Глава 2
ПУТИ ГОСПОДНИ НЕИСПОВЕДИМЫ
На следующий день Нюрка, в миру Анна Николаевна, ведущий экскурсовод местного турагентства, не подозревающая о бурных событиях, происходивших в деревне после ее отъезда, встречала очередную группу отдыхающих из пансионата имени пионера-ренегата Павлика Морозова. Отдыхающие собирались на автобусную экскурсию с пикником у водопада. Нюрка весело перешучивалась, знакомясь со всеми и оценивая входящих с точки зрения свободной женщины. Только компания из трех мужичков, находящихся уже в подпитии, вызвала ее интерес. Видимо, в то время, как их жены проходили курс грязелечения, мужья вырвались из-под контроля и предвкушали неограниченное распитие крепких, крепленых и слегка разбавленных напитков, как писал Жванецкий.
Нюрка вдохновенно и со знанием материала вела экскурсию, историю родного края она знала и любила. Маршрут экскурсии был давно отработан и не предполагал никаких неожиданностей. Через час автобус свернул с основной трассы и поехал по бетонке, дорога вела к известному мужскому монастырю, расположенному в живописнейшем месте на берегу озера. Не доезжая до монастыря, автобус припарковался. Дальше положено было идти пешком. Отдыхающие с удовольствием прогуливались, тропинка шла вдоль озера среди березок и осин. Нюрка заливалась соловьем, не умолкая ни на минуту.
Входя на территорию монастыря, женщины повязали платки, здесь царили тишина и покой, и даже Нюрка догадалась, что пора помолчать. Местные жители, то бишь послушники, не обращали внимания на праздношатающихся. Очевидно, туристы часто посещали эти места и не могли повлиять на привычный уклад здешней жизни, еще больше отвращая божий народ от мирской суеты.
Когда отдыхающие осматривали монастырские кельи, один из приглянувшейся Нюрке мужской троицы взял ее под руку и задал ей какой-то пустяковый вопрос. Анна начала со всей серьезностью отвечать, польщенная мужским вниманием. Они отстали от основной группы и увлеченно беседовали в келье, лишенной солнечного и электрического света, освещаемой только свечным огарком. Наша эротоманка даже грешным делом подумала, что очень сексуально было бы заняться этим прямо здесь, прости господи.
Но тут, прервав поток Нюркиных слов, мужички быстро связали экскурсоводу руки и рот. Следом прозвучал приговор:
– Извини, Анна Николавна, ничего личного, поживешь тут недельку, поразмышляешь о бренности бытия, может, догадаешься, за что тебя изолировали, а нет, так значит, и подавно не напрасно.
И не успела Нюрка даже как следует испугаться, как келья закрылась снаружи, и она осталась одна…
А группа захвата, найдя настоятеля, с поклоном передала ему ключи от кельи и быстрым шагом пошла к автобусу догонять своих попутчиков. Водитель вопросительно посмотрел на опоздавших. Незаметно показав только ему удостоверение, старший группы произнес для всех: – Анна Николаевна встретила друзей и просила передать, что вернется с ними на машине, а мы, товарищи, едем на пикник с шашлычком.
Все встретили это сообщение дружным «ура».
***
Петр Исаевич уехал в Город на работу. Он уже много лет руководил частным издательством, коллектив был дружный, спаянный, часто выезжал к своему шефу на дачу. Леля все эти годы была верной помощницей Петра, но в последнее время летняя жизнь в деревне перевешивала желание работать, да и для Кеши с Бардиком месяцы, проведенные на природе, были несравненным счастьем. Зато в межсезонье и зимой Леля впрягалась в работу и была незаменима настолько, что все недоумевали, как обходились без нее в летнее время.
В этом издательстве незаметно трудилась следующая героиня нашего рассказа, о которой уже упоминалось ранее. Речь идет о Семеновне, еще одной кандидатке на роль боевой подруги нашего брата Василия.
Петр Исаевич, приехав на работу и просмотрев бумаги, пригласил Семеновну к себе для беседы.
– Не знаю, как и начать, понимаешь, гостит у нас на даче Лелин дальний родственник, Василий Осипович, разведен, если интересуешься, можешь приехать, мало ли что вдруг.
Семеновна, быстро смекнув, что к чему, пустила скупую слезу:
– Спасибо, Исаич, да я хоть сейчас соберусь, если отпустишь.
– Отпущу, конечно, только дела кому-нибудь передай и езжай.
Они позвонили Леле и предупредили о приезде Семеновны, фанатичной любительницы природы. Об этом факте было известно всем, мало-мальски знакомым с ней.
Лес, цветы, грибы, ягоды, травки – стихия этой неугомонной женщины, знающей все названия самых редких представителей местной флоры. Даже проезжая на машине вдоль леса со скоростью сто пятьдесят километров в час, она могла заорать истошным голосом, требуя немедленно остановиться. Когда перепуганный водитель резко прижимался к обочине, рискуя поджечь тормоза, Семеновна невинным голоском сообщала, что вроде бы увидела в лесу грибочек и сбегает на минуточку посмотрит, не ошиблась ли.
