Глава Первая, в которой Маруся делится с отцом Великой Миссией, причем тот воспринимает ее всерьез и решает обратиться к компетентным органам. Также из содержания главы можно сделать вывод об успешности методов культурного обмена с проклятущими еретиками.
До трех часов оставалось еще довольно времени, и Маруся решила, а точнее, решилась, зайти домой и немного покушать. Решилась – потому что очами души своей уже видела следующую картину: она ест, а рядом, хмуро уставившись ей в тарелку, потягивает пиво отец. Отец одет как настоящий аскет-даос: в грязно-белую майку и семейные трусы, смахивающие на шорты. Он молчит, потому что с головой погружен в придумывание очередного добродушного розыгрыша.
- Тепло на улице? – бесстрастно полюбопытствовала Зинаида Алексеевна, принимая у дочери легкую мягкую ветровку.
- Да, мам! Отлично.
- Пра-а-альна! - понуро тянул Аполлон Иванович откуда-то из комнаты, щелкая пультом и меняя шило на мыло, то есть одну рекламу на другую. – Опять! Сто пятьдесят – хлоп - и тепло ей! Развинтилась совсем?!
- Пап, ты повторяешься, - намыливая руки клубничным мыльцем, скромно и глухо заметила Маруся. – Тебе отец Енох благословение передает.
- Евгеша?! - рассвирепел Аполлон Иванович, вылетев в коридор и ударившись головой об косяк. – Евгеша Петров – мне – благословение?! Да пошел он на хрен! Балбес! Пущай не тычет мне в нос свои джихады и пранаямы! Так ему и передай! Запомнила, что ль? А ну, повтори!
- Пап, пойдем кушать, - примирительно проговорила Маша.
- Нет! – заорал отец, воздев палец к небу. – Неправильно говоришь! Ты должна питаться только и исключительно небесной, едрена вошь, манной! Также возможен вариант принесения пищи птицами или кувшин с бесконечной мукой и маслом! Все!
Маруся грустно вздохнула и поплелась на кухню. Отец подбежал к пульту, выключил телевизор и полетел за ней.
- Кушай, - Зинаида Алексеевна поставила перед дочерью тарелку с жареной капустой и румяным ароматным куском рыбы хек. – А ты чего не раздеваешься? Еще куда-то пойдешь.
- Ага, - промычала Перепелкина, стратегически верно зачищая тарелку.
- А куда, если не секрет, - устало спросила мама.
- В клуб.
- Господи! – умилился Аполлон Иванович, закатывая глаза к небу и жуя котлетку. – Растет дочка! Нашла хоть какое-то увлечение помимо переселений душ, и своего подозрительного педагогического девичника! Радость-то какая! Зина! Шампанского!
- Да какого тебе шампанского, - грустно усмехнулась Зинаида Алексеевна, подсаживаясь к столу. – Что за клуб-то, Маш? Хоть приличный?
- Типун тебе на язык! – весело рыкнул отец. – Рабочий! Рабочий клуб! Стенка на стенку! Или вообще сатанисты какие-нибудь! Кошкодавы! Выпили в подъезде, натянув капюшоны, загладили до смерти котенка – и рады, уроды! А?! Манька! Мне страшно это говорить, но в твоем облике ничего принципиально не изменится! Все та же неумытая закопченная свечками мордашка! Дочурка! Давай тебе котлетку! Свиная!
- Нет, пап, спасибо, - не обидевшись, улыбнулась Перепелкина. – Я лучше капустки. Ангела за трапезой!
- Зиг хайль! – чуть не подавившись, отозвался Аполлон Иванович. – Служу Советскому Союзу, ядрена вошь! Ишь ты, идиоматические коллоквиализмы! Съешь котлету, говорю! Свиная! Заодно и докажешь, что не жидо-масон!
Марусю передернуло.
- Ты ешь, ешь, - сдержанно прогремела Зинаида Алексеевна.
