КНИГА ПЕРВАЯ
ЗАБЕГ В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ
2007 год
Глава 1
АЙ ЛАВ МАМА
Наш троюродный брат, которого мы именуем не иначе, как наш брат Василий, домашний пятидесятилетний субъект, уже лет десять как сменил статус мужа-неудачника на более комфортное положение любимого единственного сына. Напоминанием, хотя и не совсем приятным, о браке у нашего брата Василия остался двадцатипятилетний сын Дмитрий, живущий теперь с отцом и бабкой Матильдой Петровной. Почему теперь, да потому, что только два года сумела вытерпеть пьянство и инфантилизм отца своей дочери бывшая жена Дмитрия, после чего передала эстафету Матильде Петровне, сохранив, правда, на всякий случай штамп в паспорте. А для бабки-матери где один ребенок, там и два, чего уж теперь, что ей, лишней тарелки борща жалко?
Матильда Петровна не делала различий между сыном и внуком, гоняла их одинаково, не всегда помня, кто есть кто, что, по большому счету, для нее уже и не имело значения.
Семейная жизнь самой Матильды Петровны никогда не была омрачена совместным проживанием с отцом нашего брата, что не помешало ей присвоить Василию его гордое отчество – Осипович. В качестве компенсации за неудачную личную жизнь судьба подарила благородному семейству собачку-дворянку, прозванную братом Василием Рюмкой, объект всеобщей любви в хорошем смысле этого слова.
Жизнь нашего брата Василия однообразна и течет по формуле: дом – работа – дом, в дни отдыха формула выглядит так: дом – магазин – дом, а порой и того проще: дом – дом – дом. Жизнь устоялась, как вчерашний кисель, и вполне устраивает ее обладателя.
Но положение вещей совсем не устраивает его мать. Матильда Петровна – маленькая, поджарая, энергичная старушка, всегда при деле: магазин, кухня, уборка, прогулки с Рюмкой, посещения правнучки, в которой она души не чает – это все зимой, а уж летом – грибы, ягоды, прополка чужих огородов с видом на часть урожая.
***
Тем летом, когда произошла эта история, Матильда Петровна часто гостила в загородном доме своей двоюродной племянницы Лели, которая весь летний сезон жила в деревне с ньюфаундлендом Барди и котом Кешей.
Во время одного из вечерних чаепитий на веранде Матильда Петровна посетовала родственнице на то, что сын Василий Осипович дурью мается, еще здоровый, мол, мужик, а на себя рукой махнул, интерес к жизни потерял, хорошо бы его с какой-нибудь приличной женщиной познакомить, а еще лучше – женить! На что Леля резонно ответила, что сколько нашего брата Василия ни жени, его обратно к мамане тянет.
Эти слова Матильде Петровне как бальзам да еще с бисквитом на закуску:
– Я ж не вечная, – кокетливо заметила разменявшая восьмой десяток старушка, – кто ж за мальчиком присмотрит?
– Может, там уже и присматривать нечего, – игриво намекнула Леля.
– Вот это и надо проверить, – подвела итог разговору Матильда Петровна.
Наутро заговорщицы разработали план действий. Главное, нужно было составить список возможных кандидаток. Путем тщательного отбора в списке было оставлено три потенциальных жертвы: первая – Нинель, работница культуры, никогда и ни с кем не делившая свое ложе, всегда воспринимавшая мужчин, как гестаповцев, пытающихся с помощью пыток раскрыть страшную тайну Нинели, где и что скрывает она, партизанка-подпольщица, под одеждами. Но в последнее время Нинель уже готова была рассказать и даже показать эту свою страшную тайну, но желающих почему-то не находилось. Благо, Нинель снимала на лето полдома недалеко от Лели.
Второй в списке была Семеновна, сотрудница Лелиного мужа, Петра Исаевича, молодящаяся разведенка с большим стажем. Причем, если верить словам Семеновны о том, что ей всего тридцать с хвостиком, то развелась Семеновна еще в грудном возрасте.
Третьей кандидаткой стала Лелина подруга Нюрка, примадонна местного экскурсионного бюро, поимевшая большой и беспорядочный опыт общения с противоположным полом, воспринимающая всякие излишества как образ жизни.
Пригласить любую из кандидаток врозь или вместе на баньку с шашлыком не представляло никакого труда. Главной задачей было вытащить из городской квартиры нашего брата Василия. Решено было действовать с двух направлений: Матильда Петровна бралась описать сыну местные красоты и гостеприимство хозяев, а Петр Исаевич, не подозревающий пока об истинной цели заговорщиц, по просьбе Лели должен был пригласить Василия Осиповича отдохнуть от шума городского недельку-другую во время очередного отпуска.
Смирный, домашний наш брат Василий, не ожидавший подвоха, особенно со стороны Петра Исаевича, долго колебался, но все же решился на это рискованное мероприятие, и то с условием, что Петя заберет его от подъезда на машине и точно также доставит обратно.
К сожалению для Матильды Петровны и к радости Петра Исаевича, одновременно Василий и его матушка не могли покинуть городскую квартиру, так как не на кого было оставить Рюмку. Внук Дмитрий сам нуждался в постоянном пригляде.
Итак, спустя месяц, как обычно в четверг после работы Петр Исаевич стартовал на дачу, по пути подъехав к дому, в котором проживали Рюмка сотоварищи. У подъезда стояли Василий Осипович с набитым рюкзаком, два чемодана, Рюмка с Матильдой Петровной на поводке. Дмитрий с бутылкой пива сидел рядом на скамейке.
Петр Исаевич не любил задержек по пути в деревню, о чем недвусмысленно дал всем понять. Василия Осиповича с вещами быстро погрузили, оторвав от Матильды Петровны и недоумевающей Рюмки, пресекли попытки Дмитрия, уже плохо воспринимающего происходящее, уехать с батей, и незамедлительно стартовали.
Пока медленно двигались по городу, Василий постоянно вертел головой, на всякий случай пытаясь запомнить дорогу домой, но когда за окнами машины замелькали леса и поля, наш брат загрустил, сник и оживлялся только в населенных пунктах, высматривая номера проезжавших автобусов.
«Сын каменных джунглей, полная противоположность Маугли», – подумал про пассажира Петр Исаевич, а вслух произнес:
– Что вечером пить будем, а, Осипыч?
– Я вообще-то не пью почти, если только немного сухонького или баночку джин-тоника, знаешь, Петюня, такую синенькую.
Вечер для Петра Исаевича сразу перестал быть томным. Вскоре они въехали в Райцентр и остановились у местного рынка. Больше ни с кем не советуясь и полагаясь на личный опыт, Петр Исаевич купил мяса на шашлык, овощей, зелени, еды Бардику и Кеше, чинзано – Леле, литр водки и пять литров пива.
– На сегодня хватит, а, Васяня?
Василий Осипович счастливо промолчал. Петр Исаевич позвонил на мобильный Леле: «Разжигай мангал, будем через пятнадцать минут».
***
Загородный дом Лели и Петра Исаевича был построен в деревушке на берегу живописного озера. Деревню окружали еще не совсем тронутые цивилизацией грибные и не очень леса. Дом стоял на окраине, на небольшом хуторе из четырех домов, большей частью пустовавших.