В грибной сезон Семеновна могла носиться по лесу без отдыха целыми днями, забегая к Леле только на пять минут, чтобы освободить корзины и пакеты и сунуть в карман кусок хлеба. В каждой емкости у Семеновны находились грибы разного качества и предназначения: белые и подосиновики для засушки, моховички, маслята и лисички для маринования и все остальные для засола. Под всеми остальными подразумеваются грибы разные, например, горькушки, колпачки и опята, которые в соленом виде дадут фору любой закуске. Но Семеновна брала и не очень приличные с виду, мимо которых любой грибник пройдет не задумываясь даже в голодный год, а червячок и пописать на них побрезгует. Отдельная статья – фанатичная любовь Семеновны к животным, у нее постоянно жили две кошки, но этого мало, она пыталась подкармливать любую бездомную животину, жертвуя даже прихваченным из дома обедом. При Семеновне невозможно было чистить рыбу, обычно в деревне она была свежей, слегка трепыхалась, что вызывало у нашей гринписовки потоки слез. Она убегала куда-нибудь, чтобы, понимаете ли, не слышать «крика» умирающей щучки. Зато за столом от жареной рыбы и ухи Семеновну было не оттащить за уши.
И вот эту женщину-праздник и наметили в следующие кандидатки в подружки Василия Осиповича.
Петр Исаевич, отправляя Семеновну в деревню в начале недели, хитрил. Он надеялся, что до его приезда к выходным страсти уже улягутся, и он сможет спокойно отдохнуть, но время показало, как глубоко Петр заблуждался.
Позвонила Леля, поведав супругу, что у них все спокойно, они с братом Василием трудятся на огороде, животные в порядке, Нинель не заходила, а до Нюрки почему-то не дозвониться, ее даже с работы разыскивали.
***
Нинель в это время находилась на своем боевом посту директора Дома культуры, очага развлечений Райцентра, где ее все называли Нинель Викторовна. Перед ней в кабинете, попивая кофеек, сидел мужчина с военной выправкой, хотя и в гражданской одежде. Как вы уже догадались, это был командир «группы захвата».
– Ну и задачку ты поставила, Нинель Викторовна, в пять утра, – с улыбкой говорил командир, – только из уважения к тебе в монастырь смотались на рассвете, благо, настоятель у меня в долгу, не ерепенился, потом театрализованное представление разыграли, группа «Альфа» отдыхает.
– Ничего, Иван Иванович, я в долгу не остаюсь, сам знаешь, – ответила Нинель, пододвигая плотненький конверт собеседнику, – да и многие женщины тебе спасибо бы сказали, если бы знали, кому, труженик ты наш невидимого фронта.
– Ежели какие проблемы, звони, а монастырские дела мы из-под контроля не выпустим, не волнуйся.
– Да, кстати, в деревне, где я снимаю дачу, шайка отморозков завелась, шалят не по-детски, у приятелей моих лодку украли, сети чужие снимают, птицу домашнюю таскают, никакой управы на них нет. Приехал бы как-нибудь с коллегами, а мы бы в благодарность шашлычки, баньку…
Глаза у Ивана Ивановича загорелись:
– А что, хорошая идея, съезжу к вашему старосте, расспрошу, кто такие, где живут, чем дышат, а потом навестим с песнями и танцами. Ладно, Нинель Викторовна, буду держать тебя в курсе дела. Счастливо оставаться.
Проводив гостя, Нинель задумалась, стоит ли сегодня возвращаться в деревню, и решила, что переночует в городской квартире, слишком свежи еще были вчерашние воспоминания.
***
В то же время Семеновна, накормив котов и поручив заботу о них доброй соседке, уже подъезжала на электричке к Райцентру. Она уже давно не строила никаких иллюзий относительно перспектив своей личной жизни и даже забыла о пресловутом дальнем родственнике Лели. Ее радовала возможность вырваться посреди недели на природу, подышать свежим воздухом, походить по лесу, если повезет, набрать грибов и ягод. Хотя такие грибы, которые собирала Семеновна, росли в лесу практически всегда.
Встреча Лели и Семеновны прошла, как говорили в советское время, в теплой, дружественной обстановке. Они когда-то в молодости работали в научном институте, там и сдружились, эта незабываемая пора часто становилась хорошим поводом для веселых сабантуев с бывшими коллегами и задушевных воспоминаний под «рюмку чая».
– А это наш брат Василий, – без всяких церемоний представила Леля труженика полей.
– Семеновна, подруга семьи – назвалась гостья, доставая привезенную с собой снедь и бутылочки, – тебе, Леля, белое винцо, а нам с Василием водочка.
– Я, пожалуй, тоже вино с вашего позволения, – скромно попросил Василий.
– Как пожелаете, здесь никто никого не заставляет, правда, Леля?
– Господи, да пейте вы, что хотите, надоели со своими церемониями, – не выдержала Леля, – с завтрашнего дня трезвый образ жизни. Ты извини, Семеновна, но пьем четвертый день подряд, уже мальчики кровавые в глазах.
