Сашка был славный, общительный малый! Ну «Сашка» и «малый» сказано, пожалуй, непочтительно. На самом деле это был высокий и крепкий, в возрасте Иисуса Христа еврей: Александр Маркович Канцельсон. Но в отличие от своих набожных предков, он не верил в Иешуа, так как по своему воспитанию и образованию, полученному в детском садике и школе, а потом продолженному в одесской мореходке, был воинствующим атеистом.
Жизнерадостный человек, он всегда слыл душою компании. Когда подбивалась весёлая компашка сослуживцев, чтобы после работы где-нибудь в укромном местечке на берегу реки весело отметить прошедший рабочий день, он, как старший по возрасту и по положению в лаборатории (старший инженер), всегда брал на себя инициативу руководства импровизированным, наспех накрытым на каком-нибудь подходящем пеньке застольем. И, уже изрядно хлебнув, садился на своего излюбленного конька, - любил травить анекдоты.
Говорить о политике он избегал, видимо, памятуя время, когда ходил стармехом в загранку, а за «словом и делом» морячков поглядывало известное ведомство. Зато обожал плести небылицы о море, о жизни его обитателей, в таких случаях он выглядел бывалым морским волком. После пропущенных сто граммов он становился словоохотливым и мог огорошить своего собутыльника совершенно невероятным вопросом: «А ты знаешь, как трахаются кашалоты?» Парень, застыв с открытым ртом и со стаканом в руке, озадаченно хлопал глазами, не зная, что ответить, а потом искренне признавался, что над этим вопросом он как-то не задумывался, своих, сухопутных проблем хватает. И тогда Маркович (все его уважительно величали по отчеству), хитро поводя хмельными глазами, захлёбываясь от смеха, начинал рассказывать, как спариваются эти огромные туши.
- У кашалотов члены таки-и-е м-а-а-ленькие, - он отводил на микроскопическое расстояние большой и указательный пальцы правой руки, - и чтобы потрахаться, самец и самка разгоняются навстречу друг другу с большой скоростью. А потом взмывают из воды вертикально...
Для наглядности он расставлял горизонтально на уровне плеч ладони, пальцами навстречу друг к другу, потом быстро сближал их, и, плотно слепив, в стремительном движении резко взмывал ими над головою.
- Ты представляешь, какой грохот стоит вокруг, когда эти глыбы, спарившись в воздухе, с шумом падают обратно в воду?
Собутыльник недоуменно отвечал, что с трудом представляет, и тогда все вокруг оглушительно смеялись, так как в своё время тоже находились в его растерянном положении. А Маркович хохотал больше всех.
Когда же на изрядном подпитии заходил разговор о женщинах и наступал черед Марковича, он любил рассказывать «свежим ушам» свою излюбленную байку, и всегда рассказывал её в третьем лице, хотя все понимали, что говорит он о себе. Присутствующие слышали её уже много раз, но не перебивали его из уважения, как признанного тамаду застолья.
- Вот занимается он с ней любовью, обнимает её хрупкие плечики и причитает: « Ах, какая же, ты, маленькая, ах, какая же, ты, худенькая! Потом лежат, накрывшись, под одеялом её совсем не видно, а он мучается чувством, что рядом никого нет». И вдруг делает резкий переход: «Вообще-то я люблю женщин, выделяющихся своими прелестями. Встанет такая в известную позу у окна, и сразу в комнате становится темно, а, может, это у меня в глазах темнеет от её необъятных ягодиц».
Что уж там в его жизни случилось, почему, проплавав несколько лет старшим механиком на пароходе, успев увидеть заграницу, он вдруг сошёл на берег, оставалось тайной для его сослуживцев. В те невыездные для большинства советских людей времена многие мечтали увидеть воочию сладкую заграничную жизнь, и что таить грех, даже пощупать её под шуршащим шёлковым платьем. Но тогда за бугор пускали только «морально устойчивых», хотя до слуха периодически докатывались громкие «похождения» наших за рубежом, которые в пух и прах громила советская пресса.