Барди и Кеша хозяйничали по всей округе, благо, ни у кого из соседей не было заборов.
На весь хутор у Лели и Петра Исаевича был один сосед, более-менее регулярно приезжающий на выходные. Им являлся директор местного ремонтно-строительного управления Кудимыч, начинавший пить водку в пятницу вечером и все выходные открывающий глаза только для того, чтобы принять очередную дозу сорокаградусного снотворного. Как говорится, с утра выпил и весь день свободен.
В редкие дни, когда у Кудимыча гостил кто-нибудь из родни, он мужественно держался, пытаясь обмануть организм пивком, очень раздражался от того, что так бесполезно проходят выходные, но почти всегда не выдерживал, уходил в деревню якобы за молоком для внука или за рыбой, после чего найти его уже было невозможно. Возвращался он всегда сам, неожиданно, со стороны, противоположной той, куда уходил. Передвигался короткими перебежками, совпадающими с просветлениями в сознании, а при очередных затмениях падал и сразу же засыпал, причем в самых неприспособленных для этого местах. Впрочем, светлый образ Кудимыча, дай бог ему здоровья, требует отдельного повествования, поэтому ограничимся пока этим портретом.
Ньюфаундленд Барди чувствовал себя хозяином всей округи, регулярно обходил все свои владения, тщательно метил границы. Ни одна собака не имела права не только войти на хутор, но и искупаться в озере, когда Барди принимал водяные ванны. Все конкуренты нещадно изгонялись и даже не раз были биты.
Кеша, взрослый черный кот, промышлял ловлей мышей, кротов и даже зазевавшихся птиц, причем питался из вышеперечисленной дичи только мышами, кротики же и изредка птицы придушивались и складировались на пороге дома, так сказать, на десерт для хозяев к утреннему кофе. За это Кеша требовал от Лели двухразового питания и возможности спокойно выспаться днем.
***
Итак, машина с Петром Исаевичем и нашим братом Василием въехала на подворье. Леля, Барди и Кеша выстроились во фрунт, радостно приветствуя прибывших. Леля на правах хозяйки проводила Василия в отведенную для него комнату, а затем не без гордости показала родственничку двухэтажный дом, баню, хозпостройки и садик с огородом.
Василий Осипович был ошеломлен увиденным:
– Я думал, тут щитовой домик и шесть соток, а здесь натуральное поместье. Можно, я попрошу у вас политического убежища, мне много не надо, а я и покопать и дрова поколоть могу.
Петр Исаевич прервал безудержный эмоциональный поток слов коротким: «Прошу к столу».
Надо заметить, что в начале июля в этих местах сезон белых ночей идет к завершению, но в ясные дни темнеет очень поздно. Этот вечер был достаточно светлым, теплым, и компания чудесно отметила приезд нашего брата Василия на отдых. Барди и Кеша сразу признали право Василия находиться на их территории. Стол был накрыт на открытой веранде, Кеша сел рядом с гостем и благосклонно позволял ему делиться с ним кусочками шашлыка.
Барди зашел еще дальше. Когда сильно подвыпивший Василий из чувства солидарности с собакой встал на четвереньки и начал ходить вокруг лежащего Барди, очень эротично скулить и выть на полумесяц, ньюф возбудился и очень настойчиво пытался овладеть Осипычем в лучших традициях собачьих свадеб. И только имеющий влияние на Барди хозяин дома помешал состояться нетрадиционному браку, ведь сопротивляемость сильно пьяного Василия была близкой к нулю. «Да, – подумала Леля, – такой вариант женитьбы в наши планы не входил».
Все три недели, которые наш брат Василий провел в гостях, Барди с интересом следил за ним, ожидая продолжения отношений. Но Василий Осипович пьяный и Василий Осипович трезвый – это абсолютно разные, можно сказать, не знакомые между собой люди, поэтому Василий не мог оценить притязаний Барди, воспринимая их просто как собачье человеколюбие, что по большому счету им и являлось.
Неадекватное поведение брата Василия в первый же вечер в пьяном виде шокировало Лелю. «Похоже, водку пить ему нельзя, сорвет все планы, не зря он намекал Петру на сухонькое да на джин-тоник. Придется брать ситуацию под жесткий контроль, да и пора выложить все карты мужу, самой мне не справиться».
На следующее утро Василия одолевали муки раскаяния, он хоть ничего и не помнил, но по взглядам и намекам хозяев понимал, что вчера вел себя непотребно, даже порывался уехать, но Леля все свела в шутку, предложив перейти на слабоалкогольные, а то и вообще безалкогольные напитки. А загладить вину решили с помощью исправительно-трудовых работ на огороде.
После завтрака начались будни летней деревни: колка и складирование дров, прополка и рыхление огорода. Наш брат Василий хватался за все сразу и, несмотря на похмельные муки, работал за троих. Хозяева любовались неожиданным помощником, и Леля, воспользовавшись удобным моментом, поведала Петру Исаевичу об истинных целях вывоза в деревню Василия. Последовало бурное, эмоциональное осуждение, затем дикий гомерический хохот и реальная оценка ситуации – кому и кобыла невеста! Перейдя на более спокойные тона и уже войдя в игру, Петр Исаевич заметил:
– А почему бы не попробовать? Я бы для начала пригласил Нюрку, чтобы она Василия встряхнула как следует, вернула на грешную землю, да и убедиться надо, что у хлопца еще есть ягоды в ягодицах, а кому, как не Нюрке, поручить эту непосильную задачу, сравнимую разве что с попыткой добиться извержения давно потухшего вулкана?
***
К полудню разогрело, и все, кроме Кеши, пошли купаться. Уровень воды в озере был, как всегда в разгар лета, невысокий. Чтобы поплавать, нужно было метров пятьдесят брести чуть ли не по колено в воде. Барди шлепал вместе с хозяевами. Он никогда не заходил в воду один, плавал рядышком с Лелей или Петром Исаевичем и пытался забраться к ним на руки. Все уже знали правила игры, спокойно объясняли Барди, почему нельзя этого делать именно с ними и отправляли попытаться исполнить смертельный номер с кем-нибудь другим. Только и слышалось: «Барди, плыви к папе; Барди, плыви к маме».
Пес уже поиграл с хозяином и хозяйкой, когда был кем-то из них опрометчиво отправлен к плывущему немного в стороне Василию Осиповичу. Плавал Барди очень быстро и без проблем настигал любого пловца, но наш брат Василий не знал этого и попытался оторваться от собаки, чем еще больше раззадорил Бардика, уже повизгивающего от нетерпения.
Через минуту произошло неизбежное: человек был взят на абордаж, лапы Барди оказались на спине плывущего Василия. Прикосновение собачьих когтей к обнаженному телу в воде очень болезненно, к тому же если обладатель этих когтей еще и весит килограммов восемьдесят. Василий Осипович изобразил давшую течь полузатонувшую лодку. Леля и Петр Исаевич во всю мощь звали Барди к себе, но пес, находящийся еще и под впечатлением от вечерних событий, не мог бросить полюбившегося ему гостя, которому пришлось взять наглую животину под брюхо и таким макаром плыть к берегу.
