Снова лишь черновой набросок к будущей работе (пока, увы, вовсе ничего не вышло):
Одной Крови
Пролог.
В далекие-далекие времена, когда люди ещё жили в союзе с природой, на одном далеком-далеком острове, покрытом лесами, реками, равнинами, да горами, проживало два больших племени. Одно из них расположилось на богатой урожаем земле, в устье двух рек. И были они скотоводами, рыбаками, да землепашцами. Жили они в достатке, и не знали голода. Ночами, хмельные, они танцевали, у костров, а с утра выходили в поля, что бы снова трудиться.
По соседству же с той долиной, возвышались горы невиданной вышины, - так, что не каждой птице по силам перелететь их! Горы же те были богаты металлами, да камнями драгоценными. И проживало там второе племя, что состояло из охотников, да ремесленников. Характером же, люди те были столь же крепки, как и порода сих скал. Но горы были скудны на животных, и бедны почвой, а потому не могли прокормить они горцев. И оттого, спускалось племя в равнины, что бы силой взять себе пищи.
Извечная и жестокая борьба шла между двумя племенами. Когда она началась, и что стало искрой, разжегшей пламя, - никто уже и не помнит, но была одна легенда...
* * *
В это утро, стоило первому лучу рассвета разрезать тьму, как со склонов гор снова донесся тревожный, холодящий кровь, протяжный гул горнов. Как рев неведомого зверя, сотрясает воздух звук, заставляющий сердца жителей равнины сначала замереть, а затем начать биться чаще. Один за другим, на расстоянии ста шагов друг от друга, взвивается в небо рев войны, вдохновляя горцев! От звука сего, в их душе просыпается зверь; мышцы наливаются кровью; боевой дух становится крыльями, и воины рвутся в битву! Враг же в эту минуту, напротив, - ощущает в душе своей бесконтрольный животный страх, ведь они сейчас, - жертва. Холод растекается по их телам, пока льется ледяной гул воздуха, проходящего через грудь врага, и полость животного рога. Звук сей, - предвестник грядущего события, от которого земля станет столь же красной от крови, как и предрассветное небо у горизонта. Черные вороны, заслышав песнь войны, уже слетелись со всех окраин, и расселись на деревьях, в ожидании пира. Крики их примешивались к гулу горнов, лязгу металла, и маршу воинов гор. Грядет очередная битва, бесконечной и безжалостной войны, что сделала уже многих жен вдовами, многих детей сиротами, многие дни траурными.
Для Лаудена, или Сына Волка, как звали его соплеменники, это была первая битва. Недавно ему исполнилось шестнадцать, а значит, он может помогать не только на охоте, но и в защите рода от коварных врагов, отнявших жизнь у его деда и прадеда. Для горцев, юноша может стать воином уже в таком возрасте. Потому он стоит сегодня плечом к плечу с отцом и дядей, что прошли уже не через одно сражение. Страх есть. Конечно, он боится, хоть и мужественно маскирует свой страх. Поначалу все боятся, даже самые сильные. Да и после, сколько бы битв ни было за спиной, страх не проходит. Не боится только мертвый. К этому нельзя привыкнуть. Страх лишь притупляется, - стоит клинку коснуться тела врага, и ты уже не помнишь ничего. Мелькают силуэты, - свои, чужие, - не разобрать. И только одна мысль упорно стучит в висках: нужно выжить!.. Приходишь в себя только тогда, когда всё закончилось. Но и тогда чувствуешь только грязь, холод, страх... кровь, тела павших, острая боль в плече, которой прежде не чувствовал, и много более тяжелая боль в душе. И всё... Но он выжил, всем врагам назло; он вернулся домой: слезы радости за живых, и слезы печали по тем, кто остался лежать на равнине. Добытая такой ценой пища, утварь, скотина... И снова не даёт покоя один извечный вопрос: «Почему они с нами воюют? Зачем отнимать чужие жизни, ценою своих? Неужели им не нужен мир?..» - но не имеет значения, ведь теперь он дома, и рядом с ним девушка, в которую он влюблен больше жизни. И всё забывается, - становится серой тенью прошлого...
- Небеса соединили наши души сегодня, и навеки, ведь ты вернулся, - говорила она ему, - Врагам ни за что не отнять тебя у меня!
Но он молчал. Пусть битва позади, но в его душе она ещё продолжается, не смотря на всё тепло любящего сердца и тела его избранницы.
