Территория современного Пакистана.
Конец 14 века
Низкие горы, засушливые долины, край бедных пастухов. Горы к югу переходят в унылую песчаную равнину, почти пустыню. Пасти скот летом там могут только пуштуны, у которых бараны могут выжить где угодно, да и они сами тоже. Летом страшное убийственное солнце царило здесь. Земля становилась сухим горячим адом.
Но среди буро-желтой раскаленной равнины радостно било в глаза ярко-зеленое пятно. Южная буйная растительность вокруг голубого водного зеркала. Прохладные тенистые рощи над глубоким озером и источниками, между которыми виднелись белые постройки, дальше поднималась белая зубчатая стена, за которой были голубые купола мечетей, башни минаретов.
Это великий Марахабад. Изнуренные путники, усталые караваны, шедшие с юга на север и обратно, находили здесь воду, прохладу, приют и отдых. За золотой таньга караван входил за крепостные ворота, где сам властительный Шах-Реза (храни его Аллах) отвечал за то, чтобы купцы могли спокойно разгружать караваны, давать отдых верблюдам, ишакам и людям. Таких караван-сараев как здесь, не было нигде. Десятки купцов, караванщиков, погонщиков и их охранников собирались там, начинались беседы за чашками зеленого чая. Чайханщики подавали колхидские вина, а от булькающих кальянов туманились самые крепкие головы. Поздно ночью звучала музыка и красивые круглолицые смуглые танцовщицы играли широкими бедрами. Днем шел торг. Базарная площадь была велика, но караваны шли один за другим, места не хватало, базар здесь был тесен. Все караванщики знали, что Шах-Реза берет золото на мосту, на воротах и на рыночной площади. Неважно, таньга Хорезма, иранские туманы, рупие Индии. Шах-Реза верил только золоту. Шах-Реза был богат. Город был богат. Ослепительно белые дворцы и мечети с ярко-голубой изразцовой отделкой, множество садов, фонтаны на площадях и во дворах состоятельных горожан. Войны не было уже много лет. Отец шаха и он сам в молодости вели кровопролитные войны с арабами, персами, сикхами и раджпутами, но это было в прошлом. Легенда гласила, что город в древности основал сам Искандер Зуль-Карнайн, и души его непобедимых воинов до сих пор живут в могучем воинстве Мараха. Войско было сильно, и давно никто не покушался на спокойствие великого города.
Но сейчас рынок был пуст, ворота заперты. На стенах блестели остроконечные шлемы воинов.
Под городом стояли отряды Тимура.
В городе такой тревоги не было давно, все привыкли к спокойной жизни, Тимур появился, когда его никто не ждал.
В Марахабаде шла кипучая деятельность. Никто не падал духом. Выяснилось, что надо укреплять ворота, чинить стену, потрескавшуюся от времени и последнего землетрясения, нужно обновить запас камней для камнеметов на башнях, организовать охрану, распределить воинов по участкам защиты, значительно пополнить войско и многое другое, о чем не думали в мирное время. В город вошли тысячи людей, пастухов и дехкан со всей страны, завели громадные стада скота. За вход уже не брали ничего. Теперь ворота были крепко заперты, за ними расположился особый отряд воротной стражи.
Мираншах хотел взять город с налета. Отец, говорил он, дай мне три тысячи конников, пусти вперед, положу Марахабад к копытам твоего коня, а голова их нечестивого правителя украсит кол у твоего шатра.
Нет. Тимур знал силу их войска. Сам любовался их прочными, хорошо закаленными кольчугами. В бою эти кольчуги были подобны хорошему панцирю, сверху они были укреплены стальными пластинами в таких местах, что сабля врага непременно попадала в них. Мечи и сабли Мараха были тоньше и легче мервских, но тяжелее в рукояти, искусные Марахские воины вертели ими, как хотели, нанося внезапные удары. Поединщики там были сильные и наглые. Степные воины не очень охотно выходили на их вызов.
Тимур отказал Мираншаху. Он прибыл под стены Марахабада сам.
Передние сотни налетели как ураган, с гортанными криками и громким свистом. Мостовая стража даже не успела разобрать сложенные в пирамиды копья. Минута, и хваленые воины Мараха были порублены и превратились в придорожный мусор. Джигиты бросились грабить караван, стоявший у моста. Им никто больше не сопротивлялся, все разбегались и прятались. Воины рвали и растаскивали тюки, сложенные под навесом или навьюченные на верблюдов и ишаков.
В городе поднялся крик, ворота захлопнулись, по стенам забегала стража.
Суета под стенами вскоре утихала, прибытие Тимура все успокоило.
Переход к городу дался непросто. Войско растянулось. Джелал-Хан с кизылбашами ушел вперед и не присылал гонцов. Основная конница развернулась в два крыла по сторонам, а многочисленная пехота шла сплошным потоком по караванному пути.