А тут жил человек в большом приморском городе - хорошо жил! - ходил в дальние рейсы и получал совсем неплохие деньги, но вдруг всё бросил и примчался за тридевять земель от моря к родителям. У многих это вызывало, по меньшей мере, удивление, а сам он распространяться на эту тему не любил. Одногодок и дружок Марковича всезнающий Мишка Болтов поговаривал, что виною всему была его первая жена.
Вернувшись в очередной раз от жарких берегов, он в радужном настроении распахнул двери родного дома, предвкушая не мене жаркую встречу с истосковавшейся по нему от долгой разлуки ненаглядной, но неожиданно встретил холодный приём. «Да, это тебе не жаркая Африка», - несуразно мелькнула у него в голове. Не понимая, что происходит, он настойчиво стал расспрашивать свою дражайшую половину о причинах такого её настроения. И тут незамедлительно последовала ошарашившая его, словно тело трухануло током, истерика. На высоких тонах, со слезами, потёками туши на лице и театральным заламыванием рук. С криком она бросала ему в лицо жёсткие упрёки, что, мол, молодость её проходит, ей надоело постоянно ждать его из рейса, а ей одной дома скучно. После такого бурного объяснения вдруг выяснилось, что она нашла себе «друга», который её «очень любит, дарит цветы, и ни за что не оставит одну».
А он-то по простоте своей душевной думал, что, причалив к родному берегу, встретит в семье мир и покой. Как бывало прежде, когда они только поженились, и он, придя из рейса, одаривал её яркими заграничными тряпками. А она в восторге, со словами “как я тебя люблю!” бросалась ему на шею. Такие встречи после длительной разлуки, казалась ему вершиной блаженства и счастья.
И вот пришлось разводиться, а после стремительного развода, сноровисто устроенного её «другом», он стал неожиданно для себя холостяком, к тому же бездомным. Сделав красивый жест на прощанье, он оставил ей кооперативную квартиру, в которой прожил счастливые (всё-таки он так считал) годы. А сам, собрав в небольшой чемодан немудрёные холостяцкие пожитки, отправился в далёкое «плавание», но уже железнодорожным путём к родным пенатам.
Жизнь приходилось начинать сначала, однако отставного тридцатилетнего морячка такая резкая перемена житья-бытья долго не угнетала. Устроившись в родном городе на большой завод в лабораторию инженером, он живо освоился на новом месте, быстро отошёл сердцем и по-прежнему стал хохмить на весёлых холостяцких пирушках, которые периодически устраивались молодым, но довольно «споенным» коллективом в свободное от работы время. За словом в карман не лез, всегда мог остроумно, но без злости ответить на подначку пытавшегося его задеть подвыпившего товарища, и быстро завоевал славу рубахи-парня, стал душою коллектива.
Такие жизнерадостные и деятельные люди всегда на виду, их любят, с ними охотно общаются, их не оставляют своим вниманием падкие на шум и славу женщины, искренне веря, что с таким человеком можно прожить долгую счастливую жизнь, которая покажется экзотической райской рекою с бархатными берегами.
Не удивительно, что Маркович резво нашёл себе зазнобу и быстро женился второй раз. А через несколько лет от рака умерла мать, а следом такая же участь постигла отца, и он остался полноправным хозяином в трёхкомнатной квартире, расположенной в центре города.
Поговаривали, что вёл он себя с женою грубо, в припадке ссоры, когда приходил домой под хмельком (даже женившись, он не оставил холостяцкую привычку промочить с дружками горло), мог пустить в ход кулаки. «Прошла курс деликатной любовной терапии», - так иногда доверительно рассказывал он своему лучшему другу Мишке за бутылкою пива. Почему он поступал так трудно сказать, поди, разберись в чужой жизни! Может потому, что детей у него не было ни с первою, ни с второю женою, а может, всё не мог забыть свою первую, и обиду на неё подсознательно переносил на вторую. Тянуться такие отношения могут годами, но рано или поздно всему наступает конец.
