Глава 4
ВСЕ ПОДРУЖКИ ПО ПАРАМ
Широко известен в России День десантника. Благоразумные люди стараются в этот день вообще не выходить из дому, а те, кто по необходимости или неосведомленности все же появляются в общественных местах, рискуют против своей воли принять в празднованиях самое активное участие. Вопрос, в качестве кого. Ответ лежит на поверхности – можно в почетном качестве спонсора (мы за тебя, дядя, кровь проливали, а тебе поллитры жалко), в менее почетном качестве боксерской груши (это если товарищ не понимает) или совсем непочетном качестве (это если нравоучения читать пытается), тут уже, что подскажет ваше воображение.
В нашем Райцентре аналогом такого праздника является День автомобилиста. Большая часть мужского населения городка крутит баранку. Это может быть руль автомобиля, автобуса, автокрана, трактора и всех его производных. Немалая часть мужского населения ремонтирует всю эту многочисленную технику. Огромная часть женского населения является женами, матерями, сестрами и любовницами вышеперечисленной мужской братии. Из этого следует, что в Райцентре День автомобилиста является самым всенародным праздником. Конечно, кроме выборов. Выборы вне конкуренции, так как на избирательных участках всем голосующим бесплатно выдают по бутылке пива и пирожку с капустой…
Наш сосед Кудимыч и его РСУ имели прямое отношение ко Дню автомобилиста. Какое же РСУ без массы разнообразной техники и, следовательно, работников, ее обслуживающих.
В отличие от Дня десантника, когда контролирующие органы борются с его участниками, заполняя ими опорные пункты милиции и камеры предварительного заключения, мудрые руководители Райцентра возглавляли и направляли празднование Дня автомобилиста. Дом культуры, где трудилась директором небезызвестная нам Нинель Викторовна, отдавался на откуп гуляющим массам. Программа мероприятия практически не изменилась с советской поры: торжественная часть с выступлением представителей местной власти и вручением грамот и ценных подарков передовикам, а затем концерт силами Дома культуры. Вся эта самодеятельность сопровождалась тревожным гулом нетерпения, ведь в холле стояли щедрой рукой накрытые столы.
Кудимыч не принимал участия в торжественном собрании, он на правах хорошего знакомого сидел в кабинете у Нинели и уже давно перешел к неофициальной части. Рядом с ним сидели двое его коллег – директоров автопредприятий. Все в добротных темно-синих костюмах, одеваемых ими раз в году и поэтому за двадцать лет сохранившихся практически новыми. Эта старая гвардия еще недавно имела силу и власть, пользовалась почетом и уважением, а теперь по Райцентру и всему району шустрили частные маршрутки, грузотакси и любая строительная техника. Маршрутки подъезжали к вокзалу и другим рыбным местам за пять минут до рейсового автобуса и забирали пассажиров. Муниципальным автобусом пользовались только льготники. Ну а если человеку нужен был трактор или машина, шел он к дяде Феде, а не в РСУ. Дядя Федя и возьмет меньше, и приедет сразу же.
Поэтому сидели директора и вспоминали те счастливые годы, когда были они монополистами, а очкастый частный собственник владел только легковым автомобилем.
Вдруг раздался грохот, гул и топот. Так, наверное, рвались революционные матросы, захватывая Зимний Дворец. Это распорядитель пригласил народ выпить и закусить. Шофера и автомеханики, трактористы и электрики дождались светлого праздничка. Молодежи практически не было, на госпредприятиях дорабатывало поколение, пришедшее туда еще в советское время. Их сыновья вкалывали на частника, где платили больше и вовремя. Нинель Викторовна смотрела на этих людей, так и не изменивших своей стране, несмотря на то, что любимое отечество обрекло их на нищету.
Эта ремарка необходима нашему рассказу для того, чтобы не возникло некорректное суждение о Кудимыче, можно сказать, человеке и пароходе эпохи застольного социализма.
Приняв дозу, превращающую Кудимыча из сурового руководителя в своего хлопца, с любовью взирающего на празднующих работяг, директор РСУ начал переходить от стола к столу, считая своим долгом лично поздравить каждого присутствующего. Где-то у пятого-шестого столика Кудимыч потерял направление и начал броуновское движение. С этого момента всеобщее веселье перешло в ту стадию, когда собравшиеся забывают, по какому поводу собрались, и от любви к ближнему своему до удара ему же кулаком в лицо отделяют всего одно слово или взгляд.
Нинель вызвала водителя Кудимыча и они вдвоем отволокли его в машину. Завтра Кудимыч, трезвый и суровый, уже в шесть утра будет сидеть в кабинете и решительно управлять трудовым коллективом. И никому даже в голову не придет хлопнуть его панибратски по плечу и спросить: «Ну как, Кудимыч, после вчерашнего, может, похмелимся?» Нет, не этот человек пил с тобой вчера, дорогой слесарь Потапыч, забудь, как говорится, чтобы не было потом мучительно больно.