Верблюд при ходьбе ставит ноги по одной линии. У верблюда нет копыт, ноги оканчиваются твердыми подушками. Великий шелковый путь караванов из Китая, Индии, Персии в Аравию и Европу, и обратно, представлял собой бесконечную тропу шириной в локоть, идущую по долинам и пустыням.
Пехота Мавераннахра шла позади передовых отрядов конницы на два перехода широким потоком, караванная тропа не давала сбиться с пути и вела прямо к Марахабаду.
После горячей каменистой пустыни зелень оазиса успокоила прохладой. Тимур со всадниками въехали под тень деревьев. Тимур взглянул на мост, на стену, на закрытые ворота, лежащие трупы и следы крови, и все понял.
Кизылбаши своим налетом предупредили город о нападении, как это не смогла бы сделать никакая стража. Кроме них сейчас у Тимура было четыре сотни всадников. «Стоянку здесь! Мой шатер ставить вон там, подальше». Тимур ничего не сказал Джелал-Хану, что он о нем подумал. Остальные войска подойдут скоро, торопиться уже не надо. В городе много тысяч воинов, но Тимур о них сейчас не думал. Он привык ко всему и давно перестал бояться.
Темнело. Появились шатры, застучали топоры, загорелись костры. Расседланные кони пили воду из арыков. Наступала долгожданная прохлада. Шатер Тимура был устлан коврами. На подушках отдыхал сам Амир и его ближайшие беки.
Мираншах взглянул на отца.
«Говори, Мираншах».
«Амир, Джелал-Хан опять все испортил. Нас не ждали. Огланы снесли мостовую стражу. Если бы впереди был я, мы бы ворвались в ворота, город был бы наш. А так кизылбаши бросились грабить караван, подняли шум. Проще было бы просто послать гонцов к Шах-Резе с просьбой не забыть запереть ворота!»
«Успокойся, Мираншах! Ты взрослый сын. Если бы ты бросился в город, ни ты, ни твои воины обратно бы не вернулись. Марахабад еще и не то видел».
Просунул голову сотник. «Амир, со стен трубят карнаи, открыли ворота, машут платками, сюда едут послы без оружия».
«Я так и знал, веди их сюда. Сын, побудь здесь, только ничего не говори».
Полог шатра приоткрылся, осторожно вереницей с поклоном вошли пожилые люди с длинными бородами, в шелковых или золоченых халатах, в чалмах. Они низко склонились перед Тимуром.
Самый старший начал: «О, величайший из великих, всемогущий и победоносный! Враги трепещут перед тобой, и вся вселенная лежит под копытами твоих коней! Люди воздают хвалу твоему величию, доблести и мудрости. Никакие воители и мудрецы не могут сравниться…»
«Достаточно. Для чего вы здесь?»
«Я Мухаммед, кади города Марахабада. Великий Шах-Реза шлет тебе поклон и пожелания благоденствия…»
«Говори, что тебе велел Шах-Реза».
«Великий Шах спрашивает, что нужно, чтобы ты ушел и увел своих победоносных воинов? Скоро пойдут караваны с золотом, шелком, пряностями. Привезут красивые ткани, лучшее оружие. Придут купцы из твоего прекрасного Самарканда. Пусть торгуют, и всем будет хорошо».
«А чего вы боитесь? Поглядите со стен, нас здесь немного! Чего боится ваше войско?»
«Да, величайший, с главного минарета можно все увидеть. Мы много про тебя наслышаны. Раньше наше войско не знало поражений. Но остальные твои воины тоже идут сюда».
Лицо Тимура было непроницаемо. Он сидел неподвижно и говорил негромко и спокойно. Все поневоле затаили дыхание.
«Хорошо, я скажу. Слушайте все. Передайте вашему владыке. Я не злой человек. Не хочу разрушать ваш прекрасный город. Даже не буду его захватывать. Но вы должны отдать все золото, что у вас есть. Повторяю, все!»
«О, мудрейший из мудрейших! Величайший из величайших. Город, конечно богат. Но мы сами не знаем настоящую величину его богатств. Так нельзя, назови сумму».
«Мне нужно только золото. Все. Сколько бы ни было. Если я получу все золото, клянусь Аллахом, я оставлю вас в покое и уведу войско. Все слышали мою клятву? Вы, послы и вы, беки и нукеры?! Но если отдадите не все, горе вам».
Один из послов воскликнул: «Но это же невозможно! Это слишком много! И мы не сможем сосчитать». Никто его не поддержал. Тимур молчал, и все послы, пятясь, вышли из шатра.