Как-то летом Маркович уходил в отпуск. К общезаводской кассе теснилась за отпускными, изнывая от духоты, большая очередь. Впереди у самого окошка он заметил Валеру, молодого парня из своей лаборатории. С громким возгласом «Успел-таки!..» он стал протискиваться сквозь ощерившуюся недовольством толпу. А парень без тени смущения разъяснил возмущённым людям, что занимал очередь для своего начальника, хотя, произнося такую «крамолу» понятия не имел, что встретит здесь Марковича.
Валера, молодой поджарый парень, недавно пришёдший из армии, был моложе Марковича на добрый десяток лет, но это не помешало им, пока стояли у кассы, договориться вместе «обмыть» отпускные. А чтобы всё выглядело чинно и блинно, Маркович пригласил Валеру к себе домой. «Возьмём винца, послушаем музыку, у меня новый стереомагнитофон, а жена закусочку приготовит».
В это время как раз появились в продаже новые стереомагнитофоны «Комета», они являлись ещё редкостью, да и стоили дороговато. Вот и решил Маркович пригласить молодого коллегу в гости, чтобы удивить его своей стерео-обновкой, а заодно под музыку празднично отметить законное освобождение от работы на целый месяц.
Получив отпускные, они прихватили по курсу следования в гастрономе три «фугаса» красного «Портвейна» (большие семисотграммовые бутылки) и всего прочего, что полагается в таких случаях, и в бодром расположении духа прибыли на «фазенду» к Марковичу.
Его жена нежданную компанию встретила неприветливо и даже враждебно, потому что полагала провести этот вечер вдвоём с ненаглядным, а тут совсем неожиданно для неё не срослось. И её безоблачное настроение, как лёгкий дымок в погожем небе, в одночасье исчезло. А Маркович, сделав отрешённый вид (в таких случаях говорят - отмороженный), что ничего особенного не произошло, словно забыв, о чём они договаривались накануне, схватив её за рукав халата, потянул на кухню...
Скоро он вернулся и с показным весельем, довольно потирая руки, со словами «пока Ленусик поупражняется в искусстве кулинарии, послушаем музыку» включил свою стерео-гордость. Потом достал из серванта два глубоких бокала и сноровисто откупорил «фугас». «Пропустим по первой». Валера, встретив холодный приём «Ленусика», чувствовал себя в квартире у Марковича неуютно, тоскливо думая, что «пришёл сюда зря, лучше бы попил пивка у бочки с приятелями, а там можно бы и в ресторан рвануть, смотришь, и подцепил бы какую-нибудь девочку». Поэтому отнекиваться даже ради приличия, мол, давай подождём, пока твоя приготовит, не стал, а проворно схватил бокал, жадно его осушив. Закусили наспех нарезанной колбасою. Почувствовав, как тёплая волна живо пробежала по желудку и затихла где-то глубоко внутри, Валера удовлетворённо хмыкнул и уже с интересом стал оглядывать комнату, отметив про себя, что ничего особенного. Обыкновенная обстановка, смахивает на его домашнюю: сервант, за стеклами которого удобно умостился и поблёскивал недорогой сервиз. Две полочки на стене, с них хмуро поглядывали книги, «видимо, давно не читали», почему-то сказалось Валере. Скромничал у противоположной стены диван тёмной обивки, под стать ему были стол и стулья, на которых они сидели. Разве что висевший на стене маленький барометр в форме корабельного штурвала напоминал о бывшей профессии хозяина этой комнаты. И Валера, видя, как любовно оглядывает Маркович «фугасы» на столе, подумал, что штурвал показывает сегодня штормовой курс.
Они пропустили уже по второму и третьему бокалу, Валера совсем забыл о стеснительности и, похохатывая, фамильярно похлопывал Марковича по плечу, слушая, как травит тот анекдоты, когда на столе появился долгожданный обед. «Ленусик» молча поставила на стол кастрюлю с красным борщом, а следом отваренную картошку, недружелюбно покосилась на раскрасневшегося от принятого на грудь Валеру, - он хотя и заметил её недружелюбный взгляд, но уже не смущался, - и быстро ушла к себе в комнату.