***
Нинель Викторовна теперь каждый рабочий день заканчивала в палате у Вениамина. Груженая разнообразной снедью, она хлопотала вокруг больного, ставя интеллигентного человека в неловкое положение.
– Да вы меня просто избаловали, Ниночка, – скромно говорил Веня суетящейся вокруг него женщине.
Если бы все мужчины в определенных условиях временно становились больными и беспомощными! Сколько счастливых минут они доставляли бы женщинам. Сколько влюбленных пар было бы создано на почве жалости и желания помочь в трудную минуту.
Лечащий врач предупредил Нинель Викторовну, что через два дня можно будет Веню выписывать, чем привел ее в паническое состояние.
– Нет, Вы что, да разве можно, он еще так слаб. Может, еще недельку, а? Я все оплачу.
– Хорошо, пусть полежит, но, я дико извиняюсь, за двойной тариф.
– Доктор, Вы святой, двойной так двойной.
Нинель кормила Вениамина с ложечки, практически с открытыми глазами, но затаив дыхание, выносила за ним утку, чем заставляла его то краснеть, то краснеть еще сильнее. После больницы Нинель мчалась к Леле, где делилась последними новостями, интересующими, по большому счету, только ее. Василий Осипович, лишенный всеобщего женского внимания, поначалу приободрился, а потом, честно говоря, заскучал. Семеновна уехала в понедельник рано утром с Петром Исаевичем на работу, Нинель резко сменила ориентацию, не в смысле межполовых отношений, а в смысле духовной близости, Нюрка исчезла как с белых яблонь дым, Леля – это святое. Что же выходит, каким ты был, таким ты и остался, Вася-джан.
«А может, оно и к лучшему? – неуверенно подумал наш брат Василий, – хотя с Семеновной я бы за грибками еще сходил, да и с Ниночкой сплавал, да чего греха таить, и с Нюркой бы в бане заночевал».
***
Нюрку мы оставили у ворот монастыря. Она медленно шла по монастырскому парку и постепенно превращалась в сестру Анну. Встречавшиеся послушники чинно здоровались с Нюркой, а проходя мимо, оборачивались и крестили ее. Такой, очевидно, пришибленный вид был у этой женщины. Первым делом Нюрка решила навестить сестру Феклу, которую легко нашла на кухне. Слезы радости хлынули из глаз подруг, уже и не чаявших свидеться. Немой вопрос застыл в глазах у сестры Феклы.
– Не знаю, милая, как с отцом Еремеем поговорю, там ясно будет, – ответила Анна.
– Так ты иди скорей, а то ведь он уезжать собрался, в Москву, говорят, приглашают. Когда вернется, неизвестно.
Нюрка немедля пошла искать настоятеля и обнаружила его в келье.
– Позвольте войти, святой отец.
– Заходи, дочь моя, присаживайся, с чем пришла?
– Сама не знаю, отец Еремей, что-то как подтолкнуло, собралась и приехала. Может, Вы что подскажете?
– Погоди, сестра, раз вернулась, я должен тебе кое-что показать.
Нюрка удивленно смотрела, как святой отец отпирал верхний ящик своего стола, доставал запыленную шкатулку, затем, вынув из укромного места ключик, открывал ее и доставал кипу бумаг. Среди этих бумаг отец Еремей нашел старую фотографию, на которой была снята группа веселых молодых людей. Эту фотографию святой отец и протянул Нюрке:
– Никого не узнаешь, дочь моя?
– Так это же наш институтский выпуск, – пролепетала ничего не понимающая сестра Анна, – откуда это у Вас?
– Так ведь это и мой институтский выпуск, – ответил потерявшей дар речи Нюрке отец Еремей.
«Здравствуй, Нюра, Новый год», – подумала Анна, переводя взгляд с фотографии на настоятеля и обратно.
«Так, – логически размышляла она, – отбросим девок, это была бы святая мать, а не отец, и преподавателей, по возрасту не подходят, остается пять человек и ни одного с бородой, хрен узнаешь, ой, хорошо, что не слышит».
– Слышать то я не слышал, Нюрочка, но всегда знал, о чем ты думаешь.
– Боже мой, неужели это ты?
***
Во вторник к Леле во двор вошли двое работяг с фрагментами желобов и стоков в руках. Барди встретил их вопросом: «Кто такие, куда путь держите?»
Вместо ответа работяги мгновенно взлетели на сложенные в сторонке кирпичи и призвали хозяев отозвать любопытного пса. Подошедший Василий Осипович увел Бардика в дом и позвал Лелю.
– Хозяин будет в пятницу, тогда и приходите, – отмахнулась она.
– Мы от Ивана Ивановича, – произнес кодовые слова один из работяг.
– Да вы что, век бы не подумала, – развеселилась Леля, – проходите, ребята, кофием напою.