Утром всех разбудили карнаи со стен. Между зубцов было видно много воинов в блестящих доспехах. Ворота распахнулись, и выехал нарядный всадник в шлеме и кольчуге, с копьем и круглым красным щитом в руках. Потом выехала группа таких же нарядных конников и остановилась у ворот за спиной первого. Он поскакал вперед. Отличный серый арабский конь. Всадник кинул легкое копье вверх наискось, помчался вперед, в сторону, поймал копье, резко остановился, поднял на дыбы и развернул коня. От ворот поскакал другой всадник в белых одеждах, без доспехов и оружия. Остановил коня. Закричал, как муэдзин: «Эй, доблестные воины Мерва! Кто из вас отважится выйти на бой с воителем Мараха?»
В шатер Тимура, склонившись, вошел Осман-Бек.
Тимур, недовольно: «Слышу эти крики. На поединки пусть выходят, если хотят. Ты, Осман, присмотри за ними, потом расскажешь. Сюда арабского лекаря, надо мазать колено».
Некоторые, в основном кизылбаши, стали седлать коней.
Осман-Бек вышел к ним. «Чего всполошились? Это не арканом баб ловить! Все равно так город не возьмем».
Но воины одевали кольчуги, шлемы, пояса с саблями, переговаривались, кто выйдет на поединок. Подошел Рахмет, сильный боец, отодвинув плечом остальных. Спокойное скуластое лицо с недобрым прищуром узких глаз, мощные плечи, пружинистая походка кривых ног конника, мягкие и ловкие движения.
«Уважаемый Осман-Бек! Позволь мне наказать этого нечестивца. Я хочу принести еще одну голову».
«Ладно, Рахмет, я тебя знаю. Иди в бой и покажи, что ты умеешь».
Рахмет легко вскочил на коня, ему подали щит и копье, поскакал навстречу марахскому наглецу. Тот кружил на месте, на скаку бросал и ловил копье.
Рахмет: «Эй ты, пес шелудивый! Стрел и лука у тебя нет, я тоже не взял. Будем биться на легких копьях и мечах! Пошел!»
Марахский воин крикнул «Аррах!!», перехватил копье, поскакал навстречу.
Копья почти одновременно полетели навстречу точно в цели.
Рахмет умело поставил наискось щит, копье со звоном отлетело, воткнулось в землю.
Враг вкруговую уклонился, копье пропахало пыль позади.
Разошлись, вынимая сабли и успокаивая коней.
Сближались медленно. Потом рванули навстречу, мелькнули сабли, раздался стук ударов, Рахмет, отвернув коня в сторону и развернувшись в седле, ловко ударил назад под щит противника. Толпа воинов одобрительно загудела.
«В кольчугу», подумал Осман-Бек.
Опять сошлись, завертелись на месте по кругу. Кони хрипели и топтались, поднимая пыль. Раздался гортанный крик, мелькнули и стукнули сабли, снова разъехались.
Марахский воин стоял прямо и ждал.
Рахмет стал заваливаться на шею коня, все увидели, что ниже шеи у него все окрасилось кровью. Цепляясь за коня, он сполз на землю. К нему подбежали, склонились.
Осман-Бек глядел на столпившихся людей. Один десятник выпрямился, провел ладонью ниже шеи и махнул рукой.
Осман-Бек повернулся и натолкнулся на Тимура, который стоял сзади и глядел вперед поверх его плеча.
«Осман, я все видел. Рахмет был хорошим воином. Когда-нибудь и нас возьмет Аллах. Позови сюда этого героя, я хочу с ним говорить».
Воин подъехал смело, но не торопясь. Кривой меч со стуком исчез в золотых ножнах, щит поместился на коне позади седла. Сошел с коня, согнулся в поклоне, прижав руку к сердцу, где на кольчуге виднелся свежий след от удара.
«Тимур Гуриган, ты звал меня?»
«Да, как зовут тебя, воин? Ты знаешь, кого сейчас победил?»
«Не знаю его имени, но он хорошо дрался. Он был силен, но Аллах помог мне. Мое имя Талах. Я из простого рода».
Молодое лицо воина, будучи смуглым от природы, было бледно, спокойно и казалось отрешенным, как у монаха. Он склонил голову, не поднимая глаз.
Тимур: «По твоему лицу и говору вижу, что ты не местный. Ты курд. Что тебя держит в Марахабаде? Хороший меч везде нужен. Ты только что лишил меня одного из лучших воинов. Займи его место, и ты не пожалеешь!»
«Тимур величайший, я увидел тебя, и в этом моя награда. Но я дал клятву Шах-Резе, что буду ему служить. Ты прав, мой отец из Курдистана. Я ненавижу персов, а их у тебя много. Только знатные легко нарушают клятвы, но клятвы простых воинов, как древние камни, стоящие на курганах. У тебя много хороших воинов, можешь приказать им, и они разорвут меня с конем и кольчугой на этом месте».
