Похождения грека. История третья О Бабис

Борис Ермаков
ССолнце расплавило горизонт. Жарит так, что воздух виден и осязаем. Он тяжелый на ощупь. Легкие хрипят, гортань высохла,  а язык распух и занял все пространство рта. Я его непроизвольно вытаскиваю на улицу, но там ему тоже неуютно и вновь, как ящерица он заныривает внутрь меня. Пить хочется, но я сдерживаюсь. Силы на исходе, но, как всегда в таких случаях. У меня неожиданно возникает второе дыхание как у заправского стайера.
Неожиданно, в первую очередь для меня самого.
Когда  в первый день я попал к ним, то сразу же понял, что ситуация в этой маленькой бригаде совершенно противоположна той, с которой я столкнулся на своей первой работе в Греции. После моего бесславного увольнения я перепробовал много разных способов продержаться на плаву, но вскоре пришел к выводу, что все это чушь собачья и мне грозит еще одна зима, которую мне ужасно не хотелось переживать повторно. Если в первом моем опыте работы от меня требовалось собачье чутье угодить моим хозяевам, то здесь я очутился перед суровым испытанием.
 Испытанием на прочность и физическую выносливость. Они - это двое мастеров плиточников, им срочно потребовался помощник. Функций у помощника много. Он должен делать всю черную работу, довольно тяжелую и выматывающую. Инициатором поиска подмастерья явился, естественно, эллин. Он среди нас главный , он самый опытный и его имя обеспечивает нам троим бесперебойный поток заказов.
Бабис довольно прост в общении и его очень легко описать, потому что  очень похож на Мика Джаггера. Такой же низкорослый, очень подвижный, с  живой мимикой лица, как две капли воды похожее на известного музыканта. Улыбка обворожительная и располагающая. Однако этот маленький  и обворожительный
 Бабис устроил мне самый настоящий экзамен в первый же день моего появления. Он молча дал мне в руки лопату и показал жестом, чтобы я замесил раствор. Жестом указал на небольшую кучу  песка и нераспечатанный мешок с цементом. Давай, мол. Ну я и дал. Схватив лопату, как будто это было знамя, которое надо водрузить на купол рейхстага, я осторожненько цепанул песочка, суетливо откинул его в сторону, затем почему-то схватился за цемент, разорвал бумажный мешок, черпанул и оттуда, заметался, задергался. Стоявший рядом второй мастер, россопондий, скривился и молча покачал головой. Своими бестолковыми и нерасторопными движениями я выказал свое полное неумение в этой области, свою физическую слабость.
 Я понял, что проваливаюсь с первых же минут, но к тому моменту сознание мое было уже в большой степени трансформировано, я просто не имел права так просто лишаться этого шанса. Поэтому бойко произнес, что ничего страшного, господа, я еще вам всем покажу, что вы во мне не ошиблись. На что русский опять хмыкнул. Но все же молча кивнул на машину.
- Садись, меня  Ставрос зовут, щас поедем на настоящий объект.
- Кстати, а тебя как?
- Борис
- Не пойдет. Надо что-то придумать…
- Почему это, - этот малый своим видом и скепсисом начинал меня раздражать
-Ты я зык то знаешь, эллинский? - и, не дождавшись ответа,  объяснил мне, что Борис - такое слово есть в греческом языке, и обозначает оно глагол МОГУ склоненный для второго лица. Получается как в анекдоте про Аваса. Как тебя зовут-борис. Что ты можешь, сразу спрашивает пытливый грек. Да ничего, это имя у меня такое…
Короче неудобства налицо.
Так или примерно так мог развиваться разговор с нашим мастером-эллином, человеком иного склада, чем все, которые встречались мне до этого, на предыдущей работе. Они даже не знали моего имени. И что интересно, даже не пытались его узнать
.Я призадумался, о такой стороне своего имени я не подумал,
- Ну что ж надо перекрещиваться,- сказал Ставрос, - людей с нами общается много, в основном все заказчики греки, поэтому хочешь, не хочешь. А новое имя тебе необходимо.
-Давай ты будешь Бабисом? Что-то рядом с Борисом, да и нашего босса зовут Бабис, может тебе пригодится, и он не выгонит тебя сразу…
-А он молодец, подумал я иогласился
Так я стал Бабисом 2, маленьким Баби, как меня называли сам Бабис и Ставрос.
 Началась моя новая работа. Она не закончилась так быстро, как предрек мне сразу в машине Ставрос. В тот день я доработал, что называется на самолюбии. Пытливые глаза Бабиса исследовали каждое мое движение. Он остался в недоумении и раздумье. Вроде бы хлипкий и несильный. Вон как его качает. Но вроде бы пока справляется, посмотрим. Так или примерно так думал Бабис, впоследствии обо всем этом мне рассказавший. Возможно, что я бы и не справился в первый день с этим навалом работы. Но чутко внимающий Ставрос, из жалости к такому хлюпику, каким был в тот момент я, резко перехватывал инициативу, беря на себя, давая мне такую необходимую, передышку.
 В общем и целом, в первый день все вышло более или менее пристойно. Я удержался, заслужил одобрение Бабиса и предложение к работе. Ставрос молчал в сторонке, вытирая пот со лба и настороженно зыркая в мою сторону. Толстый увалень, Ставрос , звезд, с неба не хватал, малый был не разговорчивый и тугодумный. Но добродушный и, что самое главное, способный на мужские поступки. Это я почувствовал и оценил гораздо позднее.