– Спасибо, не откажемся, а то бродим по деревне уже полдня, проголодались. Иван Иванович так и сказал, если чего, свои люди в деревне есть, к ним смело обращайтесь.
Василий нарезал бутерброды, Леля подала кофе. Заметно повеселевшие засланцы разговорились:
– Вот народ в деревне наивный, мы уже три комплекта стоков пристроили, причем аванс уже получили, а доставить через неделю должны. Придется или аванс после операции раздавать, или стоки самим заказывать и привозить.
– Мужики, – еле сдерживала нетерпение Леля, – как там подопечные ваши, расскажите.
– Извините, хозяйка, не можем, вот Иван Иванович приедет, сочтет нужным, расскажет, а нам не положено. Спасибо за угощение, пойдем мы, пора за работу приниматься.
– Лохматунчика своего придержите, пожалуйста, а то он посматривает на нас недобро.
– Да вы не бойтесь, он не съест, так, если только слегка понадкусывает, – пошутила Леля, но, встретив непонимающие взгляды, обняла Бардика за шею, показывая, что путь свободен, – проголодаетесь, заходите, мужики, в любое время.
Махнув руками в знак признательности, «коробейники» исчезли среди домов.
***
В это время в кабинете у Петра Исаевича сидела Семеновна и рыдала горькими слезами. Петр органически не мог переносить слез и поэтому еле сдерживался, чтобы не послать Семеновну…домой.
– Что ж мне делать, Исаич? – подвывала расчувствовавшаяся женщина.
– Свистеть и бегать, – резонно ответил мудрый шеф.
– Что ты сказал, я не расслышала, – подняла мокрые глаза Семеновна.
– Да я говорю, сама решай, мне бы со своими проблемами разобраться. А вообще-то, пора брать Василия в оборот. Если будешь сопли вокруг него распускать, ничего у вас не выйдет, надо действовать мягко, но решительно. Настройся, напиши тезисы, выпей для храбрости слегонца и вперед, на завоевание новых вершин. А то будете друг вокруг друга ходить, глазками кушать.
– Ой, Исаич, не могу я так, никогда мужиков не уламывала. Вот если бы он позвал, я бы за ним куда угодно пошла.
– Да я тебе о чем битый час толкую, – не выдержал Петр, – от него не дождешься. Василий сам сидит и ждет у моря погоды. Куда ветер подует, туда он и плывет. Ладно, горе ты, Семеновна, луковое, выступлю я в роли свата, черт с тобой. Но смотри, бутылкой не отделаешься.
Слезы на ее глазах мгновенно высохли, улыбка озарила покрасневшее лицо. Жизнь снова приобретала смысл.
В этот раз Семеновна решила основательно подготовиться к поездке на дачу. Еще никогда она не ездила к Петру Исаевичу и Леле так часто. Ну, раз в год, ну два, но третья поездка за две недели – это невероятно. Конечно, случай особый, к тому же инициатива исходила от шефа и его жены. Придя с работы домой, Семеновна открыла свои закрома, то есть припасы, заготовленные своими руками. Вздохнув, она начала доставать банки с грибками, помидорками, перчиками, а главное, салат из баклажанов. Протерев эту красоту чистой тряпочкой, Семеновна выставила все это богатство в рядочек на столе и села напротив полюбоваться творением рук своих. Не хватало только горячей рассыпчатой картошечки и запотевшей бутылочки с холода. Да перед таким изобилием ни один мужик не устоит, а если еще представит, что такая красота будет томиться у него дома (конечно, в придачу с Семеновной), считай, что шашка прыгнула в дамки, то бишь Семеновна переехала в квартиру Василия Осиповича. Отпрашиваться с работы было неудобно, поэтому Семеновна наметила поездку на ближайшие выходные, а пока, по совету Лели, она решила познакомиться с Матильдой Петровной, если не забыли, матушкой нашего брата Василия.
Собравшись с духом, Семеновна набрала домашний номер своей, она очень на это надеялась, будущей свекрови.
– Добрый вечер, это Матильда Петровна?
– Да-да, слушаю Вас внимательно.
– Извините, Вас беспокоит Лелина подруга, я вчера приехала из деревни, большой привет Вам от Василия Осиповича.
– Ах, ах, – распереживалась Матильда Петровна, – как он там, родненький мой?
– Замечательно, трудится на воздухе, на рыбалку ходит, в лес по грибы, загорел, поправился.
– А Вас, простите, как величать?
– Меня все Семеновной зовут.
– Очень приятно, а Вы с мужем ездили или как? – решила прозондировать почву Матильда Петровна.
– Да я в разводе давно, живу одна, то есть с двумя кошками.
– Интересно, интересно, – оживилась мать непутевого сына, – а как Вам мой Васенька?
– Не скрою, очень интересный мужчина.