«Э, ты не прав. Моя клятва – это вершина над горным хребтом, а не твои камни. Ладно. Возвращайся в город, скажи, что я тоже верен своим клятвам».
В городе был настоящий праздник. Трубили карнаи, били бубны, все высыпали на улицы, приветствовать победителя. Он ехал верхом от ворот сквозь собравшуюся толпу, которая кричала, пела, приплясывала, кидала цветы, женщины спускали с плеч чадры, показывали свои длинные волосы и махали руками навстречу. Талах был сосредоточен. Он ехал во дворец Шаха не глядя по сторонам.
Ворота заранее открылись. Могучие стражники приняли коня и с поклонами проводили Талаха во дворец. Он прошел, склонив голову, вперед. Никто не забрал у него оружие, он вошел в тронный зал, только сняв стальной остроконечный шлем с арабскими узорами.
Там сидел на узорчатом троне из слоновой кости, окруженный свитой, владыка Мараха, великий Шах-Реза.
Острое умное лицо с точеной рыжей крашеной хной бородкой. Большая чалма, усеянная драгоценными камнями. Роскошный, шитый золотом и серебром халат. По бокам трона вдоль стен на низких диванах, покрытых коврами, сидели, поджав ноги, визири, военачальники, муллы.
Талах склонился перед троном. Владыка произнес: «Молодец, воин, ты сделал свое дело. Северные дикари устрашены. Если наши воины соберутся и нападут через ворота, мы победим? Кстати, мне сказали, что ты ездил в их стоянку. Что ты там делал?»
«Я видел Тимура и говорил с ним».
«Ты что, ему родственник? Он тебя пригласил к себе обедать?»
«Он позвал меня. Я приехал».
«Он позвал, наверное, от радости. А ты не думал, что ему может не понравиться твоя победа? Он может захотеть тебя казнить на глазах у своего дикого войска? Говори правду, зачем поехал? И почему вернулся?»
«Я не понял, почему он меня позвал. Я просто приехал. Я знал, что Тимур меня не убьет. Ты не знаешь, а простые воины между собой многое говорят. Я видел Тимура, как сейчас тебя. Просто говорил, как говорю с тобой. Он только просил передать, что он верен своим клятвам. Я ничего не боюсь, смерти тоже. Я говорю с Аллахом, и он мне показывает знаки, дает удачу. Когда я приду к Нему, Он меня вспомнит. Ты спросил про Тимура. Спросил, сделать ли неожиданную атаку из города? Думаю, у нас не получится. У них сейчас немного воинов. Нас в городе гораздо больше. Но я видел, как глядел Тимур. Он глядел сквозь меня, как будто меня перед ним не было. Он глядел сквозь наши стены и ворота. Он глядел, как будто знал их с обратной стороны. Его глаза глядели дальше, к главной площади, твоему дворцу и твоим глазам. Тимур был спокоен и уверен. Если мы сделаем вылазку, помоги, Аллах, всемилостивый и милосердный, чтобы мы ударили по пустому месту, и нас бы не ждала засада. Они большие мастера на такие штуки. Потом придут еще войска с севера. У Тимура в Мавераннахре совсем не мало воинов. Если ты спрашиваешь моего совета, скажу: надо говорить с Тимуром. Мы спасемся, если договоримся с ним».
Владыка поднял тонкую бровь: «Ээ, курд, да ты оказывается, трус».
Лицо воина осталось бесстрастным. «Нет, Шах-Реза. Мы можем побеждать в отдельных схватках, но Тимур сильнее. Я не пойду на поединки. Эта кровь будет напрасной. Курды не трусы. Они почитают огонь, и когда надо, примут смерть и от огня, и от меча. Я дал клятву тебе, и я верен. Потому и вернулся».
Шах-Реза поглядел на блестящий шрам на кольчуге воина, склонил голову, задумался. Советники тихо переговаривались, может взять сейчас нечестивого курда за его дерзкие речи в зиндан?
Шах-Реза сказал: «Иди, воин, будешь стоять в строю. Ты сегодня хорошо дрался. Я тебе верю».
Склонившись, прижав руку к сердцу, Талах вышел.
В зале наступила тишина.
Великий визирь, дородный мужчина с широкой бородой сказал: «Нечего слушать этого огнепоклонника. Пока они не собрались, надо бить их по частям. Бить их можно, этот нечестивец сегодня это показал. Тимур не бог, он лишь человек, хромой на одну ногу и сухой на одну руку».
Шах-Реза: «Если мы договоримся о дани, или выкупе, можно ли верить слову Тимура? Я слышал, что многие, особенно воины подобно Талаху, верят ему, как будто им поклялся сам пророк».