– Да ладно, я понимаю, – смутилась гостья, – по маленькой и спать…
***
Перенесем наши взоры в монастырь. Позвольте, возмутитесь вы, разве возможно было посреди белого дня безнаказанно выкрасть Нюрку и удерживать среди монахов насильно, это же ненаучная фантастика. Но факт остается фактом, и что же мы наблюдаем теперь? В келье настоятеля монастыря отца Еремея сидят они с Нюркой, мирно беседуют и попивают чаек. Анну невозможно узнать. Конечно, она покричала часок-другой, попыталась звать на подмогу, но настоятель поставил у ворот дежурных послушников, которые отправляли восвояси туристов, ссылаясь на карантин в монастыре. С Нюрки смыли греховный макияж, обрядили в холщовую рубаху и бахилы и теперь перед отцом Еремеем сидела смирившаяся сестра Анна, безропотно слушавшая настоятеля.
Перед пленницей рисовались безрадостные картины ее монастырской терапии: дежурство на кухне, работы в прачечной, мытье полов в уборной и прочие радости жития.
– Мы тебя насильно держать не будем, работать заставлять тоже, но господь бог все видит, возможно это у тебя, сестра Анна, единственная возможность замолить свои земные грехи. Иди почивать с миром, утро вечера мудреней.
Нюрка спала скверно, голодала с непривычки, получив в шесть вечера миску каши и чай, постель была жесткой, а тишина кругом жуткой. В ее грешной душе боролось желание свалить отсюда и нажраться поскорее в прямом и переносном смысле, но с другой стороны обжигал шею, а вместе с ней и все тело, нательный крестик, который Нюрка уже давным-давно воспринимала как предмет одежды. Теперь же этот невесомый крестик невыносимо тяжким грузом лежал на ее груди. «Будь что будет, – решилась Нюрка, – все равно меня завтра разыскивать будут, а пока попробую изобразить хорошую девочку».
В пять часов утра Нюрку разбудили, пора было нести трудовую вахту. После утреннего туалета и чая с куском хлеба ее препроводили в хозблок, где Нюрка с удивлением обнаружила, что она не единственная женщина в монастыре. Как оказалось, в отдельном здании жили несколько прибившихся к монахам ее соплеменниц, оставшихся без жилья и средств к существованию, некоторые были с детьми. Все они дружно ежедневно трудились, не чураясь никакой работы, и были вполне довольны жизнью. Женщины были разного возраста и абсолютно разного в прошлом социального положения. Чистя картошку, Нюрка познакомилась с сестрой Феклой, бывшей поэтессой, приехавшей из Москвы. Разочарованная современной жизнью, в которой не было места для поэтической натуры и поэзии вообще, Фекла осталась здесь после случайной экскурсии и уже два года не помышляла о чем-либо другом. Нюрка расспросила новую знакомую об условиях жития, питании, намекнула на отношения с монахами, на что получила недоуменный взгляд и категоричную отповедь:
– Ты, сестра Анна, гони эти грешные мысли, а лучше пойди сейчас же помолись, господь простит заблудшую душу.
Нюрка поняла, что дискотеки сегодня не ожидается, и решила, что надо позаботиться в первую очередь о бренном теле, то есть пожрать вволю, а то на голодный желудок ни о чем больше думать не могла. Но не тут-то было, ни ларьков, ни магазинов на территории, естественно, не наблюдалось, да и вещи Нюркины лежали неизвестно где. А попытки Нюрки стащить какую-нибудь еду на кухне не привели ни к каким результатам. Не хавать же было, в конце концов, сырую картошку, до которой только и была допущена сестра Анна. Сестры пошли на заутреннюю молитву, позвав с собой нашу жертву голода. Все благодарили господа за то, что предоставил им кров и дал кусок хлеба, а Нюрка просила кусок мяса побольше да пожирнее и на выбор пива или вина.
Настало долгожданное время обеда. Кормили просто и сытно, добавки, к сожалению Нюрки, не предложили, а сама она не решилась попросить, чему и сама крайне удивилась. «Что это со мной, – думала сестра Анна, моя тарелки с подругами по борьбе, – мне нравится мыть чужую посуду, да еще без горячей воды. Пора отсюда делать ноги, а то так неизвестно до чего докатиться можно».
Удивительно, но только через сутки пребывания в монастыре Нюрка задала себе вопрос, а какого хрена я здесь оказалась? Кто меня заказал? Ни одна более-менее разумная мысль не приходила в голову, врагов явных у нее не было, а тайные были неизвестны. «Какая-нибудь баба за мужика мстит, – решила Нюрка, – но таких баб может быть не один десяток, поди догадайся, которая из них». Она стала припоминать последние случки, и вдруг вспомнила, как неделю тому назад после экскурсии благодарные слушатели пригласили ее в кабак, и среди них был какой-то полковник с супругой, потом супруга куда-то подевалась, а полковник утром обнаружился в Нюркиной постели в невменяемом, как и сама Нюрка, состоянии. Она бесцеремонно растолкала гостя, который долго не мог понять, где он находится.
– Слушай, офицер, ты не помнишь, у нас с тобой что-нибудь было, а то обидно, первый раз с полковником и ни фига не помню, рассказать нечего будет.