– Ну так, чья кровь течет, я в его годы еще ого-го была, ой, простите, что-то я не о том. Да, так познакомились бы поближе, так сказать, узнали бы получше друг друга. Вот Васенька приедет через недельку, в гости заходите.
– А я, Матильда Петровна, в пятницу опять к Леле еду, может, передать чего.
– Ой, голубушка, зайдите завтра вечерком, я ему пирожков испеку да еще чего соберу.
– Конечно, Матильда Петровна, обязательно зайду, часиков в семь вечера устроит? Ну и отлично, говорите адрес.
***
В келье настоятеля монастыря сестра Анна внимательно вглядывалась в черты, практически скрытые бородой. Неужели этот почтенный старец ее однокурсник Колька Еремеев, завербовавшийся после института в Чечню и пропавший без вести пятнадцать лет назад.
– Как мне теперь к Вам или тебе обращаться, а, Николай?
– Да как обращалась, так и обращайся, мало ли, зайдет кто, неправильно поймут.
– Где же ты пропадал все это время, святой отец?
– Долгая история, сестра Анна, как-нибудь расскажу, но в другой раз, ехать мне скоро. Одно лишь скажу, уехал я в Чечню из-за тебя, любил я тебя сильно, прости, господи, душу мою грешную. А ты с нашим красавцем Женькой Корягиным путалась, голову потерял я из-за тебя и завербоваться решил на войну, думал, выбьет страхом дурь из башки. К сожалению, так не бывает. Только хуже становится. Все эти годы о тебе только и думал, а потом дал обет безбрачия, и женщины перестали для меня существовать. Только изредка доставал эту фотографию и вспоминал нашу молодость. А теперь послушай меня, нечего тебе здесь делать, в искушение меня вводить. Запуталась ты, Анна Николаевна, в жизни своей грешной, но убежать от нее, как я когда-то пытался, невозможно, проверено на личном опыте. Дам совет, а тебе решать, слушать его или нет. Подумай хорошенько, с какой поры твоя жизнь вразнос пошла, вернись мысленно в то время, попытайся вспомнить, чем тогда жила, о чем мечтала. А когда вспомнишь, начни опять жить с того времени, как с чистого листа. Доходчиво объяснил? Ну и ладно. А захочешь приехать, милости просим в любое время, да и сестра Фекла будет рада…
Нюрка медленно шла по монастырскому парку, где не было ни соринки, и понимала, что эта стерильная жизнь не по ней. Откровения Кольки Еремеева почему-то совсем ее не тронули, а наоборот, придали уверенности в себе, ишь ты, из-за нее парня так покидало. А этот козел Женька бросил ее через полгода. Так с тех пор ее и колбасило, прав святой отец. Только как ей, разменявшей пятый десяток располневшей тетке вернуться и стать двадцатилетней девчонкой? Меняю сорокалетнюю чувиху на двух герл по двадцать, это как раз тот самый случай. «А Венька-то в больнице лежит, что ж я про него ни разу не вспомнила? Да потому что Вениамин Племенной тоже не герой моего романа, у меня ж от него челюсти сводило – тоска жуткая, до чего правильный. А навещать – много чести, что он, инвалид какой-нибудь, новая шкура на жопе нарастет – и опять можно кипяточком поливать. Эх, Нюрка, не угодишь ведь на тебя, один скучный, другой глупый, третий слабоват в постели. Идеал только в сексшопе продается, фаллоимитатор называется. С ним не соскучишься, обхохочешься, ей богу. А может это моя судьба? Придумаю ему имя красивое, например, Фалалей или просто Фал. Как в рекламе: Фал, ты думаешь о нас! Точно, и добавить: А мы, Фал, думаем о тебе. Эх, Коля, Коля, Николай, сиди в келье, не гуляй!»
Так, размышляя о насущном, Нюрка дошла до кольца экскурсионных автобусов и присела на пенек в ожидании следующего. Он не заставил себя ждать, подъехал всего лишь через полчаса. Первой выскочила веселая Светка. В тот момент, когда ее взгляд уткнулся в сидящую Нюрку, Светку переклинило, она уже готова была броситься обратно в автобус, но увидела приветственный жест подруги, улыбку и успокоилась: «Наконец-то экскурсия состоится».
Пока туристы кочевряжились на пикнике и по дороге домой, Нюрка тихо сидела в автобусе, не реагируя на всякие заманчивые предложения. Все-таки разбередил ей душу святой отец…
***
Василий Осипович освоился в деревне как дома. У него открылась масса всяких талантов, которые всю жизнь могут дремать в городском человеке и не находить применения. В деревне же при желании работу можно найти всегда. А брат Василий ох как желал, каждое утро за завтраком они составляли с Лелей план его работы на сегодня. Диапазон был огромен, от починки старого бра до замены дверных ручек в бане, от вскапывания новых грядок до покрытия мостков для защиты от влаги. Василий Осипович хватался за любое дело и испытывал при этом просто какое-то мазохистское удовлетворение. Он с утра с сигаретой в зубах расхаживал по подворью, одетый только в шорты и тапки. Как Мороз-воевода дозором, искал недочеты на вверенной ему территории, брал их на заметку и постепенно исправлял. Барди ходил за ним следом, одобрительно помахивал хвостом, как бы говоря: «Правильно, Василий, не на курорте, жратву и ночлег отрабатывать надо».