 Последующие два дня стали для меня сущим кошмаром. Тот, кто знает не понаслышке, что значит работать на стройке, понимает, какой это труд, умноженный на неистребимое стремление Бабиса к совершенству и молниеносности, становятся ясны те требования к работе, с которыми столкнулся я.
Они были непомерны, могу сказать без преувеличения. Для меня непомерны. Может для Ставроса, долгие пять лет верой и правдой работавшему бок о бок с Бабисом  это было и раз плюнуть, но для меня...
Руки превратились в один кровавый мозоль. Мне было страшно на них смотреть. Я стыдливо не протягивал руки по утрам, рукопожатие приносило мне нестерпимую боль. Силы иссякали быстро, часа через 2-3 я оглоушивался солнцепеком, меня начинало  «штормить», кидать из угла в угол. Я силился и бегал, как полоумный, пытаясь своей суетой скрыть явную слабость. Поначалу мне это удавалось, и я даже набрал несколько бонусных очков от Бабиса. Он здесь был главный, от него все зависело. Ставрос не имел права голоса, не имел ничего, кроме бычьей силы и некоторого умения в основной работе. Клал плитку он медленно, но классно. Почти как Бабис, который показывал просто чудеса. Такой филигранной и профессиональной работы я не видел больше ни у одного плиточника, ни в Греции, ни в России. Естественно такой мастер и требовал от своих подмастерьев тоже нечто необыкновенное. На что я, как ни печально был совершенно не готов.
 На третий или четвертый день, когда становилось все понятным, ситуация со мной выходила на финишную прямую. Я просто « не тянул» я мешал этому слаженному коллективу рвать и метать,  тормозил и еле волочил ноги. Руки отказывались поднимать ведра с раствором, ноги подкашивались, я весь трясся от усилий, но ничего с собой поделать не мог. И вот наступила та самая минута, все изменившая. Помните о том самом подвиге, которому место в каждой жизни?
 Жарило непомерно. Бабис, в пылу работы, забыв о моем состоянии, прикрикнул, что бы я пошевеливался. Я подскочил к месту событий, намереваясь схватиться  за что попало,  быть полезным, но голова закружилась, я пошатнулся и осел. Бабис, увидев, что со мной творится что-то неладное, жестом указал мне сесть, пересидеть тяжелую минуту. В глазах его стояло сожаление, понял, что вечером он отдаст мне моё заработанное и попросит на  выход. Замотав головой, я выказал несговорчивость, на что последовало
- Ну, тогда работай!
Работать я тоже не мог тут мне в голову пришла шальная мысль. Я как был в одежде, в майке и шортах, залез в бочку с холодной, грязной водой, окунувшись с головой. Эта вода использовалась нами, вернее мной для приготовления раствора. Вот и пригодилась. Это меня освежило и придало немного сил, муть в глазах исчезла, работа закипела… Удивленный Бабис больше до конца этого дня не сказал ни слова. Но то, что я преодолел себя, не осталось для него незамеченным и с этого дня я стал полноправным  членом маленькой бригады, под командованием  Бабиса.
Работаю я уже третий месяц, руки давно зажили, кровавые мозоли сменились твердым панцирем, грудная клетка раздалась, в руках появилась сила. Бабис иногда, в своей вкрадчивой манере, уважительно касается моих рельефных выпуклостей, налитых мускулах плеч, смеется и вспоминает каким я пришел к ним. Но ощущение тяжести не пропадает. Каждый день как преодоление себя, в этом смысле ничего не изменилось.
. Почему-то в голове крутилась песня о 22м июня. Скрипя зубами, я выводил и выводил, выплевывая слова из запекшегося рта-22го июня!! Ровно в 4 часа!! Киев бомбииили, нам объявииили, что началася  война…
Пение постепенно переходило в вой. Я яростно выкрикивал застревающие в пересохшей глотке слова и продолжал. Не знаю, почему, но меня это бодрило и ярость, волнами накатывавшая на меня, находила себе естественный выход, Так или иначе, я не бросал на землю мешки с цементом, а наоборот, бодро и даже с какой-то бравадой, небрежно закидывал очередной мешок себе на плечо, и  с кривой усмешкой бежал по ступенькам вверх, навстречу ненавистной мне работе, где меня ждали, с не меньшим остервенением работающие люди.
 Вся обстановка и мы сами, казались мне нереальными, силуэты дрожали в местном зное, который высасывал последние силы, жара достигала 50ти градусов в тени, город полу вымер, местные слиняли на курорты и острова, отдав город в пользование гастарбайтерам… Что-то типа выброса Шварца на Марс, когда его плющило и раздирало, почему-то такое сравнение часто приходило в голову.
 Посмотреть бы на себя в зеркало, там, наверно такие же вытаращенные глаза, перекошенное лицо от усилий. Вот такой марсианский сюжет для затравки, а ведь всего лишь один рабочий день одного придурка, которого поманила вдаль подлая мыслишка разбогатеть. Ну, что, разбогател, усмехался я сам себе, вытираясь майкой, глаза заливало соленой волной
Ноги, напружиненные и заряженные на борьбу, несли меня с грузом наверх, руки жили самостоятельной жизнью, озабоченные чтобы этот самый груз не свалился с плеч,  плечи и торс окаменели под тяжестью мешка…
 Иногда я с недоумением осматривал сам себя, в короткие мгновения отдохновения от суеты, стоя перед зеркалом, ощупывал сам себя, свои внезапно огрубевшие ладони, жесткие и твердые, как кирпич, раздавшиеся плечи непонятно торчали в разные стороны, как будто не понимая, что они тут делают, живот пропал, это было теперь  плоское блюдо, налитый силой, он не вытаращивался, как совсем недавно, а превратился в бронежилет.
