Дурацкое название, не правда ли? Скорее не дурацкое, а обламывающее – сразу ясно, что будет в конце. Тогда, для тех, кто не очень любит читать и не хочет
тратить лишних несколько минут на
это – начнем с конца.
Мне было пятьдесят три года. Я уже мертв, мое тело, скорее всего, обнаружат незнакомые мне люди; кто меня убил, тоже известно – друзья, ну, или как сказать, собутыльники. Ну да именно так, я же мертв, значит можно так говорить, ведь почему-то не стыдно, а вот около часа назад я бы себе такого не позволил. Да, забыл предупредить, чтобы вы не думали, что это какая-то дешевая фантастика; ведь вы скажите: «Если ты мертв, то кто тогда все это написал?», - оговорюсь, пишет, несомненно, автор, а я, по-секрету сказать, уже сомневаюсь: это он все выдумал, или я на самом деле жил… Если спросить, какие чувства я сейчас испытываю, то, наверное, безразличие, нет, скорее даже смирение, ведь сейчас точно ничего не исправишь, если говорить обо мне; ну и еще сильнее испортишь не без того испорченные жизни тех двух моих друзей, простите, собутыльников. Их завтра уже заметут, так как, когда мы заходили ко мне в квартиру, я явственно видел, что соседский глазок сменил свой цвет на темный – это бабка Галка подсматривала, кто там ходит (вот ей завтра будет, что пообсуждать на лавке, когда милиция возьмет у соседей показания); а, ну еще и эти двое додумались – заснули у меня на кухне за столом, один – облокотившись на свои руки, другой – откинувшись на спинку стула и запрокинув голову (лишь бы рвотой не захлебнулся, а то я слышал, мужики рассказывали, что один так вот и помер, должно быть неприятно). Так вот, заснули, а час назад орали тут, как резанные, ну и я, несомненно, тоже орал, а это уже четвертый раз за неделю было – значит соседи уже вызвали милицию; значит скоро приедут и, непременно, этих заметут (вот менты то удивятся – ехали на вызов по поводу хулиганства, а тут труп; было б обидно, если б не мой, тогда бы еще посадили, а теперь - нет).
Да, смирение и умиротворение; если спросите про пролетающую перед
глазами жизнь, отвечу, что ничего подобного не припоминаю – я же был
пьян, ну а уж как там автор напишет, не знаю (эти писаки – те еще фантазеры). Еще, наверное, вы спросите, почему меня убили. Да потому, что была ссора, и у них был нож… Почему ссора – не помню, ну вы, наверное, представляете, вот когда трое пьяных спорят, они что, выясняют с чего все началось? Ну, вот и я думаю, что нет, так чего тогда спрашивать? Выпили, не закусили, еще выпили, потом кто-то кому-то меньше налил… И, понеслась… Ну, вот так примерно.
Да, не представился, звали меня Иннокентием Павловичем, как вы уже догадались, друзья и собутыльники звали Кеша, ага, как попугая. Ну и вы тогда меня так называйте – будете
моими друзьями, а то давно настоящих не было.
Пить я начал, ну так чтобы сильно, почти год назад, тогда умерла моя жена, врачи сказали, что рак, метастазы, спасти не удалось; я их не виню, наверное, у нее судьба такая была… Ну не скажу, что мы любили, с годами это чувство стерлось, скорее привыкли друг к другу. Думаю, если б она сейчас была жива, вы бы не читали про мою смерть, вернее жизнь. Она меня как- то сдерживала, не давала пить, ну не то, что бы совсем не давала, но запои были нечасто, хотя, какие это запои, дней пять на День Рождения, неделю на Новый Год, на ее День Рождения дня три и неделю на годовщину сына, ну и так, по выходным; а когда умерла – да весь год, короче, чего врать. Сначала с работы уволили за прогулы, поначалу хотел было к родственникам в поселок уехать – да никого не осталось, потом со вклада деньги снял, вот-вот они должны были кончиться, потом бы пошли заначки, квартиру бы пришлось менять на комнату в коммуналке, да и ту бы, наверное, продал, хотя, нет, скорее умер бы через год от цирроза…
Кстати, интересно, увижусь ли я со всеми, кого лишился?..