Сегодня жителям равнин удалось избежать больших потерь. Варвары гор в этот раз не сожгли подгорный поселок, и не преследовали бежавших. А значит, племени удалось устоять под их натиском, и на некоторое время можно снова вернуться к мирной и спокойной жизни. Как и много раз прежде, проходят несколько дней плача и скорби по погибшим родным и друзьям, а после всё снова возвращается в привычное русло. Снова сияют улыбки на их лицах; снова животные прогуливаются по улицам деревень; снова ребятня балуется у реки. Снова душа поёт, и рвется к небу!.. А вечером загораются костры, и над вольной долиной взметается мелодия. Задорная, живая музыка, в которой звенит хмельное веселье, льется рекой беспечность свободной жизни, стучит ритм пламенных сердец, и отзываются во всём своём многоголосье души! Словно искры костра, растворяется в ночном небе их мелодия. И вся ночь наполнена песнями и плясками, что бы завтра всё начать сначала!..
Его звали МакКолином, - сыном главы племени. Но в последней битве отец его погиб, а значит, ему предстояло взять на себя новую роль. Быть может, иной на его месте, думал бы об этом статусе, о свалившейся на его плечи ответственности, но только не он. Для МакКолина это были тяжелые времена, и тяжелая потеря. Лишь половина медальона, в виде золотого солнца, доставшийся ему на совершеннолетие, и который он никогда не снимал, напоминал ему теперь об отце и родных. Мать и брат его погибли прежде, в одном из нашествий горцев. Теперь же он и вовсе остался последним из рода. Мысль об этом не давала ему покоя, и наполняло его сердце жгучей ненавистью к врагу. Рано, или поздно такая ненависть порождает жажду мести, но нет, - он был сыном равнин, и в его жилах текла кровь мирного, рассудительного человека. Оттого эти войны были ужасно чужды и далеки для него. Сколько ни пытался, не мог МакКолин понять, того, что же может служить причиной столь бессмысленных битв. И винить в том можно лишь жестокого и беспощадного врага...
- Куда ты? – окликнул МакКолина близкий друг его отца, когда тот, взяв меч, и накинув рубаху, вышел из дому, и направился в сторону гор.
- Мне нужно попрощаться с отцом, - растворился в воздухе его краткий и твердый ответ...
- Хе-хе, да-а ты ве-едь и не му-ужчина во-овсе!.. – издевательски гоготал над Лауденом мелкий мужичок по прозвищу Рыжий. Рыжего никто в племени не любил, но лишь по причине того, что это было взаимно. Сам по себе это был вечно угрюмый, скользкий тип, с мелкими, постоянно бегающими глазками, в которых отражался замысел очередной пакости, - Те-ебе без о-отца и дяди и дня в го-орах не про-ожить.
- Кто бы говорил. Я же попусту чесать языком не привык, поэтому эти дни докажут тебе обратное, - в характере Сына Волка был настоящий дух гор, - столь же твердый и несгибаемый. Поэтому он попросту повернулся, и направился в сторону леса.
- По-осмотрим, - пробормотал себе под нос Рыжий, - Ты ещё по-ожалеешь, что пово-орачиваешься ко-о мне спиной, - не знал Лауден, что этот хилый мужичек, так же влюблен в Карен. А любовь, как известно, сильнее разума. И особенно опасно, когда такового по жизни нет...
Но Лауден не мог знать, да и не значило бы это для него ничего. Сейчас он хотел лишь посетить могилу отца и дяди. Не для того, что бы потосковать о них, - нет, ведь для горца, смерть в бою – большой почёт. Так они уступают место молодым, добывая для них в бою блага равнин, и славу. Их подвиги – пример для живых. Целью же Сына Волка был небольшой талисман. Однажды отец сказал ему: «По моей смерти, он должен достаться тебе. Храни его, как свою жизнь, - это знак рода нашего!» Могила же располагалась у подножия гор. Таков был обычай племени, - хоронить погибших, на своей земле, но как можно ближе к тому месту, где они пали. А значит это то, что Лаудену предстоит подойти к самой границе вражеского племени, что только еще сильнее привлекало, его.
- Останься со мной, - вчерашние слова Карен всё ещё звучали эхом воспоминаний, - Хотя бы на день, ведь старейшины снова хотят отправить вас на равнины, а мы с тобой и дня вместе не провели с тех пор, как стали одним целым, - в её глазах читалась легкая досада, но и понимание. Такова была жизнь в горах, - Не подумай ничего. Я просто очень люблю тебя, и будь моя воля, я бы с тобой отправилась к равнинам...