Бесследно ничего не проходит и, теперь, по прошествии лет, набравшись опыта, потолстев и обленившись, я, иногда в редкие моменты напряжения спины или плечевого пояса, чувствую, как сразу начинают стонать мои мышцы, как бы вопрошая хозяина - Ты чего?! Опять?!
  Жара тем временем постепенно додалбливала, расплавляя мозги, время переходило за полдень, жители попрятались за жалюзи, пережидая полуденную жару и трехчасовую обязательную тишину в жилых кварталах. Афины умолкли, и только редкие немногочисленные строительные бригады вытягивали жилы. Подгоняемые страхом быть выгнанными за нерасторопность,  опасаясь нарваться на хамство мастеров, управляющих ими.
 Жестокость момента была такова, что никто в мире в этот момент не поможет тебе, нанятому на самую тяжелую и грязную подсобную работу. Только ты сам, твой характер и внутреннее напряжение всех твоих сил помогут тебе.
Слаженная работа и утроенные усилия принесли свои плоды. Этот период, показавшийся мне бесконечным принес немалый доход Бабису. Он и не скрывал от нас, что дела идут неплохо. Но даже Ставрос начинал бурчать, что мы выдыхаемся. Бабис брался за слишком большие работы, мы напрягались изо всех сил. Войдя во вкус, он внезапно  понял, что можно самому и не работать,  наняв нескольких мастеров и еще больше подсобников, тем самым можно заняться только общим руководством.
Я его понимаю. Возраст Бабиса приближался к критическому, ему было тогда  что-то около пятидесяти. Человек не может постоянно работать на износ. Первый опыт со мной, так как долгие годы до этого он работал только со Ставросом, показал привлекательную сторону наемных рабочих. Самому можно и расслабиться. Тем более что недостатка в таких рабочих не было совершенно. Бригаде нашей нужна была свежая кровь, это и для меня уже не было тайной. Но то, что произошло потом, заставило меня переосмыслить многое
К тому времени мы довольно близко притерлись друг к другу, сама тяжесть работы выстраивала наши отношения, грани стирались, отличия, статус. Все подчинялось одному единственному стремлению быстро и качественно сделать работу. От этого зависело настроение и благосостояние нашего босса.
 Нашего горячо любимого Бабиса. Сам того не осознавая, я привязался к этому человеку, впервые в Греции почувствовал нечто похожее с нашим родным твердым духом рабочего. Наверно все рабочие мира одинаковы. Особенно перфекционисты. Я не особенно много встречал таких людей. Можно пересчитать на пальцах одной руки, но забыть их невозможно. Согласен или нет, ты с их подходом к делу. Когда все поставлено на кон, главное сделать дело так, что бы никто не смог бы придраться. Причем русские мастера вкладывают в свое отношение некий нравственный подтекст, для Бабиса же первоклассная работа в первую очередь важна была чисто в меркантильном плане.
Имя мастера высоко оплачивается, это  он подчеркнул сразу в разговоре со мной. Никакой халтуры и никакой отсебятины, ты должен выполнять то, что я скажу, и как можно быстрее. Это были его одни из первых слов ко мне. Конечно, он во многом был не похож ни на кого из моих знакомых, но вот это его стремление к совершенству меня подкупало. Да, Бабис был один из них, но все же... Ко мне он сразу отнесся как то по особенному, разговор выстраивая со мной как бы на равных, внимательно вслушиваясь в мои слова, он до определенного момента был для меня настоящим учителем и наставником.  Я даже поменял на некоторое время свое отношение к эллинам, видя,  как иногда тяжело достаются деньги в Греции коренным жителям.
 Дни сменялись днями, круговерть бешеного ритма работы не давала опомниться и разложить свои мысли по полочкам, как то осмыслить и понять происходящее. Я только чувствовал, когда я по-настоящему хорош в деле, а когда мне прощают какие то огрехи. Сила в руках начинала действовать, я уже не валился навзничь, не изнемогал, я втянулся в бешеный ритм и вот тут то, оглядевшись и присмотревшись к ситуации, что-то показалось мне не совсем таким уж простым и правильным, что ли. Прошло, наверное, месяца полтора, Бабис  и Ставрос благосклонно смотрели на мои действия, более того, я стал как бы карманным работником Бабиса, который вошёл во вкус и, оставляя Ставроса на одном объекте одного, отправлялся со мной на, как я понимаю, шабашку, то есть на случайно подворачивающуюся работу, которую он раньше выполнял со Ставросом.
Ставрос, выросший в настоящего мастера, мог выполнять  самостоятельно все то главное, основной наш объект, ну а мы с Бабисом рубили, что называется бабло. Вернее рубил это самое бабло Бабис, а я выполнял все самое тяжелое и грязное при мастере.
 Это только кажется, что мастер самодостаточен. Что его мастерство самое главное. Спорить не буду, но , когда я видел, как принимают у нас работу эллины, я понимал, что мелочей в нашем деле не бывает. И от моих действий тоже кое-что зависит.
Как-то раз, когда наш славный Бабис решил отдохнуть, закончив ложить на пол плитку и предоставив мне пространство для маневра, заключавшегося в затирании швов, отделке бордюров и приданию блеска для  всего плиточного кружева. Короче я готовил Бабисову работу к сдаче. А маэстро ушел на второй этаж отдохнуть. Да, господа, не удивляйтесь, наш Бабис решил прилечь поспать, доверив мне все. Он на тот момент бросал курить и вследствие этого ужасно мучился. Работа раздражала, тяга к курению валила с ног.