Да, с чего все началось, нет, ну началось все гораздо раньше, при Горбачеве, когда сухой закон ввели, ну выпивал, конечно, раньше, ну, так, по праздникам, а тут прям как прорвало: все, как оголтелые, ринулись искать, где выпить, ну и меня подкосило с ними... А так началось все, когда в девяносто седьмом похоронка из Чечни пришла, а чуть позже сын в цинке вернулся. Пил тогда месяца два, до Нового года, а когда восьмого января все очнулись и я с ними, вот так в голове что-то щелкнуло – и бросил пить, пять лет после этого не пил, только на годовщину сына стопку, и все... А когда в две тысячи третьем опять с работы уволили – устроился обратно на завод, всего лишь слесарем, ну и с мужиками, а больше от безделья, по чуть-чуть начал принимать...
Вообще меня несколько раз увольняли, первый раз в девяносто втором, а до этого на заводе инженером работал (да, и по профессии я тоже инженер). И пока в распадающейся стране вся эта катавасия длилась, так до девяносто четвертого и мотался то там то тут, и грузчиком на станции, и таксистом, да кем только не работал. Потом до осени девяносто седьмого на заводе бригадиром был, тогда инженеров, таких как я по России – пруд пруди
было, так и пришлось не совсем, так сказать, по профессии идти.
А в сентябре – очередная катавасия в
стране, ну у нас же никак без этого, нет, конечно, я понимаю, что во всем мире несладко пришлось (вот и сейчас опять кризис), но у нас как полагается – круче всех. Помню тогда до ноября с места на место, халтура за шабашкой – делать то чего-то нужно. А в ноябре похоронка пришла, запил, как уже говорил, а после Нового года работу нашел –
водитель-дальнобойщик. Ну, поначалу, конечно, не такой уж дальнобойщик – все чаще в
соседнюю область на «Газели», а через пару лет, потихоньку. До «Камаза», а после и до «Рено» “дорос”... Даже до Чехии, ну не так сразу, и в Украину, и в Белоруссию; и в Польшу, поначалу помотался, однако четыре раза в Чехии был, правда, до Праги не раз не доехал...
Мужики на привалах поначалу удивлялись, почему компанию не поддерживаю, потом привыкли...
А летом две тысячи третьего года нашей грузоперевозочной фирмы не стало, что там у начальства случилось – не знаю, только вначале одного, затем другого, а позже чуть ли не всех разом уволили, выплатили смешную компенсацию, но выплатили... Пришлось опять на завод, полгода бригадиром проработал, а потом сокращение и, бац – слесарь, так вот до последнего и работал: слесарь, с никому не нужным, высшим образованием, смешно даже...
Когда в семьдесят шестом вернулся из армии – поступил в политехнический институт, почему в политехнический, так потому, наверное, что с детства любил ковыряться с трофейным фашистским BMW отца, вот тогда-то все и началось... Конечно то, чему учили в институте и трофейный мотоцикл – абсолютно разные вещи, но учиться мне было крайне интересно, пожалуй, даже больше, чем я это себе представлял. Вот, а летом семьдесят седьмого, после первого курса, на танцах я познакомился со своей будущей женой, нет, конечно, тогда я еще не знал, что мы поженимся, но такая перспектива меня вполне устраивала. Помню, тогда было около десяти вечера, солнце село только что, духота летнего дня сменилась вечерней прохладой, но не так, что бы совсем холодно, а комфортно, до этого где-то за час прошла гроза, и воздух, наполненный ароматом липового цвета, стал пахнуть еще и запахом перекаленной лучами солнца, и чуть смоченной ливнем, асфальтовой пылью, знаете, ну ни с чем этот запах не спутаешь... А мы с ребятами нашли утюг, наверное один на двадцать человек, накрахмалили белые рубашки, отгладили, отпарили их, как это было возможно и пошли на танцы. Да, именно танцы, это, видите ли, как-то мне ближе; конечно, слово тоже не наше, как и дискотека, но раньше были именно танцы; а что такое дискотека? Это что-то