- Не зли меня, Зина! - ощерившись в плотоядной улыбке, проговорил отец. – Какие еще новости? Как там Евгеша? Не надумал вернуться к римо-католикам?
- Каким еще католикам?
- Римо! Они ж того, рабы антисистемы, надумавшей погубить на корню Святую Русь и самодержавие! А папа – вообще предтеча антихриста!
- Ты-то откуда знаешь? – поразилась Маруся.
- Я Евгешу знаю! Он всегда любил сказать какую-нибудь поразительную глупость! Хотя, на самом деле, ничем он не отличается от других желторотых двадцатитрехлетних русских мальчиков!
- Он дал мне поручение. Великую Миссию! У нас на заборе нарисовали богохульную пентаграмму, богохульную гексаграмму и свастику! Тоже богохульную! Такой кошмар! Я прямо не знаю, на кого и подумать!
- А как же я?!
- Что – ты?
- Может, это я?! Спьяну?! Ни в грош отца не ставит! Ты думаешь, я так стар, что не дотащу до вашего капища банку краски?! Ладно, ладно, маловерная! Почто ты усомнилась! Ладно.
Перепелкина терпеливо жевала.
- Великая Миссия, говоришь! – хрипло и деловито покачал головой Аполлон Иванович, потрясая вилкою. – Да! Это тебе не маком срать!
- Ну-ну! – сказала мама Маруси. В голосе ее звучала угроза. Вилка в руке отца зависла над тарелкой. Отец трусливо и мстительно покосился на жену. Немного подождав, он продолжил есть.
- Да! – мечтательно повторил он. – Вот! Вот! Вот это дело, Манька! Сегодня же пойдешь расклеивать по городу объявления с надписью «WANTED» и рисунком козла в пентаграмме! А? А потом встретишь этих еретиков в условном месте с бензопилой «Дружба», р-р-раз, р-р-раз, - и дело сделано! Море крови грешников! Ха-ха!
Аполлон Иванович откинулся на спинку стула и с удовольствием зачавкал. Маруся сдержанно улыбалась.
- Хотя нет! Делом должны заниматься профессионалы! Есть у меня на примете один человечек! Компетентный орган в лучшем смысле слова! Не девичье это дело – охотиться на сатанистов с металлоискателем! Ты сегодня же пойдешь к нему на квартиру и поплачешься в жилетку! Он все разрулит, Манька! Деловой человек!
- Что еще за человек? – строго спросила Зинаида Алексеевна.
- Его зовут Карл!
- Карлсон? – уточнила Маруся, уплетая ароматную капусту.
- Нет! Но он тоже в меру упитан, красив и умен! Кстати сказать, страстно придерживается твоей религии! Незаменимый уникум! Сегодня же пойдешь к нему и познакомишься! Все. Я сказал!
Аполлон Иванович махнул рукой вниз, ударился кистью об стол, выронил вилку, и, когда полез за ней, стукнулся головой об ножку и рухнул наземь.
- Чего ржешь! – заорал он снизу. – Катись в свой клуб, пока я не вылез! И вообще! Записывай адрес! Перекресток Трех Помоек, дом 88, квартира 8! Все!
У дальней стены стоял простой деревянный аналой. Перед аналоем стояло четыре скамьи. На скамьях сидело несколько скучающих молодых людей. Двое из них пришли только затем, чтобы нарушить благочиние и возмутить покой, так как они беспрестанно перешептывались и мерзко хихикали друг другу в уши, причем среднее арифметическое их бездарных физиономий вполне могло быть изображено на нулевом Старшем Аркане Таро. Какой-то серьезный сутулый парень с гривой длинных прямых волос сосредоточенно глядел на носки тяжелых берцев и зачем-то ритмично покачивал головой. Из ушей его торчали непонятные Марусе белые шнурки, а на футболке были изображены размазанные белые сопли, на поверку оказавшиеся логотипом группы «Darkthrone».