Нинель теперь по понятным причинам заезжала все реже, Леля по полдня пропадала на рыбалке или в лесу, и Василий Осипович чувствовал ответственность за дом и огород перед Петром Исаевичем.
– Хозяин приедет, должен быть порядок, – рассказывал Вася Бардику, – все починено, грядки прополоты, огурцы подвязаны. А то, понимаешь, спросит нас с тобой: «Чем вы тут, ребята, занимались всю неделю»? И что мы с тобой ответим? «Мы, добры молодцы Василий и Барди, груши околачивали! Давай, Петр Исаич, дорогой, доставай свои гостинцы, Бардику мороженое два раза, а Ваську-трубачу пивко холодненькое с селедочкой малосольной норвежской». А Петр, не будь дураком, посмотрит на груши околоченные строгим взглядом и молвит: «Хрен вам, ребята, а не гостинцы. Сам сожру я сельдь малосольную норвежскую и мороженым закушу, как ни противно мне будет!» Вот что бы произошло, если бы мы с тобой, братишка ньюф, и правда груши околачивали. Но нам ведь не стыдно за честно проделанную работу, и мороженое с пивом мы заслужили, а может и еще чего-нибудь.
***
Наконец настал тот день, когда тянуть с выпиской Вениамина стало уже невозможно, если только плеснуть кипяточком по новой. Больной уже вставал, одевался самостоятельно и рвался домой. Нинель Викторовна с ужасом считала часы до расставания, лихорадочно придумывая причину для того, чтобы задержать Веню. Наконец одна мысль показалась ей вполне здравой.
– Венечка, а на чем ты поедешь в Город? – спросила Нинель.
– Да я еще, честно говоря, не думал, – ответил Племенной, – наверное, на электричке, на чем же еще.
– Ты что, милый мой, на электричке тебе нельзя ни в коем случае, доктор просил меня организовать машину.
– Что ты, это же, наверное, очень дорого, я поиздержался здесь.
– Тебе не о чем волноваться, у меня в Доме культуры есть служебный автомобиль, доедешь в лучшем виде. Если не возражаешь, я с тобой поеду, мало ли что в дороге понадобится, а я рядышком.
– Ну если так, буду очень благодарен, Ниночка. Я и так перед тобой в долгу, столько для меня сделала.
– Вот и славно, значит завтра и выезжаем, водителя я предупрежу, мы за тобой заедем в десять утра.
Утром, попрощавшись с медперсоналом, Вениамин осторожно сел на заднее сиденье «девятки». Нинель аккуратно примостилась рядом. Через два с лишним часа машина остановилась у дома Вениамина. Его родители, пенсионеры Эмма Леопольдовна и Константин Иванович не знали о перипетиях отпуска единственного сына. Решено было их и не посвящать, чтобы не травмировать. Веня пригласил Нинель на чашку чая, водитель сослался на дела и уехал. Вениамин с гостьей поднялись в квартиру – музей имени чистоты и порядка. Эмма Леопольдовна с тихим рычанием набросилась на обувь прибывших и привела ее в соответствующий вид. Предупрежденная Веней Нинель не испугалась такого напора, хотя внутренне и напряглась, боясь, что за обувью в ванную последует вся остальная одежда, а там и она сама.
– Разрешите представить, – торжественно начал Вениамин, как оказалось, Константинович, – моя хорошая знакомая Нинель Викторовна.
Константин Иванович кинулся целовать ручку даме, но получил подсечку от жены и ограничился поклоном.
– Очень приятно, дорогая Ниночка, Вы позволите Вас так называть? – взяла ситуацию под свой контроль Эмма Леопольдовна.
– Ну конечно, какие могут быть церемонии.
– Как Вы познакомились с Вениамином, – спросила маман, – наверное, вместе отдыхали в пансионате?
– Я работаю директором Дома культуры в Райцентре, отдыхающие приходят к нам на концерты, там и познакомились.
– Мама, – решился вмешаться в беседу Веня, – предложила бы нам чаю.
– Ах, пардон, что-то я растерялась. Вы знаете, Ниночка, у нас в доме молодых женщин не было с тех пор, как я еще могла себя относить к этой категории. Не мудрено, что я потеряла голову. Константин, помоги мне накрыть на стол.
Родители удалились на кухню, а Нинель обратилась к Вене:
– У тебя замечательные старики, я в них влюбилась.