Я был предоставлен самому себе, работал неспешно, в своем ритме, ритмично двигаясь всем телом и втирая затирочную смесь в ровные клетки плиточного узора.
 Неожиданно, я почувствовал, что в комнате не один. Кто-то, неслышно подойдя ко мне сзади, внимательно и пристрастно изучал меня и мою работу. Это пристрастие я почувствовал прямо таки спинным мозгом. Мужчина средних лет, явно эллин, одетый с иголочки, преисполненный важности к себе  и некоторой брезгливости ко мне, внимательно изучал все, что я делаю. В конце концов, он открыл рот и выплюнул в меня жесткой и хлесткой фразой.
-Это что за малакия? Кто ты такой, твоя грязная и тупая морда мне не нравится!
Я замер, не хочу сказать, что отвык от такого обращения к себе, внутренне, даже в самые спокойные периоды жизни в Греции, я уже никогда не мог расслабиться и понимал, что пока я не ассимилирован полностью, то есть не выгляжу, как они, не хожу, как они, не разговариваю, не думаю, как они, мне периодически придется сталкиваться с этими животными проявлениями некоторой дремучести и  хамским обращением к себе со стороны аборигенов. Вот и еще один. Типчик, вот он как самодовольно покачивается за моей спиной, все про меня понял в момент, знает, что меня можно брать  голыми руками. Смысл последующей тирады был предельно прост. Работа моя ему категорически не нравится, что эту квартиру он уже купил и не собирается терпеть мое художество. Я порчу его имущество, видите ли, вся моя работа никуда не годится и ему совсем не нравится.
Короче он дудел у меня под ухом минут 15  чуть не хватал меня за руки, не давая работать, пока ему это не надоело и он побежал искать Бабиса. Назревал скандал.
Пришел Бабис и, внимательно вглядываясь в сделанный мной кусок пола, сказал мне, эта плитка несколько особенного узора и требует утопить межплиточный шов как можно глубже и тогда художественная ценность от восприятия усилится. Тут же, выхватив у меня из рук нетерпеливым движением резиновый шпатель, он мощно и необыкновенно быстро продемонстрировал мне метод укладки шва. Действительно, получилось явно красивее, чем все, что делал я, и мне пришлось переделывать  с учетом нового видения. Ох-ох-ох, если бы только это. Вечером, Бабис высказал мне по полной, отношения наши с того момента перешли в иную фазу, я по- новому взглянул на него, но отношения пока своего о нем не менял.
Главное, что прояснилось для меня в тот момент. Что никакого друга я себе не нашел, что держат меня рядом с собой только из расчета, выжимая по полной все соки. Да и наивно было как то думать противоположное, не надо было покупаться на уважительное отношение к себе, все оказалось совсем не таким радужным, как я себе представлял.
Наступала пора горячки, работы подваливало все больше и больше, наверно, Бабис и не отказывался ни от чего совсем, бригада наша, незаметно так, начала расти.
Сначала  появился еще один эллин, неплохой мастер, работу свою делал качественно но, к сожалению, не быстро. По некоторым мимическим движениям Бабиса, по обрывкам разговоров со Ставросом, я понял, что Сотырис, новый мастер не удовлетворяет совершенно тому темпу и  ритму, всему мировоззрению  Бабиса. Я понимал, что долго он не продержится 
Ну еще бы! Оставив как-то меня с ним, в качестве помощника, Бабис настоятельно требовал от меня живой и энергичной работы. Что бы я подхлестывал Сотыриса. Это я то. Да кто я такой, буду указывать эллину, подумал я, но старался вовсю,  чего не мог не заметить Соты рис. Через пару часов он сказал мне, так работать он не собирается и мне не советует. Покачивая головой на мои, несколько истерические движения и оглядывая волны пота, окатывающие мое тело, обнаженное по пояс, покрытое бронзовым загаром и цементной пылью, он не выдержал и спросил,
- Зачем ты так надрываешься?! У тебя здесь семья, откуда ты?
Что я мог ему ответить... Не буду же говорить, что сама работа с Бабисом диктует свои законы, что тут по-другому нельзя!
Он бы этого не понял, работал он до обеда и сворачивал свои инструменты в самый разгар рабочего дня. Таковы были его условия, и получал он вдвое больше моего по праву мастера и эллина. С этим ничего поделать было нельзя. Я это понимал и принимал все как данность
Другое дело, когда появились албанцы. Ребята они хитрые и на работу не падкие.  Не знаю. Где они до этого работали. Возможно, в Греции и есть места для иностранцев. Где можно халтурить. Я не знаю. Но то, что я увидел в первый же день, убедило в том, что долго они здесь не продержатся.
Их было четверо, самым долго работающим с нами оказался албанец постарше. Лет пятидесяти, крепкий мужичек, просоленный и крученный. Бабис со своей беготнёй в те дни, появлялся набегами , расставляя набранных людей по объектам и осуществлял контроль. Естественно его на всех не хватало и он , разбив нас на три кучки, внедрил в эти кучки своих, как ему думалось людей Сотыриса, Ставроса и меня.
 Не знаю, как справлялись те двое, но крику было много. Я же просто упахивался, потому что задание давалось на меня и еще на двух албанцев, молодого и прожженного. Молодой убежал через пару дней, руки были у него такие же, как у меня, когда я начинал, и он явно не хотел их себе портить. Второй же задержался, но проку от него было тоже не намного больше, чем от молодого. Он явно филонил и косил. Работу приходилось выполнять мне и, покуда я молчал, Бабис ни о чем не догадывался, пока в самый разгар работы как то не нагрянул внезапно и не увидел картину маслом. Бегающего возле кучи с раствором меня и сидящего в сторонке албанца, чего то жующего. У него обед видите ли…
Все это не могло  понравиться Бабису, я понимал это. Он стал хмурым и молчаливым. Но подкосил его совсем другой случай, все поставивший на свои места.