такое упорядоченное, строгое, как картотека или библиотека, знаете ли, а танцы, танцы это веселье, поэтому пусть уж лучше танцы. Заходим мы на танцплощадку, а там «звенит январская вьюга», а в воздухе запах липы и грозы, а мы в белых рубашках, и все танцуют. А в стороне, не то что бы красивая, а вполне симпатичная, хрупкая такая, стоит девушка, я глаз на нее сразу «положил» – было в ней что-то такое, чего мне не хватало. И я как- то стою, танцую и нет, и на нее все поглядываю, и как-то робею подойти, и вот, только было решился, как подваливает, да, именно подваливает, к ней такой бугай. Ну, как вам сказать бугай, их еще "быдло" называют, из серии, простите, «эй, коза, поехали ко мне», вот примерно такой, теперь представляете. Если бы я мог, я бы и сейчас на него злился, но не забывайте, что я вам говорил: из всех чувств у меня сейчас только смирение, и я особо не расстраиваюсь. А тогда... Как можно так отвратительно обращаться со
столь милой девушкой, что значит «пойдем, потанцуем», и сразу хватать за руки? А что если ей это не нравится, или он сам ей в целом не нравится, и как партнер, и как мужчина вообще... Тогда у меня в голове что-то щелкнуло, вскипело; никому ничего не говоря, я подлетаю к «шкафу» и из-за всех сил бью его в челюсть. Каково же было мое удивление, когда на полу оказался не он, а я. Еще после серии ударов я почувствовал, как его от меня оттаскивают, я понял – мои друзья, а еще чуть позже услышал сквозь музыку звук свистка дружинников. Больше я его не встречал, как, в принципе, и до тех танцев. В общем, я и не особо горел желанием вновь встретиться с ним, мало чего приятного вот в таких "быках".
Вместо того, чтобы на следующий день ехать в поселок в гости к родителям, я две недели пролежал в больнице с сотрясением мозга, да еще потом с месяц бок побаливал: перелом двух ребер – шутка ли? В целом в больницах мало приятного, раньше в них, конечно, я лежал, но за всю жизнь – раз пять, вместе с роддомом, ну или как это в поселке назвать? Так вот, приятного я за эти пять раз так и не нашел, кроме, конечно же, того, что та самая девочка с танцев выяснила где я лежу и стала приходить каждый день меня навещать. Эти посещения переросли в ежедневные свидания, когда меня выписали. А через две недели после выписки я сделал ей предложение, а еще через месяц мы женились.
Вы представляете свадьбу на селе? Думаю, да, и полагаю в не очень позитивных тонах... А зря, нет, ну конечно я понимаю, что это все здорово: именно дворец, а не ЗАГС, обязательно ресторан, лимузин... Но откуда, простите в семьдесят седьмом лимузин? Да и на селе интереснее, ярче как-то, гуляют несколько дней к ряду, народу гораздо больше – самый настоящий праздник, в общем. Во всяком случае, не знаю как вы, но могу твердо сказать: ее городским родственникам очень понравилось.
Из общежития я выселился сразу, благо родственники помогли с комнатой в коммуналке, ну не то что бы купить, (какие тогда покупки?), а снять. Не скажу, что жилось сладко, сами понимаете – студенческая семья. Но знаете, вот в фильмах показывают, и поговорка такая есть про шалаш и рай, ну вот примерно так и было, конечно приходилось работать за троих: и вагоны разгружал, и сторожем на стройке. А когда в конце весны семьдесят восьмого сын родился, так к тому времени я и привык к такому
графику.
Если знаете, то подтвердите, какое счастье, когда рождается ребенок, да еще и сын, нет, конечно, у кого первая дочь, считают иначе, и я их понимаю, так что и вы меня постарайтесь понять...
Все время с семьдесят восьмого по девяносто седьмой я жил, в основном, ради сына. Все что я хотел видеть в себе, но так и не добился – пытался привить ему, конечно же я не настаивал на его интересах, увлечениях, но всегда был очень доволен тем, кого воспитал. А когда в девяносто седьмом пришла эта бумажка...