Гремела музыка, Маркович оживлённо рассказывал, как по блату достал магнитофон, и всё менял кассеты с записями Высоцкого. Под три «фугаса», картошку, селедочку и песни Высоцкого время пролетело незаметно, уже стемнело, и настала пора разбегаться. И Валера, вдруг вспомнив о неотложных делах, быстро засобирался домой. А Маркович засуетился: «Постой, провожу тебя до остановки!» А когда вышли на свежий воздух, мысли у друзей спутались, а ноги заколесили и повели не на остановку троллейбуса, которая шумела под домом, а через дорогу в большой, отблескивающий витражами ресторан.
Что там три «фугаса» для двух здоровых мужчин, «здраво» рассудили приятели, а традицию с отпускными нельзя обрывать на полувздохе. Ведь душа только разогрелась и отпустила вожжи, она гуляет, и рвётся на широкий простор.
И помчалась родная, закусив удила, в туманном мерцании ума по широкой столбовой дороге. Эх, сторонись, зашибу! Нет, чтобы на мгновенье остановиться и трезво осмыслить случившееся. А-а, махнула она рукою, авось вывернет и пронесёт!.. Ох, уж этот пресловутый русский «авось»! Недаром пословица говорит, что авось да небось до добра не доведут.
Вот и Маркович, забыв о мудрости своих предков, похлопав приятеля по плечу, съёрничал: «Море бравому моряку по колено, а океан - по яйца, настоятельно рекомендуется повысить градус!»
В ресторане Валера по простоте своей душевной предложил хлопнуть на посошок граммов по двести водочки и «по домам», но Маркович предложил взять бутылку и вернуться к нему. Парень опешил от такого предложения: «А как же твоя?» «Это не твоя забота, всё будет абгемахт», - был ответ. Что такое «абгемахт» Валера не понял, но уразумел, что Маркович предлагает дело, ведь хлопнув ещё стакан водки, он может и домой благополучно не добраться. Может попасть в вытрезвитель, а там, прощай отпускные, которые приятно теплили внутренний нагрудный карман пиджака! Поэтому он без раздумий согласился на предложение старшего, умудрённого застольным опытом коллеги.
Когда они вернулись, «Ленусик» с полотенцем через плечо уже стояла на пороге ванной. Не успела она от возмущения раскрыть рот, как Маркович бесцеремонно схватил её за руку и потянул в комнату… Разговор, как понял подпитым умом Валера, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу в прихожей, состоялся у них не розовый.
И нашим друзьям вместо скатертью стеленной столбовой дороги пришлось довольствоваться уютом тесной кухоньки, построенной в стандартном, по типовому проекту доме для обыкновенного советского человека.
Всю ночь они просидели на кухне, и, мало что, соображая, играли шашками в поддавки, а после каждой партии цедили по стопарику. Всю ночь напролёт буянил магнитофон, и всю ночь напролёт Валера, неженатый молодец, просил Марковича крутить одну и ту же песню в исполнении трио Маренич.
«Сіла птаха білокрила на тополю,
Сіло сонце понад вечір за поля,
Покохала, покохала я до болю,
Молодого, молодого скрипаля…»
Стало светать, через раскрытую форточку донёсся шум первого троллейбуса, а Маркович всё никак не мог распрощаться с Валерой. Вот, наконец, водка закончилась, а «билокрыла птаха», тысячный раз за ночь присев на «тополю», утомилась и замолкла. И Валера, проиграв за быстро прошумевшую ночь Марковичу в поддавки, но наизусть выучив щемящую его душу украинскую песню, вдруг вспомнил о доме и засобирался.
Когда Маркович, хлопая сонными, остекленевшими глазами, появился в спальне, «Ленусик» быстренько схватилась с супружеского ложа, собираясь уйти в другую комнату, а ему со злостью сказала, что от его концерта она и соседи, трезвонившие всю ночь, не могли долго уснуть. Теперь у неё болит голова, а их, то бишь ночные свои выкрутасы, он запомнит надолго...
Маркович лишь бездумно махнул рукою и, кое-как скинув одежонку, завалившись на кровать, сразу же захрапел…
*** *** ***
Когда после отпуска Валера вышел на работу, его огорошили новостью, которая вольным ветром гуляла по всем закуткам лаборатории. Все бывшие друзья-приятели Марковича с ухмылкою обсуждали невесть откуда взявшуюся весть, что сидит старший инженер в каталажке и ожидает суда.