– Да было, было, – пробурчал мучающийся похмельем гость, – а вот что было, сам ни хрена не помню…
Оставим страдающую воспоминаниями Нюрку и перенесемся в деревню, где день уже в разгаре. Семеновна, как и следовало ожидать, ни свет ни заря усвистала в леса и к полудню уже два раза обернулась с грибами, которые теперь рассортированными кучками лежали на столе, а добытчица опять скакала по лесам, по долам, как поется в песне, сегодня здесь, а завтра там. Леля на рассвете ушла на рыбалку. Главное, было уйти по-английски, чтобы Барди не увязался следом, иначе на рыбной ловле тут же можно было ставить крест. Ньюфик ходил по воде, шумно фыркал, мочил у берега свое хозяйство, то есть всем своим видом выказывал презрение к занятию хозяйки. Да, в общем-то, тому была объективная причина. Тюлька, которая ловилась у берега на удочку, к рыбе имела такое же отношение, как коровья лепешка к антрекоту. Но Леля так полюбила это занятие, что бывалые рыбаки диву давались. Федор, главный рыболов в деревне, когда приезжал с очередным уловом, где три леща тянули на пять килограммов, со смехом предлагал приобрести у хозяев рыбной мелочи на прокорм котам. Но смех смехом, а когда Леля делала из этой мелюзги рыбные котлетки с добавлением свиного сальца, едоков за уши было от них не оторвать.
Василий Осипович с большой охотой занимался хозяйственными работами, до которых у хозяев никогда руки не доходили. Он почувствовал себя в родной стихии, все время что-то напевал себе под нос. Прекрасная погода, свежий воздух, тишина и никого вокруг, кроме Бардика, наблюдающего за действиями брата Василия и с одобрением помахивающего хвостом.
Василий Осипович поначалу не воспринял Семеновну как объект женского пола, она все время мелькала туда-сюда, исчезала, снова появлялась, и Василий начал сравнивать Семеновну с Матильдой Петровной, у которой тоже никогда не заканчивался заряд батарейки. «Вторую мамулю мне не пережить», – решил Василий и после этого стал относиться к Семеновне доброжелательно, но нейтрально. Да и дама не обращала никакого внимания на нашего брата, сразу идентифицировав его как тип стареющего ребенка с комплексом матери. «Ему же до старости соплюшки вытирать придется и лук из супа вылавливать», – подумала Семеновна и переключилась на грибы.
После обеда, состоявшего, что естественно, из трех грибных блюд – грибного салата с картошкой, луком и постным маслом, грибного супа и грибной подливки с гарниром – все сели помогать Семеновне чистить ее добычу. На плите стояли кастрюли с кипящими грибами, висели нитки с грибами уже сушащимися, в баке лежала первая партия, подготовленная на засол. Такой бурной грибной деятельности еще никто не развивал в этом доме. Леля с Петром Исаевичем тоже каждый год заготавливали много грибов, но у них для этого был весь сезон. Семеновна же хотела за два-три дня выполнить годовую норму, резонно полагая, что больше могут и не пригласить, а такого комфортного сбора уже не предвидится. Конечно, можно, как все, выехать на электричке, насобирать, сколько унесешь за раз и вернуться домой. У Лели же она оставляла бак с солящимися грибами, а Петр Исаевич привозил их по готовности Семеновне домой. Вот это сервис, аж слезу прошибает.
***
После работы к Леле зашла Нинель. Демонстративно, не обращая внимания на Василия Осиповича, строгавшего какую-то доску, она пообщалась с Семеновной и хозяйкой, восхищаясь успехами на грибном фронте. С Семеновной они были знакомы давно, так как всегда вместе отмечали день рождения Петра Исаевича, приходившийся на конец августа. По этому поводу обычно собиралась масса народу, и праздник плавно перерастал в проводы лета.
Леля ведь так и не знала, что произошло между Нинелью и братом Василием, а ее никто и не просвещал. Стороны конфликта поддерживали нейтралитет, но очевидно было, что женская сторона в любой момент может начать военные действия. К тому же Нинель сделала стойку на Семеновну, несмотря на то, что до этого воспринимала ее как бесполое существо с источником бесперебойного питания в заднице. Но в военно-полевых условиях каждая женская особь была потенциальным врагом и не должна была находиться рядом с объектом вожделения.
Проведя в гостях больше часа, Нинель немного успокоилась, увидев, что ни Семеновна, ни Василий Осипович не проявляют взаимного интереса.
Вечером решили истопить баньку, Семеновна и Леля могли париться хоть каждый день, да и Василию после трудов праведных не мешало обмыться. Банька в нашем рассказе занимает много места, но ведь она и в жизни является стержнем, на который нанизываются все остальные радости бытия. Ведь недаром говорят: приезжайте в баньку, организуйте баньку, посидим после баньки – подразумевая, что банька это главное событие, а все остальное – вариации на тему: после баньки святое дело!
Женщины парились, как и все, что они делали, основательно, делая по пять заходов в парилку, натираясь перед каждым смесью меда с солью. Этот дикий состав впитывался в распаренное тело, а затем со всей дури вбивался в раскрывшиеся поры дубовым веником. На каменку нещадно лился кипяток с ароматическими маслами, гремела музыка, лилось пиво в разгоряченные глотки и ледяная вода на обнаженные тела, просто какая-то водяная феерия.
Помывка после этого Василия Осиповича, решившегося наконец в одиночестве снять исподнее, выглядела бледным подобием городского мытья в ванной с единственным отличием в том, что, к сожалению для нашего брата, отсутствовала сама ванна.
За ужином Семеновна опрометчиво размечталась. – Эх, мужичка бы, – затянула она, совершенно не имея в виду Василия.