Да, тяжело оставаться без чего-то очень родного, дорогого твоему сердцу, особенно без кого-то... Впервые я это осознал в девяносто втором, когда в течение месяца умерли мои отец и мать. Конечно, со временем, я все реже и реже их видел, но разве это играет какую-то роль, когда остаешься без двух дорогих тебе людей? Хорошо, если у вас так еще не было, не совсем плохо, если уже случилось, ведь в следующий раз, может, будет легче, хотя, про себя скажу, все наоборот: каждая новая потеря гораздо горше предыдущей. И всегда, в такое время, сопровождает чувство нарастающего одиночества...
Надеюсь, я никому не доставлю подобных хлопот, кроме, пожалуй, муниципальных служб, ведь тело девать куда-то нужно...
О, а вот и долгожданный звонок в дверь – милиция приехала. Товарищ, спавший на своих руках, сразу проснулся. Вот гад, даже не заметил, что я лежу в луже крови (теперь ясно, что уважение у него осталось только к водке, а совсем недавно мне было все равно), ну как сказать, не я, конечно, скорее мое тело, да какая разница, ведь не просто так лежу, а мертвый, зараза: переступил и пошел открывать дверь, знал бы кому, и что ему за это будет (сначала за мат, которым сопровождался весь его путь до двери, и особенное его усиление, когда он увидел людей в погонах; позже за мой труп) – бедолага...
Вот знаете, чем мне всегда не нравились менты и скорая, так тем, что вы хоть раз видели, чтоб они разувались, ну или хотя бы для приличия спрашивали, можно ли в обуви. Нет, конечно, я и сам в последнее время по квартире в ботинках ходил, но это же моя квартира. А эти, такое впечатление, что и спят, и в душ ходят в обуви. Ну, возможно, они пересмотрели американских фильмов – там всегда все в кровать падают не разуваясь, но, простите, фильмы у нас появились относительно недавно, а они всегда так. Ну ладно: прошли так прошли...
Вы представляете мимику человека, который одновременно удивлен, зол, и, в принципе, знает, что по этому поводу делать? Вот и я до этой минуты не представлял, причем эти изменения в лице массовые (милиционеров было трое) и почти синхронные... Не менее забавный вид, конечно, и у товарища, но мне-то какая разница...
Если вы смотрели фильмы и сериал про милицию, то, наверное, прекрасно представляете всю
процедуру от обнаружения тела и до морга, вот и мне не особо интересно про это рассказывать, все, примерно, так и есть...
У вас было ли когда-нибудь такое, когда хочется быть в нескольких местах одновременно? Если нет, не огорчайтесь, обязательно будет. Вот и мне сейчас хочется вернуться, как минимум в три из них.
Хочу в ту ночь, когда листья на деревьях только набрали зелень. Молнии майской грозы прорезают оранжево-красное закатное небо, гром содрагает хрустальный воздух, льет короткий, но проливной дождь. И ты вроде только высох, а тут выпадает роса, но через мгновение тебе это становится не важно, потому что тебе сообщили, что ты стал отцом. И ты стоишь сырой и радостный и понимаешь – жизнь, вроде, только началась...
А еще белая, накрахмаленная рубашка, запах липы и грозы, танцплощадка, застенчивая девочка, сама удивляющаяся, наверное, зачем сюда пришла...
И еще в свой поселок, только тогда, когда я был еще мальчишкой, а родители были живы. Вот так стою рядом с отцом, который перебирает, моет и смазывает двигатель и без
того почти безупречного BMW, солнце в зените и печет, пожалуй, сильнее южного; в созревшей и начавшей желтеть траве, стрекочут кузнечики; собакам от жары лень даже лаять, так, иногда, скорее для галочки, гавкнет какая-нибудь на другом конце улицы, и все; где-то из поля доносится мычание коров... И сквозь эту жару горячий ветер тянет от дома запах свежего борща и жареной картошки, и выходит мама и зовет есть...
Ярославль. 1 июля 2009