На спине у Василия Осиповича остались болезненные красные полосы, которые к вечеру припухли и стали похожи на следы от ударов плетью. Петр Исаевич подумал, что хоть это придаст брату Василию романтизма, сможет поразить какую-нибудь впечатлительную даму рассказами о пытках в плену у афганских талибов.
На морде у ньюфа расплылась натуральная блаженная ухмылка.
– Только попробуй повторить этот финт со мной! – крикнула Бардику Леля, тоже уже подплывшая к берегу. А пес, стряхивая с шерсти воду, размышлял о том, что новые правила игры ему нравятся гораздо больше. По крайней мере, пока гостит Василий Осипович, ему есть на ком их опробовать разок-другой.
***
После обеда решили начать осуществление плана. Леля позвонила Нюрке, которая в это время находилась в экскурсионной поездке в качестве гида, а вечером, часиков в восемь обещала непременно быть, тем более завтра у Нюрки был выходной.
Оставив хозяйство на брата Василия, Леля и Петр Исаевич поехали в Райцентр пополнять запасы еды и напитков. Здесь надо особо отметить, что главным недостатком Нюрки была неумеренность в еде и питье, особенно на халяву. Если Нюрка приезжала в гости без предупреждения, это становилось стихийным бедствием для хозяев, ураганом, сметающим все съестное на своем пути. Хотя и в этом можно было найти свои плюсы – Нюрке можно было без зазрения совести скормить то, что другим предлагать уже было просто опасно: слегка зеленоватый хлеб, осклизшие сосиски, старую кашу с рыбой, предназначавшуюся для кота, от которой Кеша уже отказался. Конечно, подчищались и вполне приличные продукты, а самое главное, поражала неразборчивость в употреблении спиртного: вино перемежалось в процессе насыщения Нюрки с пивом, водка с коньяком, напитки заглатывались с невероятной скоростью, причем проделывала она это весело, непринужденно, поддерживая любой разговор, блистая эрудицией и декламируя стихи.
Уходя спать, Нюрка последней вставала из-за стола, плотоядно оглядывая место побоища, то есть недоеденное, накладывала в тарелочку суточный запас питания взвода солдат – перекусить под книжечку перед сном – и уплывала отяжелевшей лебедушкой в опочивальню.
Утром могучее чувство голода будило Нюрку затемно, она, не включая свет, пробиралась к холодильнику и, разумно полагая, что остатков ужина все равно на всех не хватит, приканчивала их одна, допивая недопитое еще до того, как все проснутся. Но обижаться на Нюрку было невозможно, ведь в остальном она была душа-человек, хорошая подруга, чудно пела под собственный аккомпанемент на фортепиано, что все же должно было, по расчетам Лели, перевесить во взаимоотношениях с Василием Осиповичем.
Вернувшись в родные пенаты, Леля и Петр Исаевич обнаружили неожиданную картину: на веранде за столом сидели, попивали чаек и мирно беседовали наш брат Василий и, кто бы вы подумали, Нинель (напомню, что это соседка по деревне, работник культуры, пытающаяся осчастливить себя после долгих лет отчуждения). Нинель только что приехала на выходные из города на автобусе, ведь был вечер пятницы, и зашла по дороге к Леле поболтать, а тут такая приятная неожиданность – мужчинка. Увидев хозяев, Нинель сразу же засобиралась и, пообещав заглянуть попозже, быстренько ретировалась, напоследок призывно посмотрев на Василия Осиповича роковым взглядом (по крайней мере, ей так показалось). На самом деле это выглядело со стороны типа «врагу не сдается наш гордый Варяг» – несомненно, годы феминизма и мужененавистничества давали о себе знать, хотя можно было порадоваться уже и за попытку перебороть себя.
Леля заметила Петру Исаевичу, что события развиваются не совсем по плану, на что супруг ответил, что, мол, не беда, все в наших руках, подрегулируем, ежели что.
Тут как раз произошло событие, тоже не входящее в планы заговорщиков – служебная «Волга» привезла на дачу Кудимыча. Он вышагивал молча, груженный пакетами, только боднув издали головой в знак приветствия, пытался идти ровненько, выпадая из линии маршрута то вправо, то влево, напоминая фигуриста на льду, выполняющего обязательную программу. «Шесть – ноль, – мысленно выставил оценку Петр Исаевич, определив опытным глазом, – граммов триста уже принято на грудь, значит до утра не появится. Ну что ж, оно и к лучшему, больше выпил – крепче спит».
Все занялись делом: топили баньку, готовили ужин. Василий Осипович, надо сказать, быстро приспосабливался к деревенской обстановке, тем более давно адаптированной к цивилизации: колонка с насосом, нажатием кнопки поднимающим родниковую воду с пятнадцатиметровой глубины, финская электроплита, телевизор и т.д., только, извините, удобства были во дворе.
– Эх, Леля, что ж я раньше к вам не выбрался, – вздыхал Василий Осипович, вдыхая полной грудью сосново-озерный воздух, – спасибо вам, родные мои, что пригласили, прямо хочется начать жизнь сначала.
«Да, – подумала Леля, – не знает бедный брат Василий, зачем его пригласили, а то б рванул сейчас по бездорожью домой и дорогу к нам забыл. Что ж так неймется всем, когда человеку и так хорошо? А с другой стороны, вдруг кто-нибудь его осчастливит, еще спасибо нам скажет, да он и так уже говорит, но спасибо спасибу рознь, уж если все срастется, то спасибом не отделается!»
Банька уже поспела, и Василий Осипович с Петром Исаевичем пошли первыми, а Леля с Нюркой и возможно Нинелью должны были идти второй партией. Василий Осипович был в бане последний раз, когда служил срочную службу, поэтому воспоминания остались далеко не радужные: на сорок голых мужских тел десять душевых кабинок без перегородок, вода чуть теплая, хозяйственные обмылки в очередь, полотенца вафельные, побывавшие под бомбежкой, бельишко стиранное – без слез смотреть невозможно, а одевать на себя и подавно.
Поэтому в то время, как Петр Исаевич уже давно оголился и, напевая – хорошо в деревне летом! – взгромоздился на полок, Василий Осипович долго раздумывал, стоит ли посещать парилку или ограничиться помывкой. Наконец он все же решился и вошел к Петру, присев на приступочек у входа. Петр Исаевич уже истекал потом, когда вдруг увидел, что брат Василий сидит в шортиках. «Да, враг не пройдет», – подумал обомлевший хозяин, но оставил это без комментариев, тем более пришла пора обливаться водой и пить пиво. Василий вышел из парилки тоже, даже не успев пропотеть. Они пили пиво в предбаннике, и Петр Исаевич осторожно намекнул Василию, что к ужину должна быть Нюрка, подруга Лели, чудесная, но, к сожалению, одинокая женщина, все, понимаешь, работает, работает, некогда личную жизнь устроить. Отдохнув, мужики пошли в парилку по второму заходу, теперь уже с веничком. Стало жарко, Василий вошел во вкус и крикнув: «Где наша не пропадала!» – пошел снимать шортики. Через минуту офигевший Петр увидел широко улыбающегося брата Василия в плавках. «Так до тела никогда не дойдет, – подумал Петр Исаевич, – тут нужна тяжелая артиллерия».