Это был просто крик души, не предполагавший немедленного исполнения, сравнимый с мечтой, к примеру, о поездке в Париж или о покупке последней модели «Мерседеса». Но Нинель восприняла этот зов как руководство к действию и насторожилась, внимательно наблюдая за реакцией Василия Осиповича. Ей почему-то подумалось, что ее предмет вожделения, как мужчина, воспитанный в традициях матриархата, тут же кинется исполнять желание женщины, которое, как известно, закон. Но наш брат Василий даже не услышал слов Семеновны и крайне удивился бы, если бы узнал, какая буря бушует в душе Нинели.
***
Заканчивались вторые сутки пребывания Нюрки, теперь уже сестры Анны в монастыре. Весь ужас ситуации заключался в том, что Нюрку никто не искал. Водитель экскурсионного автобуса в тот же день рассказал о произошедшем ее коллегам, но услышанное вызвало только лишь дружный смех и сочувствие по отношению к монахам. Никто не собирался бросаться на помощь Нюрке, по мнению ее боевых подруг, если уж кого и надо было спасать, то это неискушенных послушников. Единственное, что вызывало недоумение, так это вопрос: какого лешего ее туда занесло. То ли это новый вид русского экстрима, то ли разновидность эротических приключений типа «соврати монаха», то ли Нюрка начала задумываться о своей беспутной жизни, что, конечно, было маловероятно.
А что же Нюрка? Отчаявшись дождаться подмоги с Большой земли, она решила начать действовать. Нет, внешне Нюрка вела себя как безропотная овечка, мыла кастрюли, подметала полы, практически выполняла работу, которую не делала много лет. Вы можете нам не поверить, но, увы, это чистая правда. Все время в поездках, питание вместе с туристами на халяву, после поездок неумеренное насыщение и залитие поросячьих глазок в кабаках с теми же благодарными туристами или в одиночку на гонорар от поездки. Домой Нюрка попадала только к ночи и в таком состоянии, что мыть кастрюли или подметать полы можно было только ею в качестве тряпки или швабры соответственно. В редко выпадавшие выходные дни Нюрка ходила по гостям без предупреждения, сидела как Вини-Пух у Кролика до тех пор, пока в доме еще оставалось что-нибудь съестное. Причем всегда приходила со своей бутылкой, которую в одну харю благополучно выпивала. Соответственно, домой Нюрка… Дальше вы уже знаете.
Итак, мы остановились на том, что сестра Анна внешне встала на путь исправления. Настоятель монастыря отец Еремей нарадоваться не мог новоиспеченной помощнице. Ей даже разрешили вместе с другими сестрами сходить на озеро искупаться. Там Нюрка и начала осуществление своего плана, который заключался в попытке искушения какого-нибудь монаха и завладения с его помощью своим мобильным телефоном. Территорию монастыря со всех сторон окружала высокая каменная стена, и только со стороны озера стены не было. Берега у озера были топкие, болотистые, окруженные вековыми лесами. Только часть побережья, входившая в монастырские владения, была облагорожена трудами монахов. Не одна тонна песка была сброшена из кузовов «Камазов» для того, чтобы сейчас сестра Анна и сестра Фекла могли босиком гулять по песчаному мелководью. Удобный подход к озеру был сделан в практических целях. Основным источником питания жителей монастыря было озеро, богатое рыбой. Конечно, были свой огород, своя пекарня и курятник, ибо добыванием хлеба насущного занимались все послушники.
Прогуливаясь вдоль озера, Нюрка заметила троих молоденьких монахов, проверяющих сети. Подойдя поближе, она заверещала:
– Бог в помощь, мальчики.
Монахи вздрогнули и обернулись. Картина впечатляла. Две сестры в мокрых холщовых рубахах, сквозь которые видны очертания женских тел. Маленькая худущая Фекла, как наглядное пособие с урока анатомии, и высокая пышная Анна, как будто сошедшая с картины голландского живописца. Вот оно, искушение дьявола, подумали все трое и, бросив сети, с криками «Чур меня!» побежали в монастырь замаливать грехи.
Нюрка посмотрела на Феклу и поняла, что они имели ввиду. «Какие-то они все тут зашуганные, надо менять тактику». Подсохнув, подруги вернулись к себе. Теперь они спали в одной келье. После первой совместной ночевки Фекла поняла, что означает выражение «это тебе за грехи твои». Нюрка так храпела, что муки ада казались Фекле чем-то гораздо более легким и безмятежным.
Помогая поварихе готовить обед, Нюрка вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится эта тихая неспешная жизнь. «Это же санаторий самообслуживания, – подумала Анна, – считай, что тебе предоставили бесплатный отпуск с полным пансионом, расслабься и получай удовольствие». Она уже даже начала привыкать к простой монастырской пище, а вся ее беспорядочная дерганая жизнь казалась чем-то далеким и нереальным. «Поживу-ка я здесь еще денек-другой, если не выгонят, а там видно будет», – решила Нюрка и получила от этой мысли такой кайф, что даже запела в первый раз за эти два дня. «Там лилии цветут», – мурлыкала сестра Анна, очищая второй десяток головок репчатого лука. Трудившаяся рядом сестра Фекла тихо радовалась происходящим с соседкой переменам.