Однажды, в усиленном составе, мы выехали на работу за город. На трех машинах, Бабиса, Ставроса и Сотыриса. С нами была прорва народа, новые албанцы, появляющиеся и так же внезапно исчезающие, по мановению руки Бабиса. Были с нами и пара новых эллинов, причем один из них, дяденька постарше даже чем Бабис, был явно большого мнения о себе, второй всю дорогу молчал и так же молча на следующий день не появился, так что о нем у меня не отложилось ничего. Приехали мы в живописное совершенно место.
Деревушка какая-то, расположенная в горах, в пятидесяти км от Афин, была совершеннейшим раем. Тишина и нега растекалась по маленьким улочкам, выложенными булыжником. Людей не видно вовсе. Несколько домов, образующих как бы единый ансамбль выделялись особенно. Роскошью и каким-то стилем, хотя я и сейчас не разбираюсь во всем этом.
 Мы приехали сюда надолго, необходимо было выложить резаным камнем довольно большой двор, пространство перед роскошным домом. Хозяин дома, быстро переговорив с Бабисом, куда-то уехал и за все время работы, около двух недель, я его больше не видел. А общался с нами пожилой грек, наверно его отец. Спокойный и рассудительный. Не влезающий в процесс работы, чем заслужил безусловное уважение мое и Ставроса, много раз корчившего мне гримасы, когда мы оказывались в гостях у, не в меру ретивых и настырных, заказчиков, совавших нос повсюду.
Процесс расстановки произошел с некоторой заминкой, эллины стали указывать, где и как они будут работать... Это Бабису то. Тот, пребывая в приподнятом состоянии духа, пошел им навстречу, мирно с многочисленными кивками и жестами, которыми греки густо сдабривают даже самый пустяковый разговор,
 Дело было сделано.
Дяденька постарше, не производивший впечатления физически крепкого человека. Был от невысокого росточка, с большим животом и немалой одышкой. Как все много курящие люди. Получил он в подсобники меня, молчаливый –двух албанцев. Сотыриса Бабис услал в город обратно, а сам взял себе в подсобники своего старейшего -Ставроса и дело пошло…
Однако пошло оно совсем не так, как хотелось. Два наших новеньких мастера гнали явную халтуру, причем молчаливый еще и так медленно, что албанцы возле него просто сидели, а мой дяденька, думая, что каменная мостовая перед домом не требует тщательности, начал ложить камни практически на глаз. Огрехи его работы были видны за версту. Через пару часом, подошедший Бабис был шокирован донельзя, но самообладания пока не терял. Состоялось рабочее собрание, продолжавшееся минут 40, которое закончилось примирением сторон и заверением, что все будет нормально. Однако и потом ничего путного никто из этих двоих сотворить не смог. Бабис во второй и в третий  раз заводил с ними разговоры, принимавшие все более острый характер. День был потерян, все понимали это. Мой мастер был раздосадован и подавлен. Работа явно у него не шла, и он внезапно обратился ко мне.
-Что он хочет?? Ты можешь показать, как ему нужно??
Удивившись про себя, но, не показав виду, я взял камень и, выложил его по всем правилам, которые подсмотрел у Бабиса.
 Смысл каменной кладки не только в ровности, но и, что более важно в создании единого рисунка. Я как сумел, попытался в двух словах пояснить суть проблемы, но видимо художественная сторона работы не давалась эллину и, вытащив нижнюю губу, он попытался что-то эдакое изобразить,
 поминутно спрашивая, какой камень и куда ему выкладывать. За этим занятием мы и провели с ним весь день, сделали мало, Бабис был черный от злости.
На следующий день второй мастер, так и не проронивший с нами ни слова, исчез. Второй же был, как ни странно полон сил и бахвалился как всегда. Что де, все ерунда, он все умеет и все знает. Начали работать…. Ничего не изменилось, все та же небрежность и беспомощность, которая мне была видна, а уж Бабису и подавно. Бесконечные разногласия и споры, мы не работали, а ждали, чем же закончится этот конфликт. На третий день тоже самое.
Я был удивлен долготерпению Бабиса, который не церемонился с непонравившимся человеком. Не только в работе, но и чисто внешне. Примеров была масса. Но с эллином этот номер так просто бы не прошел. Свои права он знал наперед и, обладая склочным характером, не собирался ни в чем уступать.
На четвертый день, когда мы подъехали утром за мастером, Бабис, неожиданно выйдя из машины, жестом пригвоздил нас к сиденьям и направился навстречу коротышке.
Сам разговор мы не слышали, но страсти закипели нешуточный. Бабис, видимо решивший поставить окончательную точку в отношениях с толстяком, наткнулся на решительный отпор. Не в характере Бабиса было отступать, но тут как говорится коса нашла на камень и искры из глаз полетели у обоих...
 Разъяренный толстяк начал хвататься руками за Бабиса, тот собирался уже заканчивать затянувшийся разговор и, жестами показывая, что всему конец, стал медленно отступать к машине.
Не тут то было! Толстый забежал впереди машины, яростно выкрикивая полный набор ругательств, так хорошо мне знакомый. Ничего нового не прозвучало, удивительное было лишь то, что все эти слова были обращены к такому же эллину. Угрозы посыпались как из ведра, главная из которых была угроза написать заявление в полицию.