Сын Волка крепко обнял любимую:
- Что такое время, в сравнении с нашими чувствами? День, два, неделя, но я обязательно вернусь. Ни одному врагу не сломить меня, как не склонить ветру горы. Но где бы я ни был, - я всегда думаю лишь о тебе.
- Прям таки только обо мне? – она хитро прищурилась, всматриваясь в его глаза.
- Ну, и о яркости звезд, которые меркнут от света глаз твоих!.. - горцы были лишь внешне угрюмы, но в душе они были способны на нежность, на которую не способны даже жители равнин, - Однако есть ещё одна мысль, что не отпускает меня уже третий день...
- О чем же она? – она нежно коснулась его щеки, - Мне раскрыть можешь все свои тревоги.
Лауден лишь усмехнулся, и направил свой взор в бесконечность небес:
- Что ты, не тревоги это вовсе. Лишь непонимание. Я видел глаза врагов на поле брани, видел их чувства, слышал их речи, но не смог найти в них чего-то, чего не было бы в нас. Они такие же, как мы, но почему тогда мы убиваем друг друга?
- Что бы взять то, что нам нужно для жизни, - рассудительно ответила Карен.
- Но ведь у нас есть то, чего нет у них, и что нужно им. Зачем же отнимать, если мир позволяет совершать обмен, как меняемся мы в своем племени...
- Может и так, но стоит ли забивать этим голову, любимый? Старейшины наверняка знают причины.
- Ты права. Старейшинам виднее…
Карен обошла мужа, и села прямо перед ним:
- Не думай об этом. Думай обо мне. И пусть обо мне тебе напоминает всегда мой подарок. Идем, у меня сюрприз для тебя!.. Закрой глаза – и она повела его в сторону стойбища, - Теперь открывай…
Открыв глаза, Сын Волка увидел прямо перед собой черного, как ночь, жеребца. Для горного племени подобное животное было дороже всех сокровищ, ввиду их редкости, и разменять одного коня, можно было на пищу, ткани и металлы, которых бы хватило на то, что бы в течение десятка лет жить, да ничего не делать.
- Его зовут Ворон. Теперь он твой!
- Поверить не могу!.. Дикий дух гор в моей груди и в его груди, но теперь я стал свободнее ветра!.. Спасибо, Дочь Волка! – он сжал её в своих крепких объятиях, и нежно поцеловал.
- Пойти на могилу отца? Да ты, говорю, свихнулся, верно? – слова МакКолина, ошарашили его друга Генри, - Это ведь у самого подножия, говорю, и горцы снуют там днями и ночами. А ты ведь знаешь, что они – настоящие звери, говорю, и чуждо им человеческое. Говорят, они устраивают кровавые ритуалы, и без драк не знают жизни, говорю. Настолько, что им не важно, кого убить – будь то товарищ, будь то ребенок, будь то женщина, говорю.
- Не знаю. Неужели ты веришь этим россказням?
- Может, и не верю, но то, что они дикари – это точно, говорю!.. Ты видел, во что они превращают наши деревни? Лишь пепел... И идти к подгорью, - верная гибель, говорю! Да и совет не отпустит тебя, говорю, ведь теперь ты вождь.
- Как бы там ни было, но я должен пойти. А старейшины и не узнают. Ведь так?
- Нем, как рыба, говорю. Но зря… всё же зря ты так, говорю...
Лаудену не составило труда отыскать могилу, - настолько богато украшенной была она, ведь отец его входил в совет старейшин – особо почитаемых племенем людей, и его слово всегда многое значило для каждого. Но теперь он мертв. Погиб от руки врага. Как и многие его соплеменники. «Такое нельзя прощать» – твердо решил Сын Волка, сжимая амулет, который представлял собой словно расколотую надвое луну. Лишь половина луны изображена была на полукруге...
Но тут, на противоположенной стороне реки, он услышал чьи-то неосторожные шаги. Чуть различимые, но острый слух опытного охотника смог уловить их на фоне множества других сторонних звуков. Накрепко сжав талисман одной рукой, и рукоять меча другой, он двинулся к источнику шума. Полминуты спустя, его взору открылась картина: на том берегу реки, склонившись к воде, сидел человек из племени равнин. Он не видел горца, и не слышал его, а значит достаточно одного меткого броска... Но, почему же тот медлил? Словно нечто неведомое остановило его руку. Всего в нескольких шагах от него находился ни о чём не подозревающий враг, возможно повинный в гибели его отца – храброго и благородного воина. А он лишь стоял и смотрел...