Заговорил один из визирей: «О, величайший. Тимур со своим жестоким войском так же стоял под городом Халеб в Сирии. И когда к нему пришли послы из города, поклялся, что не прольет ни капли правоверной крови. Послы и правители поверили слову Темир-Аксака и открыли ворота. Когда тот вошел в город, неверных, христиан и иудеев перерезали, а из их голов сложили холм. Правоверных просто закопали в землю. Так он сдержал свое слово. И ты знаешь, что творилось в Ургенче, Багдаде. Он сдержит свое слово так, что никто из нас не останется в живых, а в городе камня на камне».
Шах-Реза повернулся к кади, который сидел среди остальных. «Почтенный Мухаммед, он тебе сказал «все золото»?
«Да. Повелитель, он сказал все».
Владыка склонил свою чалму, блеснув драгоценностями. «Покиньте меня, я потом скажу свое решение».
В лагере Тимура ночью в главной юрте собрались верхние военачальники. Пришли тысячники и некоторые сотники. Посреди юрты горел костер, молчаливые слуги поддерживали огонь кизяками и деревяшками от нарубленных деревьев, росших вокруг источников. Разливали в чашки чай или айран. Негромко говорили. Многие обсуждали утренний поединок.
Тимур молчал, попивая крепкий зеленый чай.
Обсуждавшие склонялись к тому, что осажденные могут пойти на вылазку. Они ободрены своим успехом, ночью надо ждать атаки. Враг превосходит нас многократно. Их воины владеют оружием, как мастера. Уязвимых мест в укреплениях не обнаружено. Надо отступить, собрать все силы, и еще раз подумать, как можно взять эту крепость. Если не получится штурм, надо готовиться к осаде. «Что скажешь, Темирбек?»
Тимур, задумчиво, с неподвижным лицом глядя на огонь, ответил не сразу. «Да, вы правы. Их много, они сильны. Но у нас есть один могучий союзник, который не позволит им победить. Этот союзник – страх. Они заперлись в городе, и кроме этого курда никто не вышел с оружием в руках. Их поединщик своих глаз мне не показал, это тоже признак тайного страха. Я видел страх в глазах их послов. Не бойтесь вылазки. Мы расположились достаточно широко. Если они нападут на передние юрты, остальные успеют на-конь. Но они не нападут. Мы должны быть спокойны. Дополнительных постов и засад устраивать не нужно. Я видел, пришли дервиши, это хорошо, пусть они у наших костров расскажут про Мекку, про Ису и могилы пророков. Пусть боятся враги».
Всю ночь на стенах горели факелы, ходили стражники. Было неспокойно. Но вылазки не было.
Прошло два дня. Подходили большие отряды конницы, располагались вокруг города. Воины Тимура теперь чувствовали себя спокойнее, готовились к будущим боям. Кони и люди отдыхали.
Вечером четвертого дня в лагере осаждающих было шумно. На площади у юрты Тимура собрались темники, беки, толпа простых воинов. Сегодня все было необычно. Пришли музыканты, певцы, сказители, танцоры и танцовщицы из города. Как они вышли, охрана не увидела, просто они собрались вблизи лагеря, стали играть, петь, танцевать, и их пропустили вовнутрь. Теперь они были возле юрты Амира.
Из главной юрты, юрт беков, из лагеря воинов все стали собираться в большой круг. Трубили зурны, играли дудуки, гремели бубны и разные барабаны, певцы громко пели, танцовщицы вышли и начали свой танец, красиво развевая легкими длинными одеждами. Музыка заиграла медленнее, танцовщицы стали танцевать плавнее. Длинные одежды заструились вниз, упали к ногам, на них остались золотые и жемчужные ожерелья на плечах, бедрах и щиколотках, затем танцовщицы остановились неподвижно. Музыка зазвучала резче и громче, танцовщицы заиграли глазами и бровями, в такт красиво изогнули руки, заиграли пальцами, руками, плечами. Воины вокруг затихли. Музыка стала звучать быстрее, ритмичнее. Танцовщицы склоняясь в тонких талиях, закружились, стали играть бедрами. На землю полетели юбки и платки. Под грохочущую музыку блестящие от пота тела изгибались и крутились.
Осман-Бек тронул Тимура за рукав. «Темирбек, прекрати это. Воины купятся на дешевые прелести, это лишит их силы. А если среди этих есть хашишины?».
Тимур, довольно щурясь, крутил висячий рыжий ус. «Нет, все будет хорошо. Хассан ибн Ас-Сабах давно умер, в Марахабаде хашишинов нет. Пусть воины развлекутся. Ведь в походе этого никто давно не видел. В аулах и маленьких городах такого нет. Женщины там подобны беременным овцам. Посмотри на эту рыжую!»