***
Василий Осипович не привык в своей достаточно однообразной жизни анализировать происходящие с ним события. Ведь вокруг этого, скажем прямо, не самого удачного кандидата развернулись реальные шекспировские страсти. Рассмотрим повнимательней сей феномен. Невысокий плотный мужичок, необразованный, читающий только фантастику, не проявляющий никакой инициативы в отношениях с женщинами, тихий, домашний, изредка любящий что-нибудь экзотическое приготовить для души, не интересующийся ни политикой, ни футболом. Я прямо услышал, как несколько тысяч женщин заорали: «Дайте нам его телефон!» Увы, автор не наделен такими полномочиями. И потом, не забывайте, что в нагрузку к брату Василию идут мать Матильда Петровна (ее мать, бабушка Василия, Изольда Сидоровна прожила девяносто два года) в количестве одной штуки и сын Дмитрий, пьющий мальчик-отец в количестве тоже одной штуки. Хор женских голосов с просьбой о телефоне сильно поредел, но примерно взвод остался. Я горжусь, что живу с этими женщинами в одной стране, их не пугают никакие трудности в неугасающей борьбе за женское счастье.
На следующее утро в деревню на служебной «Волге» неожиданно приехал Кудимыч и с ним два его слесаря-механика в рабочей одежде. Причина их появления тут же прояснилась, из багажника была извлечена бензопила. Работа сразу закипела, один пилил, второй сразу же колол чурбаки на дрова. Кудимыч суетился по хозяйству, засовывал водку в холодильник, открывал консервы, собирал на участке дары огорода: позднюю редиску, лучок, огурцы, ранние помидоры. Кудимыч был трезв, но предвкушение момента окрыляло, цель была ясна, и ничто не могло сбить его с намеченного пути. Для всех шеф был в служебной командировке, положенный ему телефон он не включал из принципа, поэтому был сегодня вне зоны домогаемости. От этого Кудимыч ощущал такую свободу, что его настрой передавался всем окружающим. Дровосеки улыбались, беззлобно матерясь, и даже Лелю сегодня не раздражало присутствие соседа. Василий Осипович вызвался помогать Кудимычу складывать дрова в поленницу, а Барди, обнюхав новых людей, пописал на дрова и улегся рядом наблюдать за процессом.
Дружная работа быстро была завершена. Семеновна предложила всем грибного супа, что вызвало дополнительный энтузиазм. Литр водки, привезенный Кудимычем, быстро закончился, а до супа еще даже не дошло дело. Пришлось посылать водителя за вторым литром. Семеновна, надо отдать ей должное, была очень компанейской женщиной, заводилась с пол-оборота, с удовольствием пила водочку и слегка опьянев, требовала танцев. Обычно ее партнером был Петр Исаевич, но сегодня его не было, поэтому ее клич не нашел отклика, и Семеновна загрустила. Василий Осипович выпил немного с мужиками, но контролировал себя и поблагодарив, предложил Семеновне сходить на озеро с Лелей и ньюфиком.
Второй литр допивали уже втроем. Кудимыч, как всегда, быстро набрался и начал ругать начальство за задержку зарплаты, за маленькие оклады. Мужики согласно кивали, забыв, что их зарплата зависит только от Кудимыча. В машину шефа пришлось заносить, а приехав в Райцентр, выносить и поднимать бесчувственным бревном на третий этаж. Положив Кудимыча на коврик перед дверью, дровосеки позвонили и бросились на улицу, зная крутой нрав его дочери.
А наш брат Василий начал присматриваться к Семеновне. Во время купания он обратил внимание на ее тело, еще хранящее следы былой фигуры, длинные волосы естественного цвета. Вчера Семеновна поразила Василия кулинарными талантами и грибным энтузиазмом, а главное – умственные способности были невысоки, что соответствовало и его небольшим запросам. Другое дело, что сама Семеновна не проявляла никакого интереса к Василию, но это было вполне объяснимо – старорежимное воспитание и природная скромность не позволяли ей делать первых шагов. Замужем она была так давно, что это было еще в период советской власти в России, когда каждый случай развода разбирался на партийном собрании, а жить вместе мужчине и женщине без штампа в паспорте не разрешал кодекс строителя коммунизма и участковый милиционер. С тех пор ее воззрения по этому вопросу не изменились, сначала регистрация брака, потом все остальные отношения. До ЗАГСа позволялись только поцелуй руки, прогулка в парке и культпоход в театр. В нашем случае как варианты рассматривались совместное купание в озере и собирание грибов. Все это было написано на ее целомудренном лбу, и мужчины, наталкиваясь на эту предостерегающую надпись, начинали искать другие объекты с более располагающими комментариями.
Но Василия Осиповича это не пугало, наоборот, Матильда Петровна исповедовала такие же принципы и прививала их сыну. Он попросил Семеновну показать ему грибные места, чтобы тоже не с пустыми руками вернуться к маменьке. На следующее утро Семеновна с Василием пораньше ушли в лес и долго не возвращались. Леля забеспокоилась, но связи с грибниками не было и оставалось только ждать. Наконец под вечер они вернулись, грязные, мокрые и с полными корзинами грибов. Оказалось, что парочка сбилась с дороги и очень долго плутала, но вышла на какую-то заповедную полянку, и наградой им стало нетронутое грибное место. Совместные страдания сблизили Семеновну и брата Василия, они вспоминали перипетии похода, весело хохотали какой-то ерунде, чем очень порадовали Лелю, но сильно огорчили незаметно подошедшую Нинель, только что приехавшую с работы.
