Лажа получилась. Сразу как-то с вечера не задалось. Случилось так и ничего не сделаешь. Назад уже не переиграть. Да и надо ли?
Шурик, выпив тёплого молока, отправился в спальню укладываться спать. Спал Шурик, сколько себя помнит на двух подушках. Сплюснутые до плоского состояния, они срослись и стали одним целым. Шурик их не менял давным-давно, - сложенные пухлыми блинами, подушки были то, что надо. На толстой подушке, такой, какая была у бабушки в деревне спать было скверно. Шурик ёрзал на ней и не мог уснуть. Пробовал он спать и вовсе без подушек, но в этом случае было страшно - боялся задохнуться от храпа во сне. Удвоенные смятые подушки поддерживали голову на необходимой высоте. Тельце Шурика уютно мостилось у правой подмышки жены Настёны. Голова посредством шеи-червя держалась на этих чёртовых подушках. Ну и сегодня ночью всё как всегда: уснул Шурик раньше, чем Настёна выключила прикроватный торшер, но проснулся часа в три ночи, и началось….
Шурик проснулся от головной боли. Интересно: у всех людей бывают мигрени у кого-то гипертония, но у Шурика никогда не болели лоб и виски, если и была у него головная боль, то ломило затылок.
Ломило и плющило неимоверно. Настоящий коллапс. Причём что интересно, если он был в статике, не двигался, замирал, дышал осторожно через раз, боль как бы успокаивалась, засыпала, и он её покорным рабом готов был баюкать и лелеять. Но стоило совершить малюсенькое движение, чуть двинуть головой в мозгу мгновенно случались микровзрывы. Утренний кашель курильщика оборачивался серией взрывов. Кассетные бомбы рвали бедную голову на мельчайшие части.
Шурик понимал, что не уснуть. Он сполз с кровати и потихонечку подволакивая ноги и тихо скуля поплёлся в большую комнату. Кое-как устроился в кресле. Притулил голову к твёрдому валику. Замер Илюшей Обломовым. Засунув ноги, в тёплые войлочные тапки, кряхтя и ерзая, маялся до утра.
Утром с отвращением в зеркале увидел красные гусиные лапки на сухой сморщенной коже и оранжевую сеточку в склерах глаз. – Внутричерепное давление долбит, – подумал Шурик.
Сокрушено вздохнул, с неудовольствием отмечая редкую серую шерсть на щеках и монгольских скулах.
- Абсолютно невыспавшийся замученный человек.
Шурик умылся, выпил стакан кефира. Бочком, стараясь не побеспокоить Настёну, вышел на улицу.
Здесь случилась вторая лажа.
Он завёл машину, прогревал двигатель и осторожно массировал затылок. Лёгкими и плавными движениями по часовой стрелке. Заходя на N-й круг импровизированного массажа, неловко двинул большим пальцем и оборвал тонкую цепочку. Замоленный крестик, скользнув по бёдру нырнул в уличную грязь.
Осень - каша под ногами – по-хорошему не в фасонистых туфлях, а в калошах нужно выходить на улицу.
Шурик, зажмурившись от непреходящей боли, присел на корточки и бацал по грязи руками. Крестик не нашёл. Разозлившись и поникнув окончательно, механическим роботом Шурик прошёл в дом отмыл руки. С брелока заглушил двигатель, позвонил на работу и вяло, промямлив про болезнь, выпросил отгул.
Шурик сел на маршрутку и уехал в парк. Жёсткий каркас парковой лавки принял его в цепкие объятья. Пытаясь расстаться с болью, Шурик отрешёно расстегнул кожаный планшет, медленно смёл крошки с линялой старой краски въевшейся в доски. Разложил по всей лавке твёрдые квадраты мелованного картона. Получились странные пазлы. Один и тот же рисунок. Дождь. Шестнадцать квадратов тщательно изрисованы попыткой дождя. Рисунок дождя. Пытка дождём. Вот рука Шурика легко скользила по листу, грифель «кохинора» послушно воспроизводил туман и водную взвесь. А здесь нажим сильней, нервный рывок и грифель крошится, вспарывая картон в отчаянной надежде поймать дождь. Слабая улыбка мелькнула на губах Шурика. Всё же дождь был пойман, и тому есть неопровержимые доказательства: на нескольких листах бумага взбухла, капли дождя неумолимо прошли по ней, оставив следы. Следы кислотного травления и неистребимый запах городской пыли. Была у Шурика такая приблуда и слабость рисовать в парке. Этот рисунок он ваял во время прошлого приступа боли.