– По-моему, ты им тоже понравилась. Ночевать останешься? Только не подумай чего, я бы хотел тебя завтра пригласить куда-нибудь, в ресторан или театр.
– Да я ничего и не думаю, хотя, если честно, надеюсь. Как только родители на это посмотрят?
– У родителей на этот случай уже лет десять индийский комплект белья припасен, только все повода не было постелить. Ну что, обновим?
***
В другой городской квартире в этот же день ровно в семь вечера раздался звонок. Матильда Петровна в строгой черной юбке и белой блузке с жабо времен французской революции решительно открыла дверь. На площадке стояла Семеновна со стандартным набором гостя советской поры – бутылкой шампанского и коробкой конфет.
– Милости просим, – с улыбкой пригласила в дом Матильда Петровна. Рядом виляла хвостом собачка Рюмка, сразу пытаясь добиться расположения гостьи. С Семеновной это сделать было несложно. Она любила всех животных на свете и тут же переключила на Рюмку все свое внимание. Это обстоятельство очень понравилось хозяйке. «Плохого человека моя Рюмка так сразу бы не полюбила», – решила Матильда Петровна и посмотрела на Семеновну теплым материнским взглядом.
– Ой, извините, это Вам, – протянула гостья джентельменский набор.
– Спасибо, конечно, но я по-стариковски предпочитаю водочку.
– Если честно, я тоже.
– Ну, так что же мы стоим, пойдемте, у меня есть, тяпнем, как раз пирожки поспели. Заодно про Василия расскажете, как он там.
Семеновна поведала Матильде Петровне о прелестях деревенской жизни, уделив максимум внимания Василию Осиповичу. Из ее рассказа следовало, что сын хозяйки имеет в деревне самый высокий рейтинг, что к нему чуть ли не с поклоном ходят местные жители за советом и практической помощью. Василий Осипович, оказывается, крупный специалист в области огородничества и столярных работ. Матильда Петровна недоверчиво качала головой, но материнская любовь затмила остатки здравого смысла, и она охотно поверила в эту галиматью. Под вторую стопочку Семеновна рассказала об их с Василием совместных походах за грибами, где они почувствовали друг в друге родственные души. На этом месте Матильда Петровна прослезилась и еще теплее посмотрела на Семеновну, прикидывая, как она смотрится в интерьере ее кухни.
Встав из-за стола, Семеновна тут же бросилась мыть посуду, чем привела Матильду Петровну в неописуемый восторг. Последний раз в этом доме, кроме нее самой, посуду мыла Рюмка, если можно назвать мытьем посуды вылизывание собственной миски.
Перейдя в комнату, дамы приступили к самой важной части марлезонского балета, то есть к просматриванию семейного альбома. Вся жизнь славного семейства предстала перед Семеновной. Особый интерес вызвала, естественно, обнаженная натура, то есть Васенька во всей красе. Весь боекомплект будущего мужчины был на месте и выдавал значительные перспективы. По любопытству, с которым Семеновна рассматривала эти фотографии, Матильда Петровна сделала вывод, что в натуральную величину увидеть эти зародыши мужского достоинства ей еще не доводилось. «Да, – подумала Матильда Петровна, – Вася в своем репертуаре». Вслух же она сказала:
– Семеновна, я тебе вот что скажу, бери инициативу в свои руки. Ты видишь какое хозяйство простаивает, – и сунула под нос гостье фото, где Васятка в грудном возрасте лежал голенький на спине.
– Да я уже поняла, что от Василия Осиповича решительных действий не дождешься. Хотя я и сама такая же, но придется действовать первой. И Петр Исаевич обещал посодействовать.
– Вот и славно, бери пирожки, это для него будет знаком, и поцелуй крепко, скажешь от матушки.
***
Вечером в очередной четверг, когда Петр Исаевич приехал в деревню, на веранде уже сидели, поджидая его и попивая чаек, Иван Иванович и Сергей. Перед ними была разложена карта деревни, на которую были нанесены не только дома, но и сортиры, и собачьи будки.
– Здравствуйте, товарищи, похоже, я попал на выездное заседание по руководству операцией «удаление прыща», – пошутил Петр, здороваясь со всеми.
– Присоединяйся, только тебя и ждем, – ответил Иван Иванович.
Леля, Василий и Петр склонились над картой.
– Прошу внимания, – начал Сергей, уполномоченный рассказать о деталях, – операция назначена на субботу. Начало в десять часов утра. Это время выбрано не случайно. Деревенские жители уже с утренними работами справились и отдыхают по домам, а группа Прыща еще спит, проверено точно. Прошу всех присутствующих по деревне до полудня в субботу не болтаться. Работать будет группа захвата, разбираться не будут, всех под одну гребенку сметут, отсеивать мы будем уже по окончании. Всем ясно?
Все дружно кивнули. Василий Осипович втайне гордился причастностью к происходящему, он ощущал себя офицером госбезопасности, работающим под прикрытием.