– Так, я вижу, что веселье в самом разгаре. Можно, и я порадуюсь с вами? – с нервной улыбкой произнесла новая гостья.
– Ах, Ниночка, присоединяйся к нам, – захлопотала Семеновна, – будешь картофельные котлетки с грибной подливкой?
– С удовольствием поем, ты же знаешь, Семеновна, все, что ты готовишь, это песня. Да, кстати, какие у вас планы на завтра, к нам в Дом культуры артисты известные приезжают, приглашаю всех.
– Извини, дорогая, – ответила Семеновна, – мне завтра надо уезжать, за кошками смотреть будет некому.
Эту новость все восприняли по-разному – Нинель с тайной радостью, Леля с явной радостью (ее уже начинало раздражать то, что ее дом был превращен в полигон любовных игр), а брат Василий внешне равнодушно, но, безусловно, был огорчен. С Семеновной нашему герою было просто и безмятежно, не надо было подстраиваться, все было естественно и комфортно для обоих.
Леля от приглашения посетить местный рассадник культуры отказалась наотрез:
– Я и в Городе никогда не хожу на эти капустники, а уж здесь и подавно.
Василий Осипович тоже вежливо отказался.
Нинель нисколько не огорчилась отказом, было бы, как говорится, предложено. Ее больше волновал другой вопрос, как внести раздор в отношения Василия и Семеновны, чтобы прощальный вечер не перешел в прощальную ночь. Женщины в известных ситуациях мыслят быстро и изощренно, поэтому решение было найдено простое и эффективное. Нинель подошла к курившему в сторонке Василию Осиповичу и, вроде бы обращаясь к нему одному, а на самом деле постаравшись, чтобы услышала Семеновна, проворковала:
– Милый, что ж ты больше не заходишь, разлюбил, что ли. А может тебе больше Нюрка по душе, так и скажи, где уж мне с ней тягаться, с ее-то опытом.
Семеновна с каменным лицом прошла в дом, а наш брат Василий проклял тот миг, когда согласился приехать сюда: «Да пропади они пропадом, эти бабы, жил же себе спокойно без них, радовался жизни и на тебе, получи, фашист, гранату. Мужиков, что ли, больше вокруг нет, я последний остался? Я что им – приз за лучшую женскую роль?»
Василий Осипович решительно подошел к холодильнику, на глазах онемевших женщин налил себе стакан водки, выпил не закусывая и заявил:
– Объявляю мораторий на любые отношения с женщинами. Прошу считать меня импотентом.
Бардик тихо заскулил, приняв страстную речь Василия за чистую монету. Ну что ж, и с этим можно жить, марки собирать, например, или кротиков коллекционировать как Кеша, кастрированный, к сожалению, еще в юном возрасте. Ньюф посмотрел на брата Василия с сожалением: «А ведь еще человеческие щеночки могли бы у тебя быть».
Быстро опьяневший Василий лег на траву рядом с Барди и, обняв пса, тоскливо сказал:
– Только ты меня понимаешь, единственный ты здесь человек, а все остальные – суки.
Леля с Нинелью с трудом подняли и довели Василия до бани, пока он окончательно не отключился. Завершив перенос заснувшего тела, Нинель повинилась Леле: – Сама знаешь, подруга, на мужиков мне всегда было наплевать было, чисто рабочие отношения. Черт его знает, чего я так на твоего родственничка запала. Ведь вокруг меня офицеры, директора, артисты там, художники разные, ноль эмоций, а тут простой мужик, без затей, а отдалась ему первому, и захочет – опять отдамся.
– Твоя беда, Ниночка, – ответила Леля, – в том, что ты себя с ним, как директор с подчиненным, ведешь, а ему в жизни Матильды Петровны хватает, Наполеона домашнего разлива. Да и первая жена им вечно командовала, а ему, я уверена, простая баба нужна, с борщом и котлетами, чтоб носочки шерстяные вязала и морсик готовила. А ты одно заладила – отдамся, отдамся. Да я не сомневаюсь, надо будет – и отдашься, куда ж ты денешься с подводной лодки, но домашний уют не только из этого состоит. Ладно, чего там рассусоливать, оставайся у меня ночевать.
Они стояли и смотрели на закат, думая каждая о своем, рядом сидел Бардик, в поле виден был застывший столбиком Кеша. Он уже вышел на вечернюю охоту и мог сидеть так часами, поджидая свою жертву.
***
Наконец наступил день, когда карантин в монастыре был отменен. Сестра Анна, вернувшись в келью с работы, обнаружила на ложе свою аккуратно сложенную одежду и сумочку с телефоном. Инстинктивно схватив мобильник, Нюрка решила позвонить, но вдруг с ужасом поняла, что звонить некому, никто ее не ждет в той жизни. Прошло всего пять дней, как она в монастыре, а кажется, что прошлое так далеко. Нюрка на автомате переоделась в цивильное и вышла в монастырский парк. Она пошла все быстрее и быстрее, боясь встретить сестру Феклу или отца Еремея, не зная, что говорить им на прощанье. Навстречу Нюрке шла какая-то туристическая группа. Присмотревшись, она узнала свою коллегу по работе Светку. Финальная сцена в «Ревизоре» была жалким подобием Светкиной реакции на явление Нюрки народу. Подойдя вплотную, несостоявшаяся сестра Анна прошипела:
– Тихо, змея, придушу. Куда сейчас едете?