Сейчас он дышал промозглым воздухом, пахнущим плесенью и тиной, подгнившей листвой и ещё чем-то неуловимым, подтверждающим увядание и даже смерть природы. Но вопреки этому запаху тлена и смерти он чувствовал, что постепенно миллиметр за миллиметром, секунда за секундой становится легче и умиротворенней. Часа через два он крепко замёрз и захотел поесть.
Ещё слабый, волоча ноги, Шурик побрёл в летнее кафе. Шашлычная с твёрдым зимним названием «Хурма». Этот летник не сдавался в тщетной попытке отжать последние деньги. Грязный зашарканный пол. Пыльные столы и лавки. Официантка неопределенной национальности и возраста в просаленных волосах, с обиженным выражением лица нахохленной вороной швырнула на ближайший столик меню. Шурик брезгливо опустился на лавку в подозрительных пятнах. Заказал шашлык и зелень. Носатая женщина принесла большой шампур с нереально красивыми кусками импортного мяса.
- Блять, и здесь искусственное мясо без вкуса и запаха, - поморщился Шурик.
Но голод не тётка, а злой дядька не до разносолов, жрать охота нет сил!
Шурик подумал секунду и решился, зажмурившись, впился зубами в подозрительный кусок. Через пару минут в животе стало теплей и, чёрт возьми, стало, определёно лучше! Шурик мысленно махнул рукой и велел принести двести пятьдесят грамм водки Puschkin. Резко выдохнув воздух, он запрокинул стакан и тремя глотками загнал всю водку вовнутрь. Протянул руку за листочком кинзы и в голове произошёл ядерный взрыв.
Дальше он ничего не помнил.
Под утро соседка из квартиры этажом выше позвонила в дверь квартиры Шурика. Настена испугано распахнула дверь, рядом с заспанной и виноватой соседкой стоял Шурик. Первая мысль, которая промелькнула у Настены, - поразительно как можно было так изгадиться! Действительно Шурик напоминал даже не видавшего виды бомжа, а скорее растерзанного юродивого. В грязи и разодранной одежде. Под правым глазом набухал и синел свежий синяк. От уха до губы борозда с подсыхающей кровью. Руки ободраны в корках, опухают в ожидании гноя.
Соседка что-то вякнула о том, что Шурик видимо, перепутал квартиру и разбудил её. Настя подумала что она давно подозревает Шурика в связи с соседкой. Подумала и забыла. Женская, бабья жалость к мужу обняла Настену за плечи и заставила действовать.
Через полчаса Шурик сидел в горячей ванне. Он дрожал всем телом. Настя прижалась к нему, и запах родной и желанный родил в нём, нет, не желание, но доверие. Так доверяют маме, или русским теткам, которые не предадут и не продадут. Настя окунала в тёплую пенную воду мягкую губку и нежными материнскими движениями убирала корки грязи и смывала засохшую кровь.
Укутанный в свежее и тёплое полотенце Шурик, пахнущий тряпками из секонд хенда, рубал наваристый борщ.
Внезапно облизав ложку и осторожно отложив её в сторону, Шурик встал в позу. В позу - Ленин показывает путь в светлое будущее. И совершено отчётливо лающим голосом коротко рубя фразы начал речёвку.
Оторопевшая Настена не сразу поняла, что Шурик говорит по-немецки.
Шурик никогда не знал ни одного языка кроме русского. Сейчас же он осознано чесал на немецком.
Настена понимая всю абсурдность ситуации, поверила в сюрреализм: Шурик сегодня в ванне родился заново, и этот язык стал его родным! Бог мой, с того момента как распутная соседка привела его домой, он не издал не звука, а прошло не менее двух часов?! Что случилось с мужем???
Шурик тем временем рванул к секретеру, стал судорожно выбрасывать из него старое барахло возбуждение достигло предела, он явно что-то искал. С торжественным воплем: - Donner Blitz!, - он схватил шариковую ручку и клочок бумаги. Его рука летала над листом бумаги, покрывая его плотным готическим шрифтом, строчка за строчкой, предложение за предложением…
В восемь ровно Настена позвонила. За Шуриком приехала карета скорой помощи. Он не сопротивлялся, лишь лихорадочно блестели глаза и руки нервно теребили исписанный листок. Санитары кивали бычьими головами на мощных шеях, соглашаясь с льющимися изо рта Шурика спичами на немецком языке. Их челюсти меланхолично перемалывали жвачку….