Но в это мгновение ветка дерева, на которую облокотился Лауден, неожиданно обломилась, и тот упал в воду. Всего на пару секунд потерялся он в пространстве, но их могло хватить, что бы житель равнин совершил роковой бросок. Однако, вынырнув, Сын Волка к своему удивлению увидел, что его враг лишь выхватил меч, и просто замер. Неужели и его остановило таинственное чувство, не дав воспользоваться удобным случаем? Лауден всегда считал, что жители равнин только и ждут минуты, что бы вонзить кинжал в спину. Но верно, небеса упали, и солнце отправилось вспять, потому как они стояли напротив друг друга, не делая даже шага. Но, куда более удивительным было другое! – Лауден не мог поверить своим глазам, ведь он словно смотрел на своё же отражение в реке, - человек, которого он встретил, был похож на него так же, как похожи друг на друга два крыла кленового семени, и только бороды не хватало для того, что бы спутал он его с собою...
Долго не сводили они взгляда друг с друга, - солнце успело проделать не малый путь по небосклону, но они всё ещё опасались двинуться. И тут, житель равнин осторожно произнес:
- Я не хочу драться, и не хочу сегодня считать тебя врагом, ведь многие дни так было прежде, и многие дни будет после, - в знак искренности своих слов, он стал медленно опускать на землю меч и кортики, - Меня зовут МакКолин, и я пришёл на могилу своего отца, дабы почтить его память.
Житель гор удивился, но тоже стал опускать оружие:
- Кому я не враг, - тот не враг и для меня. Имя же мне Лауден, и я так же пришёл к могиле отца...
Сделав пару шагов, навстречу своему отражению, МакКолин вдруг замер, словно окаменев:
- Твой медальон... Откуда он у тебя? Позволь мне взглянуть, - в первое мгновение Лаудену показалось это подозрительным, но когда он увидел на шее воина равнин почти такой же осколок неба, то сомнения развеялись:
- Брат!.. Может ли такое быть? Мы ведь разных племен, но верно, небеса шутят над нами, и мы одного рода!..
На войне теряют все, и беда всегда одна на всех. Спросите об этом врага, и вы поймете, что он такой же, как и вы!.. Верите-нет, но сошлись в тот день двое впервые за многие годы, не для битвы, а для беседы, и увидели, что много общего у их племен так же, как много общего было во внешности их.
- Но скажи мне, брат, почему же воюет ваше племя с нами, - говорил тогда МакКолин, - Зачем отнимать жизни, если любой вопрос можно решить миром.
- Постой, разве не вы избегаете мира? Разве не вам нужна война?
- Нет, я вождь племени равнин, и я никогда не понимал, зачем нужно это…
- Так же я. В таком случае, я вовсе запутался, - и погрузились они в свои мысли, пытаясь найти правду, затерявшуюся в ворохе лет.
- Знаешь, что я думаю? – вдруг сказал МакКолин, - Нет правых в войне, и виноваты могут быть только оба. Я хочу узнать правду, что бы положить этому конец. Ведь мы одно целое, - он потер свою половину медальона, - Ты со мной?
- Разумеется, брат! – Лауден хлопнул его по плечу, как то было принято у горцев, и они разошлись...
- Вот и ты, ну наконец-то! – радостно встретил друга Генри, - Быстро же ты бороду отрастил, говорю! Но я рад, говорю, что ты цел, и не встретил этих дикарей.
- Дикарей? Но разве не такие же и мы? Хотя, не обращай внимания, - солнце голову напекло. Лучше помоги собрать совет старейшин.
- Так не время ещё, говорю... Хотя, ты вождь, а это уже большое дело! Рад твоей решительности и готовности к действиям, говорю!..
В самый разгар дня отвлекли головных людей племени от их хозяйственной работы, но собрались они все до одного, пусть и, не понимая, какой может быть причина такой поспешности. Привыкли уж они, что нет такого дела, которое не могло бы подождать до вечера.
- Наверное, горцы снова идут, - попытался предположить один.
- Верно, так и есть, ведь иначе, какой смысл собирать нас в столь ранний час?
- А может, вождь сам решил отправиться походом в горы? - усмехнулся третий.
- Издеваешься? Даже если небеса упадут, ни один житель равнин не подумает нападать на кого-либо, ведь мы не дикари! Мы можем побеждать лишь хитростью и умом.
Но их пересуды-толки, вдруг были прерваны тем, что вошёл Лауден, которого они приняли за МакКолина.