Помывшись и подбросив дров, мужики вышли на улицу.
– Куманек! – послышался крик, и раздался звонкий похотливый смех Нюрки, которая действительно была крестной матерью старшего сына хозяев. Она сидела на веранде, курила и уже чем-то перекусывала с дороги. Они облобызались с Петром, и он представил Нюрке нашего брата Василия.
– Очень, очень приятно, – томно мурлыкнула Нюрка и скромно чмокнула Василия в щечку, на мгновение прижав к выдающейся груди.
Василий Осипович даже не шелохнулся.
«Вот это школа, – подумал Петр Исаевич, – так удавы засасывают кроликов целиком и только потом переваривают без отрыва от сна».
Пришла пора париться женской части коллектива. Леля уже наливала холодную воду в ведра, а Нюрка пошла переодеваться и, возвращаясь, на ходу прокричала: «Мальчики, не скучайте!» Ее так разволновало наличие свободного мужичка, что вместо обычных четырех банок пива она взяла только две.
Петр Исаевич и наш брат Василий шуршали по хозяйству, готовясь к ужину, и не заметили появления Нинели.
– А где Лелечка? – ангельским голоском, обещающим все блага мира, спросила Нинель у Петра Исаевича, причем глядя исключительно на Василия Осиповича.
– Леля с Нюркой в бане уже примерно полчаса, – ответил Петр Исаевич. – Иди, еще успеешь попариться, они обычно часа на полтора заходят.
– Ой, да мне так, слегка обмыться да с девочками поболтать, давно Нюрку не видела. Ну, я пошла? – вопрос Нинели подвис в воздухе.
А в бане тем временем, как и всегда, когда парились женщины, стоял дым коромыслом, в каменке шипела глиноземная плитка, с большим успехом заменявшая камни, температура в парилке была доведена почти до температуры кипения, с веников слетали последние листья, отбитые об спины закаленных русских женщин. «Ах, какая женщина!» – громко орал приемник, который перекрикивали два высокохудожественных голоса, пиво лилось рекой, в общем, сами понимаете, это надо видеть. На порог бани, завернутая в полотенце, скрывающее не все ее прелести, вышла Нюрка с сигаретой в одной руке и банкой пива в другой.
– Мальчики, угостите даму спичкой, – сахарным голоском попросила она, как будто сошедшая с плаката советской поры о пользе бани и здорового образа жизни.
– Сейчас принесу, милочка, – раздался неожиданно для Нюрки голос Нинели. – Я иду к вам.
«Ее не ждешь, она приходит», – подумала Нюрка, а вслух сказала: – Здравствуй, Ниночка, хорошо выглядишь, небось подцепила какого-нибудь бесхозного.
– Ну что ты, дорогая, я отходами не питаюсь, – парировала Нинель.
– Все голодаешь, – скорчив страдальческую рожицу, подколола Нюрка.
– Ну-ка брек, бабы, не подеритесь, – не выдержал Петр Исаевич.
– Да брось ты, Петюня, мы ж так, шутим, – на правах почти родственницы успокоила хозяина Нюрка.
Через час все, помытые и приодетые, сидели за столом. Налили по первой и не успели поднять, как издалека раздался голос Кудимыча: «Почему без меня?»
Петр Исаевич всегда поражался способности Кудимыча реанимироваться, на месте врачей-наркологов он бы организовал мониторинг Кудимыча во время запоя, не один из них мог бы защитить на основе этого феномена диссертацию. Еще пару часов назад сосед не мог элементарно выйти до ветру, не спуститься было с крыльца, приходилось стоически терпеть, а сейчас практически трезвым голосом возмущается, что пьют без него. Кудимыч поднялся на веранду, поздоровался, у него после сна всегда было розовое личико плешивого младенца, которому в бутылочку с детским питанием постоянно добавляют водку, даже скорее наоборот, водку чуть-чуть забеливают молоком.
Налили и Кудимычу, от тарелки он отказался, выпил, взял огурец и завел обычную историю: «Когда я служил под знаменами герцога Фанденбергского, у нас были деревянные рубли и кожаные полтинники…»
Петр, хорошо зная, что Кудимыч как реанимируется, так и опять отключается очень быстро, наполнил ему одну за другой еще две стопки, которые мгновенно опустошились.
Хозяин мгновенно добился желаемого эффекта. Буквально через пятнадцать минут Кудимыч с трудом, заплетающимся голосом произнес:
– Пойду-ка я спать, проводи меня, Петя.
Проводить вызвался Василий Осипович, зажатый с двух сторон женскими телами, принадлежащими, как вы догадываетесь, Нюрке и Нинели.
– Сиди, – в два голоса крикнули кандидатки, – сам дойдет.
Кудимыч и правда уже закрывал дверь в свой дом изнутри. Дальше ужин шел гладко и весело. Нюрка, немного поколебавшись между братом Василием и халявной выпивкой и едой, по мере опьянения все больше склонялась в пользу чревоугодия, в то время как Нинель была очень скромна за столом, пытаясь произвести впечатление на Василия Осиповича. Да и он симпатизировал работнице культуры, ограничиваясь в выпивке легким вином, помятуя о последствиях вчерашней неумеренности.
Петр Исаевич и Леля решили не вносить коррективы в происходящее, ведь ни Нюрка, ни Нинель не были посвящены в их планы, так все происходило гораздо естественней. Нюрка осоловела, попытки пригласить ее на партию в карты не принесли успеха. Ей уже практически было не переплюнуть через губу.
– Лелечка, собери мне сухой паечек, я пойду баиньки, – пролепетала Нюрка и, прихватив недопитую бутылку вина, ушла спать.
Нинель сразу приободрилась, распустила перышки и пригласила всех прогуляться на озеро перед сном. Петр Исаевич и Леля деликатно отказались, и Нинель с Василием и увязавшимся за ними Бардиком скрылись в лесу, через который шла тропинка на озеро.
Было достаточно светло, и все решили искупаться. При полном штиле и отсутствии народа они плавали в теплой озерной воде, и даже водолаз, проникнувшись романтичностью момента, не пытался играть в свои игры.
Надев шорты с футболкой и сарафан на влажные тела, Василий Осипович и, соответственно, Нинель направились по тропинке к ее дому. Барди не отставал.
– Может, зайдете на чаек, Василий? – не очень уверенно пригласила Нинель.
– В другой раз, – так же неуверенно ответил тот, – собаку надо домой отвести.
– А Вы отведите и возвращайтесь, – осмелев, предложила Нинель.
– Хорошо, – не подумав, согласился наш брат Василий, обрадовавшись, что получил тайм-аут, и решив, что потом можно будет придумать десяток веских причин, почему ему пришлось остаться у Петра и Лели.
– Так я жду, – воззвала Нинель таким голосом, что в нем прозвучали надежды и чаяния всех поколений одиноких женщин, обделенных проклятой статистикой, и любой нормальный мужик овладел бы ею, не снимая мокрых одежд.