Кроме этих троих был один хмурый гопник в небрачном хитоне «Adidas» и лакированных туфлях, скучающая девица в зеленом платьице, унылая крашеная сучка в короткой юбке и чулках, печально жующая жвачку, и двое юношей в строгих костюмах с галстуками, похожие на Бузилевского и друг на друга. На спине обоих были полупустые рюкзаки.
В подвал, бодро топая сапогами, вошел румяный отец Евмений. Добродушно оглядев всех присутствующих и не смутившись малым их числом, он прошел к аналою. Появившийся следом за ним Валентин Альбертович, как оказалось, за время своего отсутствия успел напомадить волосы и стать похожим на молодого Бандераса. Вынув из Библии туманную и зловещую табличку «Тишина – собрание «Армагеддона», он бережно прилепил ее к двери на кусок скотча и сел в задних рядах.
- Можно начинать? - спросил отец Евмений. – Меня слышно? Все слышат?
Бузилевский кивнул синхронно с двумя похожими на него молодыми людьми.
- Ну, что ж, друзья мои, - начал священник, - вот, значит, первое собрание нашего молодежного православного клуба. Нравится? Вам у нас интересно?
Зал замычал.
- Ну, дело молодое, - увещевая, сказал отец Евмений. – Это только начало. Главное, чтобы понравилось! Давайте, значит, познакомимся. Попробуем. Ну, давайте я вам представлю моего помощника. Кто-то из вас его знает, кто-то – нет. Валя, покажись публике.
Бузилевский встал, улыбнулся, поклонился, необыкновенно нежно прильнув к синей Библии, и сел снова.
- Жги, Игорек! – крикнул один из двух насмешников, заржав. Батюшку это не смутило. Он знал, что среди прочих ко Христу приходили и увечные, и больные, и провокаторы, и фарисеи, и лицемеры, и просто дебилы.
- Это Валентин Альбертович Бузилевский, можно просто – Валя. Русский, двадцать три года, христианин, холост. Кстати говоря, бывший курильщик, бывший наркоман, алкоголик, тунеядец, хулиган, рокер, металлист, панк, самоубийца, гомосексуалист, отсидел, после отсидки пришел к Богу и все стало хорошо. Вообще, говоря по секрету, пришел к нам в порядке культурного обмена.
Зал вопросительно напрягся, страдая от необходимости сострить по этому поводу и испытывая томление духа.
- Перенимаем все лучшее! – ведущий с подозрительно искренней бравадой взмахнул руками. – На самом деле Валя – правоверный пятидесятник. У них с молодежью дело очень хорошо поставлено! А у нас в бой, так сказать, идут одни старики.
Маруся вздрогнула и прижала ручки к святыньке на груди. Так вот в чем дело! Вот почему настоятель плохо отзывался об отце Евмении и ругал его еретиком! Господи, искушение-то какое! Может быть, она попала в секту и ее сейчас начнут вербовать, а завербовав, промоют мозги, превратят в зомби и дадут установку ходить по квартирам и докучать мирным жителям города Палермо по ночам наряду с мафией, уговаривая их стать вдвое худшим сыном Геенны?
Господи помилуй!
- Нет-нет, ничего страшного в этом нет! – поспешил объяснить священник. – Все дело в том, что нельзя замыкаться в своей конфессии. Нужно мыслить глобально и перенимать опыт. Понимаете?
Особа в короткой юбке с новой силой зачавкала жвачкой. Словно что-то вспомнив, отец Евмений таинственно заискрил глазами.
- Среди нас есть человек, знающий, почему клуб называется «Армагеддон»! – голосом Валдиса Пельша проорал он, крутанув дланью в попсовом жесте. – Попросим!
Батюшка громко захлопал в ладоши, приглашая присутствующих присоединиться к его торжеству, однако его никто не поддержал.
Бузилевский встал и повторно откланялся.
- Клуб называется «Армагеддон», - нежно потянув носом, чирикнул он, - потому что это стильное, модное и молодежное название, а Христос учил нас: будьте, как дети, и наследуете Царствие Небесное.
Подвал окутало глупое молчание. Маруся была бледна и часто дышала.