 Должен вам заметить, что греки очень часто используют этот вид давления на человека, причем дело не кончается только словами. Полицейские участки завалены ворохом заявлений друг на друга. Такое количество разбирательств не переварит ни одна правоохранительная система, сомневаюсь, что и этом случае, наш коротышка довел сказанное до логического конца.
 Меж тем Бабис, уже не отвечая совсем, желая лишь поскорее отделаться от надоевшего скандалиста, молча сел в машину и быстро ее завел. Толстяк, встав перед нами, схватился за бампер и начал истошно орать.
-Пидарас!!!!Малака!!! отдай мои инструменты!!!
Бабис заглушил машину, молнией выскочил наружу.
И выкинул ведро мастера с инструментом плиточника прямо на асфальт. Толстяк на этом не угомонился и ринулся на нашего босса, намереваясь видимо затеять нечто типа боя быков. Бабис рванул от него. Но не в сторону открытой двери водителя, а вокруг машины, чем сбил с толка нападавшего, и пока тот со своим животом и одышкой пытался его догнать, наш заяц был уже за рулем.
Видя, что проиграл, он выхватил из своего ведра мастерок и собирался со всего размаха вмазать по заднему стеклу. Однако он не знал Бабиса. Тот пулей завел машину и выскочил за долю секунды из опасной зоны, оставив орущего и изрыгающего проклятья толстяка на дороге.
Повернувшись ко мне, Бабис ничего не сказал, а только нервно усмехнулся... Видимо весь скандал отнял и у этого железного человека немало сил.
Вот этот случай и стал отправной точкой того, что потом случилось. Бабис понял, что дело не в количестве окружавших его людей, а в качестве и значительно усилил требования к отбору.
Аврам появился в нашей компании в тот самый момент, когда стремление Бабиса к совершенству перебороло стремление к шальным деньгам. Еще появлялись, на какое то время непонятные личности, но это была скорее необходимая мера, потому что набранный объем работы требовал дополнительных рабочих кандидатур. Нужна была тщательность в отборе, более пристальный подход к кандидатам, но Бабис, который так быстро и остро реагировавший на все, так остроумно и тонко подмечавший все наши достоинства и недостатки, не мог сразу, схода определить, кто стоит перед ним.
 Он, как и многие эллины был чрезвычайно падок на грубую лесть. Оценивал  только по грубой фактуре, как оценивают какую-нибудь скотину или борца сумо.
Так к нам и попал Авраам, молодой негр, двухметрового роста, широкоплечий и мускулистый, как будто с баскетбольной площадки.
Оценил я его сразу, во время первой проверки.  Бабис дал ему в руки лопату и попросил быстренько, ну, конечно же! замесить растворчика. Негр небрежно взял в руки лопату, и произошло чудо. Такой виртуозной и так легко выполненной работы я не видел тогда и по прошествии стольких лет, думаю, что не увижу уже никогда. Это был танец, балет, действо, назовите как угодно, но только не нудный подневольный труд. Каждое движение отточено до автоматизма, все со смыслом. Ни грамма усилия в его действиях я не увидел. Он порхал как бабочка над кучей песка с цементом, за считанные секунды, выполнив все, что от него требовалось.
-Хорош!- сказал мне Бабис, - вот смотри Баби, он лучший!
Я и сам видел, но ничего не сказал, понимая, что тягаться с таким качком мне не с руки
Разговаривал он по-гречески, в отличие от арабов и албанцев, довольно сносно, понимал практически все. Что давало ему огромный плюс в глазах Бабиса по сравнению со всеми остальными вновь прибывающими к нам.
Парень довольно непринужденно влился в наш коллектив, был словоохотлив и приветлив. Что мне в нем сразу подкупило, что работал он честнее других. Сближение наше не могло не произойти, раньше или позже, но ускорил этот процесс анекдотический случай.
Прошло, наверно, дня 3 или 4, мы большим составом работали на крупной стройке,
Время приближалось к полдню, я в этот день ничего дома не приготовил, решил купить себе что-нибудь поесть, благо работали мы в самом центре города.
 Выскочив из пыли, я направился скорым шагом к пиццерии. Не заходя внутрь, чтобы не шокировать своим грязным видом, я через окно с улицы заказал два сувлака и, прихватив ледяную колу из холодильника, довольный собой направился обратно. Перейдя дорогу, и очутившись рядом со стройкой, я вдруг услышал голос Ставроса.
-Баби, иди сюда скорее, помоги мне!
Голос доносился из подвала, Ставрос просил, чтобы я подал ему внутрь мешок с цементом. Положив кулек с едой на кирпичи. Я подбежал к проему в подвал и мешок с моих рук скользнул внутрь. Ну, кажется все, можно и перекусить. Я вытер пот со лба и подбежал к кульку с едой.
Как раз вовремя! Негр, зачем-то умильно глядя на небо, тянулся к моему мешку. Наши руки коснулись его одновременно - Это мое! - твердо сказал я и наткнулся на недоуменный взгляд Авраама
-Твое?! Как это твое, откуда?!
-Я это положил на секунду, отдай!
Мы тянули мешок в разные стороны, в конце концов, черный угомонился и отпустил, несколько раз переспросив при этом, действительно ли это моя еда.
Я стоял на своем и ему ничего не оставалось, как отступить, хотя взгляд его был полон недоверия и подозрения. Позднее, сидя уже в помещении, когда он тоже вернулся с какой-то булкой в руке и, разговорившись, мы начали дружно смеяться.