А суть дела заключалась в следующем. В отпуске Маркович разгулялся, и вместо моря, которое он обещал показать своему «Ленусику», балагуря, что она увидит шикарный песчаный пляж, на котором можно изжариться под знойным южным солнцем и стать негром, и туманный морской простор, а в хорошую погоду, присмотревшись, узрит турецкий берег, просидел с собутыльниками на даче.
А «Ленусик» коротала летние вечера в квартире одна у телевизора. Свято место, как известно, пусто не бывает. Как-то вечером встретила она во дворе участкового и поплакалась ему о своей беде, мол, муж пьёт, она уже не знает, что с ним делать, вот, вместо моря сидит одна в трёхкомнатной квартире. Участковый окинул оценивающим взглядом её ладную фигуру, внимательно выслушал и проявил к разговору неподдельный интерес. Плотоядно сказав, что на днях зайдёт, и тогда они обсудят этот вопрос, если, конечно, она не возражает. «Ленусик» не возражала, так как слишком устала от негораздов своей жизни, и поняла его правильно, поторопилась пригласить на «чашечку чая». А когда встретились, достала из домашних запасов муженька бутылку водки. Спиртное сделало своё, ведь ничто так не сближает мужчину и женщину, как доверительная беседа наедине под чарку. Бравый капитан умел слушать и вовремя вставить необходимое словцо, в общем, въехал он в её душу, которая настоятельно требовала участия! Слово по слову, она и сама толком не поняла, как захмелевшая очутилась с чернобровым в постели. А потом, когда провожала своего нового, неожиданного друга, совсем не сожалея о случившемся, со злостью подумала: «А ты, рогоносец, сиди на даче, и лакай со своими дружками!»
Маркович проводил время на даче весело в хмельном застолье и трёпе с приятелями, лишь изредка наведываясь домой помыться и прихватить горячительное. А участковый в его отсутствие зачастил к «Ленусику» и в одну из бесед надоумил: «Пиши заяву, что муж часто приходит пьяным и занимается рукоприкладством, посадим его. Только не тяни, а как посадят, я это тебе обещаю, сразу его выписывай! И будешь пановать одна в трёхкомнатной квартире».
«Ленусик» тщательно обдумав заманчивое предложение, не устояла перед неожиданно открывшимся ей искушением и написала на мужа заявление в милицию, а ушлому капитану дала слово, что всегда будет помнить его неоценимую услугу.
Участковый оказался крученым ментом и проталкивал это дело всеми правдами и неправдами. А когда дошло до суда, там проявили к Марковичу снисхождение: учитывая его «пролетарское происхождение» и положительные характеристики с работы, дали полтора года.
Хорошо ли, плохо ли ему там сиделось, поневоле покинув корабль сытой, беспечной жизни и окунувшись в тягомотину полуголодных тюремных будней, - неизвестно. Но пришло время освобождаться и он, приехав домой, постучался в родные двери. Открыла «Ленусик» и без тени смущения, язвительно усмехаясь, сказала, что любил ты, парень, гулять, так иди и гуляй дальше, а квартира эта теперь моя, ты выписан по закону!
Долго ошарашенный Маркович стоял под домом и всё не мог поверить случившемуся. А когда дошло, что квартира, где он родился и вырос, познал самые счастливые дни своей жизни, для него чужая, а он стал бомжем, разыскал своего друга Мишку и запил.
*** *** ***
Прошёл добрый десяток лет, Валера, давно уже женатый, добропорядочный отец двух чудесных девчушек, как-то встретил в городе Михаила, приятеля Марковича, и спросил о нём.
- Да кто его знает, где он, из-за участкового, что стал ходить в любовниках у его жинки, ему пришлось уехать, всё грозил его посадить, - ответствовал тот. - Сгинул мужик, а может, где-то пристроился и тихо доживает свой век. А всему виною его баба, дошлая оказалась, стерва!