманными рассветами. Вместо яркого круга на блеклом, словно стертом ластиком небе, виднелись какие – то размытые очертания. Да и те уже были почти полностью скрыты за темными, нависшими прямо над лесом тяжелыми тучами. Последние лучи, чудом пробившиеся сквозь серую пелену, боязливо касались верхушек деревьев и тут же исчезали, словно захваченные в плен сетями – ловушками наступающей осени. Земля, покрытая сырым мягким мхом упруго пружинила под ногами. Прохор тяжело вздохнул и устало присел на поваленное ветром хрупкое дерево. Оно еле слышно затрещало. Мужчина огорченно покачал головой и, заглянув в полупустую корзинку, поджал губы. Сегодня лес явно не хотел расставаться со своими богатствами. Оглянется, вроде виднеется вон там неприметная шляпка белого гриба, нагнешься, протянешь руку, а пальцы нащупают только пучок сырой палой травы. Чудеса какие – то творились в тихом на редкость лесу, словно все звуки разом выключили. Не раздавались голоса всполошенных ветром птиц, не слышалось шелестенья последних оставшихся листьев, не трещали тонкие хрупкие ветки. Прохор снова недовольно причмокнул губами. На дне плетеной корзинки, словно как отголоски уходящего солнца, желтели маленькие лисички, будто надсмехаясь над незадачливым грибником. И ведь не собирался в лес, а будто его какая – то невидимая сила потянула, подняла ранним утром с кровати и повела в чащу. Прохор оглядел знакомый с детства лес и, прислонившись спиной к мокрому дереву, неожиданно поежился. Явно ощущалось присутствие кого – то, того, кто не принадлежал былому багряно – золотистому очарованию.
Он торопливо обернулся, за спиной неожиданно громко хрустнула ветка. Он инстинктивно дернулся и с некоторой тревогой взглянул на помрачневший за несколько секунд темный лес. Тучи, казалось, сгустились еще больше, протяни руку и она погрузится в мягкую холодную пелену. закрывающую небо. Зашумел ветер. Прохор поднял и без того стоячий воротник и торопливо направился к выходу по той самой. знакомой, едва заметной в темной листве тропинке. Через несколько минут шаг замедлился, он нерешительно остановился и замер, чувствуя, как в груди начинает тревожно биться сердце. Местность вроде та же самая, те же деревья слева с зарубками, а выхода нет. Прохор сдвинул кепку и затылок и задумчиво почесал голову, постоял минуту и вдруг неожиданно для себя, пригнув голову, ринулся вперед через кусты. Колючие ветки больно ободрали лицо, задели и без того покрасневшую на холодном ветру кожу. Вот тропинка, теряясь в листве, превращается в неуловимую тоненькую ниточку, а дальше вместо пустых полей и виднеющейся вдали маленькой деревеньки, простирается густой лес. Он беспокойно вгляделся вдаль. Ничего, лишь только виднеются стволы, с наполовину облетевшей листвой и все. Прохор присел на корточки и заподозрив, что кто – то с ним игру недобрую затеял, постарался успокоиться и перевести дыхание. Ритм сердца в груди решительно набирал обороты, казалось, этот стук заполнил собой всю тишину осеннего леса.
Темнело быстро, а он все также не мог найти выход из леса. В душу закрался беспокойный страх. Деревья, еще недавно казавшиеся тонкими и прозрачными, сейчас налились пугающей чернотой. Над головой гулко ухнула мохнатая сова и, вспорхнув на ветку сосны, выжидательно замерла, высматривая возможную добычу. Прохор заметался, но потом поняв, что до утра следует где – нибудь затаиться, еле живой от усталости добрался до перевернутого недавним ураганом большого дерева и, не в силах ни на секунду закрыть глаза, прислонился к нему спиной и замер. Через несколько часов темнота слегка рассеялась, небо посветлело. Опят сгустились серые краски, словно размешенные на палитре неумелым художником. Прохор снова заметался по лесу, как загнанный заяц. Болели уставшие за вчерашний день ноги, руки покраснели и покрылись цыпками, пальцы отказывались сгибаться, в голове появилась неприятная тяжесть. Бессонная беспокойная ночь на прошла бесследно. Сколько он так прошатался по лесу, он и сам бы не смог сказать, потерял уже всякий счет времени. Только и осталось, что различать темное и светлое время суток. От долгого пребывания на холодном воздухе в горле появилась сухость и запершило, желудок сдавила острая рука голода. Запасы, которые были у него с собой в боковом кармашке давно закончились. Пробовал пожевать какие – то коренья, но ощутив их горький вкус, тут же отказался от подобной пищи.
Прохор пошатнулся и схватился за тонкий ствол березы, и неожиданно увидел за стройными рядами деревьев, слабые отблески. Он судорожно облизал пересохшие губы и, спотыкаясь на каждом шагу, медленно побрел на источник бликов. Через несколько минут из череды безликих деревьев вырос знакомый сверкающий купол деревенской церкви. Прохор вздрогнул всем телом и, торопливо вскрикнув, бросился к деревне. Вскоре замелькали низкие избушки, послышались разгоряченные голоса соседей.
- Пропал он, батюшка, ушел несколько дней назад в лес, да так до сих пор и не вернулся, - горячо причитал чей – то слегка приглушенный голос.
Прохор тяжело выдохнул воздух и чувствуя, что ноги налились свинцовой тяжестью, прислонился спиной к скрипучему забору.