- Ладно, - пробормотал отец Евмений, посчитав, что он проиграл битву, а не войну. – Теперь, когда я познакомил вас с клубом, клуб хочет познакомиться с вами! С кого начнем? А! Вот вы! – батюшка осторожно повел пальцем в сторону гопника в небрачном хитоне. – Как вас зовут?
Тот тягостно посмотрел на священника и зашвырнул в зубы горсть семечек. Его лицо воплощала такую первосортную бессмысленность, что Маруся готова была поверить: в прошлой жизни он был баобабом. Правда, неизвестно, за какие грехи дух баобаба был заточен в этого веселого субъекта. Так или иначе, баобаб ужасно страдал.
- Ну, Витяня, а че?
- Вы, наверное, недавно в церкви, уважаемый Витяня? – сладостно продолжал батюшка.
- Э. Да че там. Типа матушка говеет там и все дела. Ну, меня затащила. Типа из ментуры недавно вытащила, там какой-то лох нагнал, че я у его мабилу отработал, ну мусора в обезьянник сунули, короче. А тут этот вот. Как его там.
- Валя, - любезно подсказал отец Евмений.
- Точняк! – обрадовался гопник. – Во. Короче этот Валик подкатывает. Грит, падем в клубак типа. Я думал, норм буит, чотко так, по-пацански. Телки там, дискач, отвертка, ну норм короче. А тут, ***, ***ня какая-то.
- Поаплодируем уважаемому Витяне! – добродушно объявил батюшка.
Зал вяло зашлепал ладошками, с ненавистью глядя на юного разгильдяя.
- Так, давайте дальше. Вы…?
Один из наглых насмешников поднял голову и хихикнул.
- Я?
- Да-да. Как вас зовут?
- Навухадасор!
- Щас, - давясь от хохота, пропищал другой, - щас, короче, в общем, рука такая из воздуха – бац, и, короче, это...давай тут…мене, текел, фарес…!
Навуходоносор в конвульсиях упал под скамейку. Другой, вытирая слезы от смеха, чуть было не последовал его примеру.
- Вы знакомы с этим Библейским повествованием! – приятно удивился отец Евмений. – Правда, случай этот произошел не с Навуходоносором, а с Валтасаром. Но все равно, друзья мои: здорово, что эти истории еще на слуху, что они не забыты! Давайте теперь перейдем к другой форме деятельности нашего клуба – к совместному чтению и обсуждению Ветхого и Нового Завета. Какой отрывок вы хотели бы услышать сегодня? Активней, друзья мои, активней!
- Там, короче, про филистимлянские обрезания, - елозя по пыльному полу, завизжал Навуходоносор.
- А про че там? – спросил второй, задыхаясь.
- Там, короче, типа война и так далее, а Давид короче из вылазки возвращается, и этому царю, как его, короче, мешок…! Тот открывает, а там – бац! А там - двести филистимлянских обрезаний! Ваще!
Первый насмешник хрюкнул и потерял сознание. Самым страшным в его поведении казалось то, что он, в отличие от большинства присутствующих, действительно пролистал Ветхий Завет. Очевидно, он выискивал в нем постельные сцены с участием Иосифа и жены царедворца Потифара, Вооза и Руфи, или, на крайний случай, Давида и Вирсавии.
- У него припадок! – второй заколотил кулачками по коленям в приступе истеричного хохота. – Скорую! Скорую!
Странного и веселого поведения молодой человек был успешно вынесен в верхнее помещение. Очевидно, его постигло то же могучее помрачение ума, что и легендарного вавилонского царя. Провожая его грустным и укоризненным взглядом, Бузилевский хмурым шепотом пожелал ему скорейшего выздоровления, избавления от лукавого, отчитки от одержимости, экзорцизма и перечной клизмы. К каждому пункту прилагалась цитата из Библии с указанием книги, главы и стиха.
- Продолжим, - сказал изрядно смущенный отец Евмений. – Вы знаете, сейчас в порядке культурного обмена планировался концерт группы прославления.