С множеством тонких длинных кос, крашенных хной, рассыпавшихся по плечам, голая широкобедрая, тонкая в талии, гибкая танцовщица с мечтательным лицом глядела в глаза Тимуру своими черными миндальными туманными глазами. Под ритмичную музыку ее бедра и живот играли и танцевали. Поблескивала тонкая цепочка на потных бедрах, и звенели маленькие мониста на босых ногах.
«Осман, я это видел много раз в жизни, но это не надоедает. Пусть не трогают этих певцов, музыкантов, танцовщиц. Пусть их сказители говорят свои речи среди наши костров, акыны поют. Я хочу, чтобы было больше песен и радости. Эту рыжую приведи ко мне. Подать вино. У нее должно быть пышная грива. Посмотри, чтобы не было заколок, а то эти бронзовые шпильки у них больше похожи на маленькие кинжалы. Пусть волосы будут распущены, а одежда ей не нужна. Я жду».
Ночью в лагерь стала подходить пехота. Недостаток воды давал себя знать. По пути некоторые источники пересохли, другие быстро вычерпали, и они превратились в грязные лужи. Воины были истощены. Подойдя, люди толпились возле арыков и колодцев, потом укладывались вповалку, в беспорядке. Бросали оружие и валились целыми рядами.
На городских стенах горели факелы, часовые внимательно наблюдали.
Осторожно отодвинув спящую девушку, Тимур выбрался из юрты и подошел к проходящей пехоте. Мимо шли пешие воины. Они были покрыты пылью, почерневшие лица были усталыми. Никто не обратил внимания на немолодого рыжебородого человека в халате с непокрытой головой и скрюченной рукой, который стоял рядом и с заботой глядел на них. Дальше их строй разваливался, но Тимур ничего на это не говорил. Один Аллах знает, что этих воинов было позади и ждет впереди.
Подъехали всадники. Передний спрыгнул с коня. «Темирбек, это ты? Прости, Амир, не узнал. Мы шли медленно. Передние конники опустошили все источники. Их кони и люди все осушили и затоптали. Позавчера мы прождали, пока не наполнятся арыки под ручьями, чтобы мы могли напиться и наполнить бурдюки. Иначе наши кости белели бы вокруг вместе с другими. Почему Джелал-Хан так глупо поступил с источниками?»
«Осман скажет, где вам располагаться. Он тут уже все узнал. Ты знаешь Джелала, прости его. Я рад тебя видеть, Ахмед-Бек!»
Амир и Ахмед-Бек прошли в главную юрту, откуда, чуть спустя, выскочила согнутая женская фигура, закутанная в большой шелковый платок, и мелко побежала к костру артистов.
Утром беки, темники, военачальники собрались в юрте Тимура. Все молчали. Было понятно, что сил под стенами города скопилось достаточно, но многого не хватало. Внимательная разведка никаких удобных для штурма мест в укреплениях не выявила. Единый план действий не складывался, не все отряды собрались. Кроме того, войско внутри стен было очень велико, и воины там были совсем не слабые.
Тимур произнес:
«Приветствую тебя, Марметкул! Здравствуй, Ахмед. Здравствуй, Муса. Привет, Джелал. Приветствую вас, любимые сыновья, Мираншах и Шахрух. Привет, Осман! Я рад, что мы наконец собрались. Я прошу ото всех выдержки и внимания. Смотрите и наблюдайте. Крепостей без слабых мест не бывает. Надо искать, они есть. Готовиться к нападению. Вы все хорошо знаете, как берутся города. Терпите, и Аллах вознаградит нас».
«Да, амир».
Рано утром, когда песок еще не просох и не нагрелся, лагерь разбудил рев труб со стен города. Ворота медленно распахнулись.
В лагере Тимура началась суматоха. Седлали коней, надевали доспехи, шлемы, пехота с трудом просыпалась, бежали, собирались рядами, ощетинясь копьями и ожидая вылазки. Тимур вышел из шатра и внимательно уставился в сторону города.
Там из ворот медленно выходили верблюды. Один за другим, как хороший караван. Верблюды были навьючены плотными тюками и шли тяжело. Охранников с ними не было, только погонщики. Потом выехала группа всадников в халатах с чалмами, и поехала к лагерю, обгоняя первых верблюдов.
Тимур ушел обратно в юрту. «Эй, золотой халат, тюрбан, красные сапоги».
Послы вошли по порядку. Впереди был знакомый длиннобородый кади Мухаммед. Все склонились. Тимур сидел на бархатных подушках. Вокруг него собрались беки, сыновья, военачальники. Все внимательно и строго глядели на послов.
Кади начал: «О, величайший из великих, всемогущественнейший из всемогущих! Лучезарный и ослепительный! Враги падают к копытам твоих коней, вселенная шелковым платком расстилается…»
«Короче».
«Величайший! Нет таких богатств, которые могли бы…»
«Короче!»