Но не таков был Василий Осипович. Неудавшаяся семейная жизнь заставила его относиться ко всем представительницам женского пола, кроме Матильды Петровны, индеферентно, они сами по себе, а он сам по себе, ничего общего, и на сегодняшний вечер шансов у Нинели не было никаких.
– Простите, Ниночка, мне пора, пойдем, брат Барди, – без всякого перехода произнес Василий Осипович, потрепал пса по холке, и они пошли по направлению к дому. Наш брат Василий думал о том, что встретилась бы ему Нинель в далекой юности, может, вся жизнь пошла бы по-другому, а Барди думал о том, что неплохой мужик этот Василий, не променял его на бабу. Нинель же, глядя им в спину, думала о том, что так просто не отступится, добьется своего рано или поздно.
– Где вы были? – накинулась Леля на брата Василия, – я уже с ума схожу, хотела на озеро бежать!
– Мы купались, потом Нинель провожали.
– А почему не остался? Бардик дорогу знает, сам бы дошел.
– Ни к чему это, Леля, баловство одно, боюсь я начинать все заново, да и забыл уже, как это делается.
– Вот парочка прокисшая, ты забыл, она не знает.
– И во лбу звезда сияет, – подхватил Петр, вышедший на веранду, – чего шумите, спать не даете.
– И правда, пойду я, извини, Петр, – сказал Василий и пошел располагаться в комнату над баней, куда он с удовольствием переселился в связи с приездом Нюрки.
Супруги посетовали на блин комом, на превратности судьбы и пошли спать тоже. Барди по обыкновению устроился прямо во дворе. Его не смущали ни ночные заморозки, ни дождь, ни грязь, ни комары да мошки. Его шикарную черную шубу невозможно было ни промочить, ни пробить любым разновидностям насекомых. Страдала только морда, которую хотелось назвать лицом, настолько умной и благородной была эта животина. Ньюф, казалось, не замечал их укусов. Ему достаточно было встать и встряхнуться, как мокрая только снаружи шерсть начинала походить на сотни мелких узбекских косичек, а на всем его мощном теле не оставалось и следа грязи или насекомых…
***
Первым на хуторе проснулся Кудимыч. По давно выработанной привычке он вставал в четыре часа утра, чтобы на первой развозке, то есть автобусе, собирающем и доставляющем работяг к месту работы в РСУ, проконтролировать выезд техники по графику. По выходным ему тоже не спалось, главное было отметиться, что он проснулся раньше всех, и потом весь день спать со спокойной совестью. Сегодня утром его, как всегда по субботам, как, впрочем, и почти во все остальные дни, мучило похмелье – верный показатель качества и количества выпитого накануне. Пил Кудимыч самую дешевую водку, оправдывая себя очень сомнительным тезисом о том, что вся водка одинаковая, а наклеить любую этикетку можно. На выходные он обычно привозил несколько поллитровок, но никогда не отказывался и от угощения, любил выпить с Петром, но в такую рань сосед не мог составить ему компанию.
Поэтому под предлогом кормления кур Кудимыч уезжал на первом автобусе в садоводство, расположенное поблизости, где всегда находил жаждущих и страждущих, да их, впрочем, и искать не приходилось. Они уже стояли на остановке, с вожделением вглядываясь в окна подъезжавшего автобуса – едет ли спаситель.
Нюрку, как всегда, разбудило чувство голода, но в это субботнее утро ее к тому же беспокоило ощущение каких-то неосуществленных планов, практически несбывшихся девичьих грез. Не став перекладывать салат в тарелку, она, задумавшись, стала есть прямо из тазика, запивая пивом из бутылки. И вдруг, как гром среди ясного неба – Василий! Она упустила такой шанс, хотя почему упустила, все еще можно наверстать. «Сейчас подкреплюсь и снова в бой, покой мне только снится, летит, летит ночная кобылица, да и хрен с ней, пусть летит, а нас и тут неплохо кормят…» За пивом последовали двести граммов недопитого коньячка под яблочко и полкоробки конфет, сверху сто пятьдесят водочки под остатки вчерашнего шашлыка.
Честно поделившись, не водкой, а шашлыком, конечно, с обожаемыми ею Бардиком и Кешей, Нюрка пришла в благостное состояние, и грезы о Василии отошли куда-то далеко на задний план, а ведь было всего восемь часов утра, все остальные еще спали. Нюрка пошла будить Лелю, организм ее требовал крепкого кофею, но, получив отпор в виде вылетевшего из дверей спальни тапка, Нюрка решила пойти еще немного подремать.
Выспавшись, народонаселение дома было готово к новым свершениям. Решили поехать по грибы, оставив хозяйство на еще не пришедшую в себя Нюрку, Нинель взяли с собой. Василию Осиповичу пришлось сесть на заднее сиденье рядом с дамой. Дорога была недолгой – всего минут пятнадцать, но из-за кочек и неровностей лесной дороги грибникам волей-неволей приходилось прижиматься друг к другу.
«Детский сад, подготовительная группа», – подумал Петр Исаевич, глядя на пассажиров, боящихся дотронуться друг до друга, в зеркало заднего вида. Остановились на обычном месте, посреди соснового бора, белый мох под ногами перемежался с зеленым, светило солнце – красота необыкновенная! Разделились на пары, Нинель, хорошо знающая здешние места, вызвалась ходить с Василием. Выезд оказался не очень удачным, грибов было мало, все просто гуляли по лесу. О вчерашнем не было сказано ни слова, хотя обстановка очень располагала. Нинель решила действовать другими методами, и для решительных действий еще не наступил подходящий момент.
На жареху все же набрали, Леля, как всегда, нашла пару-тройку белых, основу же добычи составили лисички и колпачки. «Мировой закусон», – решили коллегиально и заехали на обратном пути за бутылочкой в соседнюю деревню, так как все запасы после утреннего заплыва Нюрки были истощены.
Возвратившись домой, грибники застали картину маслом – в тени под яблонькой культурно сидели Нюрка и Кудимыч, закусывая какой-то подозрительный напиток, добытый Кудимычем, соленым огурцом позапрошлогоднего розлива. Рядом на столе стояла банка из-под этих огурцов, в которой из-за мутной плесени ничего не было видно.
– Нюрка, ты что, охренела? – не выдержала Леля. – Потравиться хочешь, иди домой!
– Не надо кричать, – натужно трезвым голосом произнес Кудимыч, – сегодня праздник, имеем право отметить.
– Какой еще праздник, – не отставала Леля, – у тебя всегда праздник, Кудимыч, когда выпить надо.
– Вот щас ты, Леля, не права. Во-первых, сегодня освободили Луиса Карнавала, во-вторых, день возрождения дружественного, простите за выражение, Гондураса, и, самое главное, у братского еврейского народа шабат. Кто-нибудь имеет претензии к братскому еврейскому народу? То-то же!
Леля махнула рукой и, подхватив с помощью Нинели Нюрку, повела ее в дом. Торжествующий Кудимыч поднял стопку, и, обращаясь к одному ему известным врагам, грозно произнес: «Но пасаран, в смысле, водка кончилась, пора идти спать».
