Голос из куста роз
Компания, около шестого подъезда, там, где росли кусты черемухи и сирени, собиралась своеобразная, в основном молодые пенсионеры-шахтеры. Играли в преферанс, забивали "козла в домино", словом убивали летние денечки кто как мог. Бывало, впадали в ностальгию по прошлым годам, когда путевка на курорт стоила гроши, а проезд по нынешним временам и деньгам и вовсе ни чего не стоил.
Крыли почем зря Горбачева, еще больше - Ельцина, проклинали тех, кого сами в 1989 году выбирали руководить забастовкой и, самое главное, себя считали безвинными жертвами.
Я жил в этом подъезде и вечером, когда возвращался с работы, меня часто окликали: "Валентиныч, посиди, поговорим за жизнь. Ты вона, в газетке статейки пописываешь, может, просветишь нас насчет нынешней политики?"
Откровенно сказать я не любил этот "бессмысленный и бесполезный треп" в котором все смешивалось в кучу, сбивалось в один комок, а когда пытался хоть как-то "отделить мух от супа", то мои собеседники увядали и разговор сам собой прекращался.
Однажды я задержался дольше обычного на этой лавочке. Была та летняя пора, когда черемуха уже побурела, а сирень горела фиолетовым с красным, огнем. Было тепло и тихо. Разговор шел о курортных приключениях и как обычно, о женщинах. Политикой меня не донимали.
Нового я ни чего не услышал, кроме набившей оскомину мнения, что все женщины ****и, а мужики, напротив, порядочней и добродетельней некуда. Соответственно и примеры шли из этой же серии, как и анекдоты, к стати и некстати рассказанные, заядлым анекдотчиком Кузьмой Перловым. И все бы ни чего, поболтали, поболтали, да и разбрелись бы к вечернему кинофильму, если бы не Гришка Митягин. Слушал он слушал это переливание из пустого в порожнее, да и скажи: "Поглядишь на вас, вроде мужики, а послушаешь - хуже распоследней бабенки! Вот ты, Егор, - обратился он к рослому не потерявшему привлекательности мужику, - вот ты Егор, ты бабенку о которую сейчас только вверх жопой не поставил, наверное облизывал, наверное слова разные на ушко шептал и как только не навеличивал. Ты бы постыдился своей памяти, а?
- А что я! Что! - Вскричал Егор. - Я что соврал что ли? Сама говорила, что у неё муж, что она его любит, ребятишек двое... Я что соврал?!
- Может и не соврал, да пусть ты всю правду-матку о ней сказал, ты главное утаил, ты о себе ни чего не сказал. Поди, тоже про свою жену, Настю ей разное плел, а может и такое, что и сейчас стыдно вспомнить, потому и её поносишь, чтобы самому перед своей совестью чище выглядеть?
- Ты, Гришаня, говори да не заговаривайся, а то зубы с земли доставать будешь! - Желваки под скулами Егора заходили и лицо налилось бордовой нехорошей кровью.
- Да ладно вам! - Попробовал вмешаться Николотов Виталий. - Ну что вы? Было, да сплыло! Не хватало бы еще соседям по пустячному делу передраться.
- А ты, "шплинт" - Николотов был и на самом деле мал ростом, - прижми жопу покрепче к скамейке, да помолчи, тебя это не касается. - Егор вышел из-за стола с намерением обойти стол. Гришка Митякин хоть был на голову ниже Егора, но в плечах пошире его. Тот так же стал вытаскивать ноги из-за стола. Словом быть беде. Потому мужики и я, в том числе встали, чтобы не приведи Бог, драки не было.
Николотов и Дубов увели Егора, а я опекал Митякина. Так получилось, что минут через десять мы остались с ним одни.
- Чего ты на Захара взъелся? - Спросил его, выкладывая на опустевший столик только что купленную пачку сигарет.
- Терпенье ведь лопнет! Подумаешь, какой герой! С юношеских лет таких болтунов-бабников на дух не перевариваю. Ну, чего он расхвастался? Бабы, конечно сплошь да рядом дуры, но ведь не козлам же они ходят, а к мужикам! Выходит, что мужики-то ни чем от них не отличаются, в своем нравственном виде. Нечего хвастаться.
- Но, ведь к женщине, так уж испокон веков повелось, общество предъявляет повышенные требования к морали, нравственности. Как ни как мать. Ответственность у женщины, перед будущем, повыше будет чем у мужчины.
- А кто с этим спорит? Я же, о другом говорю, нечего языком лязгать что между вами было. Тайное это дело, понял?