Зал оживился.
- Однако, вынужден вас огорчить, группа прославления у нас покамест не сформирована, но есть расстроенная акустическая гитара и освященный православный бубен, а также странный инструмент, отнятый у кришнаитов в честном мордобое. Мы его слегка модифицировали, и вроде работает.
Странным инструментом оказался маленький барабанчик, по форме напоминавший обрезанную с двух концов дыню. Одна из рабочих его поверхностей была безжалостно порвана с тем, чтобы насыпать внутрь полкило гороху, и впоследствии залатана с помощью полиэтиленового пакета и резинки для денег. При энергичном встряхивании модифицированный инструмент даже издавал звук.
- Итак, кто хочет попробовать прославить Господа в струнех и органех?!
Эта реплика была обращена ко всем собравшимся и подразумевала немедленный энтузиазм, но правоверные пятидесятники во главе с Бузилевским были, как всегда, готовы ко всему.
- Мы с моими братьями хотели бы исполнить пару песен, - вежливо заметил Валентин Альбертович в сторону отца Евмения.
- Великолепно! Иисус, спасибо тебе за то, что они могут исполнить пару песен!
Отца Евмения несло. Он чувствовал, что его мероприятие не только было обречено на провал, но уже провалилось, и потому решил не сдерживать себя.
Правоверные пятидесятники согнали с передней скамьи Витяню и скучающую гопницу, после чего перекинули скамью через аналой, чуть не снеся батюшке полголовы, и поставили на пол. Один из них взял гитару, другой – барабанчик, Валя встал за аналой и положил на него бубен. При этом всех троих постигло просветление, причем индивидуальное: на православном бубне был обнаружен выведенный горящей свечой крест, который в теории должен был быть изображен копотью, но на практике прожег в инструменте значительную дыру, а на гитаре не хватало шестой струны. Отбитое у кришнаитов орудие действительно было заполнено горохом, но не сушеным, а зеленым, взятым из банки, одним словом – «Бондюэль». Вылитый вместе с жижей горох хлюпал и бился волнами о пакет.
И вот – первый аккорд.
- Иисус, я люблю тебя! – дурным голосом заорал молодой человек с гитарой. Эта фраза потрясла всех.
Едва взмахнувший бубном Бузилевский чуть не подавился собственным экстазом.
- Ты чего, - обернувшись, пробормотал он возмущенно. – Мы давно прошли этот этап! Хватит играть примитив, договорились же!
И вот – второй аккорд.
- Я люблю тебя, Иисус! - заголосил гитарист.
Все удивились, но Бузилевский, кажется, был доволен. Доволен он был недолго – до первой занозы, посаженной из паленого бубна. Будь это орудие пытки одетым ему на голову, он бы познал суть муки терновым венцом. К счастью, он не стал пробовать. Вместо этого он вскрикнул, и уронил инструмент, как будто он превратился в гремучую змею.
Гремучий православный бубен загремел хвостом и укатился под аналой. Бузилевский ринулся его поднимать. За его спиной орала группа прославления. Время от времени человек с барабаном выкрикивал различные фразы, после которых непременно падал на колени и некоторое время елозил по пыльному полу, не жалея брюк.
Фразы были разнообразны. Маруся заполнила лишь некоторые, среди которых были:
- Аллилуйя! (в транскрипции пятидесятника звучавшее как «Халлелюйя»)
- Я люблю тебя, Иисус!
- Возблагодарим Господа! Господи, спасибо тебе за то, что мы все собрались здесь, сегодня, чтобы славить тебя! Спасибо тебе за все, спасибо тебе за то, что ты так милостив к нам, что ты любишь нас!
- Спасибо тебе за то, что мое имя уже списано в книгу жизни!
- Пока грешники буду гореть в аду, я буду стоять в очереди за медалями!
- Аминь!