Нюрку отпаивали замечательным кофе, который всегда водился у Лели, чистили и жарили грибы, которые замечательно пошли под запотевшую псковскую водочку.
Нинель подошла к Леле и, чтоб никто не услышал, спросила:
– Нельзя ли нам с Василием Осиповичем на лодочке покататься?
– Да ради бога, дорогая, ты уж там порешительней с ним, он ведь мужик хороший, хозяйственный, да вот Катька, первая жена, отбила у него всю охоту с нами, бабами дело иметь. Только не подумай, что отбила в прямом смысле, конечно в переносном. Осталось только брата Василия уговорить, может, не побоится твоих посягательств.
На удивление, Василий Осипович с радостью согласился и, захватив весла, пошел знакомой лесной тропинкой. Нинель, шедшая налегке, еле поспевала за широким мужским шагом. Озеро было тихое, погода стояла безветренная, то тут, то там сидели рыбаки, на всех деревенских пляжах у берега плескалась малышня.
«Боже, где же нам уединиться?» – лихорадочно думала Нинель, мило улыбаясь легко гребущему Василию.
– А не переплыть ли нам на противоположный берег, – спросила она невинным голосом, – погуляем там в лесочке.
– Почему бы нет, легко, – не возражал Василий, уже начавший получать удовольствие от деревенской жизни. Настроение у него было великолепное, жизнь заблестела новыми красками, хотя еще три дня тому назад он ничего нового от нее не ждал. Они причалили к полянке посреди леса, вдали от ближайшей деревни и, вытащив лодку из воды, чтобы не унесло течением, пошли прогуляться. За все время не было сказано ни слова, да слов и не требовалось, все происходило с молчаливого согласия обеих сторон.
Трава на полянке была выгоревшей, храня следы недавнего посещения горе-туристов. Нинель с Василием немного углубились в лес, но и тут не было живого места, такое впечатление, что здесь недавно прошел слет по борьбе с излишками алкоголя и рыбных консервов, в котором люди, если их можно так назвать, опять победили природу.
Зайдя поглубже в лес, они наконец обнаружили то, что искали – небольшую полянку, окруженную со всех сторон кустами. И здесь, взяв инициативу в свои руки, Нинель с каким-то стоном, исходящим из ее измученных недр, бросилась к Василию и начала целовать его с напором, присущим самым страстным женщинам. Василий предполагал, что дело идет к этому, но был ошеломлен этим артиллерийским наскоком. Он не мог ответить Нинели тем же, в его окаменевшей душе, конечно, появился небольшой росток, тянущийся навстречу чувствам женщины, но этот росток был еще настолько чахлым, что не мог поднять физическое воплощение мужских эмоций на должную высоту. Поэтому только и оставалось Василию, что слабо отвечать на этот призыв. Нинель наконец оторвалась от Василия, ей столько лет грезился сей, можно сказать, момент истины во сне и наяву, столько вариантов развития событий рисовало ее воображение, но ни разу это не было столь бездарным.
Василий Осипович виновато опустил глаза.
– Не на ту лошадку ты поставил, – совершенно некстати вертелась в голове у Нинели пошлая песенка, – ладно, поехали обратно, нас уже все потеряли.
Горе-любовники медленно побрели к озеру, но тут их подстерегал такой удар, что они тут же забыли про только что обуревавшие их чувства. На берегу не было лодки. Всматриваясь в озерную даль, они увидели десятки суденышек, плывущих в разных направлениях, понять, какое из них было только что украдено у них , было невозможно.
***
– Надо звонить Леле, – закричала Нинель, – у тебя есть ее номер?
– У меня нет мобильного телефона, и никогда не было, – с гордостью произнес Василий Осипович (здесь стоит заметить, что в доме у нашего брата Василия был обычный бытовой набор восьмидесятых годов двадцатого века: холодильник «Орск», телевизор «Радуга», радиола «ВЭФ», утюг без названия, и этот набор средней руки уже лет двадцать верно служил своим хозяевам, не имеющим ни желания, ни возможности обновлять, так сказать, гардеробчик).
– О, боже, с кем я связалась! – Нинель достала из заднего кармашка на поясе телефон и набрала Лелин номер. – Але, Лелечка, ты меня сейчас убьешь, у нас украли лодку! Мы не можем прийти, мы на другом берегу. Куда идти? Леля, не ругайся, пожалуйста, да какое там удовольствие, сплошные разочарования. Так что ж нам делать? Хорошо, жду звонка.
– Что сказала Леля? – решился спросить Василий Осипович.
– Леля предложила продолжать развлекаться дальше, пока не добьемся успехов, нас вызволять не собираются.
Брат Василий обреченно посмотрел на Нинель.
– Да ладно, шучу я, шучу, сейчас они с Петром посоветуются и перезвонят.
Звонок прозвучал быстро, Леля велела сидеть и не рыпаться, скоро за ними снарядят спасательную экспедицию. Нинель решила не терять зря времени, а искупаться и позагорать. Василий Осипович присел в тенечке.
Тем временем на хуторе развернулись решительные действия, Петр поехал к местным рыбакам попросить в долг лодку. Застав Федора, главного поставщика рыбы для всей округи, дома, Петр рассказал ему о случившемся.
– А я смотрю, – воскликнул Федор, – лодка знакомая плывет, я ж ее сам и мастерил, мне ли ее не знать! Я как раз сети проверял, вон там, левее, за камышами. Я думаю, они далеко не могли уплыть, одного из них знаю хорошо, родители померли, так он не работает, да еще к нему трое приблудились, пьют каждый божий день, а проживаются воровством, у кого картошку выкопают, у кого провода срежут, пока хозяева в городе, у кого курицу заплутавшую уведут. Да и живут они тут недалеко, если вдоль озера идти, метров сто будет, там, думаю, и ищи лодку. Только сам не ходи, возьми кого-нибудь на подмогу.
Петр поехал за помощью и, захватив с собой Кудимыча, Нюрку и Лелю, помчался выручать лодку. Они припарковались рядом с домом Федора, дальше надо было пробираться пешком. Густая трава вдоль берега и кустарник мешали идти, но эта смешанная бригада смело продвигалась навстречу неизвестности, так, наверное, шли на врага безоружные повстанцы, ставшие на защиту своих домов, не хватало только знамени и барабанной дроби. Петр Исаевич прокладывал путь, Леля с Нюркой с сигаретами в руках шли по проторенной им тропинке, последним брел Кудимыч, мечтающий о кружке пива, но тем не менее зорко осматривающий окрестности.
Вдруг из-за отрога озера навстречу показалась компания молодежи, изображающая поиски птичьих перьев на поплавки для удочек, их было как раз четверо, как и рассказывал Федор. Наши герои приободрились, Нюрка решительно взяла в руки первую попавшуюся палку, но воришки бросились наутек, решив, очевидно, не испытывать судьбу.
– Куда, злодеи, пуля догонит! – зычно проорал Кудимыч, но только ветер зашумел в ответ.