Аврам, который был довольно набожный человек как раз в ту минуту, мысленно просил бога о куске хлеба, не знаю уж, как и зачем он это делал, но только в голове, по его словам, пронеслась мысль о милосердном и всемогущем, как просьба Аврама была услышана. Под ногами моего нового знакомого лежал кулек со вкусно пахнущим содержимым.
Благодарности Авраама не было предела, он мысленно поблагодарил всевышнего, и только было протянул руку к подарку, как объявился законный хозяин.
Вот так мы познакомились. С того момента расположение друг к другу только росло.
История Авраама незамысловата, как у многих нас приехавших за лучшей жизнью. Но объединило нас как ни странно не это. Оба стремились поскорее уехать из Греции, мое стремление утвердиться здесь и ассимилироваться со временем сошло на нет.
 Внутри выросло стойкое неприятие всего местного колорита. Исковерканный и задерганный, я уже не замечал ничего хорошего и положительного, которое, конечно же, имело место. Мир, как говорят не без добрых людей и сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, как много мне помогали, как, даже нянчились. Но в тот момент обида на весь мир застилала глаза. Я был озлоблен донельзя.
 Авраам же, был удивительно мягок и сентиментален, очень любил свою семью, своих маленьких детей, их было двое, но понимал, что не образованный, не имеющий мало-мальски привлекательной профессии, он будет вынужден здесь просто выживать. Да еще надрывно работать. Все мечты его были связаны с Америкой, на  которую ему надо было накопить денег. Переезд был предел мечтаний Авраама, дальше он не заглядывал.
В короткие промежутки отдыха мы искали друг друга, и поначалу эта слаженность дала свои плоды в работе. Это заметил Бабис и все чаще ставил нас в паре. Аврам по своему тоже меня оценил, неистовость в работе вызывала у него уважение, но со временем, он все чаще стал переводить разговор в меркантильную плоскость. Я его понимал, но хоть цели у нас и были одни, но способы их достижения каждый наметил по - своему.
Суть разговоров, которые все чаще возникали между нами, сводилась к тому, что нам явно не доплачивает Бабис. Аврам день ото дня, имея гораздо больший опыт работы в Греции, чем я, все чаще и чаще начал критиковать действия Бабиса. Нельзя сказать, что я был со всем не согласен, да платили нам недостаточно, но с другой стороны, где найдешь больше? Да, работа тяжела, но с другой стороны, где найдешь лучше?? Да Бабис порой бывает, груб и хамоват, но где искать лучшего Бабиса, да и существует ли он, совершенный, Бог-бабис???
Однажды Авраам принес на работу коробку с пирожными  и предложил мне. Я смотрел на Авраама глазами, полными изумления. Как давно этого не было! Я так привык с жестокой и жесткой жизни. Так ушел в себя, что это проявление настоящих, человечных отношений, поразило наповал. Я забыл тот, нормальный, настоящий мир!
А он был и есть! Аврам понял меня. Разговор его был мягок и НОРМАЛЕН. Душа моя затрепетала, я вспомнил, что я не животное, не робот... Вот только его слова про Бабиса ...
 Я со всем бы согласился, но к нашему мастеру  испытывал что-то вроде благоговения.
Я был обязан ему всем, без преувеличения. Всем что имел на данный момент. Ну разве  мог я вести эти разговоры, порочащие его? Мне даже было не по себе просто выслушивать это. Авраам же не унимался и с каждым днем ему было все труднее скрывать свое неприятие всей рабочей обстановки, а самое главное, оплаты. Разногласия выливались в мелких стычках с Бабисом.
 Он  уже просто таки еле терпел негра. К тому времени ситуация осложнилась тем, что албанцы были изгнаны, Сотырис временно отключился от наших дел, а Ставрос ушел в отпуск. Он его выпросил у Бабиса в период эйфории от успешного продвижения дел, и, когда пришел долгожданный срок, Бабис, как  настоящий мужчина не смог отказать Ставросу. Отпуск-это так называется, по-русски. А на самом деле, Ставрос просто решил передохнуть пару недель. Естественно, Бабис за тот период ему ничего не заплатил. Что поделаешь, звериное лицо капитализма во всей своей красе…
В тот день все было как обычно. Лето было на исходе, точнее календарное лето прошло, был сентябрь. Жара, нестерпимый греческий зной отступил, работать было не настолько трудно, как обычно.
Нас было трое, уже больше недели мы работали в одном составе, Авраам, я и Бабис. Мы заканчивали брошенную нами работу. Небывалый случай! Никогда до этого, Бабий так не делал, но скандал с эллином выбил его из колеи и, попросив заказчика временную передышку, тем более у него не было в наличие нужного количества рабочих. Что бы все закончить. Так мы очутились снова в этой глухой деревушке. С мирно спящим дедом поодаль нас. А работы тут осталось непочатый край.
 Брошенная бетономешалка заработала. Я стал на  бетономешалку, довольно вместительную и начал готовить раствор бетона. Песок, гравий и цемент были рядом. Вода в бочке уже не вызывала желания в ней искупаться… я окреп и заматерел. Аврам встал на тачку. Как всегда с утра он был последнее время не в духе, но со мной переговаривался довольно мирно. Бабис, ожидавший от нас бетона, крикнул, что бы мы пошевеливались.
Ну, начали…
Ритмичны и размеренны мои движения. Взмах лопаты, раз, два, три. Есть гравий . пошла вода, раз ведро , два, бух, бух. Есть вода. Взмах лопаты, раз, два, три - есть песок. Поворачиваю бетономешалку. Добавляю полмешка цемента, бубух! Готово. Мешаю. Медленно подъезжает Авраам, подставляя тачку-рраз! С размаха выливаю треть замешанного, не пролив ни капли. Поднимаю. Аврам пошел.