– На пикник, – пролепетала Светка, боясь шелохнуться.
– Давай, загоняй своих придурков в автобус, я еду с вами, а сейчас найди мне водки и мяса. – Нюрка уселась на коронное место за водителем, выбросив в проход чьи-то вещи.
– Товарищи туристы, – заверещала перепуганная странным поведением Нюрки Света, – прошу всех в автобус. Едем сразу на пикник, после обеда прогнозируют похолодание и дождь.
Отдыхающие, вырвавшиеся из монотонной, расписанной по часам жизни только ради пикника, радостно расселись по местам.
– Ой, тут чьи-то вещи упали, – вопросила старушка без возраста.
– По-моему, это мое, – обиженно ответил худосочный ботаник, – и место занято.
– А ты иди ко мне на коленки, зайчик, – вставила Нюрка, – я тебе расскажу про особенности поведения долго воздерживающихся женщин.
Ботаника как ветром сдуло в конец салона. Во время пикника Нюрка сидела в стороне от всех, отрешенно глядя в одну точку. Вокруг нее суетилась Светка, то подливая водки, то подкладывая еды. Раздухарившиеся туристы прыгали через костер, водили хороводы, пели пионерские песни из детства. Нюрка, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг, и водка не оказывала на нее никакого действия. По дороге домой она тоже не проронила ни одного слова.
Когда отдыхающие шумно расходились из автобуса, к Нюрке подошел ботаник и, извинившись, предложил проводить домой. Наша героиня очнулась от своих грез и с вызовом произнесла:
– А что, пойдем. Правда, у меня не прибрано. Ну да ладно, и так сойдет, правда, зайчик? Чем же я тебе приглянулась, дорогуша?
– А Вы так скромно себя вели на пикнике, так грустили, что я почувствовал в Вас родственную душу.
– Ну что ж, пойдем, трахнемся по-родственному, медленно и печально.
Ботаник смутился, но решил не отступать. Такого шанса лишиться невинности могло больше и не представиться. Он ведь ради этого и приехал в пансионат, а время уходило безвозвратно и бездарно. Молодежная прослойка женского контингента уже давно вышла на пенсию, а обслуга не обращала на ботаника никакого внимания. На работе в лаборатории, где трудился наш гуманитарий, за глаза его прозвали «целка-неваляшка» за строгое соблюдение принципа – на работе ни-ни, привитого строгой мамашей. Эта поездка в пансионат, на которую ботаник откладывал по сотне вот уже четыре года, ставила своей целью отдаться первой же приличной женщине…
Они по дороге купили водки и готовых салатов, поднялись на второй этаж старого деревянного дома. Судя по запаху, в нем давно преобладало кошачье население. Только такие закаленные жильцы, как Нюрка, могли переносить этот невыносимый дух.
– Прошу Вас, сэры и сэрихи, – торжественно распахнула двери своей квартиры хозяйка. Ботаник, выросший в стерильных условиях, ежеминутно поддерживаемых его ненаглядной маменькой, тихо сполз по стене. В его доме вошедший гость тут же лишался уличной обуви и получал домашние тапки в стерильном пакете. Его обувь уносилась мамашей в ванную комнату, где подвергалась тщательной дезинфекции и чистке, после чего только удостаивалась чести оказаться на одной полке с обувью хозяев.
Нюркина же квартира была чем-то средним между пристанищем бомжей и лавкой старьевщика. Вполне приличные вещи, отданные на бедность подругами и соседями, сочетались со скопившимся хламом праотцов и праматерей. Грязные вещи громоздились по всем углам, а в центре комнаты апогеем всего стояла трамвайная печка с прикипевшей к ней огромной кастрюлей, из которой доносился запах, перебивавший все кошачьи усилия.
– Ну что, братишка, не передумал? – с таким вызовом спросила Нюрка, будто предлагала заняться сексом в тронном зале Зимнего дворца.
– Ни за что, – пытаясь не дышать, процедил ботаник.
– Тогда давай, накрывай на стол, – скомандовала Нюрка и сгребла грязную посуду на одну половину стола, освободив легким движением руки плацдарм для ужина. У Анны даже нашелся пакет с одноразовой посудой, уведенный ею с какой-то корпоративной вечеринки. Причем, она клятвенно заверила гостя, что использовала его всего два раза.
– А как тебя зовут, ухажер? – решила, наконец, поинтересоваться Нюрка, выпив первую полташку.
– Разрешите представиться, Вениамин Племенной.
– Ну, это мы еще посмотрим, какой ты скакун. Наливай полней. Знал бы ты, откуда я сегодня вышла, Веня!
Эх ты, племя, молодое, необъезженное. Давай еще по одной и в койку, помолясь.
Забыты были запахи, забыт бардак, и уличная обувь валялась просто так. А Венька как в Гражданскую, он с шашкой наголо, все скачет, скачет с Нюркою, пока не рассвело.
(остальные главы в сборнике "Взрослые игры")