«Я понял. Я не позволю себе, чтобы в третий раз был возвышен голос владыки вселенной. Мы тебя поняли, величайший. Мы собрали все золото в городе. Все-все, как ты тогда сказал. Получился такой караван, которого не было в истории Марахабада никогда. Прикажи откинуть полог шатра, посмотри. Последний ишак еще не вышел из ворот! Все сокровища великого города брошены к твоим ногам. Владетельный Шах-Реза помнит твое слово. Ты обещал не трогать город и увести свое доблестное войско».
Тимур, хромая и морщась от боли в красных сапогах с закрученными носами, проковылял к выходу. За ним потянулись послы и свита. Все вышли и столпились на главной площади лагеря, где недавно так красиво танцевали девушки. Сейчас, под ослепительным южным солнцем, сюда подходили верблюды и ишаки. Погонщики сбрасывали тюки и мешки, верблюды отходили, с тяжелым бряканием падали новые тюки, начала расти гора. Верблюды все подходили. Сзади к Тимуру подошел посол, склонился: «Мы выполнили свои обязательства. Теперь твоя очередь, величайший».
Лицо Тимура было невозмутимо. «Я не уверен, что это все золото»
«Все, величайший!»
«Я свое слово помню. Но я не уверен, что вы выполнили свое. Шах-Реза слишком любит золото. Идите. Завтра утром получите ответ».
Группа послов удалилась в город. Порожние верблюды и ишаки ушли, ворота захлопнулись. Тимур подошел к большой горе тюков на площади лагеря. Вынул из сапога кривой нож, вспорол несколько тюков. Посыпались монеты, золотые украшения, были видны блестящие кубки и тарелки. Разномастное золото и серебро, собранное вперемежку. Шах-Реза старался держать слово, хоть и торопился. Все были потрясены при виде такого богатства.
Тимур, хромая, ушел в юрту. «Осман, охранять! Тюки зашить! Эй, нукер, чувяки сюда. Тащи с меня сапоги».
Великий город затих.
Праздников здесь уже давно не было. Не велась торговля на площади, не играли уличные музыканты, танцовщиц в караван-сараях не было видно. Ночью все стихало. В главном дворце не спали. Шах-Реза сидел на троне. Придворные сидели на своих местах по стенам вокруг. Группа длиннобородых послов стояла посередине.
Послы рассказали, что видели и слышали. Все были подавлены и сидели в каком-то оцепенении.
Великий визирь, осунувшийся, с расширенными от страха глазами, сказал: «Все знают, что учиняет Тимур с непокорными городами. Мы все не хотим, чтобы Тимур устроил за воротами свою пирамиду из наших отрезанных голов, обмазанную глиной. Мы послали большой караван, а они не пошевелились. Никто не обещает, что он выполнит свое слово. Надо готовиться ко всему».
Сильно побледневший в последние дни Шах-Реза произнес: «Почему же так верят слову Тимура? Там же было все золото, какое собрали, как он и сказал». Задумался, разглядывая свои золотые перстни на руках. «Оставьте меня, я должен думать».
В лагере Тимура тоже не спали. В юрту Амира попросился глава кизылбашей Джелал-Хан, и с ним двое воинов.
Худое темное лицо с подкручными черными большими усами. Небольшой красный тюрбан. Волчий хищный взгляд. Небогатая одежда, но великолепное оружие, которое он оставил у входа. С ним было двое воинов без шапок и оружия. Кольчуг и доспехов ни на ком не было.
«Темирбек, прости, что потревожил, это важно».
«Говори, Джелал. Ты знаешь, что я всегда рад тебя видеть».
«Это Алишер и Зейнатулла. Они были сегодня в городе».
Тимур внимательно поглядел на воинов. Обычные воины, смуглые скуластые лица.
«Это не тот Алишер, что добыл бунчук Едигея?»
«Он, Темирбек. Говори, Алишер».
«Амир, мы сегодня были в городе, только что оттуда. Там, где из города под стеной вытекает малый арык, есть осыпь, где может легко пролезть пеший воин со щитом и копьем. Все закрыто деревьями и кустами, ничего не видно. Хочу сказать. В городе никто не спит. Они готовятся к штурму. Твоему слову не верят, Амир. Чинят стену, распределяют отряды по участкам. В кузницы тащат все железные части, петли и мотыги. Их перековывают на топоры и мечи. Зейнатулла был со мной, он подтвердит».
«Хорошо, воины, молодцы, идите спать, вы выполнили свою работу. Ты тоже иди, Джелал, я потом тебя позову».
Воины вышли. «Осман, утром отправь гонцов к городским стенам. Пусть кричат. Это было не все золото. Они не выполнили условие. Они меня обманули».