- Когда он успел бороду отрастить? – шепнул один, - Я и не заметил.
- Ты, лучше посмотри на шрамы! Видно, когда ходил к могиле, столкнулся всё же с горцами... А быстро зарубцевались...
- Собратья! – вдруг громким и твердым, как горная порода, голосом сказал вождь, - Сегодня мне нужна правда. Что стало истоком войны с жителями гор? Что толкает нас воевать с ними?
Один из старейшин засмеялся, и, поднявшись, говорил:
- Юн ещё ты, и молодость твоя наивна. Не мы воюем с горцами, а они с нами. Дикость их ведет убивать, да грабить – в том их природа.
- Ложь! – резко поднялся и перебил его Сын Волка, осознав, что на совете старейшин своего племени, он получил бы в точности такой же ответ, - Я был там, и видел их. И только в одеянии, да в образе жизни, традициях, нашёл я отличия. А пыль пускать в глаза хватит, - уже многие века вы делаете это. Сыт народ уже, и им нужна правда. Ведь мы словно расколотая надвое луна!..
Старейшины растеряно переглянулись, но никто не проронил, ни слова. И тут поднялся самый старший из них, что много лет назад потерял уж зрение, силу и разум. И сказал старик дрожащим голосом:
- МакКолин, сын вождя... Знай же, что ты, вероятно, близок к правде. Точно не знать того даже звездам, покуда враг не станет другом, чего быть не может. Но раскрою я тебе великую тайну, которую веками хранили мудрейшие в племени, - и старик подал знак, что бы остальные оставили их наедине. Убедившись по звуку шагов, что не осталось никого, кто не должен был слышать этих слов, он продолжил:
- Единственным во всей округе лежит наш остров, и едина природа его: реки, леса, луга, горы. Так же цельно жили и мы многие лета прежде. Не было племени гор; не было племени равнин. Было лишь единое племя, произошедшее от одного рода, - рода Солнца и Луны. И медальон, который достался тебе от отца – лишь часть знака той семьи. Но однажды произошёл большой раскол. Что стало причиной, - никто уж не помнит, но ушли одни горы, а другие поселились на берегу рек, посреди этой равнины. Время стирало память веков, и стали забывать они, что одной семьи, и одного происхождения. Жизнь стала отличать их, что отражалось в традициях, поведении, душе... Среда творит и наши нравы, наш характер, и потому мы – словно отражение того, где и с кем живем. Время сделало нас врагами, но даже оно не в силах нынче примерить нас. Это и есть ответ. Теперь ты знаешь правду, но изменила ли что-то она? – старик не видел взгляда Лаудена, принявшего роль МакКолина, а потому не видел и той искры, что горела в его глазах. Лишь с твердостью и лаконичностью горца, ответил тот:
- Да. Многое изменила. Теперь всё изменилось, - старец услышал лишь, как хлопнула дверь, и глубоко вздохнул:
- Даже рекам равнин не смягчить горную руду. Даже благим намерениям вождя равнин, не добиться мира с горцами… - так думал он, но не знал, что камень и земля имеют одно начало, и правда веков хранится в сердцах.
Увидев Лаудена, как он подумал, Рыжий подбежал к МакКолину:
- Во-от с-смехота-ато!.. Бо-ороды не стало – ка-акой же ты теперрь го-орец? По-озор о-отца!.. – и он ехидно загоготал. Но сын равнин не был столь холоден кровью к насмешкам, как сын гор, а потому не смог стерпеть оскорблений своего нового брата, и со скоростью рыбы в реке, просвистела в воздухе рукоять меча, оглушившая обидчика. Горцы наградили сие событие лишь секундными равнодушными взглядами, но тут же вернулись к своим делам. Прейдя же в себя, Рыжий процедил сквозь зубы:
«Те-ебе э-это дорого о-обойдется!.. Впро-очем, плату бы я взял и бе-ез сего-одняшнего уда-ара», - на лице его засверкала едкая ухмылка.
МакКолин же, ставший на время Лауденом, тем временем дождался совета горного племени. Говорили те о наглости и варварстве жителей равнин, и о новом походе в их земли. Когда же очередь говорить дошла до него, принявший на себя роль Сына Волка, поднялся, и несмело начал свою речь:
- Друзья... сегодня вы говорите лишь о войне, и снова о войне. Но неужто это единственный путь? Зачем убивать, если те же блага можно получить миром? Что стоит отправить человека для беседы, и узнать больше об их жизни? Я полагаю...