- Тайное-то оно тайное, но если в эту тайну не заглянуть, так и литературы ни какой не будет, да и вообще искусства.
- Я в этих делах ни чего не знаю, но по мне так, если она мерзавка, то и ты мерзавец. Постель, она, знаешь ли, всех уравнивает. До постели, еще может быть люди разные, а как вместе легли, то ни кто, ни кого не чище. Если уж на то пошло, то и мне есть что рассказать из этой области, но я расскажу тебе другое, если есть охота и время послушать.
Предложение было заманчивым, тем более я мало знал Гришку Митякина, он всего год с небольшим въехал в наш подъезд, а я от природы любопытен до всяких подобных баек.
- Только рассказывать я буду, не с пята на десята, а по порядку. Так вот, скажу тебе откровенно, что я не святой какой, более того и от жены тайком, было дело, похаживал. Это так, как говорят армейские, "вводная" тебе. Потому к курортно-санаторным романам отношусь спокойно. Так вот, отдыхал я в Нальчике в санатории ... Был там такой случай. Ты в санаториях бывал? - Неожиданно спросил Гришка.
- Доводилось.
- Тогда должен знать, что дня два-три человек приглядывается и присматривается к окружающему миру и начинается это со столовки. Так вот эту женщину я заприметил в первый же день. Очень яркая было женщина. Ножки, талия, мордашка и глазищи, огромные и синие-синие, как омут. "Ну, - думаю, - в эти глазищах не один утонет." И вправду вижу около нее увивается один тип...
- А ты, наверное, на её глаз положил? - Не удержался и перебил Гришку.
- Если ты меня будешь перебивать, то я ни чего рассказывать не буду.
Я пообещал, что буду нем, как рыба.
- Так вот, сообщаю тебе, что эта особа не по моему карману...
- Но, Гришка! - Не удержался я. - Как же тебя не перебивать? При чем здесь карман? Не все же покупается и продается?
- Этак я к утру с тобой до средины моего рассказа не доберусь. Наберись терпения, а иначе пошли по квартирам?
- Все, Гриша! Всё!
- Хочешь знать мое мнение, то все, исключительно все в мире продается, за очень редким исключением, а сказать точнее, бывают исключительные люди. Иная женщина не возьмет у тебя денег, швырнет в морду и дело с концом, но с радостью и благодарностью возьмет цветы, по сути те же деньги. У меня на этот счет правило; нет женщин недоступных и не преступных, нужно сочетание трех условия. Первое, твое желание, второе условие время и третье условие деньги. В разных пропорциях и соотношениях они являются ключом к женскому сердцу. Считай это отступлением от темы.
Так вот, эта женщина была не по моему карману, а умный от дурака, в таких вещах отличается тем, что умеет выбирать для себя реальную цель. Через день, вижу, другой вьется. "Ага, - думаю, - отшила того, вчерашнего". И так в течение недели насчитал я вокруг этой особы человек с десяток. "Ну, - думаю, - эта и на самом деле лечится приехала." Бывают и такие на курортах-санаториях.
Дней через десять-двенадцать - всё, пусто вокруг её. Так, изредка, вновь прибывший, метнется на голубые завлекущие глаза, да не солоно хлебавши, разворачивается. Очень интересная особа. Сердцем чувствую, что не может быть в таком справном теле, такая монашеская душа! Однако сам, не подхожу, очень это чувствительно для мужчины получать от ворот поворот, тем более, вижу, её подруга нет-нет, да и бросит на меня взгляд. Это ведь, сказки, что мужчины выбирают себе жен и любовниц. Ни чего подобного! Это они нас выбирают.
"Ну, - думаю, - потомись, потомись малехонько". И вот, под утро мне не поспалось, душно показалось мне в номере. Вышел я на балкон, а ночи там темные чертовски, почти до шести часов утра в летнее время, темнота стоит, да и то посуди, вокруг горы высоченные!
Сел в шезлонг сижу, покуриваю и вдруг слышу из розового куста, ну точь в точь, как Моисею из куста тернового, голос ко мне:
- Мужчина, а мужчина…
По-первости я конечно вовсе не подумал, что тот голос ко мне. Оглядел окрест, в том числе и балкону, которые, конечно увидеть мог - ни одной живой души. А голос из розового куста снова: "Мужчина, а мужчина... Да Вы, тот, что на балконе..."