- Господи, - раздался совсем рядом панический голос Васильевны, и кто – то схватил его за безвольно повисшие руки, - вернулся.
Прохор устало, из последних сил, глаза и, увидев собравшихся вокруг него соседей, недоуменно завертел головой.
- Уж целую неделю искали тебя, как сквозь землю провалился, - весь лес обошли, а ты поди ж, сам дорогу назад нашел.
Прохор кивнул головой и, чувствуя, что сознание куда – то уплывает, медленно направился к дому. скользнув по лицам соседей зеркальным равнодушным взглядом. Поднялся на крепко срубленное крыльцо, распахнул тяжелую дверь и исчез темных недрах дома. Соседи обеспокоенно зашептались, но через несколько минут разошлись все по своим делам. Недели через две и это забылось, жители перестали коситься и перешептываться за спиной Прохора, да и сам он стал на редкость какой – то слишком спокойный. Только вот странности в нем стали замечать соседи. То раньше бывало, бывало, до позднее ночи на огороде работает, а сейчас едва солнце озарит прощальными лучами тихие улочки, так он сразу в дом бросается, окна и двери наглухо закрывает и не выходит дальше порога. Насторожились соседи, вновь поползли по деревне странные разговоры, странное подозрение закралось в их сердца. А Прохор и сам стал замечать, что стал нелюдимее. Голоса ему какие – то стали слышаться в пустом доме, или как будто кто – то бегает по сумрачной комнате. Вскочит, чувствуя, как по спине льется холодная струйка, включит свет, судорожно пошарив рукой по шершавой деревянной стене и поежится – никого. Выключит – и опять все заново повторяется. Понял, что кто – то с ним игру затеял, никак его нечистый отпускать не хочет, а вертит, словно марионетку, куда – ниточки направит, туда и поведет. А однажды и вовсе выглянул в окно после заката, а за забором виднеются рога козлиные, изогнутые как раз на фоне ярко – красного кровавого неба. Живо перепугался тогда Прохор, кинулся к двери, задвинул ее на щеколду, задернул тонкие шторки на окнах. На рассвете выглянул – ничего, пропали рога, как только первый петушиный крик прозвучал над деревней. Так и пошло, лишь только сумерки начнут сгущаться – над неровной изгородью козлиные рога появляются. Так и не решился он из дома выйти, пытался было, но увидев на пороге, как рога те закачались над забором, перекрестился и во всех ног, бросился обратно в дом. Так бы и пролетела жизнь в постоянном страхе, в постоянной игре с нечистым.
Вот только пришлось Прохору вскоре в сельпо идти за пенсией далекой дорогой, которую за один день и не миновать. Всегда ночевать приходилось оставаться в соседней деревеньке. А тут, возьми и припозднись. Сумерки сгустились, а он остался посреди широкого поля. Он закусил губу и в страхе огляделся, поблизости не было никакого убежища. Он лег на холодную землю и, чувствуя, как тело покрылось мелкими мурашками, закрыл голову руками. Тотчас же со всех сторон послышался громкий свист, шум, хруст веток. Послышался мягкий стук копыт, затем чье – то хриплое прерывистое дыхание, Прохор плотнее закрыл голову руками, не в силах поднять глаза вверх. Все тело заколотило, словно в ознобе, он забормотал про себя молитву. Как наступил рассвет, но помнил плохо. Лишь только услышал далекое, еле уловимое петушиное пение и, мгновенно вскочив на ноги, немедленно кинулся к своей деревне. А придя домой, стащил с себя теплую куртку и закричал от сковавшего его ужаса. На руке чуть повыше локтя виднелась отметина в виде копыта, словно каленным железом выжженная . Прохор прижал руки к лицу и понял, точно нечистый с его жизнью забавляется. Только по вечерам теперь ему стало совсем невыносимо, лишь только сумерки сгустятся, начинает эта отметина гореть адским огнем, хоть руку от тела отнимай. Долго он так мучился, но потом понял, видимо, что нечистый его в покое не оставит, нахлобучил шапку на поседевшие волосы и ринулся в лес, под тень почерневших деревьев. В лесу зашумело, словно послышался высокий, чуть надсадный ехидный смех. Прохор взмахнул руками, и не в силах больше сдерживаться, закричал:
- Выходи, нечистый, выходи.
Голос его задрожал. Он замолчал, ощущая, что в горле пересохло и вырывается какой – то странный хрип. За деревьями мелькнули козлиные рога. Прохор покрылся мелкими мурашками и прижался спиной к холодному дереву. Вокруг все зашумело, он закрыл глаза и внезапно вспомнил рассказы деда о том, как смог избавиться от нечистого. Глаза закрыть поначалу надобно, потом повернуться три раза на левой ноге и быстро три раза перекрестится. Тогда – то он не придал значения этим словам, посчитал их шуткой и, осознав, что другого выхода нет, быстро повернулся три раза на левой ноге и, упав на холодный мох, три раза осенил себя крестным знаменем. Совсем рядом в нескольких метрах раздался громкий вой и после громкий удаляющийся стук копыт. Прохор распахнул глаза, перед лицом мелькнуло что – то темное, боль в руке медленно утихала, а сам он, чувствуя, как тело дрожит мелкой дрожью, осторожно направился к выходу, туда где в восходящих лучах холодного солнца начинали мелькать блики купола деревенской церкви.