- Вот так разошёлся. Разглагольствуешь, как равнинный. Но путь к миру они сами закрыли.
- Но как же… - попытался протестовать МакКолин, но его тут же прервали:
- Я сказал. Не нам бояться их. Всё.
- Как? Какие новости? – первым поинтересовался Лауден, когда встретил брата у той самой реки.
- Не веселые. Ваши снова рвутся в бой, и пойдут к южной деревне с рассветом. Уговорить их мне не удалось. Всё одно, что говорить со скалой. А у тебя что?
- Узнал я правду. Прежде племена наши жили одной семьей, и не было границ.
- Я чувствовал это всегда. Что ж, брат, если не мы, то никто. Надо это остановить. Завтра, на поле брани. Между молотом и наковальней, но только так можно положить конец вражде...
- С тобой, до гибели, до славы, и даже дальше!
- Тогда, если у тебя есть жена, то проведи этот день с ней, ведь завтра мы оба можем не вернуться.
И они попрощались. Однако, когда уже почти разошлись, МакКолин вдруг обернулся, и крикнул вслед Сыну Волка:
- Бояться стоит не врага. Опаснее тот, кто стоит подле тебя, потому что война – это только желание выжить, а зависть не знает ничего, кроме себя самой... И волосы его, цвета осенней листвы!..
- Спасибо, брат!.. Я знаю его и буду бдителен.
Сердце вторило боевым барабанам, разгоняя кровь ко всем уголкам организма, готовя его к тяжелому испытанию. Сегодня здесь должны остаться лежать тысячи храбрых воинов. Для чего, - об этом никто не задумывался, так как неприязнь поколений вела их, и это стало для них нормой. Каждый считал своё дело правым, и во всем винил лишь врага. Однако, не зная о том, были они одной крови, и не важно, кто погибнет: житель гор, либо житель равнин, но одна и та же кровь прольется... Лишь небо смотрело на это с тоской.
В эту минуту барабаны зазвучали иначе, набирая темп, и заставляя сердце биться чаще. – Обе армии двинулись навстречу друг другу, как однажды сошлись Каин и Авель. Убивать и умирать. И вот, когда расстояние, отделявшее два племени, составляло не более пятидесяти метров, между армиями вихрем пронесся черный конь, со спины которого спрыгнули два человека, что были словно отражением друг друга. Кого-то из них одни знали, как МакКолина, - своего вождя, а другого звали Лауденом их враги...
Стали два брата, спина к спине, напротив своих соплеменников, и сказали:
- Кто из вас готов вонзить меч в меня, - в вашего брата? – воины остановились, и в недоумении переглянулись. Они не понимали, о чём говорит их сородич. Но тогда братья сказали так:
- Ежели на нас ваша рука не поднимается, то, как может подниматься она на ваших братьев? Во вражде этой, позабыли вы о своих корнях!.. Но откроем вам правду: вы были одной семьёй, и крови одной, однако война затуманила ваш разум, - тогда, что бы доказать свои слова, сняли братья свои амулеты, и соединили в один.
Все замерли, и задумались над услышанными словами. Лишь единственный человек прокрался в толпе, и натянул тетиву, полагая, что целится в сердце Лаудена. Но солнце отразилось в наконечнике, и в глазах сына гор, - увидел он роковую стрелу, разрезающую воздух, и прикрыл своей грудью сына равнин...
- Брат!.. – МакКолин схватил его на руки, - Не тебе погибать сегодня! Ведь у тебя семья, у тебя новая жизнь!.. Зачем ты сделал это?
- Ветер разбивается о горы… и потому в равнинах тишь... Брат… позаботься о Карен... Прошу… - глаза великого воина закрылись навсегда.
К тому времени, горцы поймали убийцу, которым оказался Рыжий. И они подвели его к вождю племени равнин, что бы тот смертью отомстил за смерть брата.
- Друзья! – обратился тогда МакКолин к тем, кто ещё вчера были его врагами, - Вы видели, как горец убил горца. Для вас, как людей чести, - это большое преступление, ведь вы одной крови. Но так же убивали и вы сами соплеменников в этой бессмысленной войне. И вот сейчас, вы привели ко мне предателя, что бы я предал смерти его, но… я отпускаю. Пусть с этого дня не поднимет меча брат на брата, и будет лишь одно племя. Слишком многое отняла вражда наша, - после всех этих слов, МакКолин склонился над Сыном Волка, и, произнеся молитву, поднял к небу амулет, что был одной половиной – Солнцем, а другой половиной – Луной...