- Муа-ха-ха-ха! Я люблю Иисуса, хи-хи-хи, хе-хе-хе, тра-ля-ля, бу-га-га…
И вот, свершилось: Маруся узрела, что гитарист как бы впал в экстаз, оказавшись наполнен дарами Духа Святого, и стал говорить на языках ангельских, выкрикивая отрывистые странные предложения. Ангельские языки были непонятно простым смертным и звучали зловеще.
- Процессор «Родион» двадцать два мегапикселя, материнка, видяха, звуковуха! Карбюрация, дефильтрация, интоксикация, антивир Каспера версии пять и восемь, Нод тридцать два, ламеры, Аваст, доктор Веб душ и телес, да не исцелен отыдеши, клава беспроводная, мышка, юэсби разъемов пять штук, двенадцатиядерный проц и оперативка пять гигов! Пять гигов оперативка! Ух! Гигов оперативка пять! Недурно, недурно! Пять! Ух! Слава Иисусу! ПЯТЬ ГИГОВ!
Едва упомянув двенадцатиядерный процессор и столь могучую оперативную память, гитарист вышел из себя и сделал попытку в очумении разбить гитару об аналой. Корпус приземлился на хребет Валентина Альбертовича, едва выудившего из-под аналоя свой бубен, и тот, хрюкнув, без чувств распластался на земле.
- Возблагодарим Господа и Церковь Его! – на всякий случай проблеял отец Евмений, в испуге склонившись над раненым.
- Главное, что он живой! – возопил вдруг барабанщик в припадке великого энтузиазма. При этом он имел в виду Господа.
Маруся закрыла глаза ладонями. Перед ее внутренним взором возникла укоризненно задранная ввысь борода отца Еноха и сумасшедшие глаза отца. Отец визжал от смеха и катался по полу в агонии. Его трясло и размазывало об пол.
- Это все было всего только в порядке культурного обмена! – увещевал отец Евмений, нарезая круги вокруг сурового санитара, лицом напоминавшего овчарку и стену одновременно. Санитар был на две головы выше батюшки и в три раза шире.
- Вы так говорите, как будто это освобождает от ответственности, - пробурчал санитар. – От ваших обменов люди теряют сознания. Два людей.
- Да ну Господи ты Боже ж мой, - всплеснул руками священник. – Да все же нормально! Один из потерявших – вообще идиот!
- Разберемся.
Мимо них на носилках пронесли Навуходоносора. Щетина на его щеках топорщилась, а из груди вырывались глухие всхлипывания.
- Он идиот? – уточнил санитар, придержав одного из медбратьев за белый халат.
- Да, но лечить будем от сифилиса.
- Вот то гарно! – одобрил тот. – Везите, там разберутся.
- Можно еще гормонов дать. На всякий случай.
- Зачем?
- Как – зачем? Для гармонии.
- И в самом деле. Пичкайте его горстями этого дерьма. Вот вам мое слово.
- Благословляю, - устало покосившись на хохочущие и брызжущие слюной носилки, сказал отец Евмений. – Голубчик, а с девушкой-то что?
Санитар поглядел на Марусю. Маруся была вынесена на свежий воздух прямо на скамье, и руки ее подметали асфальт.
- Оклемается. Все с ней в порядке. Это ваш культурный обмен ее довел!
С этими словами укоризны он пронзил батюшку взглядом и утопал вслед за Навуходоносором, вскоре захлопнув за собой дверь «Скорой». «Скорая» врубила сирену и умчалась вдаль. Вдали она долго и опасно виляла, потому что водитель был заворожен увиденным им черным забором, на фоне молодой зеленой травки и белого храма смотревшимся дико и безобразно, но канонично и ортодоксально.
- С вами все в порядке? – отец Евмений склонился над Перепелкиной и, подняв с земли ее руку, стал щупать пульс у локтя. Пульса не было. Перепуганный насмерть батюшка хотел было бежать за укатившей машиной, но, к его счастью, в этот момент к нашей героине вернулось сознание.
- Слава Богу, - успокоился священник. Из подвала вышел присыпанный гитарными щепками Валентин Альбертович.