И говорить старается не очень громко, даже шепотом говорит. Перегнулся через перила, чтобы рассмотреть, кто же меня зовет, да ни чего, кроме того куста не вижу.
- Мужчина, будьте добры, сходите в сорок второй номер, там живет Даша, пусть она спуститься и подойдет к этой клумбе.
Сорок второй номер, это как раз на моем этаже, четвертом и Дашей зовут ту самую подругу той самой синеокой красавицы, которая мне глазки строила. Тут-то я признал голос. Сказать что удивился, значит ни чего не сказать, изумился я до чрезвычайности, но немедля минуты, пошел в тот самый номер к Даше.
Постучал в дверь, а номер был, как и мой, двухместный. Через минуту голосок: "Лида, ты?" Оказывается синеокую Лидой звали.
- Не пугайтесь, - отвечаю я, - тут дело такое, Лида просила выйти на улицу срочно, буквально немедленно. – И добавил от себя уже. - Она Вас ждет у второй клумбы с розовым кустом с правой стороны от входа.
И тут же ушел, потому что знаю - женщины любят задавать пустячные вопросы, вместо того, чтобы действовать. Зашел я в свой номер, вышел на балкон и в темноту сказал: "Ваша просьба исполнена".
- Спасибо. - Отвечает она.
Сижу, минут через пять выбегает Даша, огляделась и прямиком к кусту. Все, дальше мне не видно. Только заскочила за этот куст, как тут же стремглав, одна выбежала, только двери в вестибюле хлопнули, потом цокоток по коридору, через минуту обратно тем же манером. На этот раз пробыла за кустом минут пять, а вышли обе и быстро-быстро в вестибюль и так же по коридору.
Очень загадочное это дело было для меня. Весь день ходил и размышлял над ним, а еще раньше, утром на завтраке не увидел ни Лиду, ни её подругу Дашу. В обед Даша появилась, но одна и даже рукой мне от своего столика помахала. "Ну, все. - Думаю, - вечером подойду, кажется, яблочко уже созрело". А самое главное, распирает меня любопытство, чего же такого случилось сегодня утром с её подругой и от чего её нет. После ужина я подошел к ней, сказал обычное, "здравствуйте" и еще чего-то сказал.
- А я уж думала, что Вы ко мне не подойдете. - Призналась Даша. Словом наш роман развивался куда стремительнее, чем это обычно пишут в книжках. Настолько стремительно, что вытеснил мое любопытство её подругой. На следующий день сидим мы с ней в тени роз и вспомнил я про её подругу.
- Даша, а где твоя подруга?
- Уехала домой.
- А что так-то? Путевка кончилась? - Прикидываюсь, что ровно забыл про утренний голос из розового куста.
- Тут целая история вышла. Слава Богу, что все обошлось.
- Да не мучай ты меня, что за история?!
- Лидка-то вишь с вывертами. "Не хочу своих мужиков, они мне в моем Мурманске обрыгли, хочу местного, аборигена". У меня как сердце чувствовало, говорю ей: "Людка, попадешь в такой переплет не рада будешь."
"Нет, - говорит, - ты в людях ни чего не понимаешь".
Приходит, как-то из ресторана "Эльбрус" и хвалится: "Вот это мужчины! Обходительны, вежливы! А как деньги красиво тратят! Наш мужик достанет кошелек, откроет его, три раза вздохнет, и минут пять разворачивает купюры, да еще за каждую копейку торгуется с официантом. Проводит до ворот и тут же лапищей в трусы лезет. А этот проводил меня, букет цветов...- Она и вправду тогда огромный букет цветов притащила... - дарит. И ни-ни, даже не поцеловал, только в ручку".
Словом, Лидка была без ума от этого Радика, кажется. В тот день пригласил он её покататься на машине, горы показать. Лидка рассказывает, цветами завалил её, шашлыками разными кормил, а к вечеру увез черт знает куда, в какой-то горный аул. "С братом, - говорит, - познакомлю".
Так вот, этих "братовей" у него оказалось пятеро и один, самый первый, что на Лидку забрался, лет так под семьдесят. Привез её кто-то из "братовей" и для потехи до гола раздели. Остальное, тебе известно.
Вот такая моя история о женщинах. Сказал Гришка Митякин и потянулся за сигаретой. Мы сидели молча, пока не докурили сигареты, потом Гришка встал, потянулся и сказал: "Пора, кажись, этот сериал кончился, еще успеем "Новости" посмотреть».
1999 год.
© Copyright:
Михаил Анохин, 2010
Свидетельство о публикации №210090200716