В начале июня получили телеграмму на английском языке: "Прилетим 20 июля. Финэйр. Шереметьево.12.05. Ваша финская семья". Мы со смешанным чувством приятного возбуждения и страха отложили телеграмму на камод. Родственников в Финляндии у нас нет. Точнее, нет кровных родственников, но подпись "ваша финская семья" не удивила. Они долго искали нас, писали письма на те адреса, где мы уже не жили и теперь были несказанно рады, что нашли. Много лет назад, еще в тридцатые годы прошлого века, их родственник, одержимый мечтой о лучшей жизни, уехал в Советский союз. Вместо той самой лучшей жизни, о которой он грезил, выезжая ранним утром с вокзала еще спящего Хельсинки, он получил семь лет сталинских лагерей и еще двадцать лет на поселении в далекой деревне в Ярославской области. В конце концов, он сумел сохранить себя, не умер от тяжелой работы, не спился и не сошел с ума. Но вернуться в Финляндию уже не мог, хотя все эти годы мучился одним сном. Ранее утро, фикус в окне кирпичного дома на углу, стук колес поездов, гудки и светлеющее с каждой минутой небо над Хельсинки. Он устроился на работу, женился на женщине, которая за несколько лет до этого похоронила мужа и одна вырастила троих детей. Старшие сыновья тогда уже не жили в родительском доме, и с матерью осталась одна дочь - Cофия. Женщина, на которой женился этот финн, была моей прабабушкой.
Отсчитывая шаги по блестящим плитам зала прилета, я думала что скажу им при встрече, и что они ответят мне. Иногда перед глазами вставала фотография, которую они прислали еще давно, в самом первом письме: cветлые кудрявые волосы, улыбка, вроде не по-европейски отстраненная, а даже больше русская. Потом, на мгновение я забывала о них, и вспоминала один из моих прилетов в Шереметьево. Совсем отдельная история. И когда я вспоминала о ней, электронное табло предательски расплывалось перед глазами. "Хельсинки-Москва". Я запрокинула голову, чтобы появившиеся было слезы высохли. Иногда, вспоминая счастливые моменты, хочешь плакать еще сильнее, чем от горя.
Возмутительно! Почти полчаса Москва не дает посадку. Прочитала строчки. Прага, Тегеран - прибыли. Хельсинки - задерживается. Крепко зажав маленький атласный кланч под мышкой, деловито пошла к кафе, которое располагалось в зале: металлические столики с лежащими на них белыми салфетками и такие же металлические стулья, садясь на которые несколько первых минут чувствует холод, а потом постепенно привыкаешь. Я заказала чай и сразу же пожалела об этой привычке заказывать в театральных буфетах и таких маленьких кафе в аэропорту чай. В Москве было больше тридцати градусов жары, аномальная даже для второй половины июля температура. Медленно толкаясь в пробке к аэропорту, я включила радио. Голос диктора равнодушно сообщал о том, что за последнюю неделю в водоемах страны погибло семьдесят пять человек, и шестьдесят процентов урожая пострадало от засухи, а потом неожиданно, по всей видимости по собственной инициативе, посоветовала меньше выходить из дома и пить чуть охлажденную очищенную воду. В здании было прохладно, работали кондиционеры и девушки-бортпроводницы сновали туда-сюда с своих слишком женственных нарядах, бросая взгляды на разомлевших от жары и ожидания мужчин с букетами. "Повезло тем, кто ждет самолет из Праги,- думала я, - Он уже прибыл, сейчас пассажиры получают багаж. Дело пятнадцати минут. А мне еще ждать. Ожидание, может, самое мучительное, что есть в жизни. Ожидание оценки за экзамен, рождения ребенка, поцелуя, смерти. Ожидание с надеждой. Ожидание со страхом". Оставила недопитый чай на столе и, промакнув губы белой салфеткой, смяла ее и бросила на блюдце. Снова начала отмерять шаги. Остановилась у палатки с журналами. На каждой полке приклеенная скотчем табличка: "Мужские журналы", "Детские журналы", "Женские журналы". Купила первый журнал, на который упал взгляд. Пробежалась глазами по заголовкам: в основном писали о том, что звезды тоже люди и также, как и мы, страдают от жары. Провела рукой по влажному лбу и поймала себя на мысли, что уже жалею о том, что они в ответ на наше приглашение согласились приехать.
Я еще полчаса ждала их: рассматривала картинки в журнале, приценивалась к цветам, хотя не хотела покупать цветы, выпила еще пол-чашки чая. Наконец, я вижу их, идущих мне навстречу и машущих рукой.
- Что ваш полет? - cпрашиваю, вежливо улыбаясь.
-Хорошо, - они улыбаются в ответ и вдруг все становятся серьезными. - Подумать только, от Хельсинки до Москвы лететь всего полтора часа, с ожиданием посадки - два. А можно ждать эти два часа всю свою жизнь. Случается, ожидание длинной в годы.
- Cлучается, - тоже делаю серьезное лицо и чувствую как кожа на обнаженных до плечей руках становится гусиной. - Давайте пойдем в машину.