- Живой? – хмуро поинтересовался отец Евмений.
Тот кивнул и тягостно потянул носом.
- С наскоку брали, - жалостно проблеял он. – Без подготовки. Думали, что прокатит. К успеху шли. Не получилось. Не фортануло. Для увечных инвалидов двойная подготовка нужна. Этому и Евангелие учит. Там, значится, пир по случаю свадьбы правителя, и тогда только можно. По помойкам. А так…
- Ой, хватит.
Маруся обратила свой взор на побитого пятидесятника. С губ ее были готовы сорваться слова обличения в ереси и указания на неминуемость ада, погибели и огненной бездны.
- А бутербродов с брусничным вареньем не было, - сказала она вместо этого.
Бузилевский покраснел.
- Да и без них весело было, - беззаботно вставляя в уши белые шнурки, заметил серьезный молодой человек в футболке «Darkthrone».
- Правда? – с надеждой переспросил батюшка, в унынии скривив губы.
- Правда.
- И на том спасибо, - тот смахнул пот со лба и почесал подбородок. - А вы кто, позвольте спросить?
- Иннокентий.
- Умоляю вас, Иннокентий, не рассказывать о случившемся отцу Еноху и не писать жалоб в епархиальное управление. Вы видите, как я несчастен! А может быть еще хуже. Могут быть…последствия.
Слово «последствия» прозвучало как вжик гильотины.
- Ну, хорошо, - легко согласился молодой человек. – А с чего вы взяли, что я буду жаловаться или там, писать куда-то?
- Да потому, друг мой, что из всех присутствующих, по моему наблюдению, писать, скорее всего, только вы и умеете. Кроме девушки.
- А-а.
- Да! – благодарно улыбнулся отец Евмений. – А вот расскажите о себе. Вы знаете, что мы проявляем внимание ко всем, к каждому человеку. Ну вот – кто вы? Вы знаете, что Христа окружало большое количество людей. Вы уже нашли себя среди них?
- Ну…я металлист.
- Металлист? А кем вы будете работать после института?
- Э-э…
- Может, труд преподавать?
- Труд?
- Труд, - благодушно подтвердил отец Евмений, смущенно щелкая суставами. - Будете крутить подсвечники из железных полос, да еще и учить этому подрастающее поколение. А?
- Нет, вы не поняли, - усмехнулся Иннокентий. – Я…любитель определенного музыкального жанра. Рокер.
Маруся выпучила глаза. Теперь она знала, кто изображал на святом заборе богохульные символы. Гнев придал ей сил, и она, захрустев, как кукурузная палочка, поднялась со скамьи.
- Рокер? – ее голос заскрипел скрученным из железных полос подсвечником.
- Это плохо?
Маруся задрожала, и перед ее глазами поплыли страницы популярных брошюрок, клеймящих рок языческим шаманизмом негров. Правда, реплика Кеши уверила ее во мнении, что необыкновенно низкие звуки бас-гитар помутили его рассудок. Не было исключено, что и мать его во время беременности вместо молитв над плодом слушала такого рода музыку, и это сделало его неполноценным. Кроме того, он объективно часто впадал в раж на богохульных шоу различных групп и испытывал бесовской экстаз.
Перепелкина поняла, что уже минуты две как неотрывно смотрит в доброе и сочувственное лицо отца Евмения, несколько раздробленное неудачей с клубом. Она поняла, что если сейчас устроит сатанисту достойную отповедь, то спугнет его.
- Нет, это не плохо, - до зела смирившись, сказала она. – Все хорошо.
- Вам лучше? – священник нервно оглядывался по сторонам.
- Лучше.
- Мне вообще-то идти пора, - делая большие и жалобные глаза, промолвил батюшка. – Домой. Жена заждалась. Переживает. Отпустите меня, пожалуйста.
- А, - не понял Иннокентий. - Так идите, чего там.
- Как я ее такую оставлю! Она ж бледна и еле держится на ногах.
- Если надо, я провожу.