Воров они разогнали, да только лодки нигде не было видно. Решили пройти дальше вдоль берега и метров через пятьдесят обнаружили широкий след примятой травы, тянущийся от озера в кусты, он и привел их к замаскированной сорванной травой лодке, перевернутой дном кверху, весла лежали под ней. Еще пару часов, и воришки вытащили бы лодку повыше к себе во двор, а затем ее жизненный путь проследить было бы уже невозможно. Преследователи не имели сил для радости, им еще предстояло стащить лодку в озеро, и кому-то надо было плыть за юными купальщиками Ниночкой и Васяткой, как выразилась Нюрка. Плыть вызвалась Леля, самая опытная из всех, Петру нужно было везти группу поддержки домой, заехав по пути за патронами, то есть за очередной порцией спиртного, сейчас сам бог велел отметить это событие.
Когда Леля причалила к противоположному берегу, на нее смотрели, как Робинзон с Пятницей на спасательную экспедицию английского королевского флота.
– Ну что, братцы, все на борт, наше счастье, что лодку увидели и опознали, а то попрощались бы уже с ней, родимой, – на одном дыхании выпалила Леля.
– Я на веслах, – решительно заявил Василий.
– Кто бы возражал, – съязвила Нинель, – покажи, дорогой, кто из нас мужчина.
Подплыв к своему причалу, они вытащили лодку повыше и накрепко привязали к мосткам. Можно было со спокойной совестью возвращаться домой.
А дома на веранде уже сидели заслуженные члены спасательной экспедиции Нюрка и Кудимыч, ожидая трудовую стопку и живо обсуждая перипетии недавних событий за разминочной баночкой пива. Петр Исаевич что-то готовил на скорую руку.
«Как приятно снова вернуться сюда», – эта мысль одновременно пришла в голову и Нинели, и Василию. Навстречу выскочил радостный Барди, понявший, что произошло что-то неординарное. Он заглядывал поочередно в глаза то хозяйки, то гостей, пытаясь, очевидно, поддержать их в нелегкую минуту. Поняв только ему присущим чутьем, что страшное позади, Барди успокоился и улегся в тени березок, на своем любимом месте.
За ужином царило веселье, все каламбурили, травили анекдоты, Кудимыч, как всегда, когда находился в благостном настроении, рассказывал одну и ту же историю про количество заместителей у первого секретаря райкома и нынешнего мэра, про разбитые дороги и украденные на их ремонт деньги. На этот раз ему повезло, появился благодарный слушатель Василий, еще не знакомый с этим бредом, да и природная скромность мешала ему послать Кудимыча на соответствующее место. Леля, Нюрка и Нинель сели играть в любимый карточный марьяж, а мужчины обсуждали футбольный чемпионат. Когда стемнело, Василий Осипович незаметно, по-английски ретировался в баню.
Нинель оставили ночевать, благо, спальных мест было достаточно. Все затихло, слышно было только стрекотанье кузнечиков и чавканье Нюрки, где-то в темноте жующей бутерброд…
Утром приехал Федор, разбудив автомобильным гудком Петра. Он привез только что выловленную рыбу и расспросил о вчерашних событиях. Эта злостная компания, укравшая лодку, досадила уже половине деревни, но, к сожалению, связываться с ними никто не хотел, боялись мести, а милиция об их мелких пакостях и слышать не хотела. «Вот если покалечат кого или убьют или, например дом сожгут, тогда, конечно, меры примем, а так, извините, посерьезней дел хватает», – отвечал местный участковый. Федор с Петром решили на досуге обсудить, как своими силами урезонить потерявших последнюю совесть тунеядцев. Федор уехал, а Петру не давала покоя какая-то застрявшая с самого пробуждения мысль. Наконец он сообразил, что было не так в утреннем пейзаже. Нигде не было видно Нюрки. Ей по любым раскладам уже давно требовалось позавтракать, а заодно пообедать и поужинать. Петр Исаевич забеспокоился и пошел поделиться своей тревогой с Лелей, тем более, что всем пора было вставать.
Вернулся с ночной охоты Кеша, на пороге лежал очередной кротик, похожий на мумию дирижера в черном фраке и белых перчатках. Леля произвела процесс погребения дирижера, произнесла упокойную речь и пошла варить кофе для себя и готовой к утреннему употреблению Нинели. Нюрка по-прежнему не появлялась, все решили, что она уехала, ни с кем не попрощавшись, очевидно, не хотела беспокоить.
Петр Исаевич пошел будить Василия, позвать с собой съездить на пилораму за материалом для парника. Поднявшись в спальню над баней, Петр потерял дар речи – Василий с Нюркой, обнявшись, спали как голубки. Их даже не разбудил приход Петра Исаевича, похоже было, что ночь прошла бурно.
Петр, стараясь не шуметь, ретировался и, пытаясь не расплескать обуревавшие его эмоции, спокойно сказал завтракающим женщинам:
– Василий просил его не беспокоить, хочет выспаться, долго не мог уснуть, комары мешали.
«Видели бы вы эту комариху», – эту мысль Петр оставил неозвученной.
***
Нинель, выпив чашечку кофе, пошла к себе, и тут Петр Исаевич рассказал Леле об увиденном в бане. Вот так с ним и надо было, решительным домкратом, отрезав все пути к отступлению и окружив неприступную крепость, взять измором! С нетерпением ожидая пробуждения «молодоженов», супруги принялись обсуждать развитие событий.
– Хорошо, что Нинель пока не знает, а то ее хватил бы кондратий, – сказала Леля.
– Так я поэтому и не раструбил на всю округу, боялся кровопролития, – ответил Петр.
В это время послышался стук закрываемой двери, кто-то спустился в туалет. Через минуту к дому прошествовала Нюрка с гордым видом женщины, в одиночку поднявшей целину.
– Доброе утро, кумовья, я голодна как стая волков, – потребовала Нюрка расплаты за качественно проделанную работу.
– Ну, как? – с нетерпением спросила Леля, поджаривая кабачки, – рассказывай скорей.
– Это было непросто, я тебе скажу, мальчик сильно запущен, но при регулярных тренировках скоро сможет сдать на первый юношеский разряд. Готова по совместительству перейти на тренерскую работу. В качестве оплаты прошу обеспечить полноценное круглосуточное высококалорийное питание.
– Будет вам и дудка, будет и свисток, – Леля кормила Нюрку, а сама думала о бедной интеллигентной Нинели, использовавшей совсем не подходящие для данного случая методы.
– Доброе утро, девчонки, – раздался тихий голосок незаметно подошедшего Василия Осиповича. Он скромно потупил глаза, стараясь ни на кого не смотреть, и пытался просочиться мимо Нюрки с Лелей в дом.
– Садись, милый, позавтракай с нами, – елейным голоском собственницы произнесла Нюрка. Василий Осипович послушно присел на краешек скамейки.
– К сожалению, мне пора на работу, – с набитым ртом уведомила Нюрка, – но при первой же возможности вырвусь, так что веди себя хорошо, Васенька, набирайся сил, думай обо мне.
Василия Осиповича нервно передернуло при этих словах. Он кротко посмотрел на женщину, только недавно сотворившую с ним такое, о чем он даже и не подозревал за всю свою долгую, но однообразную жизнь.