На этом совещание было завершено, в остальные детали их не посвятили. Иван Иванович и Сергей распрощались и намекнув Петру, что готовы в субботу вечером отметить удачное завершение операции, удалились. Хозяин вдогонку прокричал комитетчикам, что все будет на высшем уровне, типа не извольте беспокоиться.
– То-то будет весело, то-то хорошо, – напевал под нос Петр Исаевич, раздумывая над тем, что за судьбы Родины можно быть спокойным, когда такие люди в стране российской есть.
– Ты все понял, Бардик? В субботу мы на осадном положении, все дела сделать до десяти часов утра и сидеть в доме, пока «прыщей» не увезут. И Кеше скажи, котов они тоже не пощадят. Пойди потом доказывай, что вы за пес и кот, паспортов у вас нет, на мордах у вас не написано, воруете вы чужие лодки или не воруете.
За ужином решили, что надо предупредить Федора и этим ограничиться, чтобы, не дай бог, не спугнуть злодеев. Петр Исаевич ненавязчиво намекнул, что завтра вечером приедет Семеновна. Наш брат Василий не проявил никаких эмоций по этому поводу, но это внешне, а внутри у него раздалось троекратное «ура». Только Бардик, обладающий собачьим, что естественно, чутьем, одобрительно лизнул Василия Осиповича в руку. В ответ брат Василий показал Бардику незаметно под столом большой палец. Обсудили также высокие отношения Нинели и Вениамина и странное исчезновение Нюрки. Леля уговорила Петра съездить на рассвете на рыбалку, было у них одно заветное озеро, в котором водились караси. Василий Осипович согласился побыть на хозяйстве.
… Петр и Леля подъехали к озеру, когда еще только начало светать, но на мостках, с которых они пару раз ловили здесь рыбу, уже сидело трое рыбаков: нервный отец со взрослым сыном, постоянно одергивающий своего отпрыска, и слегка поддатый, несмотря на раннее утро, дед, приехавший на мотоцикле из соседней деревни. Рыбаки сидели мрачные и неразговорчивые. Сразу видно было, что рыба не клевала. Увидев, что Петр и Леля разматывают удочки и достают свое фирменное тесто, дед не удержался от комментария:
– На хрена, только озеро тестом засорять.
Петр еле удержался от резкого ответа, рыбалка предполагает тишину и расслабление, а начинать ловлю с ругани означало испортить себе настроение на весь день. Надо заметить, что у супругов опыт ужения был минимальный, если у Петра еще случались походы на озеро с друзьями в детстве, то Леля, можно сказать, взяла удочку в руки только этим летом.
Первый карась, выловленный Лелей буквально на первой минуте матча, конкуренты восприняли как случайность. Дед пробурчал: «Баба на мостках к беде», – и добавил что-то очевидно непечатное. Буквально через минуту своего карася вытащил и Петр. Нервный отец по какому-то пустяку выдал сыну затрещину, после которой его удочка чуть не улетела в воду. После этого с завидным постоянством Леля и Петр начали таскать карасей. Через час у них в ведрах плескалось уже штук по двадцать. Если дед еще поймал за это время пару рыбин, то отец с сыном находились на полном подсосе. Затрещины чередовались с окриками, и затюканный парень, не выдержав, смотал удочку и ушел с мостков ловить рыбу в другом месте. Нервному папане не на ком стало срывать зло и он переключился на стайку птиц, плавающих неподалеку. Одна из птиц, не подозревающая беды, плавала совсем рядом. Папаня забросил удочку прямо на нее и зацепил крючком за крыло. Птица пыталась взлететь, даже поднялась на пару метров, но горе-рыбо-птицелов крепко держал удилище и вопил во всю глотку от возбуждения. Это был его звездный час, прочь унижение от неудачной рыбалки, он – лучший, смотрите, люди. Поддатый дед мигом протрезвел, обложив папашку тройным матом:
– Ты что, дядя, охренел, в натуре, птицу калечить удумал, да тебе на это озеро дорога теперь заказана, мужики узнают, звездюлей полную шапку накидают (так примерно в литературной обработке выглядела его речь).
Птица билась одним крылом, плавая на расстоянии натянутой лески. Папашка побледнел, он наконец понял, что натворил. Дед отложил в сторону свое снаряжение и отобрал у соседа удочку со словами:
– Ты, чудило на букву «м», будешь птице крыло высвобождать, когда я подтяну ее поближе, только не дай бог, повредишь ей чего, век не расплатишься.
Леля с Петром напряженно наблюдали, как дед аккуратно, не спеша крутил ручку катушки, сматывая леску. Птица, приближаясь к людям, билась и кричала от страха, жалобно, как брошеный младенец. Вдруг ярко светившее солнце будто в мгновение ока затянуло тучей. Это птичья стая летела на выручку своей подруге.