- Вот спасибо! Тогда я побегу. И не слова отцу Еноху, умоляю. До свидания.
Подобрав рясу, отец Евмений умчался вдаль. Сев в старенькое «Жигули» и захлопнув за собой черную полу, он поспешно вжал педаль газа в пол и уехал к заждавшейся жене, погрязшей в переживаниях.
- Пойдем? – примирительно спросил Кеша.
- Пойдем.
- Ты где живешь-то?
- Переулок Трех Помоек 88.
- Ну, не так далеко. Пешком?
Пошли пешком. В транспорте богохульник мог затесаться в народ и скрыться, оставшись безнаказанным.
У двери стояла симпатичная, но безнадежно религиозная молодая блондинка в строгом и скромном костюме, с портфельчиком в руках. На шее ее висел пионерский галстук кроваво-красного цвета.
- Привет, конкуренция, – довольно хмуро проговорила девушка. – А вы тоже сюда?
- Это восьмая квартира? – осведомился Иннокентий.
- Да, - девушка мельком глянула на железную цифру, почему-то лежащую на боку и подозрительно похожую на знак бесконечности или на воровскую маску. – Значит, сюда?
- Значит, сюда, - по привычке махнув длинными волосами, подтвердил металлист.
- Я уже десять минут звоню, но никто не открывает. Вот вы знаете…
- А вы, простите, вообще – кто будете-то?
- Я? Люся. Сергеева Люся. Я пришла поговорить о Боге. А вы разве – нет?
- С кем? – тупо спросил Иннокентий.
- Как с кем? – удивилась девушка. – С обитателями этой квартиры.
- А кто обитает в этой квартире? – терпеливо продолжал Кеша.
- А я почем знаю? Впрочем, если хотите, я могу поговорить о Боге и с вами.
- Не дай Бог! – вырвалось у Кеши.
Маруся не выдержала, вышла вперед и вперила очи в журнал «Сторожевая Башня» в руках у девушки.
- Вы, наверное, иеговистка?
- Ну да, - подернула плечиками Люся, глянув на Перепелкину сверху вниз. – А что такого?
- Такого? – вспылила Маруся. – Это же ересь! Сектантство! Богохульство, все дела! Кошмар! И как вы можете так спокойно об этом говорить! Вас же завербовали! Вас зомбировали и теперь вы ходите по квартирам и переносите эту гнусную чуму, выведенную отпетыми негодяями и жидами!
Маруся обнаружила, что пытается дотянуться до шеи Сергеевой скрюченными пальцами святого гнева, и успокоилась.
- А вы сами-то кто? – Люся была готова застрелить неверную к чертовой матери, не дожидаясь Армагеддона и казенного автомата. – Вы Библию-то читали, молодые люди! Пустозвоны поиметые!
- Так, хватит! – строго молвил Иннокентий. – Давайте лучше выясним, что там с этой восьмой квартирой.
Люся улыбнулась, поправила волосы, и на лице ее вновь появилась миссионерская приветливость.
- Давайте!
Металлист вежливо отодвинул ее в сторону и заглянул в дверной глазок.
На Иннокентия в упор смотрел чей-то глаз. Глаз был красен, мрачен и настолько злобен, что, если бы он был вписан в пирамиду или хотя бы треугольник, он вполне мог появиться на антимасонском плакате или на листовке, обличающем мировую закулису и ее тайных агентов. По его страшному выражению было бы сразу видно, что в существовании этих черных сил не стоит даже и сомневаться.
- Дай посмотреть!
Потрясенный Кеша уступил место Сергеевой.
К ее удивлению, дверь приоткрылась. Из проема показался ствол пистолета.
- Открой рот, закрой глаза, - шутливо заметил чей-то хриплый голос.
Далее следует:
Глава Вторая, в которой Маруся, после знакомства с настоящим инквизитором, продемонстрирует потрясающую ассоциативную паранойю на репетиции метал – группы со странным названием, явно заимствованным из учения Святой Каббалы.