Нюрке вызвали такси до Райцентра, даже выделили денег на дорогу, лишь бы только уехала поскорей, эта подруга в больших дозах была плохо переносима. Как только такси скрылось за деревьями, Василий Осипович моментально приободрился, в присутствии Нюрки он чувствовал себя, как двоечник рядом с завучем школы.
Кудимыч больше не появился, по воскресеньям он уезжал домой пораньше, готовиться к рабочей неделе. На работе это был строгий, но справедливый руководитель, ратующий за трезвый образ жизни. Кудимыч на работе был также далек от Кудимыча на отдыхе, как правоверный мусульманин Мамед, совершающий намаз, от рыночного торговца Мамеда, кушающего свиной шашлык под водочку с молоденькими девочками.
Петр Исаевич с Василием поехали на пилораму, а Леля с вернувшейся Нинелью и Бардиком пошли купаться. Выходные завершались, Петр уезжал в Город на работу в понедельник утром, они договорились с Василием, что он поживет у них еще недельку, если Леля не выгонит, и поможет по хозяйству.
Нинель обычно приезжала в деревню только на выходные, но сейчас, поразмыслив, решила ездить на работу в Райцентр из деревни, каких-нибудь полчаса на автобусе или маршрутном такси.
Вечер воскресенья обещал быть спокойным, возмутители в лице Кудимыча и Нюрки уехали, Петр с Василием строили парник, Нинель с Лелей жарили свежую рыбу, ну просто радость какая-то.
Наш брат Василий после сегодняшней ночи часто задумывался, посматривая на Нинель, как будто принимал какое-то непростое решение. Нинель и не подозревала о переменах, произошедших с мужчиной, можно сказать, ее вожделения, поэтому решила пока не форсировать события. Но теперь сам Василий Осипович был готов к свершениям на ниве межполовых отношений. Нюрка разбудила в нем уж если не зверя, то, по крайней мере, звереныша, и Василий боялся, что этот детеныш опять уснет, и теперь уже навсегда.
Вечером, когда Нинель засобиралась к себе, брат Василий вызвался проводить ее. Его глаза выражали решимость и уверенность в себе. Хотя Нинель и не могла понять, с чем это связано, шестое женское чувство подсказывало ей, что сегодня что-то произойдет. Ее сердце чуть не выскакивало из груди, коленки подкашивались, руки дрожали, когда она открывала свою дверь. Ключ не хотел слушаться.
– Разреши мне, – сказал Василий и решительно отстранил хозяйку. Он открыл дверь с первой же попытки, и они вошли в дом.
– Может, выпьем вина, у меня есть хорошее немецкое, – предложила Нинель, нуждающаяся в подкреплении душевных сил.
– С удовольствием, – Василий открыл бутылку и разлил по бокалам, – за тебя, Ниночка.
Оттягивать дальше было некуда, Василий обнял Нинель, сейчас инициатива была на его стороне, женщина полностью доверилась сильным мужским рукам и не только им.
Василий Осипович чувствовал себя Гераклом, совершающим новый подвиг, он будто сбросил лет двадцать. Чувства же Нинели вообще описанию не поддавались…
– Останься у меня ночевать, – прошептала Нинель, – я думаю, Леля с Петром догадаются, не станут волноваться.
Василия же распирало от гордости, и, не задумываясь о последствиях, он ляпнул:
– Дорогая, неудобно, вчера с Нюркой, сегодня с тобой, что они подумают обо мне.
– Что, – вскрикнула потрясенная Нинель, – а я-то думаю, откуда такие перемены? Пошел вон и забудь сюда дорогу!
«Боже, какой я идиот, – думал Василий, покуривая по пути к Лелиному дому, – такую женщину обидел. А счастье было так возможно»…
Хозяева уже и не ждали непутевого гостя. Леля поливала огород, Петр Исаевич расчесывал Бардика, это занятие всегда доставляло удовольствие и хозяину, и питомцу. Шерсти было много, время от времени Петр снимал ее с расчески и складывал в специальный мешок, когда накапливалось много, шерсть отдавали прядильщице и получали обратно натуральную пряжу из собачьей шерсти. Леля вязала из этого богатства носки и шарфы для всей семьи.
– Не понял, – оторвавшись от занятия, недоуменно произнес Петр. Барди тоже вопросительно посмотрел на Василия, – мол, ну что, брат, не обломилось?
– Ребята, я чудак на букву «м», – ответил Василий Осипович, – Петр, налей-ка мне водки.
– Давай, но только без меня, рано за руль садиться.
Василий залпом выпил полстакана, заел сорванным в парнике огурцом и, ничего больше не объясняя, пошел спать.
***
Нинель последние несколько лет постоянно жила одна, казалось бы, не привыкать, но такой тоски от одиночества, как сегодняшней ночью, она, пожалуй, не испытывала никогда. «Это мне расплата за то, что решилась на такое, – думала оскорбленная в своих искренних чувствах женщина, – поделом, не надо было и начинать в таком-то возрасте».
Но злости на Василия у Нинели не было, она с удивлением обнаружила это, вспоминая подробности сегодняшнего вечера. Наоборот, в ее душе появилось какое-то новое, незнакомое до сих пор чувство. Оно еще не оформилось во что-то определенное, но Нинель понимала, что теперь она стала совсем другой, и что возвращаться в прошлое она уже не хочет. Вся тоска и злость, волнами набегающие на ее растревоженное сознание, были теперь обращены на Нюрку. Вот кто виноват во всех ее несчастьях, вот кому она объявляет войну. Эта неразборчивая самка, иногда даже не помнившая по утрам имя своей ночной жертвы, должна ответить за все. Мне нужен всего один, но он должен быть только мой! А этой всеядной гадине, жрущей, все что жуется, пьющей все, что горит и трахающей все, что шевелится, придется объяснить, что чужое брать нельзя, и объяснить доходчиво…
Утром, когда Петр Исаевич вышел к машине, он с удивлением обнаружил брата Василия, собранного и упакованного для отъезда домой.
– Не понял, – только и сумел произнести Петр.
– Поеду с тобой, если не возражаешь, стыдно оставаться, – потупив глаза, сказал Василий.
– А как же обещание помочь Леле, дрова, парник, огород – бросишь девушку одну на эти галеры?
– Не дави на больную мозоль, Петя, виноват перед всеми, забери меня отсюда.
Вышедшая Леля недоуменно посмотрела на родственника:
– Ты мужик, Василий Осипович или гимназистка? Да все твои пассии теперь неделю не появятся, а передо мной нечего Печорина корчить, смотри, пожалуюсь Матильде Петровне, живо образумит. Дело твое, конечно, Вася, но плевала бы я на всех вот с этой березы.
Последним аргументом в пользу того, чтобы остаться, для Василия Осиповича стал Бардик, который подошел к непутевому гостю, сидящему на скамейке, положил ему голову на колено и грустно посмотрел в глаза, как бы говоря: «Ну ладно, с ****ями своими разобраться не можешь, а я тебе что сделал, меня за что бросаешь?»
Этого Василий Осипович выдержать не смог и, вздохнув, понес чемоданы обратно в баню.