Такого ужаса, скажу я вам, испытывать Петру и Леле никогда не приходилось, Хичкок отдыхает. Птицы кружились над людьми, не атакуя, но накатывая волнами, с жутким криком.
– Вашу мать, – орал дед, – высвобождай ее скорей, а то глаза выклюют!
Трясущимися руками, с закрытыми глазами папашка на ощупь вытащил крючок из птичьего крыла и выпустил ее на свободу. Вся стая с победным гомоном взлетела вслед за освобожденной страдалицей. Через минуту горизонт был чистым.
– Япона мать, – ворчал дед, сматывая удочку, – порыбачил Ерофей, не унесть ему трофей.
К папашке прибежал сын и помог ему собраться, сам птицелов сделать это был уже не в состоянии, его руки ходили ходуном.
Леля и Петр, подождав, пока все разойдутся, продолжили рыбалку, поймав еще по десять-пятнадцать карасей, но настроение уже было не то, обычного кайфа процесс не приносил, и вскоре они тоже поехали домой.
***
Летом надо жить в деревне, как говорится, и под каждым здесь кустом нам готов и стол, и дом. Или вот это: выйдешь в поле, сядешь пить, а вторую где купить. Или вот еще хорошая присказка: хорошо в деревне летом, дамы пристают к валетам, ну и так далее.
В городе летом, сами знаете, тоска, душно, каменные стены давят на легкие, мозги плавятся, у кого есть чему. Все горожане хотят воды, причем куда угодно: внутрь, на голову, в лицо, а лучше всего в виде водоема. Это может быть тазик, ванна, пруд, фонтан, озеро, река и предел мечтаний – море. Все городские углубления рельефа, возникшие в результате разных природных явлений и заполненные водой, воспринимаются ошалевшими жителями каменных джунглей как спасительные оазисы. Как только выходит солнце, на берегах этих помойных отстойников появляются тысячи оголенных горожан. Они одеты в купальники и плавки и изображают счастливых отдыхающих. Отсутствие средств на дорогой отдых заставляет их, как Робинзона, открывать новые курортные зоны практически по месту жительства. Изможденных духотой людей не смущает ни химический состав водоемов, что-то среднее между синильной кислотой и жидкостью для удаления ржавчины, ни заваленные мусором берега.
А у нас, а в деревне, это ж другое дело. Встал на рассвете, полотенце через плечо, тапки на ноги – и на озеро. Через пять минут уже плаваешь. Прибежал домой, на ходу обсохнув, свежих экологически чистых овощей с грядки нарвал, порубал крупно, подсолил слегка, лимончиком сбрызнул для лучшего сокоотделения и позавтракал. А потом корзинку взял и в лес соседний, где для тебя любимого уже пара десятков красноголовиков к обеду подросла. А пока грибочки под лучком со сметанкой томятся, что-нибудь в охотку, не спеша поделал для пользы дела и для душевной благости. Например, одну доску простругал или шурупчик завернул, один-два, не больше, чтобы в кайф. Натягаться нельзя, вдруг война, а ты уставший. А тут глядишь, и погодка чудная, и давление атмосферное в норме, почему бы на рыбалочку не сходить, тем более лодочка там же на озере тебя ждет-дожидается. Отваришь картофелинку и сделаешь тесто заветное, за которое рыба в драку. Постоишь часок на рыбалке, мысли дурные куда-то улетучиваются, а им на смену приходит легкость необычайная, голова становится пустой, и счастье переполняет тебя. Так себя, наверное, ощущают дураки и дебилы – постоянное чувство счастья и никаких проблем…
Еще в семидесятые годы двадцатого века мудрая коммунистическая партия подметила тягу простого горожанина к природе и решила выделить людям участки по шесть соток для огородничества и садоводства. Места под садоводческие кооперативы выбирали какие-то садисты. Такое впечатление было, что выполнялась программа по освоению высохших болот и заброшенных лесов. Эту эпопею всенародного подвига можно сравнить разве что с поднятием целины. Но там хоть людям деньги платили и технику предоставляли. Садоводы же голыми руками рубили деревья, выкорчевывали пни, пахали веками нетронутую землю, если ее можно так назвать. Каждую пятницу битком набитые электрички выплевывали добровольных страдальцев, и они, груженые снедью, инструментом, досками, по десять-пятнадцать километров шагали к вожделенным участкам, чтобы сразу же встать в позу прачки и не разгибаться до вечера воскресенья. Дороги и автобусы-подкидыши появились гораздо позже, когда многие дачники, рифма просится сама, заработав радикулит и остеохондроз, бросили к черту это гиблое дело. Те же, кто пошел до конца, построил дом, посадил деревья, ввалил в это болото сотни тонн земли и навоза, теперь с чувством выполненного долга могли съесть выращенную на участке ягодку клубничку или яблочко, даже не вспоминая, какой ценой они ему достались.