Я выливаю бетон во вторую тачку сам. Рраз!! Подъезжает Авраам, я выливаю остатки-Хоп! И, пока он возит, опять по новой, раз, два три!!! Авраам неодобрительно машет головой, но возит, Бабис молчит, значит, заданный темп его устраивает.
Через пару часов  Авраам говорит.
-Не надрывайся. Баби, - ну зачем ты...
Он начинает тормозить, Бабис на него покрикивает, я чувствую скандал. И, пока Авраам с первой тачкой едет к Бабису, вылив во вторую готовый бетон, подхватываю ее и тоже везу к Бабису. Я мечусь от бетономешалки  к Бабису,  Дыхание мое сбито, все мускулы напряжены, но негру я не говорю ни слова. Авраам, некоторое время смотрит на мои потуги и все же впрягается по-серьезному. Наш мастер не то что бы доволен. Он снисходителен к нам сегодня. По его понятиям мы отработали прилично. На обеде, небывалое что-то творится, он везет нас на море и мы, как дети, плещемся в теплой воде.
-Я тоже так могу, но зачем?!,- вопрос Авраама повисает в воздухе
Мне нечего ему ответить…
После обеда Бабис решил нас разделить. Я продолжил свои подвиги на бетоне. А Аврааму было дано ответственное задание, нужно было подготовить к сдаче часть двора и затереть причудливые швы между камнями.
 Технология примерно похожа на затирание плиточных швов, но только похожа. Солнце, расположившееся прямо над нами, показало, что еще далеко не осень и жара набрала свои обороты. Все дело в том. Что, когда затираешь швы плиточные, то используешь особый состав, в котором цемент не является доминирующим. Схватывание раствора происходит и тут тоже надо быть наготове и, что бы шов внутри плитки был ровным, время терять не следует. Ну а здесь, для каменных швов, потребовался простой раствор. В котором цемента было как минимум ровно столько, сколько и песка.
Это обстоятельство сработало не в пользу Аврама. Он разлил приготовленный раствор на большую площадь. И, начав затирать застывший участок, не успел сделать все до того момента, как раствор окончательно не застынет. Авраам просто решил сделать все, как ему удобно. Не напрягаясь и по быстренькому. И вот, что из этого вышло...
Внезапно. Стоя возле бетономешалки, я услышал рев. Другого слова не могу подобрать к звериному рыку... Ревел Бабис. Подбежав на шум, я увидел такую картину-Бабис вопил, как резаный, Авраам стоял,  потупив голову возле своей работы.
 Солнце сделало свое подлое дело. Участок двора был окончательно загублен. Наплывы раствора схватились намертво, испортив картину булыжного двора, камни были все в застывшем растворе, который теперь надо было не просто выковыривать, а вырубать, что бы каменная мостовая приняла бы товарный вид. Да, за такую работу нас могли прокинуть, Бабис рассвирепел, зло волнами исходившее из него, доходило и до меня.
 Я со страхом смотрел на них. Распаляя сам себя, Бабис становился неадекватным Внезапно, на пике истерики, он схватил Авраама, этого двухметрового накаченного негра и в порыве дикой ярости так рванул за майку, что порвал ее. Аврам, этот огромный малый, повалился на землю, как подкошенный. Такой силы был этот звериный швырок. Откуда взялась сила в этом маленьком, жилистом мужичке, я не знаю.
Как я и опасался, дальнейшее развивалось по стандарту. Авраама выгнали, в ультимативной форме. Причем Бабису было совершенно все равно, куда он пойдет в данную минуту, как доберется из этой глуши до города. Негр переоделся, он был подавлен, по лицу его текли слезы. Он  не пытался ничего сказать в свое оправдание, но и не уходил от нас, топтавшись в стороне.
 И тут на меня нахлынуло. Не знаю, откуда взялись слова, как я смог так много и пространно высказать в этот момент. Никогда до этого речь моя не изобиловала столькими эпитетами, так была возвышенна и неоднозначна.
 Я, как истинный адвокат, начал уговаривать Бабиса посмотреть на своего лучшего рабочего, как повезло ему. Что судьбой был послан ему Аврам. Я  призывал к разуму и к чувствам  Бабиса одновременно. Вспомнил о детях, как они ждут своего отца. Вспомнил о боге! Нельзя топтать того, кто так смирен и покорен, того, кто,  так же как и ты, каждое воскресенье ходит в церковь! И мало-помалу, слова мои нашли отклик в затемненной душе Бабиса. Компромисс был найден. Он оставляет Аврама.
 Но, обнаглев, я решил довести это дело до конца и вытребовал у Бабиса обещание, что и в дальнейшем он оставит в покое Аврама и даст ему доработать, пока он не найдет себе место получше. На что Авраам, преобразившись и приободрившись, только согласно кивал, как заводной. Дело было сделано.
Не скажу, что после моей слезной просьбы, когда я нес все, что приходило в голову, и умоляя и требуя одновременно. Бабис вдруг воспылал любовью к Авраму. Нет. Не знаю, что тронуло его сердце, но как человек слова он дал ему доработать и, когда пришел, наконец, момент расставания, даже дружески обнял Авраама и простился по человечески.
Хотя ожесточение в нем было и не пропало, я как наблюдатель со стороны все это видел.
С Авраамом мы расстались как братья. Крепко обнялись и решили, что  сама судьба нас свела крепко накрепко и навсегда. Однако больше я с ним не встретился.
С Бабисом  мы проработали еще с месяц в старом составе, вместе с вернувшимся Ставросом, и  тоже распрощались. Но это уже другая история.