Утром случилось то, чего кроме Тимура никто не ожидал. Опять затрубили большие трубы, со скрипом растворились ворота, показался караван. Он был небольшой, три верблюда и один ишак. Впереди ехали на конях те же послы в главе с кади Мухаммедом. Тимур ждал их на площади. Всадников и верблюдов пропустили беспрепятственно. Кади сполз с коня, низко склонившись, униженно пополз на четвереньках к Тимуру, таща по пыли бороду. «О, величайший! Мы поняли свою ошибку. Ты был прав. Там было не все золото. Теперь все. Мы собрали по всем домам, поснимали кольца и серьги у женщин, посрезали бляшки с одежд. Это все, все».
Тимур помолчал, глядя на послов, валяющихся перед ним в пыли. «Идите, свое решение я вам сообщу».
Послы униженно удалились.
«Осман, позови Джелала и этого Алишера».
Разведчики пришли из города под утро. Их сразу проводили в юрту Тимура. Там сидели главные военачальники. Алишер был озабочен. «Амир, они готовятся к бою. Стену наращивают кверху, позади ворот стали строить другую. Всех мужчин забирают в дружины, даже стариков и подростков. Муэдзины кричат, зовут на молитвы во все время, муллы призывают Аллаха помочь их городу. Страх и отчаяние царят там. Твоему слову не верит никто, а твое имя, о прости, проклинают. Только и говорят о наших глиняных пирамидах».
«Хорошо, Джелал, Алишер, идите. Они опять отдали не все, лживые шакалы. Ахмед, Осман, всем оставаться на местах. Если завтра придет караван, зовите меня сразу. Собирай сейчас беков сюда. Они не забыли, как держать сабли?» Тимур недобро прищурился, так что Осман-Бек замер, «Когда будем складывать в кучу головы, наверх помести этого длиннобородого».
Утром был один ишак с мешком на спине. Ишак был привязан к седлу коня, где, качаясь и кивая головой, трусил кади Мухаммед. Больше никого не было.
Тимур и беки ждали на площади. Кади Мухаммед застрял туфлей в стремени и никак ни мог слезть с коня. Нукеры освободили его, с ишака сняли жалкий мешок, где что-то бренчало. Мухаммед, пошатываясь, подошел к Тимуру. В бороде виднелся репейник, узорчатые полы халата испачканы навозом. Взгляд был мутный и остекленелый. Никаких поклонов, уставился надменно, как хан, уперев руки в бока.
«Значит так. Это, как бы, все. Что, Темир-Аксак, опять не веришь? Если хочешь начать строить свою тысячеголовую пирамиду, начни с меня, я уже здесь. Если не торопишься, поеду, спать хочу, а ты тут сам разбирайся, раз такой умный. Оревуар!»
Никто не понял, что сказал посол. Ему помогли залезть на коня, и он потрусил обратно в сопровождении ишака, по дороге потеряв чалму. Улегся на шее коня. Из городских ворот выбежали стражники, коня поймали, завели в ворота. Потом поймали ишака.
Тимур выглядел невозмутимо. «Алишера сюда».
Вместе с Алишером на этот раз в город ходил сам Джелал-Хан. Огланы вернулись ночью довольно быстро. Их сразу провели в юрту Тимура, которого разбудили. Тимур закутался в домашний халат, нашаривая чувяки. Перед ним были Джелал-Хан, Алишер, Зейнатулла и еще один молодой джигит. Разведчики были без оружия, в старых потрепанных халатах и рваных шароварах.
Заговорил Джелал-Хан. Он был потрясен: «Амир, я ничего не понимаю. Мы только что из города. Нам не понадобился лаз возле малого арыка. Ворота не заперты. Мы прошли туда и потом обратно, стражи там нет. В городе видели много пьяных и женщин без чадры и верхних одежд. Никто не готовит оружие, стены не охраняют. Их войско разбрелось. Все шляются по улицам и площади, орут песни, валяются по дворам и садам. Амир, у нас все готовы, поднимай войско на-конь! Мы сегодня же ночью возьмем этот загон с баранами!».
Тимур ответил тихо и медленно: «Я все понял. Оставьте меня. Я буду думать».
Нетрезвые полуодетые воротные стражники на стены вышли поздно, когда солнце уже взошло над пустынными холмами. Ворота были по-прежнему полуоткрыты, поскольку разведчик Алишер поленился прикрыть их за собой. Стражники не поверили своим глазам.
Огромный лагерь Тимура был пуст. Ни шатров. Ни костров, ни коней, ни людей. Ни горы мешков и тюков посредине. Только ветер гулял на брошенной стоянке, да бегали уличные собаки, ища объедки. Никого. Великое войско ушло, тихо и незаметно. Люди выходили из ворот, глядели, удивлялись и думали.